Текст книги "Фанфики (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Но для моего конкретно случая у меня есть своя – по Дарвину.

Здесь и сейчас, в «Святой Руси», человек – я. Остальные – предки. Хомо Святорусскус.

Ещё у меня в предках есть разные троглодиты с питекантропами, мартышки с мышками, крокодилы с птеродактилями, инфузории с микробами… Всякая… живая природа. Поэтому и ситуацию надо рассматривать не по Достоевскому, а по Брему.

Если кто-то думает, что меня радует такая исключительность – так вы неправы. Лавры «белокурой бестии», «сверхчеловека», «пассионарной личности», «венец терновый» сына божьего… Не, не нравиться. Очень одиноко. И очень… ответственно. Честно говоря – давит на психику. «Без права на ошибку»…

Но… «лайф из лайф». Я – один. Проблема из мира людей переходит в «мир животных». Типа: мелкий бродячий щенок взбесился и оторвал кусок шкуры у моего старого мерина.

Местные джигиты в таких ситуациях бьют собачек с седла нагайками так, что у тех глаза выскакивают. Богобоязненные калики перехожие лупят посохами, ломая животным спины и черепа.

А мальчишки исполняют свою вековечную забаву – кидают камнями. Я не империалист – уважаю местные обычаи и традиции.

Вот Сухан и метнул. В цапнувшего сдуру щенка.

Что, Ванюша, уболтал себя? Успокоил свою этическую систему? Тогда продолжим.

Глава 235

У стола посреди двора второй маленький озлобленный щенок продолжал ругаться и плеваться, с истеричным визгом обещая всем нам разнообразные казни.

– И где ж твоего страшного и ужасного Очепа найти?

– Чтоб я своего главаря сдал?! Хрен тебе! Он из тебя…

Бздынь. Не могу вспомнить ни одного попаданца, который так регулярно раздавал туземцам пощёчины и оплеухи.

– Не хочешь сказать – послание передашь. Вот это.

«Это» – отрезанное у мёртвого ребёнка ухо. Хороший у покойного Перемога ножик был. Я его точу постоянно – как бритва режет. Аккуратно стряхиваю с кусочка детского мяса капли крови в сторону.

– От дружка твоего – ушко. Негожее оказалось – слов моих не услышало. Я же кричал – «стой». Ватажковому своему отдашь. Пусть готовится – уши моет, глаза протирает, зубы чистит. Я его сам найду.

Мальчик с ужасом смотрит на кусочек кровоточащего ещё мяса в моих пальцах.

– Скажешь – от «Зверя Лютого». Прозвище у меня такое. Деточка.

Оттягиваю ворот его рубахи и кидаю ухо ему за пазуху. Его ставят на ноги, толкают в спину, спотыкаясь, он рысит в сторону ворот. И исчезает в опускающихся на город сумерках.

– Терентий! Вели падаль убрать. Да подгони плотника – ещё домовинка надобна.

 
   «Последний нонешний денечек
   Гуляю с вами я, друзья.
   А завтра рано, чуть светочек,
   Заплачет вся моя семья.
 
 
   Я попадун, на все готовый,
   Всегда я легок на подьем.
   Вы мне готовьте гроб дубовый
   И крест серебряный на нем».
 

Родни у меня нет – плакать некому. А вот насчёт «гроб дубовый»… не дождётесь. Как при игре в «очко» – «…себе».

До рассвета поднимаем пинками опухших «новосёлов» и по тропинке спускаемся к реке. Хорошо, что у нас есть прямой ход к пристаням – гнать такую толпу лысых по городским улицам…

Начинаем грузиться на барку, подъезжают возы с нашим барахлом, Акимом и Аннушкой.

Тут опять «не слава богу» – артель бурлаков, с которой Хохрякович сговорился и уже задаток заплатил – идти отказалась. И задаток – вернула.

Я уже вдоволь нахлебался «русской артели» и в варианте «лодейщики», и в варианте «возчики».

Транспортные артерии на «Святой Руси», как и в моей России – больное место.

У моей Родины – артрит. Хронический. А уж в условиях феодальной раздробленности…

Но Хохрякович вскоре прибежал радостный – другую команду нашёл. И даже без переплаты. Наконец, барка отвалила от берега, бурлаки упёрлись в лямки, и мы пошли вверх по Днепру.

 
   «Реве та стогне Дніпр широкий,
   Сердитий вітер завива,
   Додолу верби гне високі,
   Горами хвилю підійма».
 

Вот этого – не надо. И на що мине зараз «хвиля» – «горами»? Или Тарас Григорьевич рекламировал сёрфинг?

У меня другая забота: как бы промыть мозги Чимахаю так, чтобы он в «монастыре гипнотизёров» ума-разума – набрался, а ко мне вражды-злобы – нет.

– Чимахай, иди сюда, ложись рядом. На солнышке поваляемся, о твоём обучении у монахов поговорим. Запомни правило первое: верить нельзя никому. Мне можно.

Опять из меня «папаша Мюллер» вылезает. Чимахай насторожено меня разглядывает: уж очень сильный контраст – такая мирная обстановка вокруг, и вдруг – «тебя слушает враг!».

Парень, у тебя будет хуже: «враг – говорит». Что ж, «Штирлиц, ловите гранату».

– Твои будущие учителя будут учить тебя своей правде. Ты реши для себя – кто ты есть. Или ты – мой человек, или – их.

– А вместе нельзя? Вы ж с игуменом – вроде не враги?

– Ага. Не с игуменом – со всей церковью. Не враги. Но – не долго.

– Почему?

– Они – учат, и я – учу, они – судят, и я – сужу, они хотят власти над паствой, над тобой, надо мной. А я своей воли не отдам никому. Вот смотри: велел я побрить и помыть новосёлов. Ты сам через это прошёл, сам знаешь – вреда от этого нет, а польза есть. Так?

– Ну. Так. Да ну, ерунда. Я уж и привык. Так-то лучше. Только бриться каждый день… муторно. Вот как бы… как у тебя…

– Лысину по всему телу? Для этого надо долго и много учиться.

Немножко поулыбались, похихикали. И снова серьёзно:

– Церковники, по своему закону, хотели содрать с меня за каждую бороду бритую по 12 гривен. Кабы я им заплатил – хлеба в вотчину купить было бы не на что. Зимой насельники бы вымерли. Получается, что епископ своим судом убил бы сотни неповинных людей. Это – по их правде.

«Железный дровосек», улёгшийся рядом со мной на носу барки, пошевелил губами, почесал свою стриженую голову, хмыкнул. Его это «не греет». Ни моя воля, ни вымершая от голода вотчина. Он сам по себе, привык в лесу больше с деревьями и зверями общаться, чем с людьми.

Что-то там, под этой черепушкой происходит, какие-то мысли туда-сюда шастают, связываются, рассыпаются. Из этого выкристаллизуется его собственная «правда».

Как сделать так, чтобы вот этот «кристалл» содержал не только подчинение мне, но и ещё две взаимоисключающие вещи: подчинение монахам, ибо непокорность они распознают сразу и задавят даже и до смерти, и критическое отношение к внушаемому ими? При том, что «ловцы душ человеческих» привычны копаться во внутренностях и хитросплетениях этих самых «пойманных душ».

Его подчинение мне основано на «интересе». На любопытстве к моим делам, более всего – к чертовщине, которая постоянно проскакивает вокруг меня. Если монахи будут ему более интересны – он уйдёт. Если даже не телом, то – душой. А зачем мне в моём окружении тело, «с душой, поющей с чужого голоса»?

Не надо было бы отпускать его к «бесогонам». Но он хочет, а я обещал. Простой мужик из леса в «липкой паутине» богословия и схоластики… пропадёт. Съедят – не подавятся.

Только он не «простой». Он не испугался князь-волка. Он не боялся «божественной цапли», он видел, как она сдохла. Он видел, как исполнилось его детское пожелание насчёт избавления от пахоты, и как умерли от этого его близкие. «Бойтесь желаний – они исполняются».

Жаль мне тебя, «железный дровосек», но ты сам выбрал эту стезю. Я же могу только предупредить тебя о некоторых опасностях.

– Тебе будут говорить слова, ты будешь читать книги. Не всё из сказанного или прочитанного – истина.

