Текст книги "Не-Русь (СИ)"
Автор книги: В. Бирюк
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Однако же, ты его убил.
– Однако же – нет. Итак, князь Володша, невесть с чего взбесился. Аки пёс бешеный. Убить бешеную собаку – не убийство. Самозащита. Володша на меня кинулся. Он – напал. А я себе стоймя стоял, не шелохнулся. Он на меня саблю поднял. Он. А я свой клинок под его – только подставил. И тут он упал. Споткнулся там, или выпивши сильно был. Он упал – не я бил. А что у меня завсегда два клинка в руках – так это все знают. А что он именно на нож упал – так на то воля божья. Никакого злого умысла в том нет.
И это – чистая правда! Я не мог знать, что он вот так упадёт. Упал бы иначе – я бы иначе его прирезал. Жить ему – не надо. А уж как именно…
– Мда… Ловок. Только князь – мёртв. Стало быть тебе – голову срубить.
– Какой же, Андрейша… прямолинейный. Зафиксируем для памяти смягчающие обстоятельства. Первое: обиды Володше в форме блуда и сказа о нём – не было. Второе: было неспровоцированное нападение на меня и моя необходимая самооборона. Третье: был несчастный случай в форме упадания на мой нож. Стоял бы другой человек на том месте – Володша так же помер.
– Однако на том месте был ты. Тебе и голову с плеч.
– Андрюша, не скачи ты так! Смертная казнь – исключительная мера наказания. В «Русской правде» – отсутствует. Другое дело, что мы тут на войне. Допустимо применение. Но, поскольку есть смягчающие обстоятельства, то можно применять и более мягкие виды казней. Например, вместо исключительной – высшую. Или там – тяжкую.
– Как это? «Поток и разграбление»… так у тебя ни кола, ни двора, ни семейства. Под кнут до смерти подвесить? Так опять же…
– Да погоди ты! Ты всё думаешь по-старому. «Как с дедов-прадедов». А тут думать надо особенно. К примеру, чуть послабже смерти и потока с разграблением… что у нас идёт?
– Что?
– Изгнание.
Всё-таки, первая жизнь – это здорово! Уж не помню у какого автора попалась история о том, как в зоне зеки играют свой суд. Моделируют судебное рассмотрение дела одного из заключённых. «Прокурор» требует расстрела, а «адвокат» уточняет:
– На расстрел – не тянет.
– Четвертак?
– Мало. Но вполне подходит под следующее по тяжести после расстрела наказание – на высылку из страны. Наказание установлено Указом Верховного Совета ресефесеэрии в одна тысяча девятьсот двадцать…том году.
И весь «зал заседания» расплывается в сладострастной мечте:
– О! Высылка! За границу… О…
Андрей глубоко задумался. В принципе, он с такими делами знаком. Сам участвовал в высылке «рогволдов».
– Нет. Ты будешь где-то по миру шляться, языком трепать. Нет. Ежели что – мне тебя не достать будет.
Мда… «Принцип взаимного гарантированного уничтожения», на котором человечество просуществовало вторую половину 20 века и продолжает жить в 21 – надо выдерживать. Без попыток обмана. Хитрить тут… себе дороже. Единственное, что сдерживает нас от «а пошли вы все» – намечающееся взаимное… ну, если не доверие, то… замечание. Он меня пока замечает.
– Тогда… О! Меняем одну исключительную меру наказания на две высших! Смертную казнь на высылку со ссылкой! Пожизненно!
Старые шутки типа: «Меняю одну жену 40 лет на 2 по 20 в разных районах» – применять нужно правильно.
Я уже говорил, что Андрей Боголюбский от меня дуреет? И чем дальше – тем больше. Усталость накапливается, и он всё больше отстаёт от меня. Не догоняет.
Он несколько тупо рассматривал меня, поглаживал меч, порезался. Пососал палец, негромко выругался. Достал ножны и убрал в них железку. Подумал, но ножны с мечом оставил на коленях. Поднял на меня глаза. Спросил уже по-простому, без вывертов и вятшести:
– Это как?
– Это – по закону. Высылка: запрещается Ивану Рябине являться на Святую Русь. Ссылка: дозволяется Ивану Рябине жить только в указанном месте. Указать место Иване Рябине: э-э… Дятловы Горы на Окской Стрелке.
Андрей автоматически кивал на каждую фразу. Но на последней, кивнув, вздёрнулся.
– Так это что?! Я тебе за убийство князя Володши – город отдать должен?! Бряхимов – во владение?!
