Текст книги "Зверь лютый. Книга 15. Стрелка"
Автор книги: В Бирюк
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Вообще, его нельзя было вниз пускать! Одурел я, отупел от всего этого... шума сражения и восторга победы.
Тут Лазарь рубанул левой по руке одного из противников, споткнулся и сел на задницу. А я заорал, громко и матерно как Иерихонская труба, потому что второй чудик – врубил топором Лазарю как раз в открытый левый бок.
И я на него сверху как коршун... и кубарем через голову... и стою я на коленях на этих, прости господи, оползневых массах у подножия обрыва... как Ункас в последнее мгновение своей последней могиканской жизни...
Очень похоже, потому что сволочь напротив – от моего ора топор упустил, вытащил ножик и собирается меня зарезать. Даже уже совсем собрался. Так это, с удовлетворённой злорадостной улыбкой на лице тычет меня клинком в грудь.
И задумывается.
Потому что не пробивается.
У него – не пробивается. А у меня – пробивается.
Аж по самые рога правого "огрызка". И, мать твою, доворачивается! Во всех трёх плоскостях. С расширением входного отверстия при использовании его в качестве выходного.
Юбку с разрезом – видел. Выход с разрезом... – сам сделал.
После чего – все падают. Он – от болевого шока и быстрой смерти, я – от "равновесие потерял".
Но полежать-отдохнуть мне не довелось. Рывком перевернули, морду от налипшего песка с кровью – отряхнуть не дали, сразу начали лапать. В смысле – хлопать по груди.
– Сухан, блин, не тряси, факеншит. Твой палец, мать его, мне как родной двадцать второй. Всё на месте, не дёргай.
Тут он отвлёкся, срубил какого-то чудака неопределённой национальности, которому не повезло свалиться со склона в радиусе действия его топоров, и стал осматриваться. Я – присоединился.
Только что лежало 4 почти мёртвых тела. Потом пришёл "зомби" и одно "почти мёртвое" встало и стоит. "Почти живое". Всего-то – один рывок и пара пощёчин.
Интересно: а если он ещё и пописает? "Мёртвая вода", говорят – лучшее лекарство от тяжёлых травм.
Пописать на Лазаря было бы очень полезно. Удар топора пришёлся вскользь, причём не по рёбрам, а по бедру – парень в последний момент инстинктивно пытался закрыться ногой.
Распорол на Лазаре штаны – наружного кровотечения нет, топор лёг плашмя, но... Похоже – кость раздроблена... Боли ещё не чувствует, но стоять не может...
Ё! Мать! Чудом успел пригнуться! Какая сука копья в меня кидает?!
А ты думал, Ванечка, ты один такой умный? Насчёт того, что выбивать "братьев милосердия" – очень увлекательное занятие?
Из устья спуска, шагах в двадцати от нас, начали вываливаться на берег группы разодранной туземной пехоты. Судя по "канотье" – мари. И нахрена вам было с устья Ветлуги лезть в устье Оки? За-ради красивых тряпок?
С другой стороны, у береговой стены торчали две испуганных мордашки парней из нашей хоругви. Они спускались за нами следом, но передумали. Прижались чуть выше к обрыву и сидят там на корточках. Как птенчики.
– Вы! Там! Сюда! Живо! Копья! Кафтан! Проколоть! Вдеть! Боярича... Осторож-ж-жно! Мать! Ремнями к носилкам примотать! Хватай задние концы! Сухан – передние. Мягче! Мать! Боярича – наверх. К богородице – там лекарь должен быть. Сухан, командуй! Вперёд! Я – следом!
Думаете – это из меня героизм попёр? Типа: ценой собственной жизни прикрывая отход боевых товарищей, спасая раненного командира... А что – похоже? Ну, извините.
Всё просто и очевидно: от парней толку в бою... немного. Сухан – единственный по настоящему здоровый мужик, который сможет вылезти наверх с грузом. Если даже ребятишки отвалятся – он и один вытащит. А то и ребятишек вытянет за компанию. Он же такой трактор... Я ж знаю! Я ж сам его тренировал!
