Текст книги "Зверь лютый. Книга 15. Стрелка"
Автор книги: В Бирюк
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
А по потоку обесценной лексики идентифицировал этническую принадлежность. Не-мордва. В части самцовой компоненты процесса – соотечественники. Гипотеза незамедлительно подтвердилась открывшимся мне пейзажом.
Пейзаж... – обычный послевоенный. Полянка, с одной стороны два русоволосых мужичка насилуют... фиг разглядишь... маленькую женщину с длинными чёрными косами.
Виноват: насилует один. Второй – "обувщик-мародёр" – занимается обувью: стаскивает с неё туфли. Хорошие вышитые туфли с загнутыми носам.
Ближе ко мне третий откинул в сторону обширный халат весёленькой желтенькой расцветки, и вытряхивает из залитой кровью рубахи обезглавленный женский труп. Почему женский? – А вы что, женщин только по головам отличаете?
Вытряхивает так долго и упорно потому, что у покойницы был при жизни большой избыток живого веса.
Парадокс: и жизнь – кончилась, и вес – уже не живой, а избыток остался.
Мда... к смерти надо будет похудеть. А то родным и близким все эти лишние пуды и килограммы кантовать...
– Бог в помощь, православные.
Мужики подскочили, схватили оружие.
– Эй, ушкуйники! Чего, не признали? Это ж я, Иван. Мы ж прям впереди вас в караване шли. Пока вы ту девку, Новожею – не прибрали. А я её у вашего старшего откупил.
Моя бандана ускорила опознание. Приметный, ещё по истории с Новожеей, "весельчак-вегетарианец" заулыбался:
– А, мать, тверяк смолненский, итить тебя. Аж перепугал. Показалось – опять поганые лезут. Да, лихо ты нас тогда с бабой кинул. Ни чё. Во, новая сыскалась. Из-под самого эмира. Тощая, бл... Да нам без разницы – лишь бы селёдку ела. Гы-гы-гы...
Построение гипотезы об особенностях сексуального поведения Анки из анекдотов о Васильваныче на основании логического вывода из факта употребления в пищу данным персонажем селёдки – широко известно. Как и то, что подавляющее большинство анекдотов ещё питекантропы рассказывали синантропам. Перед взаимным употреблением.
– Не, ну ты, бл..., глянь! Какую не возьми – всякая в штанах. Экое бесстыдство! Одно слово – басурманы. Помоги-ка перевернуть.
Мой собеседник удручённо разглядывал холщовые штаны, остававшиеся на ногах обезглавленной, колышащейся от каждого пинка, липкой от крови, туши женщины с избыточным весом и обширными вторичными половыми признаками.
Тем временем солирующий исполнитель акта совокупления забился на втором теле. Завершение произошло успешно – он удовлетворённо отвалился в сторону на травку, проветривая своё перегревшееся, от энергичного трения, хозяйство. На его место, повизгивая от нетерпения, кинулся "обувщик", справившейся, наконец, со второй туфлей.
С некоторым удивлением я узнал в нём того малька, который стукал по лодыжкам Новожеи. В процессе "вбивания в девку ума-разума деревами". Как стремительно взрослеют дети в ходе освободительного похода под благословением Богородицы... И в сексуальном смысле – тоже.
Мы оба смотрели на "замену игроков на поле", когда я боковым зрением поймал странное движение моего визави-вегетарианца. Он сдвинул саблю на поясе и взялся за её рукоять.
– Получай, гадёныш плешивый!
Он рывком выхватил клинок из ножен, разворачиваясь ко мне и вздымая саблю. А я...
На голове – косынка, на поясе – завязанная рукавами рубаха, в руках – узел со шмотками. Ни доспеха, ни шелома, ни меча булатного. Как Добрыня Никитич перед Змеем Горынычем в ходе того достопамятного речного купания.
Но есть разница. Две. Но маленьких. Из шмотья выглядывают.
У меня – не мечи полуторные, не сабли харалужные в метр двадцать ростом. У меня – "огрызки", которые посторонним не видны. Ибо засунуты вместе с портупеей в общий узел. А вот рога-то их... никуда не сунешь – торчат снаружи.
