Текст книги "Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Пауэлл бросил взгляд на два динамика. Он был опытным автомехаником, мало что смыслившим в системах радиосвязи, однако эти небольшие громкоговорители, расположенные над каждой приборной доской, показались ему самыми обычными. Они мало походили на трубы апокалипсиса – просто серые ящички с сеткой. Делл выругался. Пауэлл взглянул на него и увидел, что бывший майор расстегивает «молнию» своего комбинезона. Делл раскраснелся и вспотел от напряжения, несмотря на постоянно поддерживаемую здесь температуру в 68° по Фаренгейту, и теперь он шумно и хрипло дышал. Он положил кусачки, взял отвертку с прорезиненной ручкой и что-то стал ею ковырять в зияющих внутренностях командирского пульта управления.

– Мина-ловушка, осколочная граната на этом кабеле! – объявил он, не оборачиваясь.

Не дожидаясь ответной реакции, он продолжал свое дело. Пауэллу, впрочем, нечего было сказать, за исключением того, что он воспринимал мины-ловушки с ненавистью пехотинца, которому не раз доводилось видеть, как его товарищей убивали и обезображивали эти коварные штуковины. А Делл-то и понятия не имеет о такой войне, размышлял бывший морской пехотинец со злобной гордостью собственника: если бы они сейчас оказались на той войне, тогда Виллибой был бы у них командиром. Утешившись этой мыслью, вьетнамский ветеран увидел, что Делл отложил отвертку и снова вооружился кусачками. Ему было не по себе: он не мог видеть манипуляции Делла забравшегося в систему электропитания приборной доски. Но если техники САК хотя бы вполовину такие же коварные хитрюги, как вьетконговцы, то эту мину будет невозможно обезвредить. Да и что может этот чистенький майор, получивший военное образование в академиях, знать о минах-ловушках?

– Раз! – объявил Делл, перерубив контакт первого «блокиратора».

Только тогда Пауэлл осознал, как он сам тяжело и шумно дышит…

В девяти милях от «Гадюки-3» коренастый краснолицый фермер по имени Саймон Лиффи дышал тоже тяжело и шумно, вглядываясь в нескончаемый дождь. Плохая видимость была единственной причиной дискомфорта и раздражения Лиффи, своего рода аккомпанементом к нескончаемому нытью его пронзительноголосой жены, восседающей рядом с ним на переднем сиденье «доджа»-пикапа. Поездки вместе со сварливой и вечно всем недовольной Эммой Лиффи всегда были для него сущей пыткой, ибо она постоянно порывалась давать ему советы – как правило, дурацкие – по любому поводу, причем сегодня на нее напал особенно критический стих, потому что «крайслер» не завелся, и она глубоко переживала эту ущемляющую ее чувство собственного достоинства поездку в церковь в пикапе. «Это меня глубоко задевает!» – в тридцатый раз заявила она мужу, во всем виня его безалