Текст книги "Зверь лютый. Книга 15. Стрелка"

Глава 326

Напротив устья Клязьмы – Мещерский остров. На нём и стоит войско князя Андрея. А нас по левому окскому берегу поставили. Гнилые места. Вот чуть выше, где ниже устья Тезы по правому берегу Клязьмы пошёл Гороховецкий отрог Цнинского вала, где берег в 90 метров высотой – вот там суше было. А тут последние версты Клязьма такие петли закладывает... будто бычок прошёл. Пивком упившийся.

– Иване, а как этот... как его... Бряхимов-городок, брать будем?

Охренеть! Ванька-плешивый – оракул всепогодный и повсеместный? Вот тут я раз! – и все карты российского генштаба из рукава веером!

– Откуда я знаю?! У нас князей полно, воевод всяких. Придумают чего-нибудь.

– Однако ж суждение у тебя есть. Расскажи. Что там за местность, как дело повернуться может...

Лазарь проснулся. Вспомнил, что ему людей в бой вести. Начал окружающей средой интересоваться. Хотя сегодня, вроде, суббота.

Беда в том, что я оперативной обстановкой не владею совершенно. Да и прочее...

В первой жизни бывал в Нижнем один раз. Проездом... Помню, как в поздних сумерках долгого майского вечера, женщина, провожавшая меня на пароход, утомлённая длинным, первым в ту весну настоящим жарким днём, и моими неугомонными разнообразными... интересами, устало махнула рукой в сторону:

– Бряхимов? А это вон там было.

И пошла потихоньку назад. В гору, к Кремлю, к мужу, к детям...

Лазарю всё это рассказывать... Поэтому – географичнее:

– Вот так течёт Волга. Вот так – устье Оки. Здесь, внизу у воды, холм. На нём крепостица.

Потом, уже в 14 веке, на этом месте поставят женский Зачатьевский монастырь. Ещё через сотню с лишним лет в нём насильно постригут в монахини знаменитую новгородскую посадницу – Марфу Борецкую. Потом на тот же холм положат правобережное оголовье самого нижнего на Оке моста.

– Место там... из береговой стены родники бьют, долго там крепостице не простоять.

Это было причиной переноса монастыря наверх, к Кремлю. А уж Крестовоздвиженским он стал в другое время и в другом месте.

– Теперь смотри как забавно получается. К крепостице – не подойти. Стена стоит. Дятловы горы называются.

***

Стена борта окской долины в этом месте не уступает по высоте Старо-Киевской горе и Смоленским кручам. Но хуже: более крутая, так что на ней деревья не держаться – только трава и мелкий кустарник. Нет широких пологих подъёмов. Как Крещатик в Киеве или Резничка в Смоленске. И нет широких ровных мест у подножия стены. Как Подол в Киеве или Рачевка в Смоленске. В моё время в Нижнем – 19 оврагов. Ещё половину этого и знаменитый Чёрный (Поганый) пруд – люди засыпали.

От уреза воды – песчаный пляж, узенькая, метров десять, нижняя береговая терраса, и – почти вертикальная стена материкового берега. Ниже по Оке береговая терраса чуть расширяется. Но – за этим холмом! На этом расширении потом речной порт посадят.

«Сложные оползневые склоны Окско-Волжского косогора имеют вогнутую форму. Крутизна склонов – переменная по профилю. Наибольшую крутизну имеет верхняя часть склона – от 25° до 48°. В нижней части крутизна склона значительно меньше за счёт накопившихся у подножья оползневых масс. По длине склона наблюдаются многочисленные террасы (денудационного, эрозионного, и оползневого характера). Вдоль подошвы Окско-Волжского склона на участке от Малиновой Гряды до Лагерного оврага и от слободы Кошелевка до восточной окраины Печер узкой полосой тянется бичевник, который отделяет коренной склон от реки. На участке от Лагерного оврага до трамплина бичевник прикрыт искусственной насыпной и намывной террасой шириной до 22 м».

"Лессовидные суглинки интенсивно размываются поверхностными водами, прибрежно-склоновая территория отличается густой овражно-балочной сетью. Глубина эрозионного вреза достигает 100-150 метров. Овраги нагорной части глубокие, характеризуются относительно большими уклонами тальвегов и V-образной, почти каньонообразной формой, находятся в стадии глубинного вреза. Устья их, как правило, висячие и расположены на несколько метров выше уровня воды в реках. В поперечном разрезе овраги имеют асимметричную форму – правые борта (солнечных экспозиций) круче левых (теневых экспозиций). Расстояние между оврагами от 200 до 600 м. Некоторые из оврагов (в центральной части города) засыпаны, многие используются под съезды (Зеленский, Комсомольский, Почтовый, Лагерный и другие)".

***

Искусственной терассы – нет, оползневых масс... ещё не случилось, съездов – нет. Есть каньоны в 100-150 метров и почти вертикальные борта "солнечных экспозиций". На которые мы лезть будем. А поганые нам сверху... чего-нибудь ласковое скажут и чем-нибудь тяжёлым приветят.

Напомню: основная ударная сила средневековой армии – тяжёлая конница. Где резаться-то будем? – А нигде! Потому как – негде.

"Но вот нашли большое поле,

Есть разгуляться где на воле.

Построили редут...".

«Редут» – есть, и строить не надо. А вот «разгуляться»...

– Смотри, Лазарь. Лезть лодками с реки... нет. Лодейный бой мы не потянем.

– Почему это?

– У нас в хоругви сколько лучников?

– Ну... добрых – ни одного. Но мы ж не одни!

– Умница. "Добрых"... Десантирование на береговую полосу при активном противодействии заблаговременно подготовившегося противника без интенсивной предварительной огневой обработки и полного подавления основных узлов обороны... Ладно. Лодейный бой – занятие специфическое. У нас мастеров нет. И другие – такие же. Если с реки на берег вылезем, булгары нас там на песочке... И биться они будут люто: сзади стена, не убежать.

Я поставил на нарисованную на песке линию правого берега Оки сапог, пальчиками изобразил бегущего из Оки к сапогу человека и высыпал ему на голову – себе на запястье – пригоршню песка.

Предполагаемый "пол-пи" приобрёл особенную наглядность. Подтянувшиеся однохоругвенники переглянулись и пытливо уставились на меня.

"Ублюдок лысый" – оракул дельфийский? Нет, я лучше: я, в отличии от пифии, ещё ничего химически активного не нюхал. Прорицаем дальше.

– Бить их вдоль берега... Через "ушко" ровного места между водой и стеной... Дурость. Вывод: бить ворога надо сверху. По верху береговой стены – сосновый бор. Пройти сквозь него, выйти на самый край над Бряхимовом... и кидай вниз чего непопадя. Сверху-то далеко летит.

– Они ж супостаты, а не идиоты! Они и сами это понимают.

– Правильно. Вот представь себе, что ты эмир Ибрагим... Ну что ты смотришь?! Сделай важную морду. Скажи "аллах акбар" и повелей своим мурзам и подханкам... Ну, чего-нибудь разумное.

Лазарь, отчаянно смущаясь, напыжился.

– Эта... Аллах акбар... Да... А полезли-ка вы все на гору. Сыщите-ка тама опушку. И стойте там накрепко. Иншалла, мать вашу.

И тут же прыснул от смеха. Слава богу: после Новожеии – первый раз смеётся.

– Примерно так и будет. На гребне в лесу, поперёк от берега, построят засеку. За версту-две от городка. По опушке... может быть – тоже. Эта стена береговая, Дятловы горы – верст 10-12. Ну-ка прикинем-ка: отсюда до Бряхимова вёрст 70. Ага... Наверное так: завтра с утра – рывком проскочим вёрст 60, найдёт на берегу удобное место, где подняться можно. Разгружаемся, лезем вверх, выходим куда-то к лесной опушке, Бряхимову в затылок. И с утра – аля-улю! – лезем на засеки. Побиваем супостатов, гоним их сквозь лес, закидываем крепостицу сверху дерьмом и шапками. Всё – наша взяла. Мда... Ежели бог даст.

– А ежели... ну...

– Тогда нам писец. Полный и пушистый. Потому что от Оки нас отсекут, прижмут к оврагам, к Волге... и будет нам... секир-елдыр. Со всем из нас вытекающими, вылетающими и вываливающимися... подробностями.