Я швырнул узел в лицо противнику, одновременно выдёргивая другой рукой зажатые между пальцами оголовья своих "огрызков". Тот лихо отмахнулся, отбивая узел в сторону, инстинктивно отступил, наступил на объёмную, хорошо тронутую целлюлитом нижнюю конечность обезглавленного тела и завалился.
Я всегда говорил, что женские ноги – страшное оружие. Вот пример: ещё – ничего, а уже – лежит. Два шага, укол... Всё, уже и не встанет.
Отдыхавший после получения удовольствия чудак со спущенными штанами, был слишком увлечён успехами своего юного "сменщика на посту". Попытка скрыться от меня на четвереньках...
Как известно от "Армянского радио": изнасиловать женщину на бегу – невозможно. Ибо мужчина со спущенными штанами бегает медленнее, чем женщина с задранной юбкой. А уж убежать со спущенными штанами от мужчины в юбке из рубахи...
Я достиг финиша первым. Его финиша. Одним уколом под левую лопатку. Даже без укола в уносящуюся задницу, как было сегодня утром с мордвой. Вот что значит опыт!
Малёк, бившийся в пароксизме предвкушения экстаза на даме – там и остался.
Как барана. Шею перерезал. Глядя в широко распахнутые голубые детские глаза. Разрывающиеся между собственными ощущениями. Ощущениями своей головы, подпёртой моим "огрызком" и собственной головки, впёртой... мда...
Ши-и-ирк. Но – не полностью. Что в резники меня с этими железками... я уже грустил.
У меня ощущение, что я эффективнее режу своих, чем чужих.
Интересно, а новгородские ушкуйники для смоленского боярича, идущего в тверской хоругви с войском суздальского князя... свои?
Сукин сын с саблей! Развалил мне поддёвку под кафтан. Теперь зашивать придётся. И сам кафтан попортил...
Тут баба застонала.
"О поле, поле! Кто ж тебя усеял? Мёртвыми костями...". Плохо провели посевную – некачественно. Некоторые кости ещё не мёртвые.
Пинком отбросил мирно поливающего своей кровью ещё, кажется, шевелящегося юного героя Господина Великого Новгорода и окрестностей и пригляделся к... к "посевному материалу".
Баба была не бабой.
Ой, это не то, что вы подумали! Просто она не тянула на настоящую бабу! Так... максимум – девка. Лет 12-13. Но уже... при всём. Но только-только. Черноволосая, черноглазая, довольно смуглая, с тощими ручками и ножками, но с вполне наблюдаемой грудью, талией и... и всеми остальными признаками. "Всеми" в смысле – голая.
« – Мужчины такие странные! Для них все платья – одинаковые, а отвёртки – все разные!».
Вот не поверите, но я чуток в женской одежде понимаю! Могу отличить рубаху от шаровар. Даже женские! Даже когда оно всё – разодрано вдрызг. Просто клочками.
Кроме клочков одежды, кое-где к её телу прилипли песчинки. В других местах – травинки. То ли – её таскали по пляжу и полянке, то ли – сама каталась. В непросохшем состоянии.
Всё это сверху было обильно полито кровью последнего посетителя.
Вы думаете – первое, что пришло мне в голову, была эрекция? Увы, должен разочаровать. Это было только второе. Первой же была постоянно актуальная в жизни мужчины простая мысль: "как заставить молчать эту дуру?".
Вот! Вот до чего довела меня "Святая Русь"! До полного извращения и подавления естественнейших желаний и устремлений! Как я изменился! Как я поплохел и похудел! А всё – предки! Со своими всякими... "Русскими Правдами"!
Однако воинское преступление я совершил: убил трёх боевых соратников. Что они – гады, и сами на меня напали... Свидетелей нет, подтвердить некому. Девка эта... она ничего не видела. А если начнёт рассказывать... лучше не надо.
– Ты кто?
