Текст книги "Фанфики (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава 241

Я только поднялся из-за стола, собираясь объявить Аннушке об ожидающей её судьбе, как со двора раздался истошный крик:

– Пожар! Горим!

Никогда не приходилось наблюдать за людьми в самом начале пожара, в момент объявления о событии? Мгновения паузы, иногда вестник даже закрывает за собой двери. Чтобы как-то отделить, отдалить очаг возгорания. Потом мгновенная вспышка активности. Ещё нет страха, скорее любопытство, азарт. «Побежали-побежали».

Мы тоже, как и все нормальные хомосапиенсы, побежали на этот крик.

Горела кузня Прокуя.

Хорошо – прибежали вовремя. Не в смысле таскать вёдра с водой, а в смысле таскать по двору взбесившегося «кузнечика».

Прокуй визжал, верещал и рвался внутрь полыхающей кузни, но я успел ухватить его за рубаху. Дальше парень разрывался сразу на три части: спасти что-то особо ценное из пламени, набить мне морду и порвать в куски парнишку-поддувальщика.

Толстячок стоял в сторонке, плакал своими коровьими глазами, но с места не сходил, даже когда Прокуй ухитрился вырваться из моих рук и начать колошматить парня.

– А…! Ты…! Раззява! Руки – кривые и морду такой счас сделаю! Навоза кусок! Соня! Жопа!

Когда я в очередной раз оторвал «кузнечика» от «груши для битья» с коровьими глазами, Прокуй накинулся на меня:

– Ты! Всё из-за тебя! Идиот в гривне! Шапку получил – последние мозги вытекли?! Дай горн, дай горн… И этому… куску навоза… качать велел… Этот… убью-ю-ю падлу… Ну что ты бельмами лупаешь?! Заснул стоя! Мехи качал и докачался. Искра, видать, окалина какая… а он дует и дует… Мехи первыми же полыхнули… Всегда горн выметал начисто. Всегда! Батя за любую крошку… а сегодня ты заявился, драться начал. Я озлился и ушёл. А этот… а эти…

Наконец, я прижал Прокуя головой к своему плечу и он, подёргавшись, просто разрыдался. Как и положено очень обиженному ребёнку. У которого – «всё пропало».

– Вань! Я столько всякого сделал! А оно всё погибло. Из-за этого…

– Эй, парень, ты про осьминога слышал?

Прокуй поднял на меня заплаканное лицо. Подумал, было, что я собираюсь опять какие-то глупые шуточки шутить. Но я – серьёзно.

– Кузня сгорела – это очень грустно. Но ты подумай про осьминога. Представляешь – каково ему. У него и ноги из ушей, и руки из жопы, и жопа с ушами, и голова в жопе… И ни чего – не жалуется. И я не буду. И тебе не советую.

В здешних краях осьминогов не видали, но про них слышали. Народ вокруг дружно загрузился, пытаясь вообразить себе в деталях: каково это когда всё из одного места. Кузня полыхала как костёр на Иванов день. Тушить её было бесполезно – там ещё остатки угля, да и само строение высохло до звона. Лишь бы на соседние постройки не перекинулось. Их и поливали из вёдер, приносимых с колодца.

С шумом и облаком искр завалилась правая стенка. Вместе с часть горна. Прокуй судорожно всхлипнул.

– Спокойно, Прокуеще, спокойно. Горн давно надо было новый делать. С нормальной топкой под сводом, с охлаждаемой фурмой, трубу повыше и вытяжку дополнительную. Глинище, откуда на этот горн глину брали, я видел. Нормальная глина, жёлтенькая. Сделаем тебе новый горн. Инструмент… он же у тебя железный. А ручки деревянные плотники поставят быстро.

– А мехи? У меня там ещё батин мех стоял…

– А мехи… А нафига тебе мехи? Я тебе такую хрень забабахаю… Даже и кусок навоза стоя не заснёт!

Народ начал расходиться: пока пепелище не остынет – разборка остатков откладывается.

Пока отпаивали валерьянкой «кузнечика», делали примочки «поддувальщику», потолковал с подмастерьем – мужик, вроде, толковый и разумный: рассказал, что из спешных заказов – «зависло».

