Текст книги "Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

В казино «Фан парлор» на Оушен-роуд Гилман трудился у рулетки, одновременно продолжая неприметно изучать организацию работы, персонал и систему сигнализации этого со вкусом оформленного игорного заведения. Несколько со вкусом оформленных молодых женщин появлялись и исчезали в дальнем конце зала, часто в сопровождении клиентов мужского пола. Его никто не ставил в известность, но теперь человек из Лас-Вегаса и сам понял, что там находятся уединенные комнаты. А под аркой в противоположном конце игорного зала маячила белокурая голова солистки оркестра казино. Квинтет Арта Филлипса играл неназойливо и вполне сносно, а голос Джуди Эллис звучал и вовсе замечательно, и Гилман бессознательно потрясывал головой, наслаждаясь ее исполнением шлягера «Что нужно сегодня миру». Бахараху и Дэвиду понравилась бы ее интерпретация их песни, подумал крупье.

В семнадцати милях отсюда, в кемпинге «Кроуденз кэрэвэн» на шоссе номер 121, каскадер сидел в своем трейлере и следил, как «Ухер-400» записывает радиопереговор полиции Парадайз-сити. Он сегодня установил месторасположение радиопередатчика и сфотографировал его в инфракрасных лучах, а теперь составлял фонотеку голосов, стандартных фраз и номеров, используемых в качестве шифрованных позывных для разных «вызовов». Он уже понял, что означают некоторые из этих сигналов. В свое время он расшифрует их все.

Все шло хорошо. На верхнем этаже лучшего в Парадайз-сити отеля наиболее уважаемые представители местной общественности беседовали, смеялись, пили по случаю возвращения в отчий дом дочери печально знаменитого рэкетира, а Джон Пикелис собственной персоной с сияющим видом наблюдал, как она кружится в вихре танца со вторым наиболее выгодным женихом Америки – Северной Америки, разумеется. Паркер Теренс Карстерс тоже улыбался, ибо операция «Молот» развивалась точно по схеме. Четвертый десантник, неопознанный, проник сквозь передовую линию обороны противника и уже действовал в штабе оккупационных сил.

Тайная битва развернулась по всему фронту.

16

Воскресенье.

Назавтра наступило воскресенье двенадцатое июля, как все того и ожидали.

Немного сюрпризов случалось в Парадайз-сити, городе с размеренной жизнью, где о существовании правых и левых сил люди узнавали только из журналов и где самодовольное «молчаливое большинство» пребывало в безмятежном спокойствии.

Воскресенье – традиционный день отдыха во всем христианском мире.

Страховые агенты, преподаватели физкультуры, зубные техники, владельцы бакалейных лавок, телефонистки, телевизионные мастера, книготорговцы, мелкие служащие, фабричные рабочие, работники социальной сферы, бармены, лидеры «Ассоциации взаимодействия родителей и школьных учителей», шлюхи всех рангов и мастей, офтальмологи, проктологи и наемные убийцы вроде свиномордого Лютера Хайетта, – все вкушали отдохновение. Полицейские, которые накануне противозаконно и безнравственно истязали Сэма Клейтона, также отдыхали, в итоге нее же заставив его сделать признание, и их безнадежно измученная жертва спала тяжким сном.

Двенадцатое июля, день, когда появились на свет Гай Юлий Цезарь и Генри Дэвид Торо – с разницей в 1917 лет. Это был славный день для отдыха, выходной, но четыре лазутчика работали. Уиллистон делал рекогносцировку местности вокруг полицейского управления, электростанции и здания корпорации недвижимости «Джейленд», а Гилман завершал вычерчивать подробную схему служебных помещений и системы охранной сигнализации казино «Фан парлор». Каскадер проявил и изучал сделанные им фотографии полицейского радиопередатчика, а Паркер Теренс Карстерс пробудился в полдень и стал собираться на встречу с Пикелисом с целью осмотра его коллекции старинного оружия. В итальянском фильме он проснулся бы подле юной нимфоманки с личиком ребенка и, закуривая, произнес бы что-нибудь стремное. Но это же был не итальянский фильм – это был даже не канадский мультфильм, – поэтому он проснулся в одиночестве, почистил зубы, оделся и легко позавтракал, после чего в два пятнадцать отправился в пентхаус. Дочь главаря гангстеров как раз собиралась пойти поиграть в теннис с друзьями в загородном клубе, и Карстерс понял, что дал ей верную оценку вчера вечером. Она была куда более привлекательной и сексапильной и куда более умной, чем ей полагалось быть.