– Бряхимов? Какой Бряхимов? Бряхимов сожжён дочиста! Ты мне ничего не даёшь! Ты мне место указываешь – где быть. Чтоб я никуда не бегал. Я себе другое селище поставлю. Жить-то где-то надо. А назову его… Назову Всеволожск.
– Чего?! Это по какому такому Всеволоду?!
– Тю! На что мне хоть какой «всеволод»? По реке. По Волге. Типа: городок на всю Волгу славен будет. И буду я там как… как пёс цепной у порога Руси – всяких находников отгонять да рвать.
– Ишь ты… сам-один собрался… ну, брехать-гавкать?
– А ты, государь мой Андрейша, повелишь мне принимать вольно людей всякого рода-племени.
– Размечтался! Чтобы в моей земле такое воровское кубло выросло?!
– А оно – не твоё! Ты ж меня со «Святой Руси» выгнал! Ты мне – не господин. Стрелка – не Русь. И ни одна гнида рязанская… или ещё какая, не скажет, что князь Андрей из добычи себе лишний кусок урвал. Вы ж земли не берёте, промеж себя не делите? И ты себе – ничего. И не одному русскому князю. Потому как: Стрелка – не Русь, ни к чьему уделу – не довесок.
– По Закону Русскому…
– Да плевать! Андрей, да перестань ты как мерин старый в шорах тесных… Посмотри не по-прежнему! Стрелка – не Русь, я тебе не слуга. Что я беречь буду границы русские – так и чёрные клобуки на Роси Русь берегут. Иначе им всем – белые клобуки головы поотрезают. «Русской Правды» на Стрелке нет. Князей-бояр – нет. Вольный город. А уж как оно пойдёт, брат… уж постараюсь, чтобы тебе не во вред. А – в пользу.
– Как ты, однако…
Андрей, ошарашенный моим напором, моим планом, новизнами, разнообразными последствиями, всевозможными предположениями…
– А заселять кем будешь? Шишами да ворами да разбойниками?
– Как сказано: вольно пришедшими любого рода племени. А они придут. Всегда есть люди, кто лучшей доли ищет. Баловников я… утишу. Чувствуешь? Со всей Руси всякий сброд, всякая грязь да мразь ко мне побежит! Всеволжск как подорожник на ране – весь гной в себя вытянет. А в остальных-то землях тише станет, покойнее. Залесью твоему – прямая выгода. Выдачи с Всеволжска нет, они и осядут, мирными горожанами станут, землю пахать будут. Язычников просвещать примутся. Или ты не хочешь, чтобы крест святой и над той землёй воссиял?
– Ага. Много шиши беглые христово слово напроповедают…
– Не боись. Укорот дам.
– Да с чего?! Кем?! Людей-то добрых откуда взять?!
Красота! Андрей уже открылся, взволновался. Уже принял мою сумасбродную идею в оборот, в размышление. Уже прикидывает не как бы мне голову срубить, а как городок поставить, как бы меня в работу впрячь, как бы каких камушков с дороги убрать… Он – в деле. В моём деле!
– Так. Перво-наперво – кликну клич среди войска. Много ли, мало ли, а охотники сыщутся. Место люди видели, об чём речь – знают. Да и меня… не последняя в колесе спица. Во-вторых, пошлю весточку отчиму. Акиму в Рябиновку. Мы с ним… в друзьях. Ты уж прости, брат, но… мы с Акимом вместе. А ему нынче плохо, ему дела мои… да и его старые… Короче: уйти из-под Ромочки Благочестника – ему в радость. А в вотчине три сотни дворов. Вот он всю вотчину сюда и перетащит. Не в раз, года за два-три. Ты понял?
Андрей сразу напрягся: пускать на Стрелку смоленского боярина… да ещё с таким боевым послужным списком… Но Аким – в опале у смоленских. Тогда… это даже здорово! Сманить известного человека, из старой дружины Ростика… А там, может, и другие в Залесье переберутся. Да не во Владимир-Суздаль, где земель мало и могут быть… негоразды, а в дикие места, на окраину, в порубежье. Осадить смоленских опальных стрелков на Стрелке, как берендеев на Роси осадили…
При Долгоруком процесс сманивания вятших из других земель шёл активно. Князь давал переселенцам земли и ссуды на льготных условиях.
Опять же, целая вотчина из-под Смоленска уйдёт. За такие дела – войны бывают!
И ещё: обычный размер здешних русских городков 120–150 дворов. А здесь Ванька толкует о трёх сотнях хозяйств. Врёт, понятно. Но если хоть половина… Это – целый русский городок. Целый… Сразу… Русский…. На Стрелке…
Он задумчиво смотрел на меня. А я – аж трепетал в ожидании его решения. Ну что ты молчишь, остолоп боголюблюйский! Давай, решайся!