– М-м… А… Боярич, а ты знаешь… ну… где враньё?

– Распознавать правду, неправду, полуправду в словах и книгах – тебе придётся научиться самому. Как и понять отличие всего этого от истины. Я могу лишь привести несколько простеньких, понятных мне примеров. То, о чём я сам думал.

Чимахай повернулся на бок и уставился мне в лицо. А я разглядываю наших бурлаков и не могу понять – что меня в них смущает. Что-то в этой команде неправильно…

– Игумен говорил, что будет учить тебя вере. Так?

– Ну, было… вроде.

– Так вот, вере научить нельзя. Ибо учение строится на логике. Вера же исходит из ощущений, которые не обсуждаются. Не доказываются и не опровергаются. Баба может сказать: «Любый мой! До чего ж ты хорош!». Народ говорит: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Не по лицу или телу, не по повадке или богатству. По «хорошу». Знания здесь – нет. Есть чувство – «хорош». А уж после и причин можно напридумывать.

Чимахай тяжко вздыхает. Он-то сам, как в песне поётся:

 
   Високий та стрункий
   Ще й на бородэ ямка.
 

А вот с бабами ему… не попалась, которой бы он – «по хорошу».

Не люблю сплетничать, займёмся теологией.

– Вот, один из мудрецов сказал: Иисус, бог наш, был распят и умер. Это глупость, ибо бессмертный бог не может умереть на кресте от рук каких-то солдат. Иисус, сын Марии, умер и воскрес на третий день. И это – глупость, ибо люди не воскресают. Но мудрец, имя ему – Тертулиан, говорит: «Верую! Потому что абсурдно». Вера или – есть, или – нет. Её можно внушить, её можно взрастить, её можно укрепить, подперев костылями рассуждений или кошмарами больного бреда. Но нельзя вере научить.

Чимахай сел по-турецки. Поковырял, в глубокой задумчивости, носовой настил барки, на котором мы устроились.

– Так это что ж? Враньё получается? Научения не будет? А за что ж они серебро берут?

– Можно научить церковным службам, молитвам, догматам. Хождениям и песнопениям. Махать кадилом, бить поклоны, класть крестные знамения… Поэтому, когда они говорят о святых своих: «вероучитель» – это неправда. Правда – «веровнушатель». Или – «молитвоучитель». Разница – как между лесорубом и точильщиком. Один делает дело – валит дерево, другой правит инструмент для этого. Вера – дело, молитва – приспособление, инструмент.

А как ещё объяснить «железному дровосеку» разницу между верой и религией?.

– Ты сам увидишь, они скажут: мы выучим тебя «на лесоруба», но учить будут «на точильщика».

Чимахай снова хмыкнул и, по извечной русской привычке, полез «чухать потылицу».

Как-то я раньше не встречал, чтобы попаданцы учили туземцев богословию. Интересно, а как без этого здесь прожить?

Религия пронизывает всё средневековое общество. Это – господствующая форма сознания, любые народные движения «рядились в религиозные одежды».

Они в этих терминах и образах видят и слышат, думают и говорят. Умение находить и трактовать тонкие моменты в священных текстах – признак образованности. А дурень да невежа… какой из него лидер?

Надо показать этому лесному парню, что Ванька-ублюдок не только быстро бегает и часто подпрыгивает, но и мозги имеет, в «Святом Писании» понимает. Иначе новые учителя станут для него истиной, «светочами». А я потеряю полезного человека.

Мне не нужно «знать и уметь всё лучше всех» – я ему не «отец родной».

 
   «Папа может, папа может, все, что угодно,
   Плавать брассом, спорить басом, дрова рубить!»
 

Но нужно доказать, что я – умнее не только его самого, но и его будущих учителей. У меня есть преимущество – «первое слово». Убеждать легче, чем переубеждать.

Я не знаю всего русского средневекового богословия, я не могу ко всякому эпизоду Ветхого и Нового Заветов дать оригинальный и обоснованный комментарий. Но если я хочу остаться «в авторитете» для своего «железного дровосека», то нужен яркий пример по теологии.

– Посмотри на себя, Чимахай. Ты – закоренелый и не раскаивающийся грешник. Ты даже – не слуга Антихриста. Ты сам – Антихрист.