– А вы играете в теннис, мистер Карстерс? – спросила она.

– Немного – в основном, чтобы иметь возможность полюбоваться ножками теннисисток.

Вот тогда-то отец девушки подвел миллионера-блондина к окну террасы, обратил его внимание на здание клуба далеко у горизонта и заметил, что там отличные теннисные корты. Поняв намек, Карстерс заметил, что мог бы чуть попозже заглянуть в тамошний бар, но только после того, как осмотрит коллекцию оружия. Коллекция оказалась неплохой, но не выдающейся, и обоим доставило немалое удовольствие со знанием дела обсуждать достоинства редких экземпляров старинного оружия. В четыре часа Карстерс прибыл в клуб, где Кэти Пикелис доигрывала первый матч с Вандой Энн Рагглз против двух адвокатов. Ванда Энн, крупная рыжеволосая девица в коротенькой теннисной юбочке, была дочерью президента Национального банка Парадайз-сити и много смеялась. Кто-то однажды сказал ей, что у нее потрясающие зубы, и она часто смеялась, чтобы продемонстрировать свое сокровище.

Оба молодых адвоката были менее смешливыми, ибо их зубы были скорее ничем не примечательными, и они враждебно отнеслись к вторжению незнакомца не первой молодости, да к тому же еще и знаменитого. Один из адвокатов, парень с короткой армейской стрижкой, предложил Карстерсу сыграть один сет – это было не просто приглашение, это был вызов. Второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов вначале сослался на усталость, потом на отсутствие практики, потом на возраст, после чего разделал бедного стряпчего под ноль. Он разгромил его не только в одном гейме, но и в целом сете.

– Как же нехорошо вы поступили с Джорджем, – мягко укоряла его Кэти Пикелис десятью минутами позже в баре.

– А я очень нехороший и коварный. И не отрицаю этого, – признался Карстерс.

– Я привыкла иметь дело с коварными мужчинами.

– Хорошенькая девушка вынуждена – должна – с этим мириться. Разумеется, я куда коварнее всех прочих, – предупредил он. – Я без устали вынашиваю коварные мысли и совершаю коварные поступки – тут мне нет равных.

Она достала сигарету из пачки, и он проворно поднес зажигалку.

– Знаете, Джордж вообще-то хорошо играет в теннис, – продолжала она укорять его.

– В моей далекой юности – еще в те времена, когда крытые фургоны пионеров и старенькие бипланы пересекали великие равнины, – мне посчастливилось стать победителем межуниверситетского чемпионата по теннису, – признался Карстерс. – О да, я был молод, полон энергии, бесшабашен и пользовался повсеместной известностью – нет, славой лучшего теннисиста среди всех студентов страны.

Она покачала головой и сказала со вздохом:

– Бедный Джордж.

– Я до сих пор выкраиваю время дважды или трижды i педелю вспомнить о своих детских достижениях, – продолжал спортсмен-любитель.

– Но вы же не сказали, что были чемпионом.