Она так и не смогла нормально разлепить слипшиеся ресницы, залитые кровью новгородского мальчишки, и просто негромко заныла. Подрагивая торчащими кверху сосками небольших круглых грудей, трясясь нежной кожей юного животика, в пупочке которого плескалось небольшое озерцо ещё не успевшей свернуться подростковой крови, неуверенно елозила пятками, пытаясь сдвинуть, наконец, широко раздвинутые ляжки.
Зрелище... Тут самый первый чудак резко захрипел, стал выгибаться, поёрзал по травке и... и успокоился.
Ты ж уже зарезанный! Чего суетишься?
Дошло. Хоть и с задержкой.
Заново осмотрев доставшийся мне... трофей, я понял – или дорезать, или отмывать. Уж больно она грязная. Отчего скинул с чресел своих завязанную рубаху.
Девка всё сразу поняла. Ещё бы не понять! И заново раскинула коленки. То есть – поняла, но по-своему.
В своей неправильности понимания она пребывала и дальше: пока я переворачивал её на живот и вздёргивал, за связанные локти, на ноги. Только когда потащил вниз по овражку к реке, она удивилась. Но в таком виде... Факеншит! Совершенно непригодна к употреблению! Она же вся грязная и липкая!
Узкую полосу пляжа проскочили бегом. И присели в воде.
По Волге ещё происходило интенсивное движение. Хотя пробок, как пару часов назад, уже не было. Несколько лодочек старательно угрёбывали вниз, определить их воинскую принадлежность я затруднился.
Слева за мысом что-то дымило. От мыса по пляжу валялось барахло и несколько человеческих фигур. Неподвижных. Штатско-мусульманского вида – в неподпоясанных халатах.
Я выдернул из воды за косы бьющуюся у меня в руке, захлебнувшуюся от полоскания, девкину голову, набрал с мелководья песок и начал оттирать измазюканную мордашку, поглядывая на поднимающийся из-за мыса дымок.
Похоже, ушкуи догнали какую-то лоханку эмира. Прижали к берегу и запалили. Пассажиры попрыгали в воду и побежали по бережку. Ушкуйники дорезали экипаж и, частью – занялись грабежом багажа, частью – отправились ловить живой груз. Для превращения в товар типа "полон".
На "Святой Руси" человека ценят: его можно продать.
Эта троица покойников – увлеклась и далеко отошла. Но искать их будут. Надо сваливать.
Я нервно размышлял о путях уклонения от наказания за совершённое мною тройное убийство. Механически вращая и поворачивая эту сопливку, отдраивая и начищая её речным песочком. Школа оружейной смоленского князя никуда не делась: как только мозги заняты – сразу руки сами тянутся чего-нибудь надраить до блеска.
Как вдруг поток повизгиваний – всё-таки, синяков и ссадин у неё немало – сменилось более глубоким дыханием.
Пока я полировал ей спинку с песочком, она начала характерно прогибаться и прижиматься ягодицами к... к моему "очень хор-р-рошему приятелю"!
Однако...! Ну, живуча! Её чуть не утопили, спутницу – убили, саму – избили, изнасиловали, а она... ещё напрашивается!
Хотя тут чисто инстинкт собственного выживания. "Мужчина платит браком за секс, а женщина – сексом за брак". Здесь: за надежду дышать ещё и завтра.
Холодная вода прекрасно остужает не только горячие головы, но и головки. "Приходи – третьим будешь" – меня не очень... Да и вообще – дура. Открытое место, зона боевых действий, явится вдруг какой-нибудь... Вот ежели в каком укрытии...
Выволок из воды, перебежками по открытому, снова полянка в овражке. Из её прежней одежды – одни ошмётки. А ткань-то тонкая, недешёвая. Девка из непростых. Стоит, дрожит. Тряпьём вытер, туфли ей надел – всё равно трусится. Халат покойной толстухи сверху – как мешок. С головой, в три оборота.
Какой-то поясок... шёлковый? Поводком на шею. Бегом в гору – здесь оставаться нельзя.
Мы отскочили с полверсты от берега в гору, когда она захрипела и упала. Всё – выдохлась. Дышит с всхрипом, взахлёб. Аж корёжит бедняжку. Я сдёрнул с неё халат, чтобы чуть остыла, но она никак не могла продышаться.
Только когда взял за горло – вздохнула глубоко, глаза закрыла и затихла. Под моими руками. По всему телу. Дрожащему от едва сдерживаемого желания дышать. И – страха. Страха дышать без разрешения. Ожидая в тревоге. Моих действий и своей боли. Моей воли. На себе. Горяченькой. Пропотевшей. Влажной. Спереди и сзади. Снаружи и изнутри. Готовой ко всему. Согласной со всем. Везде. Лишь бы не били. Или – били, но – не сильно. Или – сильно, но – не насмерть. Молчит. Подставляется. Предлагается. Чувствует. Как я её...
Вот это ей понятно: самец, хозяин осматривает новую игрушку. Несколько жестковато. Но это – неважно! Важно – понравиться!
Понравится игрушка владельцу – будет игрушка жить. Может, и проявить себя позволят. Угодишь – может быть, как-нибудь потом... чего-нибудь сладкого-вкусного, дорогого-красивого... Но сначала – просто попасть. К хозяину. Который предыдущих хозяев убил. Который может защитить. Приглянуться, подольститься, отдаться, зацепиться, стать принадлежностью, массажным ковриком, постельной грелкой, частью обихода, тапочки приносить... Тогда игрушку не сломают, не выкинут на помойку.
Я чуть дёрнул её на себя, она умело упала передо мной на колени.
"Умело"... В меня это Саввушка в Киеве вбивал, могу оценить профессиональный уровень проявления этого навыка.
Качающаяся перед её лицом "кобра"... "кобёр"...
Зрелище... не вгоняет её в ступор – визуально знакома...
Ещё не веря себе, боясь ошибиться в понимании моих намерений и быть наказанной за ошибку, потянулась, готовая в любую секунду отшатнуться, отодвинуться... или быть обруганной, отшвырнутой ударом, пинком... дрожа нервно облизываемыми губами, прикоснулась, чуть обхватила... дёргая лицом, уголками рта, подышала, согревая неровным, жарким, влажным дыханием... своим выдохом, собственным духом... уже внутри себя... коротко, будто случайно, будто невзначай прижалась языком... провела, будто ощупывая, будто удивляясь диковинке...
Пришлось надавить на затылок. Давай-ка, детка, по-простому, без игр и прелюдий, по-настоящему, на всю глубину. С захлёбом и проглотом. У меня, конечно, не пчёлкин хоботок с 7.2 мм в самом длинном кавказском варианте, ну так и здесь – не тычинки.
Она не пыталась сопротивляться, иметь собственное мнение, рассуждать о предпочтениях и пожеланиях. Старалась, всей своей трепещущей душой, уловить и предвосхитить все мои намерения. И немедленно исполнить, угодить.
Похоже, что для неё такая, несколько резковатая техника, была новой, но какой-то бэкграунд имелся.
Главное – у неё было желание. Острое желание доказать свою ценность.
Если у "орудия говорящего" есть потребительская ценность, то... "орудие" имеет шанс остаться целой. А уж в чужом краю... эти страшные гяуры.... эти дикие русские...
Проще: жить – хочется. "Хочешь жить – умей вертеться". Хочешь хорошо жить – умей "вертеться"... изощрённо.
А уж навык подстраиваться под желания господина... угадывать его поползновения... "Это ж не трудно! Мужчины – такие примитивные и однообразные!"... видимо, воспитывали с детства. Как неотъемлемый элемент психики "правильной" женщины.
В какой-то момент она закашлялась, захлебнулась. Пришлось дать отдышаться, милостиво простить неловкость и неумелость и, не давая ей затягивать испуганно-виноватую улыбку – "продолжить с той же цифры" – с корня языка, гланд и далее.
Я-то думал, что после сегодняшней суеты и нервотрёпки, после первого в моей жизни настоящего воинского боя... Но девка хорошо попадала. "В такт, в тон и в размер". И получилось очень даже... вполне.
Она пыталась отдышаться, а я присел рядом и, наконец, поинтересовался:
– Аденуз недир? (Как твоё имя?)
