Текст книги "Фанфики (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Да, это была банда Толстого Очепа. Он перекупил настоящих бурлаков и подставил нам своих. От города ушли недалеко, основная часть бандитов догнала нас на телегах. Далеко городские тати не пошли – не шиши лесные.

Вырезали бы нас за милую душе сонных. А «бурлаки» захватили бы, тем временем, барку с барахлом. Чтобы барочник не успел обрубить канат, которым барка привязана к коряге на берегу. Барахло с барки перегрузили бы на телеги, судёнышко запалили или утопили, людей порезали или гречникам отогнали…

И прибыль, и месть, и авторитет. Но – «обломинго». Сам-то Очеп убежал. Нехорошо. Как бы он моим ребятам в городской усадьбе гадить не начал.

– Не, Иване, не убежал. Толстый он. Подьём-то крутой, он и запыхался. А я его подпевал топорами… Вот.

Чимахай вытаскивает за шиворот здорового толстого мужика. Морда… «заря востока». Типа – «алеет». Сперва помыть – глаз из-за крови не видно.

– Ну, вожак татей противузаконных, молись об душе своей раз последний. Ваня, как мы его казнить будем? Положь его вона на то бревно. В растяжечку. Давненько я никого не расчетвертовывал.

– Да полно тебе, Аким Янович! Кровищи будет… И так весь стан загадили.

– А что? Топить его? Или жечь хочешь?

– Да я его вообще казнить не буду. Я его Маре в подарок отвезу. Ты ж знаешь – она такая любопытная…

Слухи о любопытстве Мараны, проверяемом на Кудряшке, широко распространились в Рябиновской вотчине. В основе – очень сильная экстраполяция ощущений разных пациентов, попавших под её лечение.

– Не, его князю отдать надо. Всё едино, завтра назад в город сплавляться.

Барочник внёс свою струю. До этого он несколько завистливо рассматривал кучку трофеев, растущую перед нами. Кафтан со своего покойника он уже снял и повесил на нос барки, что б вода стекала.

Теперь он добавил немного реальности в нашу радость победы: бурлаков нет, придётся возвращать в город и нанимать новых. Два дня теряем – минимум, цена поднимется раза в два – минимум…

Я уже говорил, что я дерьмократ? Так вот это – правда. Прямо перед нами из кустарника, растущего по склону, выбирается одна из тёток моего набора. Здоровая бабища пудов на семь. Руки – как ноги, ноги – как брёвна. Морда – печёным яблоком, если не считать шрамов. Груди – по пояс, нос – свёрнут набок, пробу – ставить некуда.

«Чем больше грудь в молодости, тем туже её надо подпоясывать в старости» – народное наблюдение. А эта тётка совсем распоясалась. Что привлекает внимание и наводит на размышления.

Кто сказал, что бурлаки – только мужчины? Сексизм это, дискриминация. Вон, в «Трое в одной лодке» английские девушки бурлачат и очень успешно. А наши – не хуже!

Инновация? – Я прогрессор или где?! – Демократизирую, эмансипирую и инновирую!

Следом выбирается мужичок из «убогих». Когда у него будет фамилия – она будет не «Суходрищенко», а «Сухорученко». Конечно, «убогий». Но ведь может же! Может ковырять в правой ноздре левой рукой… С лямкой ещё проще – её надо тянуть, а не ковырять.

Я же видел параолимпийцев! Инновирую – на «Святой Руси» будут «парабурлаки»!

К утру мы прибрались, посчитались и разобрались.

В Смоленск мы пришли в 18 голов. Четверых вотчинных с кормщиком отправили на первой лодейке. Двоих я оставил в городе по делам торговым. Двоих своих потеряли сегодня. Бедняге, которого я определил в писари, разрубили топором голову. И ещё одного мужичка рябиновского сильно порезали. Я с Акимом – не тягуны, но наших восемь здоровых мужиков – большая сила. Даже инал, сын ябгу…

– Что смотришь? Снимешь саблю – оденешь лямку.

Что характерно – нос воротит, морщится, но принимает – нужно. По нужде у меня и степной хан бурлаком пойдёт.

Треть новосёлов – побитые или разбежались. Но есть четверо относительно целых пленных разбойника. Остальных, раненых – дорезали. И есть очень Толстый Очеп… Если его наскипидарить – за троих потянет.

