Текст книги "Не-Русь (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Глава 349

Долго стояли. Не зовут и не зовут. Как бы не из-за моих… экзерцисов – Абдулла-то сразу к эмиру в шатёр побежал. Понятно, что он обещал сохранить мою тайну – в тайне от людей. Но… эмир-то – не «люди». Что-то он господину своему расскажет. А уж про «третьего игрока» – просто обязан.

Позвали, наконец. Наши суздальские, как положено по этикету, шапок не снимают – у мусульман это оскорбление. Провозглашают наши предложения. Эмир, особо и не слушая, через толмача:

– Надо подумать. Приходите завтра. Вас отвезут.

Все повалили на выход. Тут в спину:

– А вас, Штирлиц, прошу остаться.

В этот раз «Штирлицом» оказался Воевода Всеволжский, то бишь – я. Вербануть задумал? Ну-ну…

Суздальские уехали – нас снова в шатёр зазвали. Обстановка уже… теплее: подушки, угощение. Эмир рукой махнул – его лишние свитские вышли. Пришлось и своих выгнать – комаров кормить.

Сидим «тесным кружком»: эмир, Абдулла, какой-то чёрный мужик со здоровенной саблей. А, телохранитель. Из зинджей. Я с таким типом в первой жизни сталкивался, из иракских беженцев после «войн в заливе». Точь-в-точь. Только мой был пристойнее – без сабли.

Сам эмир Ибрагим… Я думал, он старый и толстый, а он средних лет, темноволосый, довольно высокий, почти стройный мужчина. Татарин с мощной примесью семитской или кавказкой крови. Яркий такой, сильно… контрастный. Может, Ану к нему не просто от страха перед гяурами рвалась? Вот с этого и начнём. Нельзя – не по этикету первым начинать говорить. Но очень хочется. А то чего-то он меня уж очень пристально… глазами кушает.

– Мир тебе, эмир Булгара Великого. Хочу передать поклон от твоей любимой наложницы Ану. По воле Аллаха случилось так, что наши пути с ней пересеклись.

Класс! Толмачит Абдулла. Значит, можно без восточных припаданий и причмокиваний. Короче. И в обратную сторону он будет переводить только суть – русским он не владеет свободно. Я со своим тюркским… вообще помолчу. Деловой разговор может получиться.

Ибрагим долго морщил лоб – вспоминал. А кто ж это у меня любимая наложница? А где я слышал это имя?

– Кайда? Э… где…

– Она? В шатре у Боголюбского. Теперь она – его любимая наложница.

Я думал – Ибрагим как-то… разгневается. Типа – отобрали женщину. А он – смеяться начал. Так это… довольно обидно. Абдулла переводит смысл: русские князья всегда на ношенное падки. Объедки да обноски подбирают. Похохатывает и вдруг замирает. После моего уточнения:

– Я её у разбойников отбил и князю подарил.

– Ты подарил князю? Сам? Не он потребовал?

Военачальник может забрать у воина любую часть добычи. А вот подарить… это свойственно равным. Здесь несколько другая культура отдаривания, как на Руси. Ощущение неравенства при дарении – жёстче. Обычная форма – бакшиш: «щедрые вознаграждения и взятки, грубо требуемые и любезно принимаемые в обмен на незначительные либо вовсе не оказанные услуги».

Типичная озвучка:

– Лучше подари мне это сам.

Плюсик к моему рейтингу – князь я или не князь, но имею право свободно дарить даже князьям.

Эмир отсмеялся и что-то спрашивает. Абдулла переводит, теряя по дороге оттенки презрительности и недоверия:

– Воевода Всеволжский – что это?

Так просто ответить… Начнём издалека:

– Вчера на пиру тверской князь Володша умер в моих руках.

– А-ах?! Калай?! Как?!

Наиболее точный ответ: «молча». Но здесь… не поймут.

– Он упал на мой нож.

Дальше они между собой минут пять очень бурно что-то выясняли. Потом разом замолчали и уставились на меня. Вот так, в изумлённом состоянии, без сословной фанаберии – нормальные мужики. Очень любопытные. Они же тоже знают – убийца русского князя должен быть мёртв.

– Князь Андрей хотел отрубить мне голову. Но передумал. Приговорил к высылке. Из Руси. Со сылкой. На Стрелку.

– Ибрагимов городок?!