– Ой. Сахиби келиме степ союгунцилари билир?! (Хозяин знает слова степных разбойников?!)
"Степные разбойники"... мда... какой именно народ имеется ввиду: кыпчаки, печенеги, торки? По моему корявому произношению определить конкретное наречие...
Интересно: она понимает тюркские диалекты, но, явно, для неё – не родной.
– Измим Ану. Бен буюук бе санли Эмир Беюаз Булгаристан фавори цариюеси вар. (Моё имя – Ану. Я любимая наложница Великого и блистательного эмира Белой Булгарии)
Врёт. Цену себе набивает. А может и нет. В смысле – не врёт.
– Была. Была наложницей эмира. Э... Олду. Цариюе олду.
– Бен генсим. Бен гузел бир юуз бе вуцут вар. Бен динленмек – Егер алтин бир суру ичин бени сатабилирсиниз. (Я молода. У меня красивое лицо и тело. Если я отдохну – ты сможешь продать меня за много золота).
Цинично, прагматично, реалистично. Красивое молодое мясо можно выгодно продать. Выгодно – себе, выгодно – ей.
Заплатить "много золота" может только богатый человек. С богатым и хорошим домом. Где "игрушке" будет сытнее и теплее.
Она аккуратно вытерла пальчиком уголки губ, искоса разглядывая меня. Прямой взгляд на господина недопустим. Но... про периферийное зрение у женщин я уже...
Несколько раз недоуменно переводила взгляд с крестика на моей груди на моего опавшего "приятеля" и обратно.
– И – ит вар! Сен – гизли муслуман! Сен суннет гизлемек зарунда! Бана юардим ет ве сана юардим едецегиз! Куртар бени! Эмир готур, ве о сизи одуллендиресектир! Сен зенгир бие еве, алтин бир суру, алтар ве цариуелек, цок олацак! (Я – поняла! Ты – тайный мусульманин! Тебе приходится скрывать обрезание! Помоги мне и я помогу тебе! Спаси меня! Отведи меня к эмиру и он наградит тебя! У тебя будет богатый дом, много золота, много коней и наложниц!)
Что за жизнь?! Едва разложишь женщину – она сразу разворачивает... блестящие перспективы. Прошлый раз это делала Рада в Твери. До того – княжна в Смоленске. Теперь эта... "жертва многопользовательского режима".
Стоит дотащить её до Великого Булгара, и я сразу стану богачом и вельможей. Меня признают единоверным, единокровным, благородным и особо близким. "Потерянный брат" из индийских фильмов. Может быть, эмир возвысит меня даже до... до главного евнуха. Просто потому, что кожа с меня слезала неравномерно.
Покажи дуре член, и она сразу признает в тебе брата. В смысле – по вере.
А как же любовь?! Типа: она так же старалась! Она же восторженно, всеми наблюдаемыми и озвучиваемыми телодвижениями выражала свою радость и искреннюю признательность от... от того, что мы с ней делали. Типа: "Ваня! Я ваша навеки!". И тут же хочет сменить меня на эмира, наверняка толстого и старого. У которого всех достоинств... с учетом особенностей моего кожного покрова – только одно: небольшой и уже битый эмират.
"Все бабы -...". Нет, не буду обобщать – разные бывают.
– Гитти (пошли)
Глава 331
Связал ей локти, замотал в этот, размеров на восемь и роста на четыре больший халат, накинул сверху поводок, и, прихватив свой узел, потопал в сторону "полчища". Надо найти своих, узнать что с Лазарем, а с этой... видно будет.
В благодарность эмира – я не верю. В благодарность правителей – вообще.
Воздаяние, добром или злом, нужно начальнику не "за прошлое", а "на будущее". Чтобы и впредь, чтобы и другие впоследствии... Что делали? Спасали брошенных им при его полном разгроме, изнасилованных гяурами-победителями, наложниц?!
Она глупа и не может ещё понять – назад дороги нет. Наложницы, гарем – это, в значительной мере – статусные вещи. А какой у неё теперь может быть статус?