Ну и глаза у мужика! Да, Ванюша, при твоей склонности к парадоксам – «рублёвые глаза» – непременный атрибут пейзажа.

– Ну что ты так смотришь? Не веришь? – Доказываю. Ты любишь дерева валять? Доски тесать? Углы вязать? Любишь видеть, как из-под твоего точёного, правильно насаженного, соразмерного топора, из-под точного, сильного удара летят щепки? Как хрустят, разрываясь, волокна подрубленного ствола падающего дерева? Как раскалывается на прямые, ровные доски бревно? Ты любишь свою усталость после работы на лесосеке? Чуть тянет мускулы, чуть пахнет твоим потом, кушать хочется. День прошёл не зря, не в пустую. Ты работал. Ты делал и сделал. Для тебя это… радость?

Люди редко пытаются понять себя. «Хорошо-плохо» – вот обычный уровень детальности. А вот разделить это «хорошо» на части, понять – что, конкретно, «хорошо»… Какое оно, именно конкретное, на вкус, цвет, запах… Выделить самое «вкусное», описать словами, запомнить…

Однажды молодой тридцатилетний мужик, мой дальний родственник, набравшись смелости, спросил:

– Дядя, чего-то вот… жизнь радовать перестала. Чего делать-то?

Я тогда несколько растерялся от неожиданности. Поэтому ответил просто и честно:

– Ловить моменты счастья. Пытаться понять – чем именно ты счастлив. Сохранять эти воспоминания, перебирать их, искать в жизни похожие. И радоваться не вообще – «хорошо», а конкретному, ожидаемому и предвкушаемому. Не «хавать житуху» в стиле «не жёвано летит», а как гурман – «наслаждаться вкусом жизни».

Правда, для этого надо несколько… «утомить глотательные рефлексы»?

Чимахай повздыхал, похмыкал, покрутил пальцами.

– Ну… это… да, дерева валять… – это хорошо.

– Это – плохо.

Медленно доходит. Паузы идут, как реплики в театре пантомимы: «антракт»… снова «антракт».

В нашей ситуации это нормально: противоречие между «божественным наказанием трудом» и человеческой радостностью осмысленного труда не удалось внятно разрешить и Патриарху Московскому Кириллу. А уж он-то… «собаку съел». Целую стаю.

– Радоваться своему труду – грех. Твоя радость – прямое противопоставление тебя – Господу. Противником Господа является Антихрист. Поскольку тебе этого – «радоваться работе» – никто не приказывал, ты же сам это делаешь, по своему желанию, значит – Антихрист ты сам.

Мужик аж поперхнулся. Отодвинулся от меня опасливо. Посмотрел по сторонам – мир, вроде не перевернулся. Река блестит, солнышко светит, бурлаки в такт рявкают. Сейчас будет отнекиваться да отбрёхиваться. Нет, я ошибся, контратакует:

– А ты?

– И я. И Звяга, с которым вы ругались и плотничали на пару. И Николай, когда он мозги себе выворачивал, чтобы наши товары купцам продать, и Аким, когда он свой труд ратный славил да победам радовался. Таких людей, которым их работа в радость – на земле много. И все они – против бога.

– К-как это?! П-почему?!

– По «Святому Писанию». Ты в монастыре его три года учить будешь, каждый день.

Однажды, в первой своей жизни, по совершенно постороннему поводу, я сочинил эссе по теме: «Эпизод в раю: наказание или поощрение?».

К моему крайнему удивлению, найти аналоги не удалось.

Рассказ об изгнании первых людей из рая известен со времён Гильгамеша. Его комментировало великое множество самых умных людей своих эпох. Придумать что-то новое на такой «вытоптанной площадке»… казалось невозможным.

– Давай, Чимахай, вспоминай. Шесть дней бог создавал мир. В седьмой день он утомился и отдыхал. В это время нечестивый змей пробрался к людям, пребывавшим в Раю, и убедил их съесть яблоко от запретного древа. Вот таким путём – через желудок – люди получили новое знание. И немедленно реализовали это знание, занявшись «деланьем детей». Бог узнал об этом факте, проклял и изгнал людей из рая. Его кара состояла в вечном наказании мужчины – трудом, а женщины – мучениями при родах.