– Но я же сказал, что коварен, а этот нелюбезный молодой человек получил по заслугам, – ответил Картере. Потом он рассказал ей еще множество занимательных баек – непринужденно, почти механически, после чего они заказали еще по бокалу, и он отвез ее в папин пентхаус. Тем же вечером он тщательно прочесал апартаменты «Брекенридж» и обнаружил два подслушивающих устройства – одно в телефонном аппарате, второе в ночнике у кровати. Приятно думать, что кому-то совсем не безразлично твое пребывание в этом городе, заметил он про себя и стал раздумывать, когда же и каким образом Уиллистон передаст ему список «укромных углов». Прежде чем покинуть «Преисподнюю», они обговорили и запомнили график выхода на связь и радиочастоты, договорившись и о лимите продолжительности работы в эфире – пятьдесят секунд. В одиннадцать пятьдесят одну второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов набросил одеяло на телефонный аппарат, отключил от сети ночник, потом отнес свой радиоприемник в ванную и плотно закрыл дверь. Затем открыл на полную мощность холодный и горячий краны.

В одиннадцать пятьдесят две он включил приемник и настроил его на первую из пяти заранее обговоренных волн. Он посмотрел на циферблат золотых часов «Ролекс» и стал наблюдать за бегом секундной стрелки: она миновала цифру «четыре» и побежала к «пятерке». Добежав до «шестерки» – ровно в одиннадцать пятьдесят две с половиной, или в двадцать три пятьдесят две тридцать, если уж выражаться армейским языком, – он услышал голос каскадера.

– Диспетчерская Тампы, диспетчерская Тампы… Пожалуйста, повторите номер полосы и команду на посадку. Полоса номер четыре свободна, верно?

Ага.

Арболино докладывал, что он, Гилман и Уиллистон прибыли в зону боевых действий и что, по его предположениям, четвертый агент – П. Т. Карстерс – также выдвинулся на огневую позицию.

– Говорит диспетчерская Тампы, – услышал миллионер ответ Гилмана. – Да, полоса номер четыре свободна. Снижайтесь на высоту две тысячи по направлению ветра.

Время работы в эфире: восемнадцать секунд.

Слишком краткие переговоры, чтобы кто-нибудь смог записать или запеленговать с Помощью радиолокатора.

Гилман подтвердил, что коллекционер оружия разместился в отеле и вошел в контакт с Пикелисом. Находясь в том же отеле, человек из Лас-Вегаса мог работать связником между Карстерсом и остальными членами команды. Они договорились использовать радиотелефон в «бентли» лишь в исключительных случаях. Они также решили нанести свой первый удар после тщательного визуального изучения расположения обороны противника.

В понедельник Уиллистон отправился играть роль социолога-эксперта по общественному мнению и брать первое интервью. Он решил начать с доброжелательного всеядного критика, который рецензировал для «Дейли трампет» новинки телевидения, кино, а также постановки местного театра и классического балета. Артур Эндрю Гордон Уиллистон нашел, что упитанному и претенциозному Фредерику У. Кимберли, чей пахучий лосьон для бритья выдавал в нем закадычного друга отставных вожатых бойскаутских отрядов, было совершенно наплевать на фильмы и телепередачи, которые он регулярно хвалил на страницах местной газеты. Но он не усматривал греха в своей лжи. Поставляя редактору и заведующему отделом культуры то, что им требуется, чопорно заявил критик, сам он получал то, что требовалось ему – еженедельный чек и ежегодную командировку в Нью-Йорк, написать серию репортажей о тамошней театральной и музыкальной сцене и покутить в ихних шикарных французских ресторанах.

– Конечно, много времени у меня отнимают и собственные рукописи – мое творчество, – заявил он в заключение.

– Вы, не сомневаюсь, пишете пьесу?

Фредерик У. Кимберли с благодарностью осклабился.

– Но вы же понимаете, это будет отнюдь не коммерческая поделка, – сурово заявил он. – Одноактная вещица – публика оценила бы ее как авангардистское произведение. Действие разворачивается в туалетной комнате королевы в Букингемском дворце накануне мировой атомной войны. Надеюсь, что это не покажется слишком претенциозным, но в ней есть нечто ионесковское – в интонации.

Уиллистону удалось вернуть разговор в русло обсуждения вкусов и склонностей жителей Парадайз-сити в области индустрии развлечения. «Социолог» тщательно все записал и, покинув критика, отправился брать напрокат автомобиль. Он поехал на голубом «дарте» к почтамту, отправил два письма и получил бандероль с бланками анкет, присланную ему Южной корпорацией по изучению общественного мнения. Потом он позвонил директору программ местной телевизионной станции, который так обрадовался звонку социолога, уважающего современное телевидение, что пригласил разведчика пообедать с ним в загородном клубе. Уиллистон уже приступил к десерту, когда в клуб приехал П. Т. Карстерс, назначивший здесь свидание с Кэти Пикелис. А тем временем в кемпинге Арболино потягивал холодное пиво и прослушивал переговоры местной полиции с целью определения стандартных маршрутов и расписания движения полицейских патрульных машин. Ближе к вечеру каскадер запер трейлер, отцепил его от автофургона и выехал исследовать местность на предмет нахождения возможных мест для встречи.

Той же ночью, используя простейший шифр, он отправил радиограмму с указанием координат трех явок, обозначенных им как «Боб», «Морт» и «Джо-Джо». Это был самый элементарный двоичный код, а указанные им точки были расположены в квадрате В-3 на стандартной туристической карте округа, которая обозначалась в шифровке как Д-5. Во второй радиопередаче, состоявшейся в тот же вечер – во время одиннадцатичасовых новостей по местному радио, – было сообщено об аресте и признании Сэма Клейтона. Сообщение было кратким и традиционным, отражающим мнение директора отдела новостей о том, что к «очередному случаю поножовщины, устроенной чернокожими», едва ли следует относиться как к чему-то экстраординарному. В сущности, эта новость не представляла интереса ни для кого, за исключением преподобного Эзры Снелла, в чьей церкви Клейтон танцевал во время убийства, родственников Сэма Клейтона и девушки по имени Ширлироуз, в чьем обществе в день убийства обвиняемый неотлучно находился с девяти вечера до утра следующего дня. Ни священник, ни Ширлироуз не знали в точности, как же им поступить, ибо оба прекрасно знали, как поступает местная полиция с людьми, от которых «одно беспокойство».

Почти все обитатели Парадайз-сити, каждый в разной степени, боялись чем-то вызвать недовольство у людей Пикелиса. Горожане боятся не только полиции, сделали вывод Арболино, Гилман и Уиллистон, встретившись поздно вечером в среду на явке «Джо-Джо» – укромном местечке близ песчаного карьера на шоссе номер 99. Головорезы, нанятые в качестве сборщиков взносов для «Службы безопасности торговых работников», и прочие взаимосвязанные организации вызывали еще пущий страх – это Гилману и Уиллистону удалось лично выяснить из подслушанных обрывков разговоров. Они выработали план первой операции, и спустя час – около четырех утра – Гилман изложил этот план П. Т. Карстерсу. Используя инфракрасный излучатель, чей луч был невидим для невооруженного глаза, он начертил свое послание на стене административного здания, расположенного как раз напротив отеля «Парадайз-хаус». Надев специальные очки, которые со стороны можно было принять за обычные очки автогонщика, богатый коллекционер без труда «прочитал» точки и тире азбуки Морзе.

Четверг: рекогносцировка.

Пятница: репетиция.

Суббота, день: первый удар по оккупационным силам.