Было бы во мне мощи побольше – сам бы, в первых рядах... А убираться отсюда надо быстро. Потому что из устья того, что позднее назовут Похвалихинский съезд, валит вражья пехота. И густеет на глазах. А подняться по тому месту, откуда мы свалились... Нет, с носилками не получится. Тогда убираемся вперёд, там должен быть ещё... Как же его... А, Почтовый съезд. Там и поднимемся. Если сзади не догонят и не... не зарежут.
– Сухан! Топоры – за пояс, концы – в руки! Вперёд! Я прикрываю.
– Нет.
– Я тебе, зомбятина ходячая, покажу "нет"! Шкуру спущу! Бегом! Стоять!
Понимаю: его душа у меня в пальце, палец на шее. Голову мою срубят, костяшку заберут, его душа в чужие руки попадёт. Нехорошо.
Пришлось втыкать "огрызки" в песок, выскрёбывать гайтан с пальцем из-под кафтана, из-под бармицы, через мисюрку...
– На, держи твою душу.
– Нет.
– Твою в бога душу мать едрить еловиной через коромысло! На время. Только поносить. Сберечь моё имущество. Ну!
Сухан осторожно убрал костяной палец с собственной душой за пазуху, не обращая внимания на ошарашенные взгляды наших бойцов, внимательно осмотрел стену берегового обрыва над нами, подхватил концы носилок с Лазарем, затихшего в ошеломлении от наглядности подтверждения "зомбячности" моего слуги...
Так-то все слышали, но вот собственными глазами костяшку с душой человеческой увидать...
И попёр вперёд. "Пристяжные" едва успели ухватиться за концы палок со своей стороны.
Я отпустил их шагов на пять, внимательно осмотрелся, и двинулся следом. Чего мне тут оставаться? Героизмом мучиться в одиночку?
Мы уже пробежали метров пятнадцать, когда сверху снова посыпались... разные чудаки. Как и большинство предшественников, они вопили и махали. Руками, палками и железяками.
Какая-то туша сшибла меня в бок, я снова скатился вниз, к подножию обрыва. Очень неудачно: лицом в землю.
Какой-то... слонопотам оказался у меня на спине. И принялся, утробно трубя, молотить кулаком меня по затылку.
Странно: не оружием молотит – кулаком. Лопух какой-то?
Умирать от руки "лопуха" показалось мне стыдно. Я извернулся и вывернулся. Мужик свалился на бок и, тяжко дыша, тупо уставился на остриё моего "огрызка" у своего глаза.
– Илья?! Твою мать! Ты чего не видишь – кого молотишь?!
Это был один из моих недавних "со-ведёрников" – ильёв муромцев.
– Эта... ну... во блин... не признал... извини.
Я всегда говорил, что "с людьми надо жить". Ну, там, пить, есть и... и прочее. А то – голову оторвут. Или, как тут – вобьют в землю по... по самые гланды. Просто от восторга победы.
Илья Муромец отдышался, высморкался, вытряс из бороды и из-за ушей песок, подобрал из валяющегося вокруг топор.
– Вот же... хрень. Лёгкий – не ударить нормально. Как же они ими...?
Тут на нас снова накатила мордва толпой. Сразу – и сверху, и сбоку. И мы побежали он них по бережку вперёд. Отмахиваясь от случайно приближающихся к нам групп противника, присоединяя и теряя одиночек и мелкие группы соратников.
***
Только позже я понял, что Боголюбский переиграл Ибрагима вчистую. Практически на всех этапах.
Не имея изначально стратегической инициативы – противник начал первым. Существенно уступая в численности армии. Не имея возможности опереться на подготовленные укрепления. Без поддержки местного населения...
"Чем дальше командир от линии боя, тем раньше принимает он значимые решения, тем выше цена ошибки".
Андрей выиграл и Бряхимовский бой, и вообще всю кампанию в тот день, когда наши лодейки прошли мимо устья Нерли Волжской. Эта новость сбила мысли у эмира и его окружения. Сразу вспомнили поход Долгорукого, когда русские рати шли по Волге. Но Долгорукий-то сидел в Ростове, а Боголюбский – во Владимире!
Булгары посчитали эту разницу – мелочью: "эти русские вечно там с место на место перескакивают. Как вши голодные. Княжество-то – то же самое".
