Текст книги "Фанфики (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 234

Но оцените моё удивление, когда я, проспав обычные свои 4 часа, выскочил в предрассветную тьму двора на ежеутреннюю зарядку и обнаружил, что процесс продолжается!

Голос Аннушки, несколько уже осипший, продолжал возвещать об удовольствии, постигшем её хозяйку. Теперь уже я замер посередь двора с открытым ртом. Аннушка издала несколько утомлённый, но вполне страстный заключительный стон. И тут же её голос был перекрыт другим, тоже очень удовлетворённым, мужским возгласом. И это был голос Терентия!

Какая сыгранность! Какой высокий уровень срепетированности! Я бы послал корзину роз в знак восхищения их талантами. Премьера удалась. Но, из-за отсутствия корзинщиков и розочников, придётся идти самому.

Аннушка и Терентий спали как убитые. Обнажённые, обхватившие, не отпускающие друг друга даже во сне, и, одновременно, отвернувшиеся, отодвинувшиеся. Аннушка скромно отвернулась к стене лицом, но кулачок её плотно сжимал «дирижерскую палочку», управлявшую её сегодняшней арией. Лишь бы не было судорог. А то спросонок и… поломать может.

Пульс… у обоих… По «Декамерону» именно так – по пульсу – какой-то из готских королей определил конюха-любовника своей жены.

Детишки заигрались, лицедейство перешло в действо. Ну и ладно, пусть спят. Аннушке за последние сутки досталось столько… «разиков», сколько за все три предыдущих года. Пожалуй, сегодня она и не поднимется.

Пушкин, однако:

 
   Усталая Мария
   Подумала: «Вот шалости какие!
   Один, два, три! – как это им не лень?»
 

Утром, естественно, Терентий проспал. Явился только к концу нашего завтрака, крайне смущённый и тихий. Но когда Чарджи высказался в смысле: надо бы зайти к вдовушке и вчерашнее обучение повторить, а то в нескольких местах тональность… – взвился с места как ловчий сокол. Глаза горят, руки машут… Скис только после моего вопроса:

– Так как, человека на поиски твоей жены посылать?

Глаз не поднимает, голос тихий, но говорит твёрдо:

– Да, господине. Прошу – яви такую божескую милость. Отработаю втрое. Это – долг мой.

Николай сразу начал возмущаться. Как денег отдать – он сразу говорит «нет». Да и мне самому… отдать незнакомому человеку двадцать гривен, кило серебра… без каких-либо гарантий… на поиск женщины, которой никогда не видел, в неопределённом месте… не то Сурож, не то Кафа… а может, и Царьград… или ещё дальше… а маленькие дети и вовсе меняются быстро… да и что надёжного, в части особых примет для опознания, может сказать о малых детях их отец?

На Западе есть две системы возврата рабов.

Если в плен попал благородный рыцарь, и место пленения в границах христианского мира – посылают герольда. Гильдия герольдов охраняется законами и обычаями, им открыты двери замков, у них есть право представлять персону своего господина.

Если же человек – простолюдин, или пленник у иноверцев – в дело вступают странствующие монахи. Обычно – франсисканцы. Этого ордена здесь пока нет – основан в 1209 году. Есть более древний – бенедиктинцы.

Мусульмане и язычники воспринимают «босоногих братьев» как психов. Что, согласно распространённым суевериям, обеспечивает им некоторую защиту. А, поскольку при выкупании пленников цены значительно выше рыночных, то существование таких «нищих переговорщиков» поддерживается и властями.

В «Святой Руси» нет ни того, ни другого института. Основной поток русских рабов идёт в Византию. В отличие от более поздних татарско-турецких времён – разницы в вере нет. Более того – вся работорговля в руках греков. Только на севере трудятся новгородцы, а на востоке пытаются утвердиться на этом рынке булгары.

Поэтому «искатель» – один из «гречников». Такой же работорговец, только примелькавшийся в Смоленске – несколько лет подряд приходил за «живым товаром». Николаю его порекомендовали. Но отдать такому человеку «за просто так» – кило серебра…

Инал обычно о деньгах говорит презрительно, но тут:

– Твой долг – служить господину. А не истощать его достояние. Ты и так дорого обошёлся. А теперь тебе ещё и бабу особенную с пащенками из тридевятого царства… Хозяин скажет: «брюхать вот эту тёлку» – будешь брюхатить. Изо всех сил стараться. Чтобы приплод был больше да лучше.