Мой взгляд зацепился за икону. А, кстати…
– И вот ещё что, княже. Прошу повелеть: брать мне во Всеволжск, давая корм, и кров, и одежду, и занятие посильное, и уход добрый, вдов, и сирот, и калечных, и убогих, и юродивых, и нищих, и меж дворов без дела шатающихся, и иных, кто сам себя прокормить не может, со всей Руси.
Андрей аж вскинулся, все свои планы-расчёты бросил. Уставился на меня в изумлении. Потом проследил мой взгляд. Сам посмотрел на Богородицу. Потом на меня. Потом снова на неё.
– Это что, она… надоумила?
Я кивнул, не отрываясь от разглядывания иконы. С умильной улыбкой радостного идиота.
– Нет. Надорвёшься, не вытянешь. Всё горе со всей Святой Руси в одно место собрать… прокормить-обиходить…
– Не вытяну? С её-то помощью?! Андрей, брат, ты в бога-то веруешь?! А что ж… ахинею несёшь? Ты лучше подумай – чем в таком богоугодном деле помочь можешь? Особенно – по-первости. Топоры нужны. Лопаты. Одежда тёплая: овчины, шапки, рукавицы. Хлебцем бы разжиться где… Но самое первое – вели писцу указ составить. Об основании города Всеволжска.
Андрей снова одурел. От моего напора, от готовности перейти к конкретным вопросам, от… от полной перемены темы и обстановки. Он хмыкнул, заглянул в свой пустой кубок. Подкинул его на руке, явно вспоминая сегодняшнюю дискуссию о пророках применительно к падающим стаканам.
Подёргал, то извлекая чуть, то снова убирая в ножны, меч святого Бориса, так и лежащий у него на коленях. Поглядел на Богородицу, будто советуясь, будто спрашивая: а видела ли Пресвятая Дева весь сегодняшний ночной цирк? И что она по этому поводу скажет? Рявкнул в пространство над моей головой:
– Маноха! Писца!
И, несколько озадачено – самому себе, всему произошедшему этой ночью, несколько смущенный от неожиданности собственного решения, негромко, чуть даже завистливо, произнёс:
– Ну ты… ух и ловок. Брат.
Для меня, в моей судьбе этот разговор с Андреем… Это как долго барахтаться, задыхаясь, путаясь в водорослях в какой-то тёмной воде и вдруг выскочить на поверхность. К воздуху, к солнцу, к жизни.
Я не смог изнутри пробить «асфальт на темечке» – я из-под него выскочил. Стрелка, Всеволжск стали для меня… домом. Который я строил и перестраивал. Там меня всегда ждали, там была моя опора. Моё место.
Название «Всеволжск» – от Волги. Однако, чем более возрастала слава моего города, чем шире распространялась власть моя, тем чаще называли его Всеволожск – от власти, от «володеть». Впрочем, в русском языке частенько полно– и неполно-гласные формы меняют друг друга.
Надо ли объяснять, что мой непонятный народу «выпрыг из-под топора», да ещё с прибылью, с уважением и вниманием Боголюбского, хоть бы по временам и враждебным, вызвал в войске массу толков и пересудов? Ну не убивают на Святой Руси князей запросто так! И меня тут же наградили новым прозванием: «Княжья смерть».
Э-эх, знали бы они… сколь мне придётся подтверждать справедливость прозвища.
Мы довольно долго и нудно обсасывали каждую формулу «Указа об основании…». Бить писца не пришлось, а вот наезжать… Андрей довольно быстро ушёл спать – хоть он и крепок, а надо отдохнуть. Маноха молчал, будто воды в рот набрал. Только вздыхал тяжело. А мы с писцом шепотом ругались. Я не знал стандартных формул княжеских указов, пытался каждое слово, каждую запятую проверить «на зуб», на всевозможные ситуации. Некоторые вещи, которые мы не проговаривали с Андреем, пришлось додумывать самому.
Итак:
1. Высылка.
Но не «вечная», а до особого распоряжения. А то – как же я буду в делах Софьи Кучковны разбираться? А разбираться – мне. Иначе, если сыск возложат, к примеру, на Маноху, то ему и голову срубят. По завершению процесса сбора доказательств и установления обстоятельств. Мне… тоже. Наверное. Но у меня есть «парашюты». И ещё будут.
2. Ссылка.
Но не на Дятловы горы, а «во Стрелку с волостью». Понятно же, чтобы город поднять – ограничивать моё перемещение 10 верстами береговой линии – неразумно.
3. Волость.
Какая-то территория должна кормить и управляться новым городком. Какая?
Базовый принцип демократии: «моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека». Замените «человека» на «феод» – получите феодальное владение. Например – волость. В пограничье, где с одной стороны – русские князья, а с другой – разноплемённые соседи… тот же фундаментальный демократический принцип: всё – моё, пока в морду не дали. Как пескари в реке границы своих владений устанавливают – я уже… У демократов и феодалов – очень похоже.
Тут я нагло вбил очень… расплывчатую формулировку: «От граней русских селений православных».
Как Папа Римский мир делил? Между Португалией и Испанией. Как яблоко – разрезал пополам. «Тебе – половина, ему – половина». Не только про каких-нибудь там… аборигенов – даже про других католических монархов не вспомнили.
Здесь… Вам всё понятно? Деревни муромы, к примеру – не русские, поселения мокши – и не православные. А что они кому-то из русских князей дань платят… А кому конкретно? Боголюбскому или Муромскому Живчику? С ними я договорюсь. А владетелей, которые «на земле», придавлю по закону. Точнее – по «Указу». И тут есть интересное развитие. Ладно-то по Оке или Волге. Но есть ещё Вятка и Двинская земля. Которая считается Новгородской. А там… Посмотрим.
4. Не-Русь.
Тут не только отказ от уплаты дани какому-нибудь русскому князю. Поползновения-то начнутся сразу – уж больно лакомый кусок. Тут тотально… «ушёл в отказ». От обязанности выставлять войска, подчиняться митрополиту, следовать «Русской Правде», «Уставу церковному»… И вообще – «Святая Русь» – там. В сотне вёрст выше по Оке, в полусотне – по Волге. Не тут. Тут… придётся сочинять «Всеволжскую Правду».
5. Воля.
Всякий человек, пришедший во Всеволжск вольно – волен. Всяк человек, приведённый сюда неволей – волен тоже. Холопов и закупов во Всеволжске нет.
По сути – «Правь, Британия, волнами»:
А чем мы хуже? Конечно, без волн, Британии и этого shall. Который «обещания, предупреждения или угрозы» будущего времени. Нет уж – прямо сразу, «здесь и сейчас».
«Мы – не рабы. Рабы – не мы».
Там дальше, как помнится: «Мама – мыла раму». Будут приличные «рамы» – и «мамочки для мытья» набегут. Было бы что «мыть», а желающие найдутся.
Выдачи – нет. Сыска по прежним делам – нет.
Понятно, что должно быть наказание за преступления, совершённые во Всеволжске или на землях соседей, уже после прихода человека ко мне. Разбойное кубло, воровская малина – мне не надо. Но все вины, что были до первого шага по Всеволжской земле – списываются. Это не европейское: «год и день, проведённые в городе, делают человека свободным». Сразу.
Чуть позже, я начал расширять… правоприменительную практику. Препятствовать исходу людей во Всеволожск – преступление, воровство против князя Суздальского. Хватать людей в княжеских землях, хоть бы и виноватых по старым делам, но уже перебравшимся и осевших во Всеволожске – нельзя. А уж как взыскать…
6. Вдовы и сироты.
Как ни тяжко поднимать новое селение, как бы не было голодно и холодно первое время, но я изначально, по опыту Рябиновской вотчины, знал, что две эти группы населения мне крайне нужны.
Без достаточного количества женщин я просто не удержу волжскую вольницу, не смогу осадить на землю беглых холопов, бродяг, шишей и бурлаков. Без сирот – я на десятилетие буду отставать от возможного в части воспитания мастеров, чиновников, помощников себе. В обучении народа и преобразовании его жизни. Пока жители новых нарожают да вырастят… А дети мне нужны во множестве. Просто потому, что учатся они лучше и быстрее.
Обе эти группы населения – малоподвижны. Бросить дырявую, нищую избёнку, пуститься в далёкое самостоятельное путешествие – они не могут. Да и не дойдут. Кого похолопят дорогой, кто сам помрёт по слабости. Этим переселенцам нужна помощь. Что и вбито в «Указ» формулой:
«А начальным людям в той местности, где таковые обретаются, давать помоч и с имением их».
Первоначально смысл был очевиден: помочь вдовам и сиротам, которые захотят перебраться во Всеволжск. Дать прокорм, защиту, транспорт. Для них и их личных вещей.
Первой отпала идея добровольности. Сегодня вдовица криком кричит:
– Вези меня к «Зверю Лютому»!