Типа пафосной футболки. Была да вывалилась. Потом где-то валялась. Её кто-то носил, какие-то бомжи-алкаши-придурки, сопли ею вытирали... или ещё что... щели в окнах затыкали... или ещё где... валялись в ней... не пойми по чём. Потом приволокли с мусорки – "на, носи, твоё" и награды требует...
Она будет постоянным напоминанием эмиру о позоре поражения, о пережитом страхе. Занозой стыда. И кто такую "красоту" будет в доме держать? В лучшем случае – её бросят как милость какому-нибудь князьку в заштатном стойбище. А вернее – просто придушат. И меня – за компанию.
Девка занервничала от моего нежелания принять её столь блестящее предложение. Принялась хвастать – как много у неё влиятельных знакомых в окружении эмира. В смысле – их жёны. Какие они все богатые и приближённые. Как мне хорошо там будет...
Тюркские слова и имена заставляли напрягаться, царапали слух... Некоторые – застревали.
Мы топали через большую поляну, когда откуда-то сбоку выскочил отряд конных. Меня они испугали, но на открытом месте – от верховых не убежишь. На красной попоне у одного вышиты белые кресты. Мне белые кресты... но не немецкие же танки! Всадники подскакали и закружили вокруг нас:
– Эй ты. Кто таков? Почему голый? Что в мешке тянешь?
Молодые парни горячили лошадей вокруг, наезжали на нас, один с седла попытался сорвать халат с головы Ану – она завизжала. Несколько более матёрых всадников держались чуть поодаль.
– Здрав будь государь Андрей Юрьевич!
Княжеское корзно, высокомерно вздёрнутое широкое лицо, круглая короткая борода... Всадник повернулся на моё приветствие. Взглянул, явно не узнавая.
Я стукнул себя в грудь кулаком, коротко поклонился и, пока он не переключился снова на своих собеседников, понёс в голос:
– Желаю тебе здравствовать! Многие лета! Во славу господа нашего Иисуса Христа и Царицы Небесной! Во одержание побед славных над супостатами безбожными! Во всякое Святой Руси нашей богоспасаемой благоустроение и в вертоград превращение. В человецах повсеместное и разливанное благорастворение!
Он рассматривал меня, пытаясь вспомнить: кто я, видел ли он прежде такого наглеца, который безбожно смешивает и перевирает величальный чин. Да ещё стоя полуголым посреди поля.
– Княже! Аль не признал? Ясно дело – у тебя перед очами тысячи проходят. Два года назад был ты, проездом с караваном своим по пути в Киев, в вотчине моего батюшки, славного сотника смоленских стрелков Акима Яновича Рябины. Я ж сын его, Иван! Может помнишь – мы ж с тобой там беседовали, я ножички в стенку метал, ты меч свой чудесный, от святого князя Бориса доставшийся, обещался подержать дать.
Несколько мгновений он разглядывал меня, пытаясь вспомнить. На всякий случай сурово поинтересовался:
– Почему голый?
– Увлёкся преследованием противника. В составе сборной муромско-тверской группы пытался догнать и захватить лодию с достоянием эмира. В ходе лодейного боя... понесли потери. Дальше пришлось выгребать самому. Доспехи и оружие сохранил. Тут они. А вот тряпки... Виноват, одет не по уставу. По возвращению в лагерь – незамедлительно исправлю.
Как у них тут за непорядок в форме ношения обмундирования...? Автоматически попытался переключить внимание:
– В ходе преследования противника захвачен трофей.
Я сдёрнул поводок, размотал халат и вывернул девку на колени перед копытами коня Боголюбского.
Ану взвизгнула. Но от моей руки на её голове затихла.
Картинка – классика жанра: малолетняя, но уже оформившаяся девица, стоит, полная страха и любопытства, покорно склонив голову, голая, со связанными за спиной локотками, на коленях, перед конной толпой чужих, страшных, весёлых и суровых инородцев. Что-то похожее я видел в учебнике истории насчёт "Сбор русской дани ордынскими баскаками".
Хотя... там же – "для средней школы". В смысле – девка одетая.