Я внимательно осмотрел сгрудившихся вокруг одностяжников.

Мальчишки. Ещё – ни усов, ни бород. У большинства – единственная женщина в жизни – Новожея. Да и та... – "по ускоренной программе". Пороха не нюхали. Хотя здесь... никто пороха не нюхал. Целое, никогда не нюхавшее ни – пороха, ни – клея, войско...

Последняя мысль меня несколько развеселила.

– Потому запомнить крепко-накрепко: держаться вместе. Своих не бросать. По кустам не разбегаться. Как бы страшно не было. Сдохнуть – каждый и в одиночку сможет. А выжить... только купно. Жить хотите?

Нестройный шум юношеских голосов желающих жить был мне ответом:

– Тогда взялись друг за дружку, и не на шаг. Хоть бы и твердь земная разверзлась и хляби небесные прорвалися. Теперь – на горшок и спать. Дружно!

***

Я им ещё кое-чего не сказал. Почайна. Это не только речка в Киеве с торговой пристанью. Про которую вспоминала Святая Ольга, ругая византийского императора: "Говорить с ним буду когда он у меня в Почайне настоится, как я у него в Суде настоялась".

Речка с таким названием есть во Владимире: Боголюбский старательно воспроизводит даже топонимику столицы государства. Но будет Почайна и здесь, на Стрелке. Когда русские придут и заселят это место. А пока есть безымянный овраг. По которому течёт безымянная речка.

Между верховьями Почаинского оврага и Повалихинского съезда – метров сто. Пробиться туда, чтобы обойти укрепление с севера... ну очень вряд ли.

Между верховьями Большого Красного оврага и левым бортом Повалихинского съезда, на окончании которого и сидит Бряхимов, метров 20. Всего-то!

Если эти верховья – "каньонного типа"... Фермопилы, блин! И мы – в роли персов. А выше по Оке ещё очень узкое место: перемычка между Большим Тобольским и Изоляторским оврагами. Если там поставят засеку...

Этих названий здесь ещё нет. Но рельеф-то уже есть! И мне тут, в этих... "складкам местности" – умирать и убивать.

Конечно, все эти складочки преодолеваемы. Как, например, складочки у женщины. Но не строем же!

Построились в линию, выставили свои... копья, натянули... шлемы и побежали. "Ура, даёшь!"... Она тебе так даст...! Я имею ввиду – неровности рельефа. А действовать поодиночке... как и положено при встрече со складчатостью...

Какой может быть бой в россыпном строю с этим воинством?!

Не зря при введении егерей в имперской армии было указано:

"В егеря выбирать людей самаго лучшаго, проворнаго и здороваго состояния... Офицеров назначать таких, которые отличаются особою расторопностью и искусным военным примечанием различностей всяких военных ситуаций и полезных, по состоянию положений военных, на них построений".

А этим бы... друг возле дружки удержаться. Мне, кстати, тоже. Настоящего боя я здесь не пробовал. Все мои прежние... подпрыгивания и закидоны... – шалости взбесившегося одиночки. А как оно в реальном бою... Сдохнуть от сабли какого-то средневекового волжского булгарина... Скажи кому из коллег-попаданцев – на смех поднимут. Несправедливо будет.

Так. Что я такое недавно насчёт справедливости по-Чернобыльски проповедовал? Оно самое, но – по-Бряхимовски – ничем не отличается.

Изображать из себя стратега, сидя хоть на диване, хоть на песочке – занятие глупое. Пользы в моём случае – чисто укрепление боевого духа соратников. Придание иллюзии осмысленности происходящему.

Я угадал важный, но лишь один из элементов той тактической игры, которую князь Андрей устроил под Бряхимовом. При всей своей вере в промысел божий, в благоволение Богородицы, Боголюбский вполне владел собственным разумом, умел добиваться от окружающих исполнения своих планов. А уж дурить противника – было ему не меньшей радостью, чем самому прорубаться сквозь вражеский строй.

Я думал, что князь Андрей будет гнать нас вперёд с превеликим поспешанием. А он время тянет. Или традиционный бардак в штабах? Обычное русское расп... мда... нерасторопность.