– Ну. Слышал я такое. Грехопадение называют.

– Слышал да не понял. Для тебя труд, который «наказание божье» – радость. Ты должен, как всякий, богом наказанный, пребывать в страхе и унынии, смирении и умалении, молиться и поститься. Ты должен алкать снисхождения и соблаговоления. Помилования, амнистии, условно-досрочного… А ты – радуешься! Радуешься каре господней! Ниспосланной за грех первородный! Одно слово – Антихрист.

– Не, Иване, не. Чегой-то… не так.

– Давай по порядку. Бог – всемогущий, всезнающий, всеблагий. Так?

– Так.

– Ответь на три простых вопроса: Может ли утомиться тот, кто имеет бесконечную силу? Возможно ли событие, которое было бы неожиданным для бесконечного знания? Может ли наказать та доброта, которая не имеет границ? «Всемогущий, всезнающий, всемилостивейший…».

Бедный «железный дровосек». Я задаю вопросы, которые являются общими для любой религии. И неразрешимыми в рамках концепции «абсолюта».

В первой жизни меня больше интересовали парадоксы общественного сознания 21 века, несовместимость христианства и демократии. На рубеже тысячелетий я мог позволить себе снизить уровень суждений, следовать за логикой «цивилизованного» сообщества.

Стоило чуть подумать и… «непонятки попёрли стаями».

С точки зрения общепринятой «в демократиях» процедуры, суд в раю выглядит очень странным:

– Подозреваемым не сообщается об их правах.

– Один и тот же субъект («бог») действует в роли судья, прокурор, палача.

– Ответчики не имеют адвоката.

Более важны странности не процедурного, но смыслового характера.

– Люди только созданы. Следовательно, Адам и Ева – несовершеннолетние.

– Они только что вкусили от «древа познания добра и зла». Следовательно, прежде, в момент совершения преступления («срывания яблока»), они не могли адекватно оценить собственные действия.

– Представитель дьявола убедил их сделать обсуждаемое действие. Диалог с дьяволом нужно рассматривать как форс-мажор. Следовательно, действие было совершено при обстоятельствах экстремального внешнего давления.

Очевидно, что система судопроизводства, установившаяся в «христианском мире» к началу третьего тысячелетия – очень отличается от системы, установленной Богом.

«Непонятки» возникают и далее.

– Почему запрещённое дерево не было защищено?

– Почему охрана Рая пропустила змея?

– Почему преступники начали с этого дерева («добра и зла»), вместо другого («вечной жизни»)?

И что фактически является сущностью преступления: воровство яблока (то есть преступление против собственности), нарушение запрета (что возможно оценить как оскорбление личности), несанкционированный доступ к информации?

В любом случае, обычное наказание – штраф или, максимум, несколько лет тюрьмы. Но – не бессрочная ссылка и принудительные работы.

А возложение наказания на неродившихся ещё детей вызывает в памяти слово «геноцид» и ряд мрачных картин в человеческой истории типа дымящихся труб гитлеровских крематориев.

Приходиться делать выбор из трёх альтернатив:

– Американцы/европейцы – не христиане.

– Бог создал в раю тоталитарную систему.

– Интерпретация эпизода не соответствует истине.

Мне нравятся все три, но рассмотрим только последнюю.

Проведём реконструкцию и определим некоторые свойства главного персонажа эпизода – самого ГБ:

– Нет необходимости считать бога лентяем. Целую неделю он хорошо работал, и для него это было приятно («он отделил свет от тьмы и увидел, что это хорошо»). Никто не определяет в качестве меры наказания действие/состояние, которое привлекательно для самого судьи (и, в данном случае, законодателя).

– Нет необходимости рассматривать бога как дурака или «простофилю». Очевидно, он знал о возникновении этой ситуации («Всезнающий»). И рассматривал как полезную. Поэтому не установил вокруг деревьев ни бетонных блоков с привязанными овчарками, ни колючей проволоки под током, ни электронных систем дистанционного контроля периметра.

– Нет необходимости рассматривать бога как провокатора. Имея полную и абсолютную власть, ему нет необходимости имитировать возникновение повода для изгнания людей.