Конечно, о нашем повороте в Которосль, в Бряхимове знали. Но эта речка имеет здесь смысл рокады. Дойдут русские до Ростова, отпразднуют Пасху и, усилившись и умножившись, покатятся быстренько назад. Вниз-то по течению грести легче. А русские-то гяуры – такие ленивые!
Разведка булгар, составленная преимущественно из местных мери, выдвинулась на полста вёрст выше по Волге к Городцу и донесла о подходе русской эскадры.
Новгородские ушкуи на Волге хорошо и очень неприятно знакомы. Их количество было преувеличено. Многократно претерпевшие разнообразных бедствий от таких корабликов местные меряне, просто не могли назвать точное число, не удвоив и не не утроив его. "У страха глаза велики". Конечно, это не само войско. Но если авангард такой мощности, то сколько же идёт следом?
Русские лихо отогнали от Городца первый отряд меря. Встревоженный Ибрагим послал усиление. К русским тоже продолжали подходить отряды из других волжских городов.
Похоже на сражение под Малоярославцем: последовательная посылка подкреплений сражающимся соединениям обеими сторонами.
Только здесь – хуже: туземные союзники могут в любой момент изменить. Булгары-то уйдут в свой Булгар, а мерянам – рядом с русскими жить. Или – не жить.
Лодейный бой имеет свою специфику. Существенным элементом такого боестолкновения является активное использование дальнобойного метательного оружия.
Проще: у русских – мощные пехотные новгородские луки. Которые вполне уместны в лодейном бою, которыми новогородцы умело владеют. А меря... они лесовики. В лесу стрелу далеко не кинешь, мощных метательных средств нет.
Пришлось Ибрагиму посадить в лодки половину своей дружины. Его нукеры обучены конному лучному бою – сходство есть.
Но второе русское войско стоит у устья Клязьмы. Чего они ждут?
Тут, вдоволь помурыжив неизвестностью и неопределённостью командиров противника, Боголюбский снова переиграл Ибрагима.
Насчёт "вдоволь помурыжив" – не преувеличение. У эмира – армия наёмная, у князя – казённая.
Эмир не заплатил – народишко разбежался. Его войско идёт в бой за "пряником": подарками, нынче и после, за добычей.
У князя – от "кнута": не пойдёшь – голову снимут. Вместе с шапкой у кого есть.
Понятно, что набор мотивов в обеих армиях у разных людей и подразделений – разные. Но относительный вес... у эмировских – жадность, у княжеских – страх.
Пока войско стоит без дела в нём нарастают всякие... "негоразды". Эмир вынужден их гасить подарками, улещиванием.
Боголюбский... Прозвище – "Грозны Очи" употребляется в летописях к двум другим, более поздним русским князьям. Про Андрея говорят проще: "Китай брови сведёт – всяк на колени падёт да ползком поползёт".
Как не нервничали воеводы на Мещерском острове, а помалкивали:
– Начальству – виднее. Как государь скажет – так и будет.
Третий раз Андрей переиграл Ибрагима, поставив лодейный лагерь в десятке вёрст от Бряхимова. Эмир до последнего не мог решить: будут ли русские бить с лодей, от реки, или пойдут верхом, по "Гребешку". Поэтому не делал ничего: войско и гвардия, кроме немногочисленных обсервационных отрядов, оставались внизу, у воды, ожидая десантирования прямо под стены городка.
Два разных способа организации армии: "демократия" – у Ибрагима, "тирания" – у Боголюбского.
Эмир, не смотря на все "припадания и преклонения" в восточном стиле, должен был постоянно стремиться к консенсусу. Каждый отряд был, по сути, независим. Ну что ты сделаешь тому же удмурту?! Он сюда пришёл своей волей. И уйдёт также. Когда захочет. А найти его потом, в его лесах... Нет, можно, конечно, погрозить пальчиком, ввести торговые санкции... и оставить своих купцов без мехового товара.
У каждого из племенных отрядов – свои "отношения" с соседями. Если эзря говорили "да", то мокша начинали с "нет". По любому вопросу.
В обеих армиях людям довлели три приоритета: сохранить свои головы, захватить добычу, добиться победы. Любой племенной князёк именно так, в такой последовательности, строит и своё отношение к любому предложению на совете, и к действиям своего отряда на поле боя. А это – причина для конфликта. Потому что всегда есть места опасные и бесприбыльные. А у эмира нет инструментов заставить. Только уговоры да подарки.
Напомню: катастрофа, описанная в "Слово о полку Игореве" началась с того, что Игорю (Полковнику) в предыдущем походе не дали место в авангарде. Где он мог бы безбоязненно грабить половецкие кочевья.
Едва мы прошли устье Нерли Волжской, как в стане булгар появилось... разномыслие. Без консенсуса они ничего сделать не могут, а консенсус недостижим, потому что интересы племён – различны. Мери с Вологды нужна обязательно победа – иначе их русские потом в одиночку вырежут. А печенегам, например, вообще, кроме добычи, ничего не интересно.
Ибрагим тратил всё время и силы на "демократию" – поиск баланса интересов групп участников. В результате, его армия, как та сороконожка, которая задумалась о том, как же она ходит – не могла сдвинуться с места.
Все эти мотивы присутствовали и в русской армии. Но победа, "слава" – были важнее. Потому что, "бесславие", "бесчестие" – эквивалент "сложить голову". Потому что – Боголюбский. И он – "оторвёт голову". Тиран, однако. Деспот аз из.
"Демократия" Ибрагима чётко проигрывала "деспотии" Боголюбского.
Четвёртый раз Андрей просто испугал Ибрагима, последовательно чередуя удары. Эмир постоянно опаздывал, постоянно оказывался должен следовать за тактическими инициативами Боголюбского.
Сперва Андрей малыми силами лесовиков-егерей ударил по аванпостам в лесу на узостях "Гребешка". Эмир отправил им достойное подкрепление. Достойное для отвлекающей стычки в лесу. Поскольку, очевидно – это просто обманка. Настоящей битвы в "лесных дебрях" быть не может. Ясно же – основной удар будет с воды: в русском лагере горят густо костры, толпы народа таскают там лодки. Что этот народ нестроевые – издалека не видно.
И тут вдруг из непроходимых оврагов в тылу Бряхимова полезла русская пехота!
Овраги – непроходимы! Но...
Основная сила в полевом сражении – конница. Пехота – вспомогательный подвижной говорящий деревянный забор. Это знают все. Сызмальства. Особенно – у бывших кочевников.
В Первой конной приданные стрелковые дивизии были предназначены для решения вспомогательных задач: обеспечения прочности обороны, зачистки укрепрайонов...
Любой здешний аристократ строит бой от конной атаки. И Боголюбский – тоже. Но он видит и возможности пехоты. И отличия русской пехоты от племенных ополчений лесовиков.
Как пехотинцы-копейщики мы пролезли по оврагам и поднялись на "полчище". А как "тупые русские" – построились и не сдвинулись
Эмир перепугался и спешно погнал своих союзников и вассалов наверх. В суете и волнении.
Строить собственные войска в непосредственной близости, на виду у изготовившегося к бою противника – верная дорога к поражению. Это все знают!
Но "ленивые русские", вместо того, чтобы атаковать отряды, полезшие на гору в суматохе "по тревоге – бегом!", непостроенные, в неудобном, небоеготовом состоянии, позволили мари и мордве спокойно подняться и развернуться в боевые порядки.
Ну не тупые ли?!
Тревога эмира, ожидание беды сменилась надеждой на победу.
Взамен расчётов:
– Всё идёт по плану, мы сильнее, храбрее, многочисленнее...
в тревожной психике предводителя затрепетало слабенькое пока, но очень сладостное предвкушение удачи. Не закономерность, но выигрыш. "Счастливый случай", "джекпот", "птица счастья"...
– Только бы не упустить...
Эмир послал войска в атаку, ввел в действие резервы... Остался последний ресурс: "личным примером".
Как и положено благородному государю, явился он на поле боя во главе верных нукеров, воодушевил своим видом воинов и лично повёл отборную правоверную конницу против левого фланга русских. Имея ввиду оторвать русское войско от "Гребешка", сбросить в овраги и там, используя численное превосходство, многочисленность своих лучников и превосходство в высотах – безопасно истребить гяуров.
Но когда Муромский городовой полк и суздальские хоругви, стоявшие на левом фланге, подались под ударом "белых булгар", из леса ударила русская конница под личным командованием Боголюбского.