А Аннушка Чарджи зацепила… Или – зацепило волнение о ней Терентия? Обычно ханыч холопам правила поведения не проповедует.

А я что? Жаба давит… На эти гривны сорок коров купить можно. А «искатель»… раз и… корова языком слизнула. С моими денюжками.

«Жаба – давит». Не пора ли давить саму «жабу»?

– Я сказал, что пошлю человека выкупить жену и детей Терентия. Может, кто-то считает, что 20 гривен кунами – слишком высокая цена для моего слова?

– Какое может быть «слово», данное господином – холопу? Ты дал – ты взял. Это ж всё в твоей власти!

Ну не хочет мой финансовый директор денег отдавать!

– Николай, ты видишь одну половину: «слово дано рабу». Почему ты не видишь другой: «слово дано мной»? Меня не волнует то, что кто-то услышал, мне важно то, что я сам сказал. Тема закрыта. Исполняй.

Чуть позже, уже с глазу на глаз, подходит Терентий:

– Господине, дозволь молвить. Аннушка… боярыня Анна сказала, что ты… что вы с ней…

– Стоп. Как это сказала? У неё же обет молчания?

– Так она и молчит. Она ж только кричит, когда я ей… когда мы с ней… Ну… Вот. А так-то она молчит. Про тебя – руками показала.

– Как это?

Парня опять в краску кинуло. Но – воспроизвёл. Характеристика однозначная и недвусмысленная: в косынке и с членом – на «Святой Руси» только я один. И действия мои… ну если обобщённо… мы же с ней стоя не были… надо это упущение…

Способность русских людей к жестикуляции всегда поражала европейцев-северян. У них даже есть устойчивое выражение: «говорить руками как русские». А сколько моих соотечественников налетело на разные неприятности, от дисквалификации на хоккейном турнире, до небольшого срока тюремного заключения, просто выразительно проведя ладонью по горлу!

– Понял. А ты чего хочешь?

– Господине! Я – холоп твой. Что ты её… что ты с ней… – на всё твоя воля. Но, ради христа прошу – не вели этому… черномордому к ней… ну. Чтоб он с ней… Чтоб он её опять… у меня на глазах… крику учил.

Достаточно чётко. Прорезается право собственности при ограниченности статусности.

 
   «Нас господин… – имеет право.
   А мы друг друга – никогда».
 

Вечером уже в темноте, наскочил во дворе на Чарджи.

– Ты чего к своей белошвейке не пошёл?

– Да так… Не сложилось.

Из опочивальни Аннушки разносились по двору стоны страсти. Не так отчётливо, как вчера, но вполне различимо.

– Ты – молодец, ханыч. Хорошо вдовушку выучил. И – Терентия. Теперь они и сами… Как они в два голоса! Я всегда чувствовал, что ты прирождённый педагог. В смысле – учитель. Всегда сам, личным примером, на основе личного опыта, ярких, хорошо запоминающихся образцов… Слышишь какую она… руладу выводит?

Торк зло фыркнул и ушёл спать. А я ещё немножко послушал. Вместе с половиной дворни. Да, цель мы достигли – отношение к Терентию стало более уважительным. Вот только не возникли ли при этом другие цели? От которых мне теперь придётся отбиваться как от мух поганых?

Эта метода – воздействовать на общественное сознание, дав людям подслушать стоны страсти вдовицы, запомнилась мне. Через восемь лет, под Киевом, я повторил сиё лицедейство. С другой женщиной, с другими слушателями. Но слова ей – схожие подсказывал. Тогда это спасло с тысячу жизней суздальцев да киевлян. Чтобы после про неё и про меня не выдумывали, а братоубийственное кровопролитие мы поуменьшили.

Снова сборы, суета, забыли, не взяли… Терентий мечется по подворью – гоняет землекопов и плотников.

Кирпичники фронт работ посмотреть пришли: здесь делают кирпич-плинфу, есть мастера. Правда – печки другие, чем у моих, получаются. Послушал, посмотрел… Нафиг! Кирпич здесь купим, а вот мастеров я своих пришлю. Если к середине октября успеют – терпимо. Печки под крышей складывают – погода не столь критична.

Надо бы своих на «русскую теплушку» переводить – потребление дров снижается втрое. Для большого города разница в стоимости – существенна. Но в ней же нечем нижнюю топку перекрыть! А своды выкладывать – зае… Мда. Рано ещё.

Аннушку со служанками я забираю в вотчину, дворню – уполовиниваю. Терентия оставляю тут, на хозяйстве. Поэтому они по ночам… как последний раз живут. Естественно – всё подворье не спит, считает. Уже и пари на количество… «раундов» – заключать начали. Или правильнее – «сетов»? «Таймы» и «периоды» не годятся – это для групповых игр.

Оставляю Николая и Хохряковича, им дел выше крыши – проработать и подготовить рынок к приёму очередной партии наших товаров.

У меня же мануфактуры! Прядильщицы и ткачи работают круглогодично. А не так, как здесь принято – только зимой. К октябрю, пожалуй, и ещё сотня штук полотна получится.

Такой цены, как я сделал, снова взять – не получиться: другой такой казначейши в городе нет. А, может, нанять? В манекенщицы… Вряд ли – муж не позволит жене заработать. Средневековье – сплошная дискриминация женщин в поле трудовых отношений. Но к зиме вятшие съезжаются в город, к светлому князю на глаза – сбыт для тонкого полотна будет.

По возвращению в Пердуновку – резко подгоню своих «мазильщиков» – кто колёсную мазь делает.

Там есть такое неприятное место… Известь должна быть самого лучшего качества и содержать 95–96 % чистой основы. Уже 5–6% магнезии в извести сильно ухудшают качество мази. А тщательно растереть известняк, просеивать, непрерывно помешивать, равномерно подсыпать… все эти операции – психике хомосапиенсов противопоказаны. Нам бы тяп-ляп…

Надо приспособы какие-нибудь… навязывающие рутинный, монотонный характер деятельности. Чтоб выдерживали, наконец, размер куска известняка перед обжигом в 80 мм! А не – «как получится». Сита у них есть, а вот почему в печке – разброс на порядок…

Температуру обжига надо бы поднять до 1100 градусов – скорость реакции поднимется раз в семь. Тогда время обжига можно чётко установить в 12 часов. Известь, конечно, уплотняется – потом гашение идёт медленнее.

«Топить – не топить» – пусть лучше полуфабрикат дольше в воде «утопляется», чем печка с сырьём долго топится.

Проект «Зимний Хлеб».

Николай пока ведёт разговоры «в тёмную» – типа: вотчина Рябиновская расширяться будет, туда и хлеб нужен. Поэтому и скупка интересна в окрестностях Дорогобужа.

Но всего объёма там не взять. Две тысячи пудов хлеба – годовая норма потребления для 30 крестьянских хозяйств. Мелочь? – Да. Но для хлебного рынка Дорогобужа – величина. Городок-то маленький. А я не хочу поднимать там цены – распространится южнее, начнётся ажиотажный спрос, затронет Елно… Там-то и правда – нужно будет купить хлеб для новосёлов в вотчину.

Новосёлы… Рвань, дрянь, пьянь и отбросы. Ноют и хотят жрать. Набив брюхо, снова ноют, хотят спать, совокупляться и пьянствовать.

Мыться, бриться, одеться в чистое, лечиться, учиться, трудится, слушать… не хотят. При насильственном приведении к нормальному виду ноют, воют, ругаются, плюются, кидаются кусками грязи и собственными экскрементами. Поминают имя господа всуе, грозят карами небесными, молят о милости, делают гадости и пугают высокопоставленными заступниками.

Нормальная двуногая скотинка. Главное – не видеть в них хомосапиенсов, не понимать их речи, не считать этот скот – человечеством. Стадо перед стойловым периодом должно быть обработано.

Пуская эти отбросы человеческого общества в усадьбу, я предполагал неприятности. Но не предполагал их разнообразия.

Первый раз заманить было легко. Ивашко прошёлся по церковным папертям и объявил:

– Господин столбовой смоленский боярин, достославный сотник храбрых стрелков смоленских Аким Янович Рябина, накрывает на подворье у благонравной вдовицы покойного кречтника светлых князей Анны Дормидонтовны, угощение для добрых людей. По случаю празднования княжеской милости: дарования боярства, шапки, гривны и вотчины. Всякому гостю рады, еды да пива хмельного запасено вволю. Приходите люди добрые, разделите радость боярскую, восславьте князя нашего светлого, да боярина вновь поставленного!

Ну, народ и ломанул. «На халяву и уксус – сладкий» – русская народная мудрость.

Ага. А у нас – не уксус: столы по двору расставлены, бочки с пивом, да с бражкой, да с медовухой – открытые стоят, хлеб свежий – ломтями горкою, мясо жаренное – кусками, запах… и у сытого слюнки потекут!

С самого рассвета заявляются нищеброды:

– Спаси вас господь и царица небесная и ангелы божии и даруй вам спасение и души умиротворения и в сомны вознесения и всякого… во! Уже накрыто!

И топ-топ – к накрытым столам.

– Постой, божий человек. Ты ж сюда князя светлого да боярина славного величать да чествовать пришёл? А куда ж ты такой? Надобно сперва в баньку – самому тело очистить, одежонку переменить. Иди-ка, ты, сперва вона туда.

У нищего слюнки текут. Да и в баньку хочется. А там сходу:

– Тряпьё долой, садись на лавку бриться.

– Не! Как же! Бороду брить – бесчестье!

– Тебе чего дороже: борода вшивая или брюхо сытое?

Большинство выбирает «бороду», из чего я делаю вывод, что не так-то им худо живётся. И бородачей складывают в яму.

Землекопы вырыли в усадьбе котлован. Метра четыре глубиной. Хлебная яма будет. А пока туда неголодных скидывают.

Верижник один попался. Я думал «вериги таскать» – староверческое мазохистское извращение. Ну, век 16–17. Нет – исконно-посконный православный маразм. Здоровый тощий дед, грязный – будто только из лужи, где свиньи валялись. Наискосок, как пулемётные ленты на матросе-большевике, две мощные железные цепи, по метру каждая. Вес каждой – килограмм 5–6. Интересные крупные звенья восьмёркой.

– Где прибарахлился, дядя?

При здешних ценах на железо – дом купить можно. Со всей начинкой – от мочалки в бане до бабы в постели.

– Благословлён преподобным наставником своим, пещерником Фотием во святых Печерских пещерах на подвиг за-ради умерщвления плоти и смирения души. Третий год уже хожу по святым местам, железов не снимая. Корочкой хлебной в день напитаем бываю, да и не каждый.

– А сюда-то чего пришёл? Тут в угощениях – не корочка.

– Дабы напитать тело своё для новых подвигов праведных, дабы сил набрать перед дорогой дальнею.

– Дядя, ты уж определись – или плоть умерщвляешь, или сил набираешь. Снимай железки да иди в баню. Плоть не только умерщвлять надо, но и мыть. После – пущу за стол.

– А…! Божьему человеку…! Куска хлеба…! Тля неразумная…! Сопля малолетняя…!

Пришлось помочь деду в яму слазить. Жаль – я уж на железки эти нацелился.

Пару раз возникали потасовки. Нищебродь законченная, но через одного – кистени в рукавах или «ножи булатные» под одеждой.

Обмен мнениями между моими «банщиками» и гостями-«помойниками» в три-четыре реплики переходит в пихание с кулаками.

Дальше уже ждать – пока оружие вытянут – нужды нет. Человек, который бьёт слугу на подворье его господина, по определению – тать. А татя, по закону, можно рубить, если он не повязан. Четыре трупа сразу, ещё два – под забором подыхают.

Полсотни отказников в яме, полсотни чистеньких, бритеньких, в чистых рубахах – за столом. Слепые, безрукие, безногие, немощные, расслабленные, изъязвлённые… Из городских отбросов – самые-самые, ни на что негодные.