На Руси говорят – Бряхимов. Но смысл тот же.

– Нет. Там будет мой город. Новый. Всеволожск. Вольный. Не-Русь.

И тут я рискнул. Просто в глупой надежде, что такой искушённый царедворец, как «мойдодыр», найдёт приемлемую форму перевода.

– Эмир хотел взять Стрелку силой. Не получилось. Пришло время пройти пути мира.

Абдулла переводит аж взахлёб. Ибрагим глянул удивлённо. Потом откинулся на спинку своего… дивана, кресла? Глаза прищурил, разглядывает.

– Что ты хочешь?

Конкретный мужик. Понял. И – выразил.

– Всё. Хлеба, серебра, железа, коней, скот, людей… Мира.

Сидим, молчим. Они меня рассматривают. Я глазки в пол уткнул – нельзя прямо смотреть в глаза пресветлому, благороднейшему и победительнейшему… Только реснички трепещут и улыбка блуждает.

Совершеннейший разврат и порнография! Соблазнение с предложением. Вот уж точно: соблазнительное предложение.

«Спам» изначально – неспровоцированное навязчивое предложение услуг портовой проститутки. Тут… ну… типа… где-то как-то… Давай, Ибрагим, греби спам лопатой! Фильтры-то у тебя не отстроены.

Как вспомню Киев, как я тогда Хотенея… о-ох… соблазнил, возбудил, поигрался и не дался…

Опыт, ребьятки, не пропьёшь. Эмир видит… что-то из своих привычных картинок, из стереотипов: юное, безбородое, слабое, мечтающее доставить удовольствие господину, исполнить любое его пожелание… Дрожащее от страха и трепещущее в предвкушении… Да он каждый день такое видит! И чётко, на уровне спинного мозга знает: это – хорошо, безопасно, приятно… Обычное дело. Уровень тревожности, недоверия, готовности к опасности… снижается.

Это не его апофения, не моя харизма, не когнитивный диссонанс. Это – провоцирование поведенческих шаблонов. Не инстинктов, не безусловных рефлексов – глотать, дышать… Всего-то – число условные, благоприобретённые, воспитанные, начиная с нежнейшего возраста… Так ведут себя слуги, рабы, домашние… И – звук.

Ваня! «Голос струится мёдом и патокой»! Не скачи по октавам! Никакого баса, рыка, скрипа, напора… Ничего агрессивного, ничего от бородатого, матёрого, злобного, иноверного, рыкающего…

Умом он понимает: перед ним – один из предводителей врагов, злой, чужой, «острозаточенный». А нутром: свой, добрый, «мягкий». И «нутро» давит на мозги, обволакивает их, глушит, как мягкая подушка. Ведь так же лучше! Приятнее, комфортнее, привычнее. Бояться не надо. Страх, неуверенность… очень неприятные чувства. Душа эмира успокаивается, появляется надежда, уверенность в себе. Парень перед ним… пожалуй, мил. К этому – приязненно…

А всего-то: губками – улыбочку, ресничками – трепет. И судьба народов и государства в… в туда, где ей и быть надлежит.

Если кто не понял – происходит акт государственной измены. Я предлагаю эмиру то, ради чего он заварил всю эту кашу, за что погибли его люди, за что он сам нахлебался позора и страха. То, что было боем и кровью отбито у него русскими ратями, русскими князьями.

Я предлагаю ему победу в проигранной войне.

Чётко по стандарту: «Заплати мне и я сделаю тебе хорошо».

То, что это «хорошо» означает здесь: воинскую честь, славу государя-победителя, торжество правоверных над неверными, унижение Руси вообще и Боголюбского в частности… И, как сказал Пророк: «…если встретите их посреди дороги, оттесните их к крайней части». Оттеснить с главной дороги – с Волги… Победа! Неожиданная, утраченная и чудом обретённая…

Я предлагаюсь всем: душой, телом, имуществом. Землями, которые даровал мне Боголюбский. Телом, отмеченным Аллахом. Ибо изменник не сможет полноценно жить нигде, кроме эмирата. А для этого надо быть мусульманином. А я – уже… Душой, возликовавшей при виде хаджи Абдуллы, устремившейся к источнику мудрости и саду размышлений.