Ну, естественно, Ольбег прибежал с горящими глазами – как оно всё так здорово горело! А он тут стоял, а там вдруг ка-ак пыхнет… А оттуда как – столб пламени… А с той стороны как рухнет…!

Любава подошла, чуть щёчкой к плечу прижалась, в глаза посмотрела, улыбнулась. И побежала Фофане на ожоги перевязки накладывать. Странно: дебил же последним на пожар пришёл, а всё ж где-то ухитрился обжечься.

Уже собирали и сортировали обгоревшие железяки, когда я добрался до своей «утятницы для свиноматки». Конечно, её раздавило при обрушении горна, но два куска в ладонь каждый – я нашёл. И пошёл к Акиму хвастать. Должна же у меня быть сегодня хоть какая-то радость!

– Вот. Поглядите-ка. Что скажите?

Аким взял в руки один из кусков моего фарфора, покрутил и раздражённо бросил на стол.

– Хрень какая-то. Камень белый. Лучше б ты насчёт новой кузни подумал.

Яков продолжал крутить свой кусок, внимательно приглядываясь, поворачивая к свету то – поверхностью, то – изломом. Тёр пальцем, стучал ногтем. Даже лизнул и на зуб попробовал. Потом подозрительно уставился на мою радостную физиономию.

– Помнишь, Аким, того перса, который от нас пытался на Припяти убежать? Ну, которому ты обе руки прострелил? Чашка у него было. Тоненькая – на просвет видать. Мы потом из неё ромейское вино пили, пока Рыжий Лука спьяну топором не разрубил.

– И чего?

– Разруб помнишь?

– Яков, ты охренел совсем! Сколько лет прошло! Я, что должен каждый битый за жизнь черепок – помнить?!

Яков продолжал внимательно разглядывать излом черепка, достал ножик, поскрёб, постучал-послушал.

– Ну что ты хрень всякую ковыряешь! Там настоящий фарфор был, из-за Степи, а здесь…

– Северный белый?

Чего? Не понял я. А вот Аким понял.

– Да уж. Точно не Южный селадон.

Ребята, а вы с кем тут разговариваете? «Селадон», сколько я помню, у французов – «пастушок, изнывающий от любви». В русской литературе – просто похотливый старый козёл из вида хомосапиенсов.

– Почему?

– Потому что белый.

Ну вот, я – спросил, Аким – ответил. Всё сразу стало понятно…

Так, загоняем молотилку на личную свалку по второму кругу. И забуриваемся глубже. Бурим-бурим… И находим.

В эту эпоху в ходу два типа фарфора. На юге Китая делают более древний зелёный фарфор. Зелень – от глазури. Смысл – сделать подобием столь любимого китайцами нефрита. Природного камня не хватает, вот и лепят заменители из глины.

Говорят, что у нефрита пять божественных свойств: мягкий блеск нефрита олицетворяет милосердие; прочность – умеренность и справедливость; не поддающаяся подделке структура камня – чистоту и честность; звук при ударе – символизировал мудрость; негибкость – мужество.

Фарфор – первая «китайская подделка»? Цвет – тот же, а вот «структура»… которая – «чистота и честность»…

В северном Китае на несколько веков позже стали делать привычный моему времени белый фарфор. Его Аким и вспоминает – «северный белый».

Но то, что я сделал – здесь вряд ли видели. Это «бисквит» – твёрдый фарфор без глазури.

Аким ошарашено замер, глядя на глубоко задумывавшегося Якова. Потянулся по привычке за рушничком, но, донеся до рта, отшвырнул в сторону:

– Ванька, ля! Убоище безволосое! Говори – где взял!

Ну вот! Настал миг моего торжества! Я скромно потупил очи и, едва не ковыряя носком сапога пол, смущённо признался:

– Да вот как-то…. сам сделал.

– (Аким) Итить-молотить… В три хвоста сатану с прозеленью…

– (Яков) Вот и я про то.