Кажется, я опять лопухнулся. Думал-то, будут – «униженные и оскорблённые», но – к работе пригодные. А тут… картина маслом: «завтрак богадельни на природе».

Как известно, стоит одной крысе травануться приманкой с крысиным ядом, как вся стая перестаёт эту приманку кушать. Так и здесь – то за воротами толкотня была, чуть не морды друг другу били, чтобы внутрь первыми попасть, часа не прошло – на улице ни души не видать.

Ещё через полчаса заявляется сотник городской стражи со стражниками и хмырём из епископских.

– А кто тут, трах его тибидох, беззаконие учиняет, людей добрых мучает, убогих да сирых обижает? Кто им бороды бреет?! А ну-ка, заплати-ка по «Русской Правде» князю виру!

А следом хмырь подгавкивает:

– И епископу, и епископу!

Не, ребятишки, зря стараетесь. Статья 60 «Правды» гласит: «А кто порветь бородоу, а въньметь знамение, а вылезуть людие, то 12 гривенъ продаже; аже безъ людии, а в поклепе, то нету пpoдaже».

А мы бороды не рвём, а бреем. Вместе с головой. Обид-то нет, всё чисто-аккуратненько, с мыльцем.

Сотник призадумался, а хмырь в рясе выскакивает:

– А Устав?! Устав Ярославов что говорит?! Вы перед святой церковью согрешили – плати!

Вот же придурок! Хотя… в большом хозяйстве и такие нужны.

– Мусор из ушей вытряхни, ябеда. Устав Церковный, Святым Владимиром данный и сыном его Ярославом правленый, мы чтим. В Уставе сказано: «Аще кто пострижеть голову или бороду, митрополиту 12 гривень, а князь казнить». Так?

– Так! И с вас за каждого вот, бритого-стриженного по 12 гривен епископу!

– Резов ты, клирик, а не умён. С кого спрос? Кто епископу платит? Стригаль или баран бритый?

– На кого лаешься, сопляк?! На слугу владыкину?! Тебе, стригалей хозяину, платить! Твоя вина! Вот посчитаю всех, да за каждую бороду, за каждую голову…!

– Хайло прикрой. Все стриженные-бритые сами об том просили. Моей и моих людей – вины нет. Хочешь виры брать – иди, вон, с нищебродов гривны выколачивай. А вон и полный видок – семь свидетелей. Расспроси, коль не веришь.

Из баньки появляется команда «чистильщиков». Половина – рябиновские мужички, половина – уже здесь нанятые. Тянут трёх «обработанных» – три розовых, чистеньких, лысеньких как младенцы, старичка. В чистых рубахах, но без штанов. Дедки абсолютно умиротворены. Благостны, напарены, бесшанны. Мало что пузыри не пускают.

– Это, боярич, последние. Упарились старые. Портов на них не хватило. Да и не надо им – как бы не обделались.

Клирик шипит, но бригада в один голос подтверждает мои показания:

– Уж они просили-упрашивали! Головами в полы били, кланялись! Уж не бросьте вы нас, люди добрые, обстригите-то вы нам власы да бороды…!

Ярыжка епископский в изумлении глядит на сотника. Сотник плечами пожимает. Да уж, ситуация ни в «Правду», ни в «Устав» – не лезет. Не бывало такого на «Святой Руси»!

Я же говорил: законы пишут для нормальных людей, а не для попаданцев.

Сотнику я предложил глянуть на «отказников» – может, кто и заинтересует. Чистая любезность. Но оказалось эффективно: двух разыскиваемых душегубов и беглого холопа – сотник углядел. Преисполнился ко мне благодарности, на клирика… поморщился и ушёл со двора с добычей.

У верхнего конца стола сидит благостный, но грозный – «слуга царю, отец солдатам» – Аким. Собственноручно черпает кружкой медовуху и подаёт дедкам:

– А вот примите-ка за боярство моё. А пойдёшь ли ты, раб божий, обшитый кожей, ко мне в вотчинку?

Очередной дедок водит носом вслед за кружкой в руках Акима и частит:

– Пойду-пойду, батюшка, пойду-пойду, родименький!