Если бы я не был, по их понятиям, «тайным мусульманином», «потерянным и обретённым братом» по вере, то… эмир бы мне не поверил. Соглашение оговаривалось бы такими условиями, что исполнить их было бы невозможно, само согласие – неинтересно. Но случилось – то, что случилось. Абдулла узрел… удивительное. И – произнёс «недозволенные речи». «Агент вливания» – «влил» в уши правителя. Нет! Не ложь, не обман! Только факты! «Правильным» образом акцентированные и аранжированные.

Вот, «птица счастья завтрашнего дня»! Вот, тайный брат, который тупые русские поставили начальником на столь важном месте! Вот, сокрытый верный, мечтающий о припадании к истинной вере! Аллах ниспослал лучшее средство для обмана и унижения неверных!

Снова, как в Бряхимовском бою, перед Ибрагимом замаячил «счастливый случай». И он – снова «повёлся».

– Канша? Э… Сколько?

– Чтобы хватило построить город. Крепкий. До Мурома – сто вёрст. До Городца – полсотни. Русские рати могут подойти внезапно. Большой город. Чтобы было место для припасов, для размещения войска. Если эмир вдруг надумает… послать туда воинов.

Тут их прорвало. Но – между собой. Что-то они бурно обсуждали. Поминая Аллаха и Пророка его, да будет с ними… чего там с ними должно быть.

– Ты делать… э… клятва. Присяга. На Коран. Руку положить.

Эмирушка, да я хоть на что положу! И не только руку! Разве не сказано в Коране, что Аллах – лучший из хитрецов? Уж мы-то договоримся! «Ворон ворону – глаз не выклюет»!

И разве не сказал Пророк: «Ложь допустима только в трех случаях: между мужем и женой, для достижения довольства друг друга; во время войны; и ложь с целью примирения людей»?

Я неженат. Другие основания, данные Пророком… – вполне.

И разве сам Пророк (да пребудет он в милости перед Аллахом), не нарушал своих клятв, говоря:

«когда я даю какую-нибудь клятву, а потом вижу, что есть более хорошее решение, я обязательно делаю то, что лучше, а от этой клятвы освобождаюсь»?

Нет, я всё-таки балдею от мудрецов уммы! Какой здравый смысл! Какой реализм и прагматизм! Попостился три дня во искупление – и ври дальше! Как и сказано Пророком:

«Говорите, что сочтете нужным. Вам это разрешено».

Забавно: в христианстве ложь – смертный грех, лжесвидетельствовать – запрещено в «Десяти заповедях». Умные интеллигентные люди говорят, что всё разнообразие человечества, всех его культур, держится на этих «Заповедях» в той или иной форме. Дескать, человечество морально едино. Отсюда гуманизм, демократия, равноправие, «все люди – братья»…

А как же вот это: «я обязательно делаю то, что лучше, а от этой клятвы освобождаюсь»? «Я тебе пообещал? – Я тебе ещё пообещаю». Сегодня принял присягу, получил ружьё, а завтра увидел, что за него дают пол-штуки баксов и решил – это «лучше»? И фигня та присяга?

Увы, ребята. В меня нормы допустимого вбивались не в мечетях и медресях Счастливой Аравии, а в подворотнях и на пустырях сесесерии. «Мужик сказал – мужик сделал».

Правда, из этого следует… следует, что Пророк – «не-мужик»? Как и его последователи. А кто? Просто брехливые самцы хомнутых сапиенсов?

Если признать, что человечество едино, что оно едино в своей моральной основе – в «Заповедях», то мусульмане – не люди? Маразм! Человечество – это всё то, что выродили Адам с Евой.

Тогда… Мухаммед – репродуктор-извращенец? В смысле: извратил, при воспроизведении, слова Аллаха?

Я не утверждаю – я просто спрашиваю. Что – и спросить нельзя? – Ну, извините.

Но хочется же понять! Магомет – чётко человек. А не кусок бога, как Иисус у христиан. «Человеку свойственно ошибаться» – международная давняя мудрость. Не преднамеренно, не «по злобе». Что-то недопонял, где-то недослышал… Вы вообще себе канал связи между богом и пророком представляете? На передающей стороне просто транзисторы шумят, а у приёмника – предохранители вылетают. Характеристики – несоизмеримые.

Сама идея ошибки пророка (что соответствует человеческой природе Мухаммеда) выглядит в исламе ересью.

В христианстве было также. Утверждения пророков считались абсолютной истиной. Догмой. Потом список догматов веры сократился – во второй половине 20 века католики признали:

– Все догматы могут меняться. Кроме непогрешимости Папы Римского.