– (Я) Тут ещё подработать надо. На изломе неоднородность видна. Мало переминал. Шпату больше добавить. Для прозрачности. Надо с поливой поиграться. Роспись, само собой. Надо оба варианта пробовать: надглазурный и подглазурный. Печку… Из-за чего кузня-то сгорела? Я мальчишке на мехах велел жар подымать потихоньку. А он раскочегарил, да и задремал стоя…

– (Аким, со слезами в голосе) Яшенька! Да что ж ты его сразу не убил?! Прям в порубе. Экая ж напасть!

Я как-то… поперхнулся и обиделся. Дед пожалел, что меня в первый же день в Рябиновке – не убили. Я ему столько всякого добра…

– Кабы меня убили – не было бы у тебя, Аким Янович, и шапки боярской…

– Да нахрена шапка, когда голову оторвут?! Ты нас всех вот этой хренью под такое лихо…

– Кто ещё знает? (Яков крутит ножик в руках. И мне это как-то… тревожно).

– Кроме вас – никто. Я первый раз хотел… посудину испечь. Никто.

Что-то мне странно. С чего это они так… возбудились? Аким – ладно. Он вообще легко заводится. Но чтоб «Чёрный гридень» так… тревожился. Фарфор и фарфор. Китайцы делают, купцы возят. Хороший товар, деньго-ёмкий.

– Я думаю за полгода наладить нормальную выпечку. Красивые вещицы будут. И цены на них хорошие. А забот особых нет: посажу холопов, и будут лепить да обжигать. Купцы брать будут хорошо. С руками оторвут.

– Господи! Христос Вседержитель! Прости дурню грехи его вольные и невольные. Ибо не ведает он что творит, ибо по молодости и неразумению, а не по злоумышлению и сатанинскому наущению… Ты, головёнка лысая, цену на него знаешь? «Цены хорошие». Сколько?

– Ну… на торгу видел раз… в вес серебром.

– Ванечка, миленький, ну нельзя ж уж совсем остолопом быть! Вот уж точно: «видит, а не разумеют»! Сколько горн гончарный твоего этого… прости господи, даже и слова этого говорить не хочу… выпекать за раз будет? Сколько? По весу?

– Ну… не знаю… Ежели, к примеру, два десятка чашек. Они тонкие, лёгкие… Ну… фунт.

– Ваня, ты же умный! Ну посчитай! Выпечка – сутки. Каждый божий день у тебя шесть-восемь кунских гривен. В год с одной печки – две тысячи. А у нас Торопец, второй в княжестве город, после Смоленска, четыре сотни за год податей платит!

Я ещё пытался переварить услышанное, как-то понять их точку зрения, когда Яков немногословно уточнил:

– Оторвут. С руками. С волей, землёю, семьёю. С головою.

Стало понятно. И очень обидно. Я так старался, растирал, переминал…

Ведь такой хороший товар! Никому никакого вреда. Ну, может, китайцы какие пострадают. Хотя для тамошних мастеров здешний рынок… и не видать. Ведь по технологии можно, по экономике можно, а… нельзя.

– Ты, Ванюша, сходи-ка на пепелище, посмотри – может там ещё кусочки остались. А Яша это всё в муку размолотит и в нужник тайком кинет. Так, Яша? И не дай тебе бог, Ваня, про это… вспомнить.

Я уныло кивнул. Потом, весь измазавшийся в саже, перебирая куски развалившегося горна, клял себя разными нехорошими словами. И, от избытка чувств – коллег попандопулов. Забыл главный принцип любого общества: власть всегда стремиться забрать себе всё. Кроме прожиточного минимума. Потому что если взять и это, то властвовать не над кем будет.

Никакие регулярные доходы нормального человека не могут быть основанием богатства. Ибо законы будут изменены так, чтобы оставлять именно прожиточный минимум. Подоходный прогрессивный спрогрессируют, или таможенные как-нибудь… Нужно сначала поставить власть… в подходящую позицию. Дать ей по зубам. Хоть – демократическим обществом, хоть – советом нотаблей, хоть – волей божьей… Тогда, регулярно получая пинки, власть будет… некоторое время… сдерживаться.

Система сдержек и противовесов, баланс интересов… всё это работает, когда властителю регулярно «дают по морде». А здесь… Да, в Смоленске есть мощный епископ и мощное земство. Но бояре, купцы, ремесленники, духовенство… никто не будет спорить с князем за-ради чьего-то фарфора. Наоборот, скажут:

– Бери-бери, князь батюшка! Тебе от этой посудинки доход – нам в податях послабление.

Многие попаданцы пытаются добиться финансовых успехов, выбрасывая на свободный рынок средневековья свои инновации. Только «средневековье» здесь – есть, а «свободного рынка» – нет.

«Привилегии», «монополии», «откуп»… «черкизовщина». Нужно дождаться 18 века, когда понятие «free trade» будет вбиваться жерлами пушек британских эскадр по всему миру. Будь то «Ухо Дженкинса» на западе или «Опиумные войны» на востоке. А пока – чисто по-русски: «украл-убежал», «… и фиг меня потом найдут».

Ничего нового: я додумался до этого ещё в самом начале, в Юлькиной избушке. Когда глупо стебался насчёт героина и всеобщего благорастворения. Без «Булавы» с «Синевой» или их аналогов – отберут и оторвут. Отберут – товар, оторвут – голову. И плевать им на боярскую шапку.

Просто чуть приподнялся мой уровень, чуть расширились «границы допустимого». Теперь мне, согласно статусу боярича-вотчиннника, дозволяется оперировать сотнями гривен в год. Но – не тысячами.

Хорошо знакомо по моей сильно Демократической России: до лимона – на «крышу» и «гоблины» сгодятся, выше – придут «органоиды».

Очень грустно…

Что я там про осьминога сегодня проповедовал?

Мне потребовалось семь лет, прежде чем я рискнул снова вернуться к фарфору. Но уже стоял Всеволжск, уже на тысячи вёрст вокруг рыдали вдовы моих врагов. Уже и сам я был «по плечи – в крови, по ноздри – в дерьме». Но и тогда делал дело сиё в особой тайне. И после не выпускал «русский фарфор» в свободный торг.

Ибо оказалось, что бòльшую прибыль даёт не продажа, а дарение. Несколькими десятками чашек, да тарелок, да кувшинчиков расписных переламывались судьбы народов и империй. Глядя на столь великую редкость, изделанную в Святой Руси, преклоняли слух свой к словам моим Вольдемар Великий и Генрих Лев, Фридрих Барбаросса и Мануил Комнин, король Амори и бан Стефан, Хорезм-шах и Старец Горы, Папа Римский и Кривее-Кривайто, Патриарх Царьградский и Калиф Багдадский…

Я отмывался у колодца после раскопок на пожарище. Подошла Любава, подала полотенце. Посмотрела, как я вытираюсь, и вдруг обхватила со спины, прижалась. Люди ж вокруг!

– Любавушка, ты чего?

– От тебя… пахнет вкусно. Тобом.

– Гос-споди! Любава! Ну чем от мужика может пахнуть на пожарище? Гарью, потом. Теперь – водой колодезной.

– Ага. Тобой.

И, не отпуская меня, не показывая прижатого к моему боку лица:

– Ты не продавай его. Он хороший. Только очень… дёрганный.

Тю. А кто у нас не такой? Да я сам… как электрическом стуле. Так, кого я продавать собрался?

– Люди говорят: ты Прокуя продашь. Или на кирпичи пошлёшь. Ты его нынче ругал страшно, кулаком бил. Ты ж никого даже за великие провинности не колотишь. Люди говорят – теперь точно продавать его будешь.

– Кого?! Прокуя?! Да он лучший мастер на всей Руси! Ему ж цены нет! Так и ему скажи. И ещё: ты видела, чтоб я кого-нибудь продавал? Хоть кого? Любава, запомни – я людьми не торгую. Убить – могу. Запороть, замордовать, угробить, извести… – всегда пожалуйста. А вот продавать… вспомни.

Она стояла, прижавшись, и не уходила.

– Что-то ещё, маленькая богородица?

Вот только теперь, от изумления, отпустила.

– Почему это я – «маленькая богородица»?!

– Потому что – заступница. А маленькая – не выросла ещё. Ну, говори, что ещё надобно.

– Ты ему новую кузню обещал. И всякие там… штуки. Мехи какие-то. Он из-за бати своего меха очень переживает.

– Бли-ин! Иди и не печалуйся. Будет Прокуёнышу и кузня новая, и меха хитрые. Нашла об чём заботиться. Иди-иди.

Она радостная побежала к себе, а я потопал в Пердуновку. Нервно соображая – а на что ж я сдуру подписался?

Ведь знаю же, что никогда ничего нельзя обещать женщинам! Ведь знаю же, что шкуру снимут и мозги выгрызут. Расслабился. Да и Любава для меня… не женщина. Ещё какое-то время. А потом… я её всему научу. Ну, что сам знаю. И в части телодвижений, и, что куда важнее, в части движения души. Умение чувствовать развивается и тренируется, также как и сама чувственность или умение думать.

Она права: кузню – надо ставить срочно. Тут жатва накатывает. Лесоповал с корчёвкой вообще никуда не уходили. Ещё каждую неделю – два комплекта для новых изб. Кучу привезённого железа надо в дело употребить. И ещё планы есть.

В Рябиновке кузню ставить нельзя: Прокуй всех задолбал. «Как с самого утра начнёт молотками своими… прокуячить, так и до темна. Никакой жизни нет» – это я уже несколько раз слышал. Кузню надо ставить рядом с гончарами. Место, где Горшеня отмучивал глину, уже получило название – Гончаровка. Горн гончарный мы там заканчиваем. И построим рядом горн кузнечный. Места там много – можно будет Прокую всякие подсобные помещения построить без проблем. Рябиновка как-то становится перенаселённой.

Горн – понятно, строения – понятно, уголь… надо для начала канаву устроить и начинать дрова пережигать. Инструмент у него… ручки деревянные Звяга сделает. Что там ещё? Мехи… или правильнее – меха? Да без разницы – воздуходуйка. Та-ак… А вот это интересно…

Попаданцы всех времён и народов, вляпавшись в средневековье, даже магическое, дружно добавляют к обычным кузнечным мехам привод от водяного колеса и на этом останавливаются. Типа: «пилите, Шура, пилите. Она золотая». А ведь это явный прокол.

Берём гармонь. Не «гормон», а гармонь! Если понятнее – баян. Не в смысле – сказитель, а в смысле – инструмент. Можно – орган. Факеншит! Именно – оргàн, а не – òрган! Хорошо – берём аккордеон. Для однозначности.

Теперь прижимаем одну клавишу и даём ноту. Одну. Долго. Очень долго. Пару часов минимум. Не получается? – А печке – надо. Так куда ж ты со своим… аккордеоном – в металлургию!

Печке нужен постоянный стабильный приток воздуха. С постепенной регуляцией. Типа: первые полчаса – поддув 100 %, следующий час – 60 %, потом четверть часа – 100 % и постепенное снижение в течение трёх четвертей часа до нуля.

И не надо рассказывать: «этого не может быть потому что этого не может быть никогда»! Это нужно по сути работы с железом. Значит, так должно быть сделано. Потому что иное – лепёж, дерьмо и самодеятельность.

Как говорил Янки: «Когда не существовало способа сделать нужное – я изобретал такой способ».

Думай, Ванюша! Чем ты хуже парней из Коннектикута?

Смотрим внимательно на существующую ситуацию.

Здешние кузнечные горны имеют боковое дутьё. «Аккордеон» растягивают, потом сжимают. Воздух выходит через дырочку. И свистит.

 
   «Небо лучистое, облако чистое,
   На именины к щенку
   Ежик резиновый шел и насвистывал
   Дырочкой в правом боку».
 

Резины здесь нет, и ёжики не свистят, а топают. А так – похоже.

В выходную дырку меха вставляют глиняную свистульку – сопло называется, и вмазывают в дырку в боковой стенке горна. Можно свистеть. Э-э-э… в смысле – дуть. Ну, типа: «куй железо не отходя от свистка».