Я потянул её за волосы вверх, заставил встать, ещё сильнее развернуть плечи, демонстрируя хоть и небольшой, но увлекательный бюстик. И нервно дрожащий животик.
– Говорит – любимая наложница эмира. Звать Ану.
Как говориться: "товар – лицом". Впрочем, лицо её особого внимания не привлекло, и я, чуть нагнув, развернул полонянку, позволяя славному святорусскому князю, будущему православному святому – полюбоваться её задком.
Князья – тоже люди! Пусть порадуется.
Всадники восторженно зашумели, а вот Андрей... Огладил бороду, прищурился, чуть ухмыльнулся.
– Хороша у тебя добыча, воин. Продай-ка мне.
Он разглядывал Ану, не обращая внимания на меня. А я судорожно соображал. Как бы не продешевить... сколько же запросить? А полученное – куда девать? А я, вроде, всегда считал, что людьми торговать – гадость и мерзость, что я сам – никогда... А тут сказать "нет" – без головы запросто...
Боголюбский уловил затянувшуюся паузу, повернулся в седле всем корпусом ко мне, презрительно хмыкнул:
– Ну. Чего – продешевить боишься и запросить трясёшься?
Презрение ко мне, к моей жадности и трусости, прямо лилось в каждом его слове. А я ж – я ж не такой! Я ж и сам – парнишечка с гонором! Ну и на:
– Я, государь, людьми не торгую. Ибо всяк человек – подобие божие. Посему прошу принять эту девку в... в подарок. В знак моего глубокого уважения и восхищения. По случаю одержания. В благодарность за великую победу во славу Богородицы и веры христианской.
Сказал и замер.
Наглость. Наглость несусветная. Рядовому делать подарки военачальнику...
"За успешно проведённую операцию правительство наградило маршала орденом, а ефрейтор – талончиком в бордель".
Боголюбский хмыкнул, мотнул головой, и они поскакали дальше. В полусотне шагов двое гридней развернули коней и направились к нам.
Вот это мне сейчас будет полный...
Отнюдь-с.
– Эй, ты. Иван, как там тебя. Князь велел девку забрать. Принял он твой подарок.
А вот это успех! Редкостная удача.
Я уже говорил о "подарочной" культуре на "Святой Руси". Ценность подарка зависит не от товарной стоимости, а от социальных позиций дарителя и получателя. От их личных репутаций. От их удачливости, успешности.
Как бы объяснить... Вот портянка из сапога Боголюбского, в которой он был в Бряхимовском бою. В неё – отсвет победы, удачи. Её можно одеть в сапог, завязать на руке или на шлеме. Что ты отдашь, собираясь в сечу, за победу, за возвращением живым и целым? Как Боголюбский.
Общее правило – отдариваться. Равные – равным. А вот неравные... Разброс – в два порядка в любую сторону. Ты ему – жеребца племенного, а он – от своего мерина грызло старое. А то – жизнями отдариваются. Часто – чужими.
Ану была испугана внезапной переменой в своей судьбе – новым хозяином. Да ещё таким старым и суровым...
Как мог успокаивал, заматывая в тряпки. Тихонько надавал советов:
– Конусмак юок. Юкаланди, кацис, гетирди. Дигер – дегирди. Бенимле – дегирди. Денеуин. О – пренс. (Не болтай. Убежала, поймал, привёл. Других – не было. Со мной – не было. Старайся. Он – князь).
Один из гридней подхватил замотанную с головой девушку в седло, и они весело поскакали в сторону, где скрылась в перелеске княжеская кавалькада. Ну, наверное, и мне туда.
Я не знаю, чем именно обратила на себя внимание Боголюбского эта девочка в реальной истории. Да и эта ли? Летописи не сохранили её имя. Известно только, что после возвращения из Бряхимовского похода князь Андрей повелел своей первой жене Улите (Софье) Степановне Кучковне постричься в инокини, и взял в жёны привезённую из похода полонянку. Родом не то из алан, не то из яссов («ясыня»). Через год она родила ему сына Юрия. Который, через десятилетия, оказался на Кавказе, в становище половцев. Там юношу и нашли сваты грузинской царицы Тамары.