Мы так привыкли за эти дни вскакивать затемно, просыпаться уже в лодке с вёслами в руках... А тут... побудки не было, пока солнышко не встало. Потом – приём пищи. Так это... фундаментально. Потом начальство забегало: велено привести всё в наилучший для показу вид.

Лазарь туда-сюда бегает, щёки горят, саблю на поясе придерживает – чисто подпоручик перед первым боем. Только "под козырёк" не берёт. За неимением оного.

– Ваня! Сам! Приехал! С сыном, с братом! С муромцем и рязанцем! С епископом муромским! Смотр будет! Ребятки! Братцы! Не подкачайте! Не осрамите!

Чисто для знатоков: епархия ещё Муромская, в Рязань её перенесут несколько позже.

Резан уже не кричит, не материт – только шипит:

– Ты...! У тя озям...! Рукав... ш-штопай!

Озям – такая верхняя мужская одежда. Вроде армяка.

– Едут! Едут! Скачут! Скачут!

– Да нет же! Повороти е...ло! Зенки-то, зенки разуй! Вона же! Лодия княжеская!

Толпа, вопя, пиная, задевая друг друга оружием, разворачивается к реке лицом.

– Стяг! Мать вашу! Кто стяг в грязь завалил?! Шкуру спущу!

Классическая "святорусская" манера проведения войсковых смотров: войско строят на берегу реки, князь проезжает мимо на лодочке и благосклонно кивает. Так осматривал свои полки Креститель на Десне под Черниговом, начиная свой Булгарский поход.

Хорошо, что кричать "троекратное ура с перекатами" здесь ещё не модно. По бережку, по затоптанным куширям, лежат наши лодейки. Шагов за двадцать друг от друга. За ними на сухом стоят группки воинов и прочего сброда. Над каждой точит эта треугольная косица – стяг.

Мы и тут по-выпендривались. Я как-то с тоски выговаривал нашему стягоносцу:

– Чего оно у тебя висит как тряпка? У тебя и в штанах всегда также? Сделай, чтобы торчало.

Ну, он и сделал – прут под верхний край вставил. Теперь – у всех висит, а наш "петух" – лошадиным хвостом помахивает.

Вижу с берега, что князья на лодке внимание обратили, пальцами в нашу сторону тыкают. А оно мне надо?

Глянул влево-вправо... Опять же – факеншит. Все соседи, как нормальные люди – толпой стоят. Как обычно люди становятся: впереди самые уважаемые да наглые. Дальше кучей по мере статуса и взаимной неприязни. Понятно, что в куче щиты – у кого не видны, у кого и не взяты. Копий – половины нет, остальные – веером в стороны подняты, шлемы – на затылок сдвинуты.

Стоит такое чудо, хлебало раззявивши, с саблей на брюхе, на яйца сползшей, дивуется на господу в лодке, судорожно дёргается: то ли шапку – снять, то ли – нет, в носу ковыряет да с соседями об начальстве в голос сплетничает:

– Гля! Гля! А муромский-то князь – мелковат. А то что за фрукт сопливый слева?

– А хрен его знает. Княжьё какое-то. Бают, Изяслав Андреевич, сынок нашего Китайца Бешеного. Помогай ему Пресвятая Дева.

Вот такие кучки народу по всему берегу. Впереди – золото надраенное, позади – сермяга драная. А у нас-то... Достали мы с Резаном ребят. Своей строевой и физкультурной. Теперь – "пожинаем плоды".

На правом фланге – бледно-бордовый Лазарь ушами мерцает. Стяг торчит. В один цвет с ушами. Оттуда непрерывное шипение идёт: Резан пытается "перед смертью надышаться". И других... "надышать". Ребятки встали по росту. "Пятки вместе, носки врозь". Строй выровнен и сомкнут. Щиты подняты, шеломы надвинуты. Во второй шеренге нестроевые. А таких как-то... мало у нас. В отличие от большинства других хоругвей. После "замены" с участием ярославских, довооружения всех гожих в Ростове... ох, и цены там были... Но – одел всех. И мы с Суханом – на левом.

Лазарь саблю выдернул, вскинул, салютуя кучке плывушего мимо княжьего корзна. И фальцетом:

– Равняйсь! Смирно! Копья-я... На руку!