Поставьте себя на место ГБ: Вы создаёте ситуацию. Вы заранее знаете, каким будет поведение Ваших подопечных. Получив ожидаемый результат, Вы объявляете заранее заготовленное решение. Что это такое?

Ответ очевиден: процедура имитации испытания с явно выраженной целью – гарантировать наличие фундаментальной психологической основы для борьбы с собственным комплексом неполноценности испытуемых.

Украв яблоко, Адам и Ева прошли экспертизу совершеннолетия. Они доказали:

– Способность находить независимые информационные источники и самостоятельно оценивать их.

– Способность действовать, основываясь на полученной информации, а не на неаргументированных запретах («самодурство»).

– Способность к сексу, который всегда воспринимался как элемент зрелости.

Бог, естественно, лучше понимал собственные создания, чем они сами. Поэтому он выбрал для самоидентификации человека процедуру тестирования, вместо собственного прямого объявления.

И, убедившись (и показав самим испытуемым/подопечным), что люди перешли в стадию взрослости, бог предоставил им право на труд. Право, принадлежащее прежде только ему.

Итак, эпизод в раю не цепочка: «искушение – преступление – наказание». Это – «испытание – результат – поощрение».

Работа «в поту» для человека – не проклятие, это – награда. Изначально монопольное божественное право, заслуженно предоставленное его владельцем – своим подобиям.

Многие боги делали подарки людям. Прометей принёс огонь, а его братец Эмитей – «ящик Пандоры» – коллекцию болезней и бедствий. Боги дарили разным народам маис и потат, мотыгу и острогу, ткачество и письменность.

Древний шумерский бог Гильгамеша подарил людям абстракцию – свободу. Свободу жить своим умом и своим трудом. Не подарил – выдал заработанное.

Сколько же тысячелетий шумеры, иудеи, христиане и мусульмане повторяли бессчётное число раз этот текст, прежде чем я додумался до этого смысла?

Что должно измениться в мире, чтобы нормальный средний человек, вроде меня, с отнюдь не суперспособностями, смог увидеть новый смысл в тексте, многократно пережёванном гениями предыдущих эпох? Кончилась эра «Рыб» и началась эра «Водолея»? Истина пробивается в сознание человека на стыке эпох, когда прежняя корка обычаев и понятий – рассыпается, а новая – ещё не закостенела?

А сам текст – шифровка, отправленная сквозь мглу веков?

– Запомнил, Чимахай? Ты не торопись. Подумай, попробуй найти в моих рассуждениях ошибку. Я же не поп, я же не внушаю, не проповедую, не вдалбливаю… Не кричу с пеной изо рта: «Было – только вот так!». Я соглашаюсь – «было». И спрашиваю: вы, люди-человеки, понимаете «бывшее» – вот так. Но, возможно, у «былого» есть и иной смысл? Это не вопрос к Создателю – это вопрос к созданиям. К «понимателям». К таким же людям, как ты или я. Я не обижусь, если ты не поверишь мне. Ибо я не пытаюсь «научить вере». Мне не вера нужна, а твоя способность думать. «Дорогу осилит идущий». Если мы идём с тобой из одного места, из одних предпосылок, если мы делаем одинаковые шаги – наши суждения, то мы и придём в одно место. К нашей правде, к нашему пониманию истины.

Чимахай неуверенно улыбается мне в ответ. Если мужик не свихнётся от моего богословия – толк будет. Даже если у него будут другие выводы. Главное, чтобы он понял разницу между внушением и убеждением.

Теперь, после моих игр с гипнозом, я могу использовать оба класса методов. Но внушать… подавлять психику своего ближника… Противно как-то… Как с домашним животным – внушить любовь, уважение, почитание… и подчинение. «Кинули кость – виляй хвостиком».

Если он способен думать – пусть думает.

– Вона как… Слушай, а чего они… ну остальные… может в книгах… ну… неправильно. Ошиблись типа… буковки не те написали…

– Не вздумай повторить это в монастыре. Книги, которыми мы пользуемся – «Перевод семидесяти толковников». Царь иудеев приказал перевести священные книги с древнееврейского на греческий. Корректором у них работал сам ГБ – стоял у переводчиков за спиной и проверял каждую буковку. Поэтому все 70 переводов, сделанные в разных домах необщавшимися между собой людьми – сошлись до запятой. Весь маразм, который есть в этих книгах – исключительно «прямой божественный маразм».