– Не будем в город возвращаться. Соберём три команды из наших, из пленных, из новосёлов. Человек по 6–8. Ноготка с плетью приставим. Пойдём бегом – днём и ночью.

– Да ты што! Не… мужики, чего-то боярич ваш… Как это «ночью»? Ночью тёмно же! Ночью же только по девкам ходить хорошо. Хи-хи-хи… (Капитан речной посудины возражает).

– У тебя на барке видел бочку смолы. Тряпьё – вот. Или факела делать разучились?

– Да не! Не бывало такого! Отрядясь такого не было! Идёт же артель! Одна артель идёт! Цельный день идёт, на ночь стан ставит! Это ж все знают! Шо ты выдумки выдумываешь!

 
   «Раз пятнадцать он тонул,
   Погибал среди акул,
   Но ни разу
   Даже глазом не моргнул!».
 

Эх, капитан-капитан, я – «акула прогрессизма», что ж ты так глазами хлопаешь?

Для меня восьмичасовой рабочий день – исконно-посконно. А для тебя – недостижимое будущее. Даже – невообразимое. Поэтому здесь «все знают» работу «от зари до зари», а я – «трудовой подвиг в три смены».

Насчёт ночной темноты… А таланты людские?! У меня, кроме факелов, есть ещё Сухан-мертвяк, который всё слышит, и Ивашка-ноктоскопун, который и ночью всё видит.

Инновируем, мать вашу, бурлакизм круглосуточный!

К утру подняли парус, и барка пару часов шла сама. За это время успели сделать несколько полезных вещей.

Прежде всего, Ноготок ознакомил присутствующих с характеристиками загнутых хвостиков своей плети. На примере задницы Толстого Очепа. Пример вполне доходчивый – мясо вырывают.

«Фанфики» постоянно крутятся у меня в голове, поэтому разбойничкам поставили в ротовые отверстия деревянные затычки. По похождениям Анжелики. Там гребцам на галерах французского королевского флота так делали. Написано, что сильно повышает скорость движения судна.

Очень запоминающееся впечатление произвели на присутствующих щелчки наручников: народ понял, что словосочетания – «Ванька-колдун» и «Лютый Зверь» – не фигуры речи, а элементы жизни. Их личной, внезапно на них наступившей, жизни. Невиданность и функциональность этих приспособлений добавили стабильности в поведение коллектива.

Возражающие – один – опробовал ещё одну мою инновацию – килевание. Английский вариант с началом маршрута на мачте мы не использовали – мачта хлипковата. Но и просто выпученное лицо «испытателя» с текущей из носа и ушей кровью, создало у присутствующих ощущение сопереживания. Особенно усилившееся через полчаса, когда персонаж перестал дышать.

Из-за включения в состав «тягунов» – разбойников, у них «руки за спину» и в наручниках – и просто безруких, одноруких, сухоруких… Пришлось переделать бурлацкую упряжь.

Эта лямка – что-то из всемирной серии «душа не принимает».

Удивительно: исконно-посконное занятие, бурлаки таскают лодки по Руси почти тысячу лет. Таскают лямками поперёк груди. Ну ведь тяжело же! Рёбрами-то, практически – сердцем.

У меня разбойники не смогут подправить лямку – руки сзади застёгнуты. Лямка сползёт обязательно – натяг переменный. Поэтому строим «лифчик» – добавляем к лямке на груди – лямочки на плечах.

Подумавши, делаем эти лямочки широкими и с нижней стороны мягкими. Как у тяжёлых рюкзаков. Теперь бурлак тянет барку не грудью, а плечами и спиной.

Конечно, наклон меняется, вектора сил чуть иначе, но так же значительно легче! Почему не додумались? Потому что лошадь на постромки грудью налегает?

Никогда прежде не бурлачил. «Бичевать» или «бичарить» – доводилось. Это – занятие «бича», «бывшего интеллигентного человека». А вот «бèчевать»…

 
   «Этот стон у нас песней зовется —
   То бурлаки идут бечевой!..».
 

«Ходить бечевой»… – чему только не научит бедного попаданца «Святая Русь»!

 
   «О сколько нам открытий чудных
   Готовит попаданства дух»
 

А вот пульманы гружёные катать приходилось. Гружёный вагон брутто – тонн 80. Восемь мужиков его нормально катят, ещё и анекдоты травить успевают. Но, конечно, по ровному. И не сразу – когда напряглись и сдвинули.

Барку тащить, по моему ощущению, куда тяжелее. Вода – не рельсы, колёса и подшипники, специально предназначенные для перемещения грузов. Усилие идёт чуть в бок, речной песок – не утрамбованное полотно со шпалами. Но и барка – не пульмановский вагон, раз в десять меньше.

Чуть разобрались с упряжью и командами – ветер кончился. Поворот реки, за ним ветровая тень. Парус спускай, к берегу приставай, команду выгружай и настраивай.

Кстати, команды «спустить паруса – поднять паруса» на здешних судах имеют прямо противоположный смысл, по сравнению, например, с веком 19.

Здесь – съёмная мачта. Сначала её поднимают и закрепляют растяжками к носу, корме и бортам. Потом, подёргав верёвки и убедившись в их натяжении, хозяин даёт команду тащить рей. Его тащат канатами вверх по мачте через неподвижный блок. А парус прикреплён к рею и поднимается вместе с ним. «Поднять парус» – при съёмном рее – увеличить парусность судна.

Так здесь ходят драккары и кнорры, скедии и лодии. Даже немецкие коггы, первые суда на севере, впервые оснащённые в этом 12 веке рулём и румпелем взамен рулевых вёсел, несут съёмные реи. Тянуть вверх бревно, на котором висит 200 квадратных метров мокрого основного паруса… на мокрой, качающей палубе…

Позже рей будет крепиться к мачте намертво. А парус – к рею. Поэтому «поднять парус» будет означать «поднять нижний край паруса к рею», то есть – уменьшить парусность.

В Российском императорском флоте использовали команды: «поставить паруса – убрать паруса», что обеспечивало однозначность при любом типе парусного вооружения. А известные строчки:

 
   «В Флибустьерском дальнем синем море
   Бригантина поднимает паруса»
 

означают не подготовку корабля к выходу в море для поиска романтики в форме очередного акта морского бандитизма, а сброс скорости перед началом швартовки или намерение лечь в дрейф.

Для нас каждая швартовка – проблема. Нет, причалить к берегу – просто. А вот потом сдвинуться… как вагон на подъёме. Час бились. Только когда я Толстому Очепу скипидаром… прямо по свеженьким следам от Ноготка… А что делать? Но как побежал! Мог бы и в одиночку барку утащить. Я едва успел на борт запрыгнуть.

Я взвинчивал темп, не давал делать никаких остановок, кроме быстрой смены «упряжек». Мы же на воде? – Делаем по-морскому: вахта – подвахта – отдых. Отдых, питание, вспомогательные работы – всё на борту, стан на ночь не ставим.

За 8 часов быстрого хода бурлаки не убиваются так, как за обычные 12–14. Поэтому идём в три смены и куда быстрее. До Дорогобужа – за 4 дня вместо 10.

Эта история – из первых оснований для сказок о моих «летающих кораблях». Будто бы я лодейки колдовством из реки вынимал и по воздуху в нужное место переносил. К сплетням о моих «бурлацких забегах» после и другие выдумки добавились. А всего колдовства-то: людей долгим трудом без отдыха – не утомлял, чуть подумавши, лямку бурлацкую переделал. Чуть подумал – колдун, чуть свободы дал – чародей. Сбегал «бечевой» чуть быстрее – волшебник. Про такое волшебство россказни – для дурней да лентяев отговорка.

Глава 237

Я – не ГГ, я – ДД. Я это уже говорил? И что «огород надо копать каждый день на всю глубину штыка» – тоже? Тогда вы понимаете, что я инстинктивно обустраиваю свой вероятный обычный торговый маршрут. У меня уже есть опорные точки в Коробце на Угре, в Елно на Десне, усадьба в Смоленске. Теперь надо сделать что-то похожее где-то здесь – в Дорогобуже, в точке выходе моего маршрута на Днепр.

В самом городке как-то не складывается. И быстро ничего не делается – опять идёт традиционная фигня с возчиками. Просто держать полсотни ртов на постоялом дворе – я же голый останусь! Моих «кандальников» аборигенам показывать вредно: вопросы начинаются. И так далее, и тому подобное.

Это не на один-два раза, которые можно бы и перетерпеть. Это будет регулярно. Туземцы будут наперёд мою «дойку» планировать:

– Вот придёт придурок лысый – поправит наше материальное положение.

Акима я послал к Немату – посмотреть, как дела идут и насчёт возчиков договориться.

Правду сказать… не могу рассказывать Немату как я его сестрицу Варвару… угробил. Не могу. Лжа мне заборонена. А изобретать… дозированную правду, строить умолчания, подразумевания и намекания… Тошно мне. Болит ещё.

Аким по деталям отговорится незнанием, а я покачу в другую сторону.

Сельцо там интересное. Большие Елбуны – называется. Там семья покойного кирпичника Жиляты проживает. Надо донести скорбную весть о внезапной и скоропостижной… отца семейства. И должок взыскать, за покойничком оставшийся.

Приехали на место, сунулись в знакомое подворье, а там гулянка. По случаю чьих-то именин, окончания Петровского поста и наступления праздника Петра и Павла.

Местные селяне постоянно пребывают в одном из трёх состояний: строгий пост – холодная пища без масла; нестрогий пост – горячая пища с растительным маслом; обжираловка. Третью фазу мы здесь и наблюдаем.

Теперь понятно, почему обеспеченные люди на «Святой Руси» толстые – «разгрузочные дни». Зоотехники давно установили: если корову то – кормить, то – нет, то привесы увеличиваются – животное жрёт в запас. В точности по православному уставу постов.

Сейчас Петровский пост закончился – народ отъедается. А впереди Успенский пост маячит – он ещё жёстче: «В понедельник, среду и пятницу Церковный Устав предписывает во время Успенского поста «сухоядение», во вторник и четверг – вареную пищу, но без масла, по субботам и воскресеньям разрешено вино и масло».

Кто это сказал, что всухомятку питаться – язвой желудка обзавестись? Полная ересь, ибо – «на всё воля божья». И на язву – тоже. То-то они и мрут в 30–40 лет. Такое ощущение, что режим православного питания имеет целью вообще отучить население от кормления. Как на плакате в стройотрядовской казарме: «Здесь не пьют, не курят и скоро есть перестанут».

Наше появление всю гулянку поломало.

– О! Гости дорогие пришли! От муженька родненького весточку принесли!

– Здрасьте. Точно. Помер Жилята. Извиняюсь.

Что, как, когда, почему, где…?! Хозяйка с дочками в вой да в крик. Бабы за столом были – увели свежеобъявленную вдову в дом. Мужики попыхтели, повздыхали.

– Да уж… Ну, помянем раба божьего…

Помянули, часть народа расходиться стала.

За столом местный поп имеется. Я его с прошлого года запомнил. Приличный, доброжелательный, спокойный попец. Бородка русая, сам не старый, глаз разумный да незлой. Он мне ещё в тот раз понравился: когда ему показалось, что мой договор с Николаем мне в ущерб – пытался вступиться за меня. Откликается на «отец Фёдор».

– Да уж дела… Вот такие, стало быть, наши новости. А ты-то как, дядя Фёдор, живёшь-поживаешь?

– О-хо-охо… за грехи наши тяжкие…

И начинает «дядя Фёдя» мне плакаться.

Есть такой явление: «эффект случайного собеседника». Хорошо видно ночью в плацкартных вагонах. Человек знает, что собеседника больше никогда в жизни не увидит, и рассказывает ему самые сокровенные тайны. Или – высказывает наболевшее. Высказался, как в яму, и на душе полегчало. Сказанное – назад не вернётся.

Насчёт ямы – бывают варианты. По легенде, брадобрей царя Мидаса узнал об ослиных ушах царя и, не в силах держать в себе этот секрет, выкопал ямку и шёпотом рассказал в неё «царскую тайну». Из ямки вырос тростник, который прошелестел сказанное брадобреем, и «про уши» – стало всем известно.

Разглашение государственных тайн – постоянное хобби тростника. Особенно – мыслящего.

Тут, в Больших Елбунах, дела не казённые, а чисто семейные: к Феде тёща приехала. Жить на постоянно.

– У меня усадьба маленькая. Своих шестеро, жена седьмым ходит. Я в роду старший, матушка моя вдовая – у меня живёт. А тут – жены брат помер. Тоже пресвитером был. Приход другому отдали, семейство его – ко мне пришло. Ну как я вдову с сиротами не приму! Ещё пятеро. И – тёща. Ну такая ж язва! Ну всё ей… не так! Матушку мою обижает, жёнку… – жена по ночам плачет: промеж мужа да матери рвётся. Дети мои уже на меня коситься начали: «бабуля сказывала, что ты, батяня»… А живём же тесно, от неё ж – никуда! Она как с утра всех… накрутит. И – ходит-радуется. А мне в храм идти, службы служить! Нужно ж со смирением да с благочестием, с радостью да с любовью. А у меня в голове… всякие слова, прости господи, которыми бы я ей… Каждый день с утра до вечера – озлобление да раздражение. Наваждение сатанинское.

Картинка знакомая. По Воланду:

– … обыкновенные люди… квартирный вопрос только испортил их…

Было бы у дяди Феди больше жилого места – отодвинулся бы он от своей тёщи. Не так, конечно, как я в своей первой жизни – на полторы тысячи вёрст, «только самолётом можно долететь».

Перестал бы «добронравный батюшка» каждое утро под дверью нужника подпрыгивать, дожидаясь выхода высокоуважаемой и глубокопочитаемой.

«Пусть лучше лопнет моя советь, чем мочевой пузырь» – народная истина. Жаль Федю – интеллигентный человек. Пытается прожить без мордобоя, дисциплинирования и доминирования. В большом семействе… увы – «хлебалом не щёлкают».

– Федя, ну так вот тебе случай! Подворье у Жиляты большое, доброе. Уговори вдову продать – расселишь родню посвободнее.

– Эх, отроче, спасибо на добром слове. Да только откуда у меня такие деньжищи? Уж она-то такую цену заломит… Места-то тут конечно… на всех бы хватило… А может… ты ж, говорят, боярич? Вот бы ты, от щедрот своих… Я ж не подаяния прощу – только на время! А я отдам… вот те крест святой! Отдам наискорейше! У своих-то, у прихожан, в долг брать… соромно.

И смотрит… заискивающе. Эх, дядя Фёдор, у «Лютого Зверя» хоть снега зимой просить… Хорошо ли ты подумал? Немат вон тоже… взаймы попросил.

– Так уж сразу и в долг… Давай-ка подумаем сперва. Покойник мне должен остался. Где-то у меня и грамотка есть… Ага. Значит, заказываю тебе молебен по Жиляте за 15 кун, и имеем 6 с полтиной долга на вдове. Сейчас я ей это дело объявлю, денег у неё нет, ты к ней подкатишься, серебро покажешь, она цену за подворье и сбросит.

Священник мельком заглянул в грамотку, оглядел подворье и расходящихся соседей, сокрушённо вздохнул:

– Пойдём, отроче, прогуляемся. Да и поговорим дорожкой.

Мои принялись устраиваться на постой – не гонят же! А других мест мы здесь не знаем.

Поп, отойдя от ворот с десяток шагов, огорчённо вздохнул и рассеял мои хитроумные комбинации:

– Есть у Жиляты серебро. В смысле – было. В смысле – Жилята был… В общем, есть. Он же кирпичником промышлял. Это у простых смердов серебро – редкость. А с ним по всякому расплачивались. Копил он его. Себе – на чёрный день, дочкам – на приданое. Так что, отдаст тебе вдовица куны да резаны, а я так с тёщей жить через печку и останусь.

Ну и славно: выбивать долги… дело могло оказаться долгим и скандальным. А так, коли есть серебро – взяли да укатили.

Безысходная тоска, звучавшая в голосе участливого и неглупого человека, требовала сдерживать проявление своего щенячьего оптимизма и, хотя бы для вида, демонстрировать сострадание.

– Вон оно как… Да, жаль… Не придётся тебе от тёщи отселится. А где он хранил-то серебро? Вдова-то быстро с деньгами обернуться сможет?

– Быстро. Оно ж во дворе закопано. В сеннике.

Загрузившийся своими тяжёлыми думами о. Фёдор отвечал автоматически, поглядывая через забор своего двора. Видимо, предвкушал встречу со своим домашним «иблисом».

– А в каком углу?

Мой идиотский вопрос прервал его душевные страдания и предвкушения, заставил обернуться ко мне. Несколько мгновений он хмурил лоб, пытаясь понять – о чём это я. Потом он отшатнулся и прижал руку ко рту.

– О господи! Отроче! Забудь немедля! Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй!

Тирада была выдана в крайнем волнении и сопровождалась непрерывно повторяемым крёстным знамением.

– Дядь Фёдор, ты чего?

Поп воровато огляделся по сторонам, наклонился к моему уху и объяснил:

– Грех великий совершил. Сболтнул ненароком. Сатана за язык дёрнул. Это ж с исповеди! Жилятина жёнка покаялась как-то: про мужа худо подумала. Он-де ночью встал да и пошёл во двор. А она решила, что он к бабёнке какой надумал. Вот и проследила, как он серебро в сеннике закапывал.

Две вечные проблемы на Руси: где денег взять? И – куда взятое спрятать? Жилята успешно решал обе.

Сенник – не самый худший вариант. Тяжелее, когда деньги прячут в дерьме. В хлеву, курятнике, свинарнике… просто – в отхожем месте. Зарывать деньги в навоз – наше национальное искусство.

– Ага. А в каком углу?

Фёдор открыл, было, рот, чтобы наградить меня гневной отповедью истинно православного батюшки и в благочестии наставника. Но передумал и рот закрыл. Глядя на тесины своего забора, глухо произнёс:

– Грех же… тайна исповеди же…

Мне нужно отвечать? Мы же оба знаем, что будет дальше. Можешь добавить в перечень собственных грехов – пособничество в отъёме имения у вдовицы и сирот. А в число собственных благодеяний – улучшение жилищного состояния своего многочисленного семейства. И спасение христианской души доброго христианского пастыря – себя самого, от власти сатаны в лице тёщи и внушаемого врагом рода человеческого озлобления, раздражения и, позволю себе предположить, тотального человеконенавистничества.

– В правом дальнем. В кувшине.

Ну вот. А то девочку из себя строил. И что особенно приятно – честный человек: в долю не попросился.

Темнело, я топал по селу, поглядывая по сторонам и неожиданно наскочил на своего сверстника. Не в смысле первой жизни: «полувековой мужчина с средиземноморским загаром», а в моём местном, «святорусском» варианте: длиннокалиберная прыщеватая шелупонь лет 15-ти.

– Слышь ты. Как тебя… Это ваши про Жиляту сказывали? Ну, что он-де, волей божией преставился? Правда што ль?

– Правда.

– Слышь, как тебя, ты, эта, позови Румяну-то. Ну, типа, поговорить-то.

Дело понятное: туземный «ромео» опасается войти во двор своей «джульетты» и шлёт тайного вестника насчёт свидания. Во времена моей первой юности за этот труд ещё и доплачивали. Конфетку там, или кокарду с фуражки…

Парень остались стоять за воротами, а я вошёл во двор и пошёл искать приличную лопату и мешок. Прямо перед входом в сенник нос к носу столкнулся со старшей дочкой Жиляты. Она откуда-то спешила, в темноте мы чуть лбами не стукнулись. Инвентарь в моих руках она увидела сразу:

– Ты чего это? Лопату нашу зачем взял? А?

– Да вот подумываю на рыбалку сходить. Надо бы червей накопать. Полный мешок. А тебе велено передать: тебя за воротами ждут. Типа поговорить. Длинный такой. Там вон, давно уже.

Девушка нервно дёрнулась в сторону избы, где отлёживалась после наших новостей её матушка. Потом решительно передёрнула плечами и побежала к воротам. А я пошёл снимать деньги со счёта. Или как оно у них тут называется? Кладокопательство?

Терминология здесь важна с точки зрения этики: если это клад, то я ни у кого не украл, просто нашёл. Что успокаивает и без того дремлющую мою совесть.

 
   «Не прячьте ваши денежки по банкам и углам,
   Несите ваши денежки – иначе быть беде.
   И в полночь ваши денежки заройте в землю там,
   И в полночь ваши денежки заройте в землю, где…
 
 
   Где поле, поле, поле, поле Чудес,
   Поле чудес в Стране Дураков».
 

Насчёт «Поля Чудес» в «Стране дураков»… это у нас – исконно-посконно. В «Святой Руси» – повсеместно.

Даже в «Русской Правде» прописано: если кто-то чего-то нашёл, типа – «гуляючи», то, если шёл первым в коллективе – находка делится на всех, а если последним – то только его. Здешние жители столь часто находили что-нибудь ценное просто валяющимся на дороге, что пришлось включить в закон такую специфическую норму.

Поскольку я по двору гуляю в одиночестве – делиться не с кем.

А Жилята был «богатенький буратина». Констатирую, разглядывая содержимое выкопанного горшка при свете «зиппы». Я оценил общую ценность в 12 гривен кунами. Позже, при внимательном пересчёте, оказалось – 16. Причина погрешности такого уровня при пересчёте чужих денег – исключительно моя безграмотность в нумизматике.

Среди дирхемов и их обрезков, массивных гривен, парочки серебряных браслетов, дамских висюлек и комплекта височных колец, наблюдалась куча мусора.

Ну что я, сильно тупой? Денег от мусора не отличу?! Мы, попаданцы, многого чего у аборигенов не понимаем, но насчёт денег – всегда! Мы ж из светлого будущего с глубоко развитыми товарно-денежными отношениями!

Червонцы с Лениным, стольники с Франклиным, висячие мосты на пятисотке енотов, мост в Китай на «пятихатке»… Блок был прав: «Нам внятно всё». Нумизматов и ювелиров среди нас нет, но монеты идентифицируем лучше Британского Музея, а процент олово в серебре – чувствуем на вкус.

А тут… хрень какая-то. Не металл даже. Я не выбросил исключительно из любви к чистоте: не хотел мусорить на месте преступления.

Потом Ивашко мне долго разъяснял.

Так вот, это не мусор, а наличные деньги, дополняющие «святорусский серебряный стандарт».

Серебро… На «Святой Руси» нет своего серебра. В середине 12 века – это очень «горячая» проблема. Персидское серебро – кончилось, английское – ещё не пришло. Перебиваемся, как здесь говорят – «из кулька в рогожку». Если князь задумывает войну – отправляет в казначейство серебряную посуду со своего стола. Там из неё куны бьют.

А тут я нарвался на странное… Колечки горстями. Из розового шифера. Форма – биконическая, то есть два усечённых конуса, соединённых широкими основаниями. Высота – около 10 миллиметров. Внешний диаметр – 20, внутренний – 8. На одном процарапано: «невесточ». В смысле – «невестино». На другом: «блядкин пряслень». Ну, это и так понятно.

– Ивашко! А зачем мусор вместе с серебром закапывают?

– Какой мусор? Ну ты, Иване… иной раз… – это ж пряслица! Ими же ж на торгу платят! Как змеиными головками.

– Ч-чем?! К-какими головками?! Гадючьими?!

У Ивашки от изумления – рот не закрыть, со сна – слов не найти. Или – наоборот? Фольк выразительно описывает эту ситуацию:

 
   «Запевай, моя подруга!
   Мне не запевается
   Навернулася с крылечка
   Рот не закрывается»
 

Плохо быть бестолковым. Но у меня от местных заморочек постоянно голова пухнет: туземцы все это знают, а мне додумываться приходиться. По Шерлок-холмски – дедуктивно. В смысле: постижение «конкретного», начиная от сильно «общего».

Начали: раз есть экономика – есть обмен. Натуральный или товарно-денежный. Натуральный – неудобен. Для товарно-денежного – нужны деньги.

Ну очень же простая мысль! Даже до попаданцев доходит. Не до всех, но Янки, например, при короле Артуре запустил в оборот американские никели:

«Через неделю или через две центы, десятицентовики, четверти долларов, полудоллары, а также золотые вольются тонким, но неиссякаемым потоком во все торговые артерии королевства, и я уже заранее представлял себе, как эта новая кровь освежит всю жизнь».

Твен даёт весьма подробный анализ политэкономии Англии 6-го века, анализирует бюджет королевства при Артуре и, на примере излечения золотухи наложением королевских рук, показывает способы оптимизации государственных расходов за счёт введения в оборот «правильных» платёжных единиц.

Понятия: инфляция, стагнация, голландская болезнь, агрегаты М0 – М2… в моё время – у всех на слуху. Кроме попаданцев. Такое ощущение, что они с цвайхандером каждый вечер спать ложатся, а рубль бумажный или железный – только по первопрестольным праздникам видят.

А ведь никакой прогрессизм национального масштаба без организации правильного денежного обращения, без корректного формирования и управления денежной массой – просто невозможен. Или история Демократической России так ничему и не научила? И этому – тоже «нет»?!

Тогда берём европейский опыт.

В 1847 году Банк Португалии вводит в оборот бумажный реал. Банкноты печатаются в Британском казначействе. Нашлись умники, которые спёрли матрицы и наладили собственное производство дензнаков. История известная, отголоски попали даже к Конан Дойлю.

«Умников» поймали и осудили. На суде «глава преступного синдиката» взывал к здравому смыслу судей:

– Экономика нашей Отчизны за последние годы достигла невиданного расцвета! Наличие дешёвого кредита позволило развернуть повсеместное строительство! Тысячи наших сограждан переселились в современное, удобное, дешёвое жильё! Сотни кораблей отправляются из портов Родины! Дешёвый кредит и платёжеспособность населения делает наш торговый флот конкурентоспособным! Это всё – сделали мы! Вот этими руками! Во имя процветания нашей любимой Португалии!

Патриотов-фальшивомонетчиков осудили. Две монополии – на насилие и на изготовление денег – государство всегда оставляет себе.

Собственно говоря, именно серебро, его постоянный переход из кисы в кубышку и в ювелирку и обратно – привело к первой экологической катастрофе в истории «Святой Руси».

В 8–9 веке вятичи начали бурно осваивать верховья Оки. Лучше вооружённые, чем местные балтские и угро-финские племена, они подняли на новый уровень забой бобров.

Бобров за сотню лет славяне выбили почти полностью. Как гуроны – ондатру на своих Великих озёрах. В слое этого времени в поселениях вятичей и волжских кривичей кости бобров составляют до 40 % всего съеденного. Между прочим, взрослый бобёр – здоровый зверь в четверть центнера весом.

А шкурки продавали. За серебро. Серебро халифата широко разливалось по всему Волжско-Окскому междуречью. Серебряные украшения во множестве находят не только в крупных городах, но и при раскопках мелких лесных деревушек.

Серебро в это время и в этом месте – было в каждом доме. Несколькими веками позже о Готланде будут говорить: «Там свиней кормят из серебряных корыт». Когда-то так говорили про вятичей.

Пропустить такое богатство мимо своих рук киевские князья не могли. И пошёл князь Святослав-Барс на хазар через вятичей… Потом Владимир-Креститель… Потом Ярослав Мудрый… Потом тоже Владимир, но уже Мономах…

Самих бобров уже истребили, но изъятие «бобрового» серебра растянулись на столетия.

Славяне, выбив бобров, пошли бы и дальше по Волге. Но тёмные почвы Суздальского ополья позволяли прокормиться и без охоты. От этого пятна донных отложений огромного древнего ледникового озера и пошла Русь – Залесская, Московская, Великая…

Ближайшими торговыми партнёрами славянских «охотников на бобров» были волжские булгары. Серебро шло через них так интенсивно, что на Руси утвердилось «металлический» эпитет для этого народа – «серебряные булгары». На транзите шкурок, на дольке от серебра, булгары смогли создать собственное государство, отбиться от хазар и принять ислам. Став самым северным мусульманским народом.

Поток шкурок долгое время поддерживал существование и самого Хазарского каганата. «Съели» бобров – каганат рухнул.

Пострадали и покупатели – халифат «выдоился» серебром и развалился.

Подобно «Великому шелковому пути», обескровившему Римскую империю, вытянувшему римское золото, «Великий шкурный путь» вытянул серебро из арабов и персов.

Три столетия «Святая Русь» расплачивалась арабскими дирхемами. Население, города, товарооборот – росли. А серебра становилось всё меньше – монетки терялись, стирались…