"Конница по оврагам не пройдёт" – истина. Через овраги прошла пехота.
"Конница не может сражаться в лесу" – истина. В лесу сражались отряды муромы и мещеры.
А вот фраза: коней нельзя провести через лес, коней нельзя провести по крутым подъёмам – не истина. Можно. Пешком, держа под уздцы, осаживая и поддерживая. На конях можно не только ездить – их ещё и вести можно.
Для местного аристократа – такая мысль непривычна. Такой идеи – просто нет. Что князь, что эмир – они на конях только ездят. Только!
"Взять лошадь под уздцы и отвести её к водопою..." – это делают слуги. Коня подвели – государь всел в седло. Поскакал. Коня остановили, придержали – государь спешился.
"С порога юрты кочевник садится в седло. Даже если ему надо проехать десяток шагов до порога другой юрты". "Вести коня в поводу..." – совершенно смердяческое, рабское занятие! Степняки никогда так не делают!
Эмир даже возможности такой не допускал! Даже помыслить о таком не мог! А Андрей заставил гридней идти пешком, вытащить коней наверх, пройти сквозь лес, скрытно накопиться на опушке за спиной лесовиков-егерей, и сесть в седла уже перед самим боем.
Получив во фланг и в тыл кавалерийскую атаку превосходящих сил противника "белые булгары" побежали. А бежать-то им некуда! Всё поле в ширину – версты полторы-две. Свернуть некуда: лес и овраги. И они понеслись. Галопом. По тылам собственной пехоты, атаковавшей так и не сдвинувшиеся с места русские хоругви. По отползающим в лагерь раненым союзников.
Этот-то вой – смертный вой беспомощных, затаптываемых насмерть своими же – я и слышал, стоя на гребне Окского обрыва, у себя за спиной.
Следом за нукерами покатились княжеские дружины, рубя в спину "прилипших" к русскому строю лесовиков. Побежавшие племенные отряды попадали под копыта своих и чужих, под мечи и сабли русских.
"Самое страшное – рубка бегущей пехоты".
И плевать, что пехота бежит не "от" конницы, а поперёк. Так даже лучше – больше зарубить можно.
Это-то и нужно было Боголюбскому! В этом-то и состоял его замысел!
Выманить лесовиков в чистое поле. Выманить туда, где их основные боевые навыки – малополезны, а необходимые – отсутствуют. Ударить по ним. Ударить тяжёлой конницей, с которой лесовики ничего сделать не могут. Ударить с тыла, отчего и опытные воины теряются. Вырезать, вырубить, затоптать...
Потому что, выковыривать союзников булгар, "друзей эмира" из их лесов – тяжко и кроваво.
"Бенгальский тигр – прекрасный и опасный зверь. Но выгони 40 тысяч тигров на эту пустынную песчаную равнину... Жалкое беспомощное существо".
Великолепные охотники, прекрасные следопыты, мастера лесных засад... стали просто бегающим по полю двуногим орущим мясом.
Русская конница прогнала булгарскую через всё "полчище", прижала к северному концу, к обрыву над Волгой. И скинула туда.
"Белые булгары" дрались отчаянно, спасая своего эмира. Эмир и несколько его спутников – съехали на задницах по склону. Чуть позже их подобрали лодочки с беглецами.
Андрей "сам ис?коша множьство. а стягъ? ихъ поимаша и едва в мал? дружин? оутече князь Болгарьскъ?и до Великаго города".
Летопись говорит: "эмир в сильном страхе убежал с малой дружиной в Булгар, где и затворился".
Дело не только в личном страхе, дело в заваленном порубленными трупами воинов союзных племён "полчище", в мордовских, марийских, буртасских, удмуртских... мертвецах, качаемых окской и волжской волной вдоль всего берега.
Дело в "правде". Которая – сила.
«...князь же Ондрей воротися с победою, видевъ поганыя Болгары избиты, а свою дружину всю сдраву. Стояху же пешци съ святою Богородицею на полчище, подъ стягы; и приехавъ до святое Богородици [и до пешець] князь Андрей, с Гюргемъ и со Изяславомъ и съ Ярославомъ, и со всею дружиною, удариша челомъ передъ святою Богородицею, [и почаша целовати святу Богородицю] с радостью великою и со слезами хвалы и песни въздавающе ей...»