В пять двадцать вечера в субботу Лютер Хайетт вошел в вестибюль административного здания по адресу Флетчер-авеню, 129, и поднялся на лифте на четвертый этаж. Он был последним из трех сборщиков взносов, которые ему надо было доставить в офис, занимаемый «Службой безопасности торговых работников». Это был точно установленный факт: его зафиксировали опытные наблюдатели, и он вписывался в ритуал аналогичных действий объекта наблюдения в предшествующие дни. В считанные минуты бухгалтер «СБТР» опустит жалюзи. В ушах каскадера, который вел внешнее наблюдение из кабины своего автофургона, вновь зазвучали напутствия Уиллистона: «Почти сразу же после того, как он закрывает жалюзи, он пересчитывает деньги и передает их толстяку… На это уходит две, от силы три минуты. Затем толстяк опускается на лифте в вестибюль, идет в городской Коммерческий банк напротив и самолично кладет конверт в сейф на хранение. У нас времени будет немного, так что, как только жалюзи опустятся, дай двойной гудок – один длинный и один короткий. Потом выдвигайся на позицию к месту загрузки в переулок».

Арболино взглянул вверх, затянулся сигаретой и посмотрел в витрину ближайшего обувного магазина, словно у него внутри была назначена с кем-то встреча. По улицам бродили толпы субботних покупателей, движение было оживленное, если не сказать интенсивное. Всю операцию надо провернуть очень четко, потому что в таком потоке транспорта не удастся быстро уйти.

Жалюзи опустились.

Он дважды нажал на клаксон и через секунду тронулся с места.

В офисе номер 402 маленький нервный человек в бифокальных очках тщательно выполнял обряд пересчета банкнот. Слушая его торжественный голос, можно было подумать, что он возносит молитву Всевышнему:

– Пять тысяч двести десять… Пять тысяч двести тридцать… Пять тысяч двести пятьдесят… Пять тысяч двести шестьдесят… Двести семьдесят. Отлично, все точно до цента.

– У нас всегда все точно до цента, – заметил наемный убийца, возбужденно тряся головой.

Не обратив внимания на его неуместные телодвижения, бухгалтер приступил к заполнению квитанций банковского депозита, потом положил их в два заранее приготовленных конверта с деньгами и отдал конверты и ключ от сейфа толстяку.

– Спасибо, Бизли, – саркастически сказал наемный убийца.

– Всегда к твоим услугам, Лютер.

Хайетт вышел в коридор и, шагая к лифту, на ходу стал рассовывать конверты по карманам своей полосатой куртки. В лифте его уже поджидал профессор психологии Эндрю Ф. Уиллистон. Двумя минутами раньше Гилман занял «позицию прикрытия» в служебном коридоре четвертого этажа, и профессор остановил лифт на четвертом этаже, просто нажав аварийную кнопку. Человек из Лас-Вегаса должен был просматривать коридор и держать дверь запасного выхода на лестницу чуть приоткрытой.

Хайетт нажал на кнопку вызова, и дверь лифта мгновенно отъехала в сторону. Уиллистон тут же отжал кнопку «стоп» и нажал на «ход».

Когда дверь раскрылась, Лютер Хайетт мельком заметил кого-то в комбинезоне и то ли шляпе, то ли кепке.

Потом он получил удар в лицо.

Уиллистон поднял баллон с аэрозолем и прыснул ядовитой жидкостью в противника, метя в нос и глаза.

Атака длилась четыре секунды, потом еще три секунды ушло на то, чтобы оглядеться по сторонам.

Результаты атаки подтвердили обещание производителей: все произошло именно так, как и говорилось в сопроводительной инструкции. Ладони Хайетта непроизвольно метнулись к глазам – их точно огнем выжгло. А потом, силясь закричать от боли, убийца почувствовал, как его горло зажали мертвой хваткой, грудь пронзила боль, и он едва не задохнулся. Это было ужасно. Он беспомощно сучил руками и ногами, ловя губами воздух. Он ослеп.

Он привалился к стене, едва не теряя сознание. За его спиной уже вырос Гилман, держа в руке шприц, и не успел Уиллистон закрыть за ними дверь запасного выхода, как человек из Лас-Вегаса вонзил иглу в левое запястье Хайетта и впрыснул ему наркотик.

– Bien fait[17]17
  Отлично сработано (фр.).