Двадцатый век – от Рождества Христова. В летосчислении Хиджры – соответствует 14 веку. Может, ещё просто не созрели? Подождём лет шестьсот и… Кто доживёт – расскажет.

Факеншит уелбантуренный с этой теологией! Проще! Я никогда не лгу! Хитрю, умалчиваю, создаю впечатление… но – не лгу. Тут Аллах – лучший из хитрецов – меня поймёт. Но – «дал клятву – взял клятву»… Не, не могу. Не магометанин. Уважать себя перестану.

– Я вполне доверяю присутствующим. Как себе. Но… для клятвы нужен мулла. И – другие. Тайна – как редкая птица: один может её удержать, но в собрании… кто-то окажется неловок. Цена… не только моя голова. Но и… радость эмира. Которая может надолго отложиться в исполнении. Готовы ли мы погрузить дух блистательного в пучину печали? На многие годы? Нет? Тогда, о благороднейший эмир, позволь откланяться и отправиться в свой лагерь. Дабы гяуры не заподозрили меня в чём-либо.

Вопиющее нарушение этикета! Только государь может отпустить собеседника! На этом прокололся «Железная Маска» в одном из литературных вариантов своей истории. Это настолько… стереотипически, что у эмира даже типовой реакции, типа: «постой» – нету.

Я поклонился, поднялся на ноги, поклонился, отступил задом к выходу, снова поклонился и… и вывалился на свежий воздух.

Уф! Ну и работёнка у дипломатов! Следом, тоже вытирая пот, выкатился Абдулла, послал слугу за лодкой с гребцами, внимательно осмотрел моих людей.

Отсюда, с берега Волги, просматривался Янин. И я… позволил себе несколько форсировать ситуацию:

– Видишь?

– Кандай?

– Костры не горят. Берег тёмный. Никто не знает замыслов Бешеного Китая. Но если он захочет ударить через реку – вы не увидите.

– Кха! У нас… э… новый воин приплыл. Много.

– Они – спят. Убить сонного… Скажи эмиру – времени мало, мир надо делать быстро. Иначе – будет много крови.

…

Едва перебрались через Волгу, едва лодочка ушла назад, как… Я только размечтался, только представил себе: вот приду, сниму, лягу, вытянусь…

– Князь Андрей Юрьевич велит к себе.

И рядом десяток суздальских гридней в полной броне.

Факеншит, какая же это уже серия пошла?! Что у меня третья ночь без сна – понятно. Но Андрей-то как держится? Или он днём перекемарил? Похоже – так. Вижу, что Боголюбский устал, но глаз острый:

– Сказывай.

– Говорил с эмиром. Обещал ему построить город на Стрелке. Большой и крепкий. Просил денег, людей, скота, хлеба. Вроде – даст.

– Присягал?

– Нет.

Вот чего собственно, я так и юлил с присягой. Мне-то плевать. А для Андрея это… аргумент. Для выводов.

Смотрит. Глазами сверлит. Он не верит ни одному моему слову. Конечно: поверить, что противник будет финансировать строительство форпоста против самого себя…

– Почему?! Почему он тебе доверяет?!

– Потому что апофения. Видят, но не разумеют.

– ??!

Как они меня заколебали! Я имею ввиду – мои штаны с трёхслойными завязками. И правители – тоже.

Достаю, показываю.

– Так ты обрезанный?!

– Нет! Факеншит! Я – облезшний! Я же тебе рассказывал! С меня вся кожа слезла! И отсюда тоже! А потом наросла вот так! А эмир решил… Потому что он – идиот!

– Та-ак… А веруешь в кого?

Как вы мне все надоели! Я вообще ни в кого не верую!

 
   «Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,
   Трезвон колоколов – язык смиренья рабий,
   И рабства черная печать равно лежит
   На четках и кресте, на церкви и михрабе.
  …
   Бушуют в келиях, мечетях и церквах,
   Надежда в рай войти и перед адом страх.
   Лишь у того в душе, кто понял тайну мира,
   Сок этих сорных трав весь высох и зачах».
 

Сколько же столетий должно пройти, чтобы мудрость Хайяма стала не только доступной, но и воспринятой?! «Видят, но не разумеют. Слышат, но не внемлят»…

Вытаскиваю из-за ворота крест нательный. Юлькин противозачаточный.