Бряхимовский поход переломил ситуацию на Волге. Через 7 лет здесь же, на Окской стрелке, сын Андрея с сыновьями муромского и рязанского князей будут поджидать боярское ополчение, будут ругаться: «едучи не едут!». Чудом выскочат своими малочисленными дружинами из мордовско-булгарского окружения. Но этот эпизод не остановит закономерности: Русь пересилила Булгар.
Следующие походы будут удачными или очень удачными, неудачных – не будет. Волжская Булгария "закуклится" – перестанет ходить на Русь, будет постепенно сдавать своих союзников из племенных князьков. Сосредоточится на строительстве мощных крепостей, на укреплении пограничной стражи по Яику.
Потом придёт Батый... И всё станет прахом.
***
Сухан с носилками свернул в устье очередного оврага. Дальше овраг раздваивался. Носильщики взяли вправо, а мне прямо в лицо из другого ответвления оврага вдруг вывалилось несколько знакомых воинов из хоругви Дворковичей. За ними, вереща, пёрли "медвежьи головы с кирпичными зубами". Пришлось отскочить назад на Окский пляж. Там тоже топталось несколько десятков враждебных индивидуев. Справа поднималось стена берегового обрыва. А слева...
"Каждый парень имеет право
На то что слева и то, справа".
В данный момент «право на лево» было важнее. Прямо-таки – жизненно необходимо. Мы кинулись к валявшимся на песочке лодочкам, подхватили ближайшую с вёслами и побежали в Оку. Недалеко. По самые... мда. «Вам по пояс будет».
С берега метнули пару копий, нам не понравилось и мы выгребли дальше.
Глава 330
А дальше, оказывается, уже Волга.
Вдоль левого берега Оки медленно загибается дуга русских лодеек, вдоль правого, в тени береговой кручи, несёт клубы дыма от горящего Бряхимова, панически угрёбывают лодочки "друзей эмира". По бережку – панически уё... мда... убегают те же друзья, но – россыпью.
"Т-образный перекрёсток" видели? Похоже. По левой стороне перекладинки шустро приближаются лодки булгарского отряда, ходившего под Городец.
"Кто справа – тот и прав" – автомобильная народная мудрость. Они такого и не знали никогда, а тут и вовсе позабыли. Пропускать они точно не будут. Потому что за ними видны квадратные белые паруса ушкуев. А по правой палочке перекладинке, вниз по Волге...
– Мужики! Мля буду! Век церквы не видать! Эмирова лодейка бежит! С казной! Христом-богом клянуся!
А глазастый мне Илья Муромец попался. И – азартный.
Главный из Дворковичей завопил:
– Даёшь! Мать! В золоте-серебре ходить! Итить! Догоним, отберём и навставляем! Нах...яривай! На вёсла! Навались!
Мысль: "а на фига мне это надо?" – мелькнула и затихла.
"Остановите самолёт – я сойду". Сойду – куда? В воду? В толпу озверевших перепуганных придурков с остро-заточенным на берегу? Я уж не говорю про общую эмоциональную оценку – "струсил". И вообще: казна булгарского эмира... понятно, что не государственная, а чисто походная, но в хозяйстве...
И мы занялись неакадемической греблей. В смысле: быстро и матерно.
Хватило ума выгрести на середину, на стержень. Большая часть булгарских корыт тянула вдоль берега, так что мы начали их лихо обгонять, устремляясь к издалека заметным четырём большим баркам под полосатыми парусами. Одна из них вдруг вильнула к берегу, где у уреза воды крутилась группка белых халатов и сгрудились лодочки поменьше. Остальные упорно пытались поймать под высоким берегом попутный ветер.
Гонка становилась уже утомительной. Мы постепенно догоняли высокие пузатые лайбы, когда у нас образовались конкуренты: четыре ушкуя, в полной мере используя превосходство своего парусного вооружения, нагоняли нас, обходя... я бы сказал мористее, но тут моря нет. Да им и пофиг: прут как по пустому, прямо на нас.
Я бы, честно говоря, бросил бы уже эту... греблю. Нахрена нам казна эмира? Денюжку я себе и так насрублю. И кушать уже хочется...