Бедняга рябиновский, которого я в писари определил, разворачивает новую бересту – на столе груда заготовленных договоров-рядов, писарь всю ночь мучился – корябал, вписывает туда имя-прозвище, дедок ставит отпечаток пальца, крест процарапывает и получает из рук, теперь уже своего господина, кружку с хмельным.

Один только и поинтересовался:

– А об чём ряд-то?

– А об твоей службе. Господин даёт корм, кров и одёжу.

– А корм-то хорош?

– Корм – по службе, служба – по надобности, надобность – боярская.

Конечные термины в цепи формулировки соединяются в сознании и закрепляются. «Корм»… – «боярский». Ну, кто ж от этого отказывать будет!

А за столом народ уже веселиться полным ходом.

Через час приехал сам тысяцкий, Бонята Терпилич. Со свитой. Дело-то… уж больно невиданное.

– Что ж это говорят, Аким, что ты над людями смоленскими измываешься? Правда штоль?

– Э, Бонята, врут всё сплетники. Не над людями, а над вшами. Вона, вишь – котёл с тряпьём кипит. Тама они, шестиногие. Сынок мой, Ванечка, вшу страсть как не любит. А ты, никак, заступаться прикатил, за вшей-то?

Бонята только хмыкнул. А свита его уже вокруг ямы кругами ходит.

– Вона-вона… Чего морду воротишь? Это ж ты по весне у суконщиков лабаз взял. А ну вылазь сюда по-хорошему!

К вечеру мы «новосёлов» – спать загнали, «отказников» – выгнали. Обиделись на нас городские. Ну и плевать. Завтра уходим.

Интересный у меня набор получился. Из баб – только две. Причём такие… я таких шмар даже у «Трёх вокзалов» не видел. Остальные, примерно пополам – старики и калеки, подростки и дети.

Как оказалось – юность не означает отсутствия криминальности.

Дело к вечеру, несколько мальчишек по двору крутятся, никак не угомонятся. Двое возле Акима присели, он им подкормиться даёт из объедков да расспрашивает о городских новостях.

Я как-то отвлёкся, вдруг мальчишки – ф-ф-р – в стороны. Аким в крик:

– Кошель! Кошель спёр! Хватай! Держи! Лови! Стой! Бей!

Ну и я, сдуру, крикнул, вслед за Акимом:

– Стой! Бей!

Сухан как сидел, так и метнул. Рогатину свою. Вороты открыты были, мальчишка до них и добежал. Рогатина его насквозь пробила и к воротине пришпилила.

Аким кудахчет:

– Я ж… ему ж… я хотел денежку показать. Ну, о монетах говорили, а у меня редкая есть. Только кису достал, только развязывать, а он хвать… А я с завязками-то… руки-то… а он… Вот же гнида! Всё урвать задумал!

Один – пришпиленный висит, подельник его – под дюжим сторожем воротным бьётся. Мелкий – лет 7–8. И ругается страшно:

– Вас всех в куски порвут! В лоскуты порежут! Наши придут – от вас места мокрого не останется!

– Слышь, малой, а ваши – кто?

– Наши – это наши! Страшнее наших – других нету! Мы – запольненские! Нас все боятся!

– А кто ж у вас ватажковым ходит?

– Как кто?! Ты чего?! Ты Очепа Толстого не знаешь?! Да он вас всех с грязью смешает, с дерьмом – скушает! Отпусти немедля! А то хуже будет!!!

Поговорили. Теперь попробуем понять.

Вокруг каждого города идёт стена, перед стеной – укреплённое предполье. Ров, могут быть волчьи ямы – ловушки. Дальше – поле. Чтобы враги скрытно не подошли. Дальше, за полем – слободки. Их во многих городах так по простому и называют – «запольные», «заполье».

Горожане себя различают: городские, посадские, слободские. Дальше идут крестьяне: пригородные и дальние. Смоленск странно построен: в нём нет самого города-детинца. Четверть века назад Ростик только отсыпал валы по верхней части заселённого места – между началами оврагов. Соответственно – нет и отдельных посадов («окольний город»), они в городской черте.

Ростик держал город крепко. Поди, и по сю пору разбойных ватажков в городе нет. А вот в слободках всякая гадость заводится быстро.