Охренели религиозные. Всё вокруг одного и крутятся. И вот так – всё средневековье! Хотя понятно: основные инстинкты и их канализация с деформацией – в основе каждого массового вероучения.

Я поправляю одежду, никак не запихнуть правильно рубахи в штаны. Андрей мрачно меня рассматривает. Он – не верит. Он знает, что верить изменнику нельзя. «Единожды солгавший – кто тебе поверит?». Я – изменник? – Чему изменил? «Солгавший»? – В чём солгал?

Андрей не может найти противоречий в моих рассказах.

Ибрагим – глуп? Битый враг – всегда глуп. Обрезание? Но вот же – и на голове плешь, вся кожа слезла. Куча непривычного, нестандартного, сомнительного… Но под каждое утверждение находится подтверждение… И эти падающие стаканы… Пророчества истинные и пророчества ложные… странная бумага, странные ножики, странная телега, странная икона, странные речи…

Да срубить ему голову! Чтобы свою не мучить. Но вот же: вчера четыре причины были. Для топора. И… не срубилось… Теперь появилась пятая – измена. Так оно выглядит – сговор с противником, получение от него обещания материальных ценностей, помощи… Но таковым не является… А дома ждёт эта история с женой… и надо бы отдариться за наложницу… и героев казнить без явной вины – в войске негоразды будут…

– Сейчас ты присягнёшь мне.

– Нет.

Ух как он не выносит слова «нет»! Опять железяку святого предка начинает искать руками, не глядя.

– Брат, ты забыл. Изгнание. Я – не-Русь. Иначе – ты обманул князей. Взял себе землю.

Смотрит. Меч дёргает. Туда-сюда, в ножны – из ножен. Скрип-скрип. Вжик-вжик.

* * *

Я плету паутину мира. Я сплетаю ниточки-шнурочки. Связывающие нас. Меня с ним. В этом плетении – вражда и дружба, ненависть и радость. Ты не хочешь назвать меня братом, тебе привычнее видеть во всех врагов. Но ты не можешь выдернуть одну-единственную паутинку, не можешь сказать:

– Враг! Рубить!

Потому что всё плетение, все нити склеены. Склеены твоим интересом, окутаны туманом нового, невиданного, непривычного.

Логика вражды, тела, функции требует:

– Убей его! Мир станет проще!

Логика души, любопытства, надежды возражает:

– Убить? И никогда не узнать? Потерять… не попробовав?

«Свобода хотеть» вырастает из «возможности знать». Не знаешь – не захочешь. Не сможешь захотеть. Тебе не нужна часть твоей свободы? Части тебя? «Мир проще» – это хорошо? Площе, серее, скучнее… – лучше?

У меня ничего бы не получилось с Романом Благочестником. Или с его братьями. Разве что, сам Ростик… Среди десятков Рюриковичей этого времени, Боголюбский – едва ли не единственный. Один из очень немногих, способных увидеть, услышать новое. Не испугаться, не отбросить:

– Фу. Хрень какая-то помстилась. Свят-свят-свят.

Хоть и с трудом, с постоянным раздражением, со скрипом зубовным, но понять: это – иное. Обладающий столь высоким уровнем самоуверенности, чтобы поверить. Поверить самому себе, своим глазам и ушам: это – не мираж, не больной бред – реальность.

Надо быть очень сильным и смелым человеком, чтобы открыть глаза. Чтобы взглянуть на мир и принять его. Таким, каким он есть, а не – как мне хочется, как меня учили, как я думаю. А не приняв реал, не увидев его – человек не может его изменить, улучшить. Остаётся только воевать с ветряными мельницами и строить воздушные замки. Разной степени ветрености и воздушности.

Понятно, что ни один из моих эпизодов, известных Боголюбскому, не есть доказательство необходимости моего существования. Начиная с моих уникальных метательных ножичков-штычков в Рябиновке. Любое мое слово может быть опровергнуто или извращено, любое моё действие может быть истолковано разными образами. Каждый конкретный случай – случай. А вот совокупность…

У Андрея достаточно ума и опыта, чтобы оторвать свой мысленный взгляд от конкретики моего обрезанного члена… или от отказа от присяги. И понять закономерность.