Но мои со-лодочники и одно-грёбники демонстрировали неувядающий энтузиазм в деле неупускания единственного шанса в жизни отобрать и поделить много.
Волга здесь не такая широкая, как по песням представляется. Куча всякого плывущего наполняла её правую полосу довольно густо. Постоянно что-то происходило, что-то тонуло, орало и утопало. Какие-то придурки башкиро-татарского мордовыражения вдруг начали кидать в нас стрелы. Нам ответить нечем, только вёслами.
Интересно: если на Королевской регате на Темзе оксфордцам с кембрижцами под задницы включённые паяльники сунуть – они нас обгонят?
Справа вдруг заверещали: одна из эмировых барок, атакованная сразу двумя ушкуями, наклонилась, легла на борт и стала тонуть. Значительно дальше, у выступающего мыса, ещё один ушкуй пытался в одиночку атаковать другую барку. На ней мгновенно вспыхнул парус, за секунды съёжился и опал чёрными хлопьями. Из барки вылетел клуб чёрного дыма, её как-то боком понесло к берегу, где она и застряла на отмели, круто задрав нос и наклонившись на борт. Оттуда горохом сыпались в воду какие-то люди в развевающихся одеждах.
Впереди маячила последняя лоханка. С нашей мечтой об эмирской казне. За ней гнался последний ушкуй. Ещё один левее горел, вместе с взявшими его на абордаж двумя лодьями поволжской национальности.
Тут наш Илья Муромец сказал:
– Ну них...
Посмотрел на вдруг образовавшуюся у него в груди стрелу, тяжко вздохнул и рухнул за борт. И мы все за ним. Поскольку лодка сделала... А называется это... оверкиль. Да, именно так он и называется. Очень, факен его шит, неприятный на вкус. Потому что приходиться всё выплевывать. В смысле – воду.
Только высунулся, только выплюнул – бздынь. Стрела пробила голову парню, который вынырнул на вытянутую руку от меня. Ё... ни... них... назад.
Я сразу ныркнул обратно. И – под лодку. Ухватился за скамейку и завис.
И затих. Под воздушным колоколом. Лодка перевернулась и плывёт.
В воде видно плохо. Под лодкой – темно. Разок стрела в днище ударила. Что там снаружи? ХЗ – хрен знает.
Сначала, вроде, крики были. На нерусском языке. Потом... стихло.
Как-то, идучи на рать с утра, "утопизма я не предусматривал. Впору "Варяга" вспоминать:
"Не думали братцы мы с вами вчера
Что нынче умрём под волнами".
Висю. Тихо.
Посмотреть? – Лодка качаться будет, заметят.
Висю. Считаю.
Не одержанные победы, не уничтоженных врагов, а время.
Считал сначала до двух. Потом – до трёх. Тысяч. Потом... терпелка кончилась – высунул голову из-под-за борт.
Несёт вдоль берега. Дистанция... приличная, но реальная. Надо сваливать, а то воздух из-под лодки выходит, днище к воде опускается.
Скинул сапоги с портянками – как они мне за сегодня надоели! Надеюсь – не вся рыба в реке потравится.
Кушак с ножнами сабли Зуба. Так она мне и не пригодилась. Зря таскал-тренировался.
Извиняюсь за подробности, штаны с подштаниками – туда же. От себя оторвал.
"Волга, Волга, мать родная
Волга русская река!
Не видала ты подарка..."
Теперь – видишь. Лови. «Презент-сюрпрайз». Жертвую своё родное и близкое. Не княжна персидская – куда как полезнее.
На дно пошли. Жертвоприношение – принято. А вот кафтан с панцирем, котелок с намордником и портупею с "огрызками" – не отдам. Штаны я себе везде найду, а такие приспособы – вряд ли.
Ну что, Ванюша? Пора сваливать. А то занесёт меня река да в далёкие края. С недружелюбным туземным населением.
Отпустил ставшей родную деревяшку и поплыл. Стараясь не думать о всех возможных... Нет, не о всех – кайманов в Волге пока нет.
Баттерфляй в портупее не проходит. Проверено. А наплечные пластины – очень мешают кролю. Очень хочется побыстрее убраться с открытого, но... приходится тихонько, методично, брассом.