"Хоругвь к бою готова!"... Ну, хоть выглядит на таковую похожей.

Проплыли. И флаг им в руки. А мы... Ага, уже визг стоит. Я думал – Резан воинам морды ровнять начнёт, а он им ухи крутит. За нечищенное, за неподшитое, за... за всё "хорошее". Во, и ко мне подступил. Оглядел тяжко – прицепиться не к чему.

– Сабля – точена?

Блин! Сквозь ножны углядел!

– Виноват. Исправляюсь.

У соседей – кто куда, а у нас – вжик-вжик. И я, чисто как недавно Будда – мне самому, новикам нашим проповедую: как стачивать "в бритву" режущие кромки... всего имеющегося. По личному опыту из оружейной смоленского князя.

Ностальгия, блин. Как мы там с Еленой Ростиславовной... И нахрена я...? Мог ведь и там спокойно вжикать.

Ближе к обеду прибегает княжий отрок:

– Тама! Эта! Боярич! Срочно! Ну! Княжий военный совет! Быстро!

Лазарь сперва подскочил как ошпаренный. Потом на месте покрутился и ко мне:

– Иване, а давай вместе пойдём?

И краснеет ушами. Да понятно всё – ты уже один раз по княжьему зову сбегал.

Делать мне там, конечно, нечего, но... Пойдём "мордой торговать" – может чего и сыщется. Из полезного.

Перебрались на остров. У князя Андрея здоровенный полотняный навес поставлен. Начальство – туда. А начальников – под сотни две. Хоругвенных бояр с сотню, да прочих – ещё пол-столько.

Суздальская стража за сотню шагов всех тормозит. Сопровождающих... – "ждите отстоя пены". В смысле: "вам сообщат". Ну и фиг с вами.

Лазарь под навес пошёл, а я народ разглядываю. Муромские тут рядом вдоль берега стоят. Я, честно, чисто для прикола от безделья спросил:

– Эй, братья-славяне. Илью Иваныча не видали?

– Которого?

– Который из села Карачарова.

– Так их тута семеро. У них половина мальцов – ильи, другая половина – иваны. А девки все до одной – марьи. Гы-гы-гы...

Тут поднимается от костра такой... мужичина. Косая сажень в плечах. И во всех других направлениях. И говорит мне. Человеческим голосом:

– Ну.

У меня... вся прикольность сразу пропала. А тут подходят ещё двое. В бородах густых как братья-близнецы. У них косой сажени только в росте нет. И спрашивают:

– Искал чё?

А сзади дёргают чего-то. Оборачиваюсь – малёк стоит. Лет 13-14.

– Тебе Илью Муромца надо? Вот он я, Илья Иваныч с Карачарова. Хочешь спросить чего – спрашивай. А ежели за бездельем обеспокоил – ставь ведро зелена вина.

Хорошо устроились ребята. Сами понимаете: ни один пришлый без вопроса об Илье Муромце мимо муромских не пройдёт. А уж штраф за беспокойство в русских артелях издавна заведён.

– Тю! Таким добрым молодцам – и три ведра поставить не в натяг! Но дело у меня серьёзное. Для скорого боя с супостатами – просто необходимое. Напойте-ка мне, разлюбезные Ильи Муромцы, свист Соловья-разбойника.

Призадумались добры молодцы. Загрустили они, опечалились. Вопросили они в размышлении:

– А на цо?

– Ну вы, ребята... вовсе не догоняете. Вспоминайте:

"Засвистал-то Соловей да по-соловьему,

Закричал злодей-разбойник по-звериному -

Так все травушки-муравы уплеталися,

Да и лазоревы цветочки осыпалися,

Темны лесушки к земле все приклонилися.

Его добрый конь да богатырский

А он на корни да спотыкается -

А и как старый-то казак да Илья Муромец

Берет плеточку шелковую в белу руку.

А он бил коня да по крутым ребрам.

Говорил-то он Илья таковы слова:

– Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!

Али ты идти не хошь, али нести не можь?

Что ты на корни, собака, спотыкаешься?

Не слыхал ли посвиста соловьего,

Не слыхал ли покрика звериного,

Не видал ли ты ударов богатырскиих?".

– У булгар-то кони, поди, послабее Ильиного Бурушки. Хоть бы вполовину тот свист Соловья-разбойника повторить – у них кони не спотыкаться будут – на сыру-землю попадают. Ну что, богатыри святорусские, насвистите мелодию?

Озаботились богатыри, закручинились. Взговорили они таковы слова:

– Всяких дурней видывали, всяку дурость слышали. А дурней тебя – ещё не было. Вчерась один всё допытывался: чего Илья с тремя дочерьми Соловья, Одихматьего сына исделывал? Но чтоб разбойничий посвист насвистеть, покрик евоный накричать... Да ещё для святого дела, для боя смертного с басурманами...

Муромцы, как оказалось, близко знакомы с медведями. В смысле: "хозяин леса" – каждому по ушам сплясал. Каждый из них выдал собственную оригинальную аранжировку. Разброс... от "Вы жертвою пали" до "Танец с саблями".

Тут малой притащил ведро бражки. За мой счёт, естественно. И мы заговорили за жизнь. За тяжёлую жизнь потомков односельчан великого русского богатыря.

– Он, бл..., пращур, мать его... Прости господи, что худое слово сказал – добрая у него матушка была. Да вот же вырастила на свою голову... и на наши все. Он-то – в Киев ушёл, а мы-то – тута! Какая морда прохожая не заявится – всяк норовит переведаться. Заколебали, Ваня! То насмешки шутят, то глупости спрашивают, то драться лезут. Всякому, вишь ты, лестно хвастаться: Я, де самого Илью Муромца из Карачарова уделал. Ваня, блин! Ни пройти, ни проехать! Как, ить ять, на речке той, на Смородине.

Мужики приняли ещё по одной, всплакнули над своей тяжкой долей и запели. На разные голоса, в разных тональностях, не попадая в ритм, такт и размер, но демонстрируя хорошую память – слова помнили все:

"А у той ли то у Грязи-то у Черноей,

Да у славноей у речки у Смородины,

А и у той ли у березы у покляпыя.

У того креста у Леванидова

Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.

То как свищет Соловей да по-соловьему,

Как кричит злодей-разбойник по-звериному -

То все травушки-муравы уплетаются.

А лазоревы цветочки осыпаются.

Темны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей – то все мертвы лежат".

Последняя строчка вновь вернула их к моей идее боевого применения оружия массового поражения из арсенала противника их пращура. Идея была воспринята благосклонно. А вот дальше возникли разногласия: половина толковала о том, что надо стариков в селе порасспросить. Другие предлагали сразу пойти в Мордву, набить там морды, и вызнать у тамошних петушиных племён про их свист.

Готовность переправиться через реку и приступить к активному сбору этнографического материала, танцев, песен и прибауток – постепенно нарастала в коллективе. По мере усиления ощущения недопития.

Тональность высказываний всё более отдавала былинностью: "Развернись рука, раззудись плечо". И, конечно: "Как махнём слегка – будет улочка. Отмахнёмся мы – переулочек".

Приближающийся апофеоз градостроительства вызывал опасения. Пришлось раскошелиться ещё на два ведра. Карачаровцы и примкнувшие к ним ильи из других муромских селений, занялись увлекательнейшим делом потребления халявы, а я слинял по-английски.

Настроение было хорошее, а тут ещё знакомая физиономия замаячила.

Встретить здесь, за тысячу вёрст от дома, знакомого по Пердуновке... Как к родному! Полный восторг и расслабление!

– Боже мой! Кого я вижу! Маноха! Вот уж не ждал – не гадал! Радость-то какая! Здрав будь палач княжеский!

Маноха аж растерялся. Всё-таки, бурная радость при встрече с личным палачом Бешеного Китайца – явление не типическое. Несколько недоуменно разглядывая меня, он теребил свою густую чёрную бороду лопатой.

– Чего, не признал? Так это ж я – боярич Иван, сын славного сотника храбрых смоленских стрелков Акима Рябины! Да вы ж у нас в Рябиновке на постой останавливались! Там ещё князь Андрей с мачехой своей спорился. Когда ты её арфиста утопил. Потом я ножички кидал, а князь меч свой показывал. Там ещё мы с тобой насчёт грамотки говорили.

К концу монолога мой энтузиазм несколько спал. Можно сказать – умер. Поскольку я, хоть и с запаздыванием, но сообразил, что воспоминание о той грамотке Манохе могут быть весьма неприятны.

Тема, вроде бы, была закрыта. Но... "только мёртвый – не проболтается".

Он узнал меня, вспомнил. Теперь, пропуская бороду сквозь пальцы, соображал: чего со мной следует... сделать. Но начал не с той давней истории, а с особенностей текущего момента:

– И много вас здесь таких?

– К-каких? Рябиновских? Слуга мой до я.

– Смоленских. Сам князь подослал или кто из ближников?

Факеншит! Идиот! Я, конечно.

Я про себя думаю: "ах, какой я уникальный! Ах, какой я единственный, неповторимый, ни на кого не похожий!". А посторонние видят "ещё один из...". Из наброди, из бояр, из смоленских... Член множества. И распространяют своё отношение к данному множеству – и на члена. В смысле – на меня.

"Все мужики – козлы!" – типичный пример.

Смоленские с суздальскими не в ладах. Десятилетия княжеских усобиц. "Горячая война" – лет шесть как закончилась, но осталась взаимная подозрительность, ожидание гадостей с той стороны, готовность сделать такое же – со своей. Сдерживание, давление, работа с оппозицией... И, прежде всего – шпионаж.

И для защиты, и для нападения – нужна информация. А уж оставить без присмотра такое грандиозное мероприятие как Бряхимовский поход... Где ещё оценить реальную боеспособность и мобилизационные возможности? Смоленские соглядатые просто обязаны здесь быть.

Для Манохи я очень подходящий кандидат на эту роль. Типа, смоленские думают: сопляк, боярич – не боярин. Попадётся – взятки-гладки: молодь неразумная. Сынок Акима Рябины, который, типа, в опале. Мне позволительно даже намекнуть:

– Ребята! Я сам обиженный! Мы, молодая Пердуновская оппозиция, все как один, дружными рядами, спим и видим...

И войти к суздальским в доверие.

А что полез прямо к Манохе... Так княжеский палач – очень для сопредельной разведки интересный объект разработки. А что так вот прямо... – так наглый недоросль. Да ещё и выпивши.

Вот если взять этого петушка, кукарекнувшего не подумавши, в застенок... да расспросить... В войске и другие лазутчики быть должны...

Осознав собственную ошибку, я несколько задёргался. И попытался исправить совершённую глупость ещё большей: совершением благодеяния в форме предсказания.

Я ж прогрессор! Мне ж их будущее – далёкое прошлое! Да я всю их судьбу по учебнику истории знаю! Сща как предскажу!

– Э... Маноха... Ты ж к князь Андрею вхож? Ты бы предупредил государя, чтобы он сына своего, Изяслава Андреевича, в бой не пускал.

– С чего это?

– Ну... Сердце вещует. Вроде бы, будет княжич ранен. Мнится мне – стрелой или копьём.

– Ваши в спину ударят или из наших воров кто осмелится?

Мать моя женщина! Да что ж я сегодня одну глупость за другой леплю?!

Ведь понятно же: человек, который может такие вещи предвидеть – в деле. Член ОПГ, близкий к руководству. Или – член ДРГ. Вражеский агент, обладающий частичной информацией о готовящейся диверсии в форме покушения на убийство члена правящего дома. А вовсе не чудак-отличник по истории очень средних веков в высшей мере средней школе.

Взять да припечь. Огоньком по пяткам. Глядишь, что и интересное выплывет.

– Нет, что ты! Там же басурманы будут да поганые. В бою княжича ранят. Блазнится мне...

Тут из-под полога, где происходил воинский совет, густо повалил народ. Я старательно честными глазами смотрел на Маноху, когда меня вдруг крутануло, и ко мне на шею кинулся обниматься восторженный Лазарь.

– Ваня! Спасибо тебе! Я всё как ты сказывал – князь Андрею выложил! Они там все... хаять меня. Дурень, де, молоко, де, не обсохло, едва из-под мамкиного подола, де, а уже войско вести...! А князь говорит: умно сказано, зерно есть, голова светлая. Только, говорит, мозгов добавить надобно.

Лазарь в восторге закружил меня на месте.

– Ваня! Князь! Сам! "Голова светлая"! Это ж ни кто-нибудь! Это ж сам Боголюбский! Пойдём, Ваня, нашим сказать надо, порадовать!

И он потянул меня к перевозу. Я извиняюще развёл руками и осторожненько, на каждом шагу ожидая Манохиного оклика:

– Стоять! Имать!

потопал за возбуждённым Лазарем.

В нашем лагере рассказ о военном совете был повторён раз двадцать. Каждый раз обрастая всё новыми подробностями. Подходили слушатели из других хоругвей, и Лазарь снова и снова пересказывал "в лицах".

Как многочисленное собрание "вятших" провело молебен перед чудотворной иконой:

– Она такая... чудотворная! Я даже расплакался!

Как начали спрашивать мнения, по обычаю начиная с младших:

– А я из хоругвенных – самый младший. А государь и говорит: что, по разумению твоему, боярич Лазарь, делать нам надобно, как победить супостатов безбожных? А я, с духом собравши, тайком перекрестивши, Богородицу поминувшии, ему в ответ, как Иван прежде сказывал...

Вставка: "как Иван сказывал" пропала из повествования с третьего раза.

Но я не в обиде. Другая забота сердце гложет. Как я теперь понимаю свою бабушку! Весь 37 год они не спали: по улицам ездили "воронки", и каждую ночь кого-нибудь увозили. Из соседнего дома, из их дома, из их квартиры, где жило 14 семей...

Вот и я сижу-жду: придут за мной, или нет? Не пришли. Маноха посчитал мою эскападу подростковым пьяным бредом? Вернее, просто вынужден отложить разработку – времени нет. Завтра утром раненько войско сдвигается со стоянки. Как я говорил: идёт к верхнему краю этих Дятловых гор.

Глава 327

Утром, ещё затемно, завыли охотничьи рожки, забегали начальники, войско стало вываливаться в Оку. Впереди маленькие лодочки на два-три человека – охотники из мещеряков. Потом большие княжеские ладьи-насады, по полсотни гребцов в каждом, потом и наши "рязаночки" россыпью.

И пошло-понеслось: кто молебны затягивает, кто – "срамные" песенки.

"Петроградское небо мутилось дождем,

На войну уходил эшелон.

Без конца – взвод за взводом и штык за штыком

Наполнял за вагоном вагон.

В этом поезде тысячью жизней цвели

Боль разлуки, тревоги любви,

Сила, юность, надежда... В закатной дали

Были дымные тучи в крови.

И, садясь, запевали Варяга одни,

А другие – не в лад – Ермака,

И кричали ура, и шутили они,

И тихонько крестилась рука.

...

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,

Несмотря на дождливую даль.

Это – ясная, твердая, верная сталь,

И нужна ли ей наша печаль?

Эта жалость – ее заглушает пожар,

Гром орудий и топот коней.

Грусть – ее застилает отравленный пар

С галицийских кровавых полей...".

Ни – Варяга с Ермаком, ни – пушек со штыками... А смысл тот же.

Ока, конечно, несёт хорошо. Но и самим пришлось гребануть. К ночи поставили в удобном месте. Лодейкам указано лежать по берегу плотненько, костры велено палить высокие, на обрыв часовых выставили, по реке лодочки гоняют. Несколько штук с факелами поперёк реки ниже лагеря встали.

Народ... нервничает. Команды не было, но половина хоругвей уже и брони вздели. Хотя понятно: а ну как басурманы среди ночи сверху кинутся? Или – с реки подойдут?

Я сплю чутко: в самую глухую ночную пору, когда костры уже поуменьшились, начали княжьи гридни коней тихонько седлать, да вверх по оврагу выводить. А чуть раньше несколько муромских отрядов без всякого шума тоже вверх сдвинулись.

Егерей, конечно, из наших мальчишек не сделать. Но Русским князьям служат и часть местных племён: мурома, мещера. А они охотники знатные. Похоже, их вперёд послали – узости разведать.

"Если место сражения не станет военачальнику лучшим другом, оно станет его худшим врагом" – древняя полководческая мудрость. Очень хочется надеяться, что эти Дятловы горы с Боголюбским – в дружбанах.