Ану была из алан. Союз между половцами и аланами был утверждён ещё Шаруканом, бежавшим от Мономаха и его сыновей за Кавказ, при посредничестве грузинского царя Давида Строителя, и продержался до Калки. Первой акцией Субудея, после прорыва из Закавказья, стал обман половцев и алан, позволивший расколоть этот союз и уничтожить союзников поодиночке.
Здесь же мне доподлинно известно, что, когда после «пира победы» князь Андрей повелел позвать к себе на ложе юную полонянку «на пробу», и, ожидая её, заснул, то Ану, вспомнив об опыте общения со мной, решила, что у здешних неверных, такие обычаи повсеместны. Андрей был пьян и устал. Поэтому не успел испугаться, обругать, воспрепятствовать. А после.. ему было уже хорошо.
Ану сделала редкостную карьеру: «русский поцелуй» в исполнении юной аланки из булгарского гарема произвёл на православного князя потрясающее впечатление. Пятидесятитрёхлетний Андрей, весьма активный в этом «поле» по-молоду, вдруг столкнулся с прежде невиданным. Взволновался и «воспылал страстью» – занимался этим делом с Ану по три раза на день. Её постоянная готовность и относительная лёгкость получения удовольствия – восхитили его. Это было причиной, почему Ану, за которой не стояла богатая и могущественная родня, стала его женой. Её крестили под именем Анна. В положенное по истории время, когда Андрей стал Великим Князем, она стала Великой Княгиней. Первой государыней Святой Руси после переноса столицы из Киева во Владимир.
Карамзин, говоря о последнем десятилетии жизни Андрея Боголюбского, указывает на нарастающее высокомерие, жестокость, веру в собственную исключительность, богоизбранность. В какой мере это было следствием влияния Анны? «Ночная кукушка всех перекукует»...
Впоследствии я весьма сожалел, что не наложил на Ану «Заклятия Пригоды». Это позволило бы не допустить ряда совершённых ею глупостей. В реальной истории вторая жена Боголюбского была казнена его приемником, братом Михалко, за участие в заговоре Кучковичей против князя Андрея. Свойства же её характера имели проявления и прежде.
Но увы... Да и не получилось бы: акустическое внушение должно идти на родном, свободно используемом языке участников. А тюркский был для нас обоих... иностранным.
Боголюбский должен был «отдариться». Но сразу – не до того было. Потом – ценность моего подарка в его глазах возрастала еженощно. Он никак не мог подобрать достойного «ответа». А тут... Доказывая вскоре, что отрубить голову мне будет... «неправильно», я не говорил Андрею: «Должок за тобой, княже». Он и сам об этом помнил. Насколько это помогло мне не попасть на плаху... «Вятшие отдариваются жизнями. Часто – чужими». Например: моей собственной.
То, что в моей истории я оказался весьма вовлечён в дела этого семейства – стечение обстоятельств. Просто хотелось остаться в живых. А дальше «храповик» – одно за другое цеплялось.
Я много слышал рассказов о подготовке к бою, о ходе боя. «О подвигах, о доблести, о славе». И очень мало о – «после боя».
"В темноте как будто текла невидимая мрачная река, все в одном направлении, гудя шепотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из-за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же...
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него...
Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, и раненые и нераненые, – это они-то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтоб избавиться от них, он закрыл глаза".
Я не был ранен в руку, как Николай Ростов под Шенграбеном. Дырка от «мордовской бронебойной», хоть и горела и дёргала, но ходить, пока, не мешала. Солнце было ещё высоко. Главное: мы победили. Хотя особого восторга... как-то не было.
Забавно: войско на марше похоже на жидкость. Течёт, разливается, заполняет впадины и неровности. Как жидкое стекло. Потом, при построении на поле боя, пытается выглядеть твёрдым. Даже, местами, кристаллизуется. Как бывает со старыми стёклами. А после боя – становится газообразным: люди пытаются, подобно молекулам газа, заполнить всё пространство, не держатся рядом большой массой, но наоборот – отодвигаются, разделяются на малые группы, распыляются.
"...эти солдаты... – это они-то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы...".