Нет, не так. «Попаданец», «прогрессор», «эксперт по сложным системам»… здесь даже слов таких нет. Не «понять» – ощутить. «Что-то в этом есть…», «это ж-ж-ж – неспроста». И при этом не испугаться, не спрятаться за «плаху с топорами», «нет человека – нет проблемы», «как с дедов-прадедов бысть есть»… Потому что – Бешеный. Битый, рубленый, колотый… тёртый и нахлебавшийся…

Он – смог.

Смог. Себе. Позволить!

И вновь удивляюсь я попаданским историям. Разве не очевидно, что, для того чтобы попаданец вошёл в мир «вляпа», чтобы стал там чем-то, чтобы изменил и улучшил, чтобы между ним и миром прошла искра энергии понимания и взаимодействия… Ведь с той стороны, со стороны мира – должна быть «ответная часть»! Ведь «вилкой» без «розетки» можно только дырки в тесте делать да в носу ковырять! Ведь ни света, ни тепла, ни… Толку – не будет.

Мне повезло. Да, это – «рояль в кустах». Да, «это то, чего не может быть»: я искал человека – и я его нашёл.

Нет. Не так. Не надо мании величия. Я не искал Боголюбского. Я вообще не имел осознанной цели: вот такого человека я ищу. Я просто убегал. Убегал из-под топора, из-под «асфальта на темечке», из жёсткой клетки боярской усадьбы в Пердуновке… Убегал оттуда, где мне было плохо.

«Если долго сидеть на берегу реки, то мимо проплывёт труп твоего врага» – восточная мудрость. А если наоборот? Если долго бегать?

Вот вода. Она течёт вниз. Почему? – Потому что ей так удобнее? Вот та же вода, только паром. Она взлетает вверх. Потому что пару так удобнее?

Это вода. У которой – ни сознательного, ни бессознательного. Одни физико-химические характеристики. А у меня? Даже при выключенных мозгах, при отсутствии формулируемой цели, инстинкты и интуиция – не выключаются.

«Рыба ищет – где глубже, а человек – где лучше» – русская народная мудрость.

Да, моя встреча с Боголюбским – случайность, «рояль». Меня могло занести в другие страны, в другие края. И – пыталось занести! А я – уворачивался. И продолжал топать по своей дороге. «Дорогу осилит идущий». Даже не зная, куда ведёт эта дорога. Каждый отдельный шаг – случайность. Вместе – путь, закономерность. Просто нужно поднять задницу и сделать шаг. Сделать поступок. Не поэтому ли «поступок» и «поступь» – однокоренные?

«Посеешь поступок – пожнёшь привычку, посеешь привычку – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу».

Моя судьба привела меня к моей «ответке».

Наш «разъём» частенько «искрил»… и нажимать нельзя – сломаешь. Но… контакт был.

* * *

– Ты выбрал опасный путь. По лезвию.

– Да, брат. Это моя тропа. Гулять по острозаточенному во тьме.

Мда… Забавно теперь это вспоминать. А тогда… Каждое… не слово – каждый звук, жест, вдох… всё имело цену. Множество мелочей. Вот перевернулась бы наша лодка на Волге, и не было бы Всеволжска. Не уверовал бы Абдулла в мою избранность, не увидел бы Андрей во мне отсвета брата своего… Да что угодно! Ногу на бережку подвернул бы – не смог бы резво с колен у эмира подняться, тот до чего-нибудь додумался… бздынь.

Многое, очень многое было в те два дня и две ночи сделано. Фундамент заложен. Что-то – прежде продумывалось, взвешивалось. Многое шло по наитию, по интуиции, по чувству. Не всегда верно. Или – верно в тот момент, а потом – мешать стало. Можно было, наверное, и побольше из князя с эмиром выжать. Или – все потерять. И голову – тоже.

«Ласковое теля – двух маток сосёт» – русская народная мудрость. Вот я и присосался. И к Залесью, и к Булгарии. По разному, но к обоим.

«Мир – оружие сильного». Я хотел стать сильным, я знал, что я буду сильным. И поэтому – стремился к миру. Понимая – или надеясь? – что закономерность, «сила вещей», течение жизни – если мне не будут под руку гадить – заставит их всех лечь. Под мою волю. А они – не хотели. Они дёргались, суетились, хитрили. Судорожно соображали: как бы выдрать вот этот кусок земли, как бы набрать лишнюю сотню рабов, кусков серебра… «Зверь Лютый» уже пришёл, уже обустраивал своё логово, уже высматривал земли и племена. А они продолжали играться в свои игрушки.