Назавтра отнекивается:
– Господь милостив. И здеся проживу.
А местный тиун уже возчиков подрядил, сторожей собрал… Пошла обязаловка:
– Вдова?! На Стрелку!
Второе следовало из первого. Изначально речь шла о бедных людях, типаж: «убогая вдовица». Но коли гребут всех, то и богатеньких – тоже. Тогда встал вопрос об имуществе. Сначала всё имущество уходящих во Всеволжск, кроме унесённого в руках, забирали себе власти, родня, церковники. Потом мы это поменяли.
Но принцип остался: не хочешь к «Зверю Лютому» – выходи замуж. Что, в целом для Руси – полезно.
7. Нищие и убогие.
Формулировка сделана максимально расплывчатой: «… и кто себя прокормить не может», что позволило мне позже сурово, по закону, «нагибать» самые разные персонажи.
Но в массе своей работали очень простые идеи:
– часть нищенствующих – тати, воришки, обманщики, мошенники. Если дать им работу, жильё, пропитание и присмотреть, то они будут работать. Потому что так лучше, чем «на стрёме» мёрзнуть. Остальные – сдохнут. Отчего на Руси – чище и сытнее станет.
– часть нищих – работоспособны частично. Я это проходил в Рябиновке. Сами по себе они прокормиться не могут, к крестьянскому труду не пригодны. Но, при наличии специализации производства, при достаточных оборотах и оплате, такой человек может вполне процветать. Вам важно, чтобы у бухгалтера были две ноги? Но одноногого кто-то должен научить бухгалтерии и дать заработок.
– большая часть болезней убогих – лечатся. Куча всяких изъязвленных – просто чистота и антибиотики. Нищие на папертях часто специально раздирают свои язвы и струпья. Потому что от этого зависит их доход. Лишите их этого дохода, дайте другой, дайте необходимую медицину, часто – просто регулярную баню и чистую одежду – здоровый человек, работник.
Отдельно о медицине. «Врачи учатся на трупах». Мысль циничная, но… Чем больше трупов пройдёт через руки думающего врача, тем лучше он понимает в лечении пока живущих.
Марана… баба думающая. И помощниц своих этому учит. Моё дело – обеспечить им неиссякающий поток трупов и полутрупов. Может, пару-тройку идеек подкинуть. Остальное – они и сами.
На «Святой Руси» попрошайничеством, нищенством, поддерживаемым церковью и властями, живут тысячи человек. Это не внутри-общинная бедность, «дайте в долг – отработаю». Это – видимое, дорожное, городское, прицерковное нищенство. Все эти люди едят, пьют, что-то одевают, где-то проживают. У части из них – собственные дома, хозяйство. Это не крестьяне-кусочники, это профессиональные попрошайки. Если им не подавать – освободиться достаточно ресурсов, чтобы прокормить, одеть, содержать… тысячи сирот.
Не подать – нельзя. «Гнев господень». Осуждение местного попа и возмущение всей церковной общины. «Убогие – у бога. Они за нас молятся». Я ж не возражаю! Пусть молятся. На лесоповале в мордовских лесах. Господь – он же везде!
Если «получателей» подаяния – с Руси убрать, то «даватели» – смогут лучше жить. Лучше кормить своих детей, накапливать ресурсы для развития собственных хозяйств. «Подниматься». И собою – Русь поднимать.
Снова: изначально речь шла о добровольности, о поиске «лучшей доли». Но очень скоро перешло в обязаловку:
– Попрошайничаешь? – К «Зверю»! У него-то для таких завсегда – и хлеба кусок, и дубины чуток.
Одно удаление из Руси множество этих «ноющих трутней» – дало мощный положительный эффект. Естественно, русский народ, в наиболее крикливой своей массе – был против. И церковники, конечно, тоже. Но… оказалось – решаемо. Когда знаешь как «правильно»… сделается.
Да, и ещё, чуть не забыл.
8. Воевода Всеволжский.
Городок – Не-Русь. В систему княжеских уделов – не входит. Князя – нет. Наместника – нет. Потому что нет князя, который бы его поставил. Посадника – нет. Опять же – нет князя-поставителя. И нет веча народного, которое бы избрало. Потому как – и самого народа нету ещё. Бояр – нет. Потому что в бояре ставит князь. Я – не боярин. Даже до шапки боярской не дослужился.
Получилось, что единственная форма наименования меня и моей должности – воевода. Никакие другие титулы – не подходят. «На безрыбье – сам раком станешь» – русская народная мудрость. Я стал – Воеводой Всеволжским.