А теперь ещё один момент. Дабы отвести внимание от возможных ошибок переписчиков и привлечь к видимым ошибкам толкователей.

– Люди видят то, что готовы увидеть. Церковники поклоняются свои святым книгам. Но и просто прочитать написанное, если они привыкли к другому – не могут.

– Как это?! Неграмотные, что ли?! Или – слепые?!

– Нет, Чимахай. Неразумные. «Видят, но не разумеют». Посмотри внимательно слова проклятия, насланного ГБ на Адама и Еву. Все знают – это «кара господня». А так ли это? Слушай: «Жене сказал: умножая умножу… и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою». Разве это проклятие? Разве быть увлечённой, влюблённой в своего мужа – несчастие для женщины? Разве жизнь с непривлекательным, нелюбимым, противным – радостнее? Разве более слабой, чем мужчина, женщине не радостнее, приятнее оказаться под защитой более сильного? Защищаясь, тем самым от несчастий нашего мира?

 
   «Как бы мне, рябине,
   К дубу перебраться.
   Я б тогда не стала
   Гнуться и качаться.
 Тонкими ветвями
   Я б к нему прижалась
   И с его листами
   День и ночь шепталась.
 Но нельзя рябине
   К дубу перебраться,
   Знать, ей, сиротине,
   Век одной качаться».
 

– Неужели «влечение к твоему мужу» – проклятие? Неужели «сиротство» – лучше? «Век одной качаться» – «выход по божественной амнистии»? Теперь смотри, что досталось Адаму: «проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей». Помнишь, Домна такие пирожки вкусные печёт… Мы едим да нахваливаем. Антихристы мы с тобой – надо печалиться да плакаться, «со скорбью питаться». Увидишь Домну – расскажи её, что готовить обед надо из дерьма. Ибо – «господня кара». А вот ещё одна часть проклятия у нас хорошо получается: «в поте лица твоего будешь есть хлеб». У Домны-то как щец горячих навернёшь… У всех пот с лица капает.

– Хрень какая-то получается, Иване. Я вот люблю хорошо поесть. Хорошо поработав. Так я буду в гиене огненной гореть? А как жить-то?

– А по-христиански. Страдать, болеть, говеть, терпеть, смиряться, умиляться, раскаиваться… Попрошайничать. Идеал христианина – больной, ленивый нахлебник.

– Охренеть… Ой. Погоди, а ты-то сам христианин? Ты-то сам вон – крест носишь!

– Ношу. Я ещё косынку на голове ношу. Так, может, ты скажешь, что я баба? Или тебе показать да дать пощупать?

– Ой, Иване, не до шуток мне. Погоди. А бог-то есть? Ну, вообще…

Хороший вопрос. В своё время поразило, что Ленин, «громя разновидности идеализма», почти каждый раздел в «Материализме и эмпириокритицизме» заканчивает рефреном: «Эта дорога ведёт в болото поповщины». Вывод не философски-теоретический, а конкретно социально-политический.

Ницше в своём «Антихристианине» весьма истерично ругает христианского бога, но, по сути, его бесит лицемерие церковников, а не «мировой дух».

Мда, может Чимахаю ещё про солипсизм рассказать?

– Вообще… А какой он, «бог вообще»?

– Попы говорят: «Бог есть любовь».

 
   «Любовь! – Как много в этом слове
   Для сердца русского слилось!
   А как в штанах отозвалось…!».
 

В моё время, проповедник, провозглашающий с амвона: «Бог есть любовь», рискует услышать из паствы вполне искренний вопрос:

– А презервативы свои приносить, или вы выдадите?

Продолжая пребывать в искреннем восхищении от многозначности русского языка, можно, чуть перефразировав русскую народную мудрость, сказать: «Мы имеет ту идеологию, которая имеет нас».

Судя по молитвенным бдениям, переходившим в массовые оргии и «свальный грех» в некоторых ветвях русского раскола – связь между теологией и физиологией в русском народе всегда была прямая.