Что характерно: сами сопелки бывают разными. По материалу, размеру, форме… А вот диаметр внутреннего отверстия меняется мало: 22–25 миллиметров. Разные страны, народы, религии… Тысячу лет, тысячи вёрст… Стандарт, обеспечиваемый не коммерческими интересами или законодательством, а физико-химическими процессами в данном комплекте оборудования.

 
   «Об этом он Ване насвистывал в ванне
   Дырочкой в правом боку».
 

И насвистывает он мне, что это неправильно. Потому как вдох-выдох. Наши лёгкие работают по такому же принципу: ребра расширяются, тянут лёгкие, они заполняются. Потом сжимаются – воздух выбрасывается наружу.

А теперь сделайте выдох непрерывным.

Тема настолько очевидная, что в домницах, где плавят железную руду, и нет возможности таскать деталь по рабочей поверхности – ближе к соплу – дальше, ставят сдвоенные меха. Качают их в противофазе и балдеют.

Возьмите синусоиду после выпрямителя. Дырки между горбами видите? – Для дутья 12 века – это идеал.

Прокуй несколько… «идеализнулся»: у него оказалось два меха – от убитого мною кузнеца и от отцовской кузницы. Он их и поставил оба. Пробил вторую дырку, поставил второе сопло… Подозреваю, что из-за этого кузня и сгорела. Или стенка горна после второй дырки слабенькая стала, или поддувальшик спросонок сильно раскачегарил с двух рук.

А как надо? Лезем на свалку и запускаем молотилку.

Есть множество способов гонять воздух. Самое простое – опахало. Очень эффективная штука: идёт вверх – сжимается, идёт вниз, толкая воздух – растопыривается. Кстати, использовалось не только для овевания истомлённых полуденным жаром членов… всяких особ, но в металлургии «дьяковской культуры».

Другой вариант – веер. Тоже очень давно изобретён.

Ещё есть разные типы «аккордеонов» вплоть до органа.

Можно даже вспомнить вершину этого ряда: велосипедный насос. Корпус – есть, в отличие от опахала и веера. Причём неподвижный, жёсткий, в отличие от мехов. Единственная подвижная часть – поршень со штоком. Очень эффективно.

Почему никакое попандопуло не использует велосипедный насос для горнового дутья? Берём шире: почему в моё время всякие компрессоры-перфораторы к кузнечным горнам не цепляют?

Потому что будет «пых-пых»… и дерьмо на выходе. Потому, что нужен непрерывный равномерный поток воздуха.

В начале 19 века у некоторых тульских кузнецов:

«кузницы в слободе весьма нехорошо устроены… При горне имеются два самых простых кожаных меха, которые человек руками попеременно опускает и поднимает, чем причиняет всегда прерывистое действие воздуха».

«Всегда прерывистое…». Во блин… А чего, собственно, «блин»? Сходу вижу аж два варианта.

Водоструйные насосы. Работают просто по закону. Конкретно – по закону Бернулли. Льётся в сужение струйка и прихватывает с собой воздух. В расширении, в бачке за сужением – воздух освобождается. Надел на водопроводный кран, пустил воду. Готово! Простенькое приспособление размером с палец, без единой подвижной детали. Гонит воздух со скоростью до 0,2–0,3 литра в секунду при расходе воды 200–300 литров/час. Больше атмосферы давления не развивает, да и ладно… в час примерно кубометр воздуха.

Ничего не шумит-скрипит-посвистывает, не трётся, не изнашивается. Но… не годится. Потому что в моих условиях эти 200–300 л/ч надо куда-то закачать из реки.

Положим, водонапорную башню… если поднапрячься… Всё равно надо будет… Но чем туда воду постоянно закачивать? Раз в месяц я могу и смердов согнать. В две цепочки… передавая вёдра… Да ну, хрень!

Второй способ – вентилятор. Так, собственно, и в моё время горны делают. Вентилятор гонит по трубе воздух. Регулировка очевидна, постоянство обеспечено…

Почему попандопулы не прогрессируют вентиляторы? Потому что Россия холодная страна и нефиг волну подымать? Даже воздушную?