[Закрыть], – услышал толстомясый убийца голос, прозвучавший издалека, точно за сотню миль.

Он был уже без сознания, когда его грузили в фургон. Арболино подогнал «форд» задом, вплотную к двери черного хода здания, так что ни один прохожий даже с близкого расстояния не смог бы заметить тело. В пять двадцать восемь Арболино вырулил на Флетчер-авеню, и автофургон слился с потоком транспорта. Гилман – он сидел в грузовом отсеке вместе с Уиллистоном и их пленником – машинально поглядел на фосфоресцирующий циферблат наручных часов.

Опоздали на одну минуту.

Не так уж плохо.

Не так уж хорошо, но и совсем неплохо для первой акции после столь длительного перерыва.

В десять пятьдесят в тот же вечер мистер Джон Пикелис, его дочь и второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов торжественно следовали по Сентрал-авеню в принадлежащем Пикелису «кадиллаке» 1970 года с шофером и стереомагнитофоном в направлении «Фан парлор». Гость изъявил желание попытать счастья и рискнуть «парой дукатов», и хозяину было любопытно понаблюдать за поведением П. Т. Карстерса в игорном доме. Иногда можно узнать прелюбопытнейшие вещи о людях – особенно о тех, у кого такое самообладание, как у этого Карстерса, – по их поведению в казино.

«Кадиллак» притормозил и остановился.

Огромная толпа людей – явно зрители, только что посмотревшие последний сеанс в кинотеатре «Сентрал» неподалеку, – собралась у витрины универмага «Херманз бразерс». Народу было так много, что люди не уместились на тротуаре и вышли на проезжую часть. В толпе раздавались смешки и хихиканье. Кое-кто просто стоял, вытаращив глаза и качая головой, но все-таки большинство посмеивались и похихикивали.

– Что там такое, Том? – спросил Пикелис.

Прежде чем шофер ответил, завыла сирена приближающейся полицейской машины, и толпа тотчас начала рассеиваться. К тому моменту, когда патрульная машина с визгом затормозила перед универмагом, половина зевак уже разбежались, словно из опасения быть заподозренными в причастности к тому, что было выставлено в витрине.

Ночь прорезал еще один вой сирены. Когда «кадиллак» остановился в каких-нибудь двенадцати ярдах от витрины, Пикелис устремил взгляд на стекло и заморгал.

– Ближе!

Лимузин подъехал вплотную к витрине и встал как раз напротив предмета, привлекшего столь живое внимание прохожих.

Это был, по правде сказать, весьма необычный предмет, который, будь он выставлен в любой другой витрине магазина любого другого города, привлек бы внимание прохожих. Даже самые замысловатые сооружения, которыми к Рождеству декорируют витрины фешенебельных столичных магазинов, не могли сравниться с этим по новаторству, простоте и откровенности. Посреди витрины в кресле-качалке восседал Лютер Хайетт. Он был без одежды и без сознания. Его руки и ноги были связаны, а какой-то шутник водрузил на его огромную голову – немного набекрень – рыжий парик. Его срамное место было прикрыто горкой измятых американских банкнот, и несколько случайных купюр торчали между пальцами ног и из-под забавного парика. На тот случай, если бы смысл сего символа оказался не вполне ясен зрителям, кто-то расшифровал его значение в сделанной губной помадой надписи на голой груди Хайетта.

Такую идею по достоинству оценило бы агентство «Дойл, Дейн, Бернбах»: ведь эта нью-йоркская дизайнерская фирма сделала себе громкое имя на оригинальных рекламных плакатах, отличающихся строгостью композиции и лапидарностью словесного решения.

А эта конструкция, безусловно, производила весьма яркий визуальный эффект, что же касается ее словесного решения, то трудно было придумать что-либо более лапидарное.

Обращенный к потребителю призыв, в сущности, состоял лишь из двух слов.

Простых, ясных, звучных.

Два слова – большими буквами.

НЕ ПЛАТИТЕ.