«Очеп» в русском языке имеет два разных смысла. Сетка из волос или тонких верёвочек: «бабий очеп», силки на зайца или птицу.

Другое значение: жердь, шест. Для битья в колокол, в колодезном журавле. В избе на такую жердь вешают детскую люльку. «Не вешай ничего на очеп – дитя спать не будет» – русская народная примета.

Раз этот «Очеп» – «Толстый» – бревно, наверное.

Почему начальство и в «Святой Руси», и в моей России любит кушать человечинку именно с дерьмом – не знаю. Какие-то изыски высокопоставленных гурманов.

А вот «хуже будет», в криминальном исполнении – представляю. По своим ещё временам. Эти поползновения и намерения… надо притормаживать. Надо как-то обозначить наш групповой статус в пространстве местных социально-криминальных отношений. Мы-то уйдём, а Николаю с Терентием здесь жить.

Чего-то такого надо… уелбантурить… Как-то… отморожено. Ванька – прогрессор-отморозок? Ну, если для общего блага…

Я подошёл к трупу ребёнка. Кису уже выкрутили из мёртвых рук, Сухан вытащил свою рогатину, тельце сползло к нижнему краю ворот грязной мокрой кучей…

«Любишь ты деток, Алеша? Знаю, что любишь…».

Фёдор Михайлович с графиками распределениями вероятностей не работал, бесконечность их хвостов не видал. Люди – разные. И больные есть. Чем многочисленнее популяция, тем разнообразнее формы маразма, проявляемые её членами. «Всё что можно испортить – испортят. Всё что невозможно испортить – испортят тоже».

Но это вероятностный подход, который религиозным системам несвойственен. Они все… тотальные. А в жёстко детерминированной системе, где на всё – «воля», хоть бы и «божья» – всякое «лыко в строку».

Поэтому Ваня Карамазов рассматривает единичный факт проявления патологии:

«Девчоночку маленькую, пятилетнюю возненавидели отец и мать, «почтеннейшие и чиновные люди, образованные и воспитанные». Они запирали её на ночь в нужнике во дворе».

И делает тотальный вывод:

… а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к «боженьке»!…

Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке».

Альтернативой «миру познания» является скотско-растительное состояние. В котором и пребывали Адам и Ева, пока не включили в своё меню яблоки.

В раю детей не было вообще. Не было и «слезок ребеночка к «боженьке»». «Нет человека – нет проблемы». Это идеал?

Ладно – Фёдор Михайлович. Он всегда был несколько… не адекватен. Но ведь и Лев Николаевич к концу жизни… «ушёл в астрал».

Приезжает к нему в «Ясную Поляну» немец-доктор, просит помочь авторитетом «матерого человечищи» в деле борьбы с сифилисом. В России в начале 20 века была очень негативная динамика заболеваемости. Доктор говорит о лекарствах, финансах, диспансерах. «Зеркало русской революции» – о нравственности, самосовершенствовании, моральности вегетарианства.

Они не поняли друг друга и расстались взаимно раздражёнными. А решение явилось в форме «диктатуры пролетариата» и «торжества коммунистической» бюрократии. Которая через систему разборов «персональных дел» в парткомах, снизила заболеваемость здоровых, а через систему принудительных кожвендиспансеров – повысила вылечиваемость заболевших.

Когда «властитель дум» и «повелитель микробов» не понимают друг друга – власть берут «кузнецы»:

 
   «Мы – кузнецы Отчизны милой,
   Мы только лучшего хотим,
   И мы недаром тратим силы,
   Недаром молотом стучим, стучим, стучим!».
 

Вот я и стукнул. Не молотом – копьём Сухана. Теперь лежит убитый мальчишка. Ну и как оно мне? По Фёдор Михалычу?

«… маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то, играя, камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей… наутро чем свет выезжает генерал во всем параде на охоту, сел на коня, кругом него приживальщики, собаки, псари, ловчие, все на конях… «Гони его!» – командует генерал. «Беги, беги!» – кричат ему псари, мальчик бежит… «Ату его!» – вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак. Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!.. Ну… что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

– Расстрелять! – тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата».

Бедненький Алёша Карамазов. Сколько душевных мук в его перекосившейся улыбке. Ограниченность, знаете ли, мышления. Отсутствие широты кругозора. Монастырское воспитание, одним словом.

А я уже знаю слово «плюрализм». Я видел и слышал разных людей с разными точками зрения. Могу встать на эти точки. И потоптаться.

Например, несколько экзальтированная активистка «Общества защиты животных»:

– Так ему и надо! Мерзкий мальчишка! Ради глупой забавы покалечил милое бессловесное, беззащитное животное. Собачка ему никакого вреда не сделала. Она привыкла доверяться людям, а этот гадёныш, воспользовался… Его самого бы камнями! Руки-ноги – перебить!

Можно стать на позицию исконно-посконного патриота-почвенника:

– Только суровый мир воспитывает настоящих мужчин. В дремучих лесах и болотах, ожидая на каждом шагу опасности, жили наши предки. В полном единении с окружающей природой, с деревьями, мхами и зверями, со всей «Святой Русью». Никто из них – из наших предков – даже и подумать не мог бросить камень в собаку ради забавы. А бросил бы – так его бы и забили. Всем нашим народом.

Хорошо пойдёт позиция тоже патриота, но государственника:

– Какой-то сопляк, выращенный дебильными и запойными (я уверен) родителями, просто ради забавы искалечил любимую собаку боевого генерала. Защитник отечества, герой, отдавший всю жизнь за всех нас, за Россию, за возможность даже и для этих дебилов жить без иноземного ярма на шее. Но пребывая на заслуженном отдыхе, в своём собственном доме он не имеет защиты от всяких безродных манкуртов. Если общество не может защитить своих защитников, то есть ли у такого общества будущее?

Приятно звучит вопль либерала-народника:

– Доколе?! Доколе в многострадальном и бедном народе нашем будет воспроизводиться эта, безусловно чуждая, хитро привносимая и тайно насаждаемая татарами (литовцами, поляками, шведами, французами, немцами… евреями, армянами, кавказцами… масонами, большевиками, америкосами…) порода разрушителей, разбивателей, поджигателей, камнекидателей, вредителей и саботажников? Доколе мы, русские люди будем смотреть на всякого русского генерала как на врага, измышляя лишь способы для досаждения, уничтожения и порчи имения его, подобно имению иноземного захватчика?

Близка и понятна позиция агента по страхованию:

– Стоимость собачки? – Сука породистая, английская. Цена по каталогу – 150 р. Охромела? Процент нетрудоспособности – 30. Результативность публичного наказания… И в генеральском мундире при всех регалиях и орденах? – Вероятность повторения страхового случая в ближайшие 12 месяцев снизилась с 0.9 до 0.3. Цена мальчику восьми лет по «Губернским ведомостям» – 5 р. Итого… баланс положительный, поздравляю.

Интересно законотворчество депутата Государственной Думы:

– Ответственность за преступление ребёнка следует возложить на родителей. Не мальчика следовало травить собаками перед его матерью, а наоборот: её надлежало раздеть и погнать. Такое зрелище, вся наша фракция в этом уверена, обеспечило бы большее внимание родителей к воспитанию детей.

Обязательно надо взглянуть на ситуацию с позиции современной европейской глубоко демократической педагогики:

– Ребёнок проявил агрессивные склонности – напал на животное. Это свидетельствует о существенных нарушениях в детской психике. Поэтому мы изымаем ребёнка из семьи и помещаем в специализированную школу-интернат. Её ещё называют «школой для дебилов». Выпускаемый контингент вполне соответствует названию. Станет наркоманом и преступником. Работы не найдёт, будет нарушать законы. Его будут сажать, перевоспитывать, трудоустраивать и платить пособие. Что, безусловно, заставит нас добиваться увеличения ассигнований. За счёт налогов с тех, кто не сообразил проявить агрессивные склонности в раннем детстве.

Бедные братья Карамазовы! У них выбор, как у комиссара в 19 году: расстрелять – не расстрелять. Насколько же богаче и разнообразнее стала жизнь в начале 21 века! Пожалуй, смогу ещё с десяток точек зрения озвучить.