Хотя почему именно в русском? Нынешний, 12 века, русский раскол имени Изи Блескучего и Климента Смолятича, одним из своих аргументов имел скандальные развлечения тогдашнего Константинопольского Патриарха прямо в Царьградской Святой Софии.

Я клириков понимаю: зачем вести девушку в ресторан, когда и на производственных площадях все готово? Амфоры с «кровью христовой», печенюшки с «его плотью»… По «Иван Васильевич меняет профессию» – «За всё уплочено!». И, естественно: «Танцуют все!».

Кстати, бородатого анекдота о любовных играх слона с мартышками – здесь не знают. Применяем. Такой… фанфик по мотивам.

– Чимахай, ты мышь полевую видел?

– Ну.

– Не нукай. Трахнуть мышку не пробовал?

Какая богатейшая гамма эмоций на лице «железного дровосека»! Непонимание, удивление, возмущение, отвращение… Богатое воображение у парня: чуть не вывернуло, еле отплевался за борт.

– Так вот, разница в размере между богом и тобой куда больше, чем между тобой и мышкой. Попадёшься под господнюю любовь – даже ошмёток, как от той мышки, не останется.

Нет, всё-таки не сдержался, блеванул. Правда и жестикуляция у меня… выразительная. Ну и ладно, Днепр – река большая, до Чёрного моря… размажется.

– Вот я и интересуюсь: ты, Чимахай, хочешь в райские кущи? Там ведь те, кого господь сильно возлюбил.

Хорошо мужик позавтракал. Плотненько. Ещё на раз хватило. А вот мне, со всей этой суетой, поесть так и не удалось. Уже и кушать хочется…

– Слушай дальше. И сказал Иисус: будет дано оно (спасение) иным по знанию, но многим по вере. Слышал такое? У меня нет ни знания, ни веры. А теперь вопрос: попаду ли я рай?

– Тьфу, блин. Тьфу… Ну ты, ля, боярич… что ел, что нет… Нахрен тебя в рай? Ты там со своими… вопросиками… Все кущи… обрыгают.

– Продышался? Теперь попробуй проморгаться. А то ещё у людей понос бывает… «Даже волос не упадёт с головы без промысла божьего». Так что, ты харч метал не просто так, а по Его промыслу. Итак, если бог есть, а я в него не верю, то такова воля божья. Кто я такой, чтобы спорить с Вседержителем? А если его нет – то чего мне в него верить? Теперь смотри: если Он есть и я, по воле Его, в Него не верю, то за что меня наказывать? Когда у тебя на лесосеке дерево не в ту сторону падает – ты дерево винишь, или лесоруба криворукого? Мораль: если бог есть, то неверующий человек попадает в рай. А если нет, то – однохренственно. Виноват – однохристианственно.

– Ну, ты, бояричь, круто… уелбантуриваешь. Всё… вся панорама в… твоим факеншитом забрызгана!

Откуда он такие слова берёт?! Я же… Следить! Следить надо за своей речью! А то будет как у того ребёнка в видео: учит с мамой стихотворение «Ласточка с весною…», а разговаривает в три загиба по матери. А матушка радуется.

– Ты перестань… панораме радоваться, а прикинь следствия. Из того эпизода в раю, который «грехопадение» и «первородный грех».

Всё, пищеварение и дыхание стабилизировалось. Пара рефлекторных сглатываний и… и снова «рублёвые глаза».

– Это ж… это ж получается… крёстная жертва…

 
   «Я горжусь тобой, Россия!
   Дорогая моя Русь!».
 

 
   «Пока такие люди
   В моей Отчизне есть!».
 

Это ж какой мощности мозги вырастают в тиши местных чащоб и буреломов! Вот же – «железный дровосек», а умище-то… На лету просекает.

Мне самому потребовалось 12 лет после написания того эссе. Однажды, стоя удивительно жарким северным летним днём посреди автомобильной парковки, я вдруг понял – почему в очевидной для меня логике никто никогда не рассматривал эту историю.

Что ж, «железный дровосек» в «Волшебнике Изумрудного города» просил у Элли сердце, мозги были заботой Страшилы. Потому как с мозгами у «железного дровосека» – всё в порядке. И в «Святой Руси» – также.