«Видят, но не разумеют». Грустно. Но меня спасло.

Я говорил, что чудеса надо тиражировать? «Чудо освобождения» Джафара было растиражировано сразу поутру: едва Абдулла со свитой сошли на берег, как я погнал в эту лоханку свой полон.

Сам вчера кричал: «Всех на всех!». Ну и вот – личным примером. «Жаба», конечно, давит. И ведь нет никакой гарантии… Но – «На свободу – с чистой совестью!». Хотя бы – с моей чистой.

«Жаба» – общечеловеческий элемент. Один из новиков вылез:

– Ты! Воевода! А мы?! А наша доля?! Как на стену лезть, так давай-давай. А как делить-дуванить – так фиг?!

Я как-то даже… растерялся. Потом вспомнил. Много раз уже говорил, что здешние походы, хоть бы и государственные, хоть бы и освящённые попами, муллами и шаманами, по сути своей – бандитские вылазки. Обычная, основная цель – вооружённый грабёж. Отнятие чужой собственности и свободы.

Эта цель может быть главной. Как в давешнем походе Долгорукого против булгар. Или – второстепенной. Как в нынешнем походе Боголюбского. Но это на уровне предводителей. На уровне рядовых бойцов оттенок «за зипунами», «за рабами» – присутствует всегда.

Высшая форма демократии – вооружённый народ, ополчение. Народ – ворует. Тащит, тибрит, комуниздит и грабит. Потому что, когда поход закончится, каждый вернувшись домой, станет уже не народом, а конкретным хозяином. Своего личного хозяйства. Которое нужно укреплять и процветать. А успешный грабёж, как известно – самый эффективный вид экономической деятельности.

У меня, у моих… моих смоленских – этого нет. Они не ополченцы. По своему статусу ближе к княжьими гридням, «янычарам». Своего – ничего. Ни кола, ни двора. Всё – даденное. Только голова своя. Парень из моих может прибрать… колечко дорогое – зазнобе, платочек узорчатый – матушке, кису вышитую – батюшке. Да и то, большинство – полные сироты.

Мои тверские… тут интерес другой. Они и вправду народ русский. Они по домам придут – им жить-кормиться надобно. Им доля в добытом важна. В хабаре, в полоне…

Мда… Но делёжка, если и будет, то в конце похода. А ныне гавкать мне под руку…

– Резан! Это твоё дерьмо говорящее вывалилось? Прибери.

Прибрали. Я, честно говоря, имел ввиду проведение разъяснительной беседы, нарядов там вне очереди…

Если прапор не может «прикопаться» к «салаге»… а уж тем более – к салажонку, который из себя «деда» строит… то он даром хлеб кушает. А дальше «по-сигурдовски»:

– Это у тебя что? Десять ударов. А это? Ещё десять…

А дальше – «по-ноготковски»:

– Прости господин. Велено было посечь плетями, а я сослепу кнут взял…

Ты мне, Ваньке плешивому, «ваньку»-то не заправляй! Чтоб палач инструмент перепутал! Но… народ впечатлился – по двору кровавые ошмётки мяса летят. А казнить тебя, Ноготок, не за что: дурень сдох – и ладно, чище стало.

– Ивашко, Резан – хотули у всех перетряхнуть. Лишнее против уставного – к Николаю. Делёжка – по завершению. Весь хабар – в общак. Взявшему себе – смерть. Исполняйте.

С хабаром – проще. Пить-есть – не просит, эмоций – не испытывает.

– А полон?

– Весь полон – на х… мм… к эмиру. На барку эмирского посла. Бегом!

За единственным исключением: Салман. Что его ждёт там – было понятно всем. Ему – первому. Так что на мой вопрос:

– Хочешь остаться? Прими крест.

Ответ был незамедлительный:

– Якши.

Вывели мужика к Волге, позвали попа. Народу набежало…!

– «Княжья Смерть» басурманского чёрта – крестить надумал!

Внешность у Салмана… я уже рассказывал. Ещё и шрамы по всему телу обнаружились.

Абдулла морщился недовольно: он уже прикинул, как будет снимать кожу с мучителя своего внука. Но… Тут Боголюбский своих пленников погнал, а там уже и бояре стали рабов выпихивать.