"Я – лягушка. Я маленький зелёненький лягушонок. Раз-два, раз-два, ква-ква, ква-ква...". Позванивая "бубенчиками", прополаскивая... пропотевшее, поджидая судорог... Раз-два, раз два...
Хорошо, что в Волге пираньи с акулами не водятся – никто не откусит болтающееся. Хотя, говорят, сомы...
Всё-таки – широко. И вода холодная. Я столько в ней провисел под лодкой! А потом ещё и грести... Добрался до отмели и упал. Выдохся. Редкий случай в жизни генномодифицированной белой мыши.
Разделся догола, что можно – выкрутил. Но кафтан с панцирем... У него же войлочная подкладка! В смысле – поддоспешник. Тяжёлая зараза! Особенно – мокрая.
С берега убрался – там чудаки разные греблей занимаются. Зашпындорят в меня чем-нибудь остреньким... не хочу. Нашёл повыше затишек, разложил тряпьё на просушку, лежу-загораю.
Хорошо-то как! Солнышко тёплое, водичка недалече плещет. Где-то далеко придурки орут, дым валит. А у меня тут... пчёлки жужжат. Мир и покой.
И чего люди всякой хренью занимаются? Бегают, суетятся, тычат друг в друга чем ни попало... Мозги себе сушат, хитромудрые планы придумывают – как бы друг друга побольше уелбантурить... А тут вот: цветочек цветёт, пчёлка жужжит. Ползает по нему. Делает ему удовольствие. В смысле – опыляет.
" – Как вы относитесь к сексу?
– Я обязан ему жизнью! А вы?".
И почему люди опылением не занимаются? Это ж так... увлекательно! Вот и ещё пчёлка появилась. Лазают вдвоём по одному цветочку... всовывают свои... хоботочки между дрожащих... тычинок и пестиков... одновременно с разных сторон... О! Ещё и третья прилетала! По верхушке... опыляет. Энергично так. Три хоботка... синхронно всовываемые... с разных сторон... в одном цветке...
Интересная мысль, надо будет попробовать.
И все участники вполне довольны процессом. А хомнутым сапиенсам... вечно им чего-то не так, вечно они...
Я поднялся и сел прислушиваясь. Где-то недалеко раздался истошный, уходящий в ультразвук, вопль. Мужчина? Женщина? Даже вообще: человек или животное?
И чего я подскочил? Это ж нормально, это ж мир и покой! Кто-то кого-то кушает. Или – режет. Или – насилует. Жизнь. Благорастворение и умиление. Под божьим благословением. Ибо – естественно! Ибо – создания божие исполняют ГБешные замысел с промыслом. "Даже волос не упадёт с головы человеческой без Его воли". Едят? – Значит так и было задумано. Предвечный – он же того... всю вечность прозревает. Режут? – Значит – по Его промыслению. Кто ты, чтобы воспрепятствовать замыслу Божьему? Так надо, зарезайся.
Обитатели джунглей проявляют свои исконно-посконные кайманские навыки. "У нас кайманом становится любой". В смысле – в наших, Окско-Волжских недо-габонских джунглях...
Очередной вопль прервал моё неторопливое возвращение в горизонтально-расслабленное состояние.
Так, поспать не дадут. Пульта дистанционной "погонялки"... нету. Придётся вставать, одеваться, идти к... источнику акустических возмущений и... и выдернуть его из розетки.
Единственная уже высохшая вещь – бандана. Сыроватая рубаха, завязанная юбкой на поясе, приятно холодила... чресла. И дырку в ляжке: "мордовская бронебойная" – отметину оставила. Всё остальное, вместе с портупеей и "огрызками" – скомкал в узел, ухватил в руку.
Ну, Ванюша, пойдём-позырим – кого там местные кайманы... кушают?
"Кайманы" занимались своим исконно-посконным делом – "кушали" жертв кораблекрушения. Хотя здесь это называют – "потрошить". Выглядело это... грязно.
В ближайшем распадке, по характерным ритмическим по-ахиваниям, повизгиванием и пошлёпываниям удалось определить разновидность организмов: хомо сапиенсы сношающиеся. Совершенно типическое для сапиенсов проявление их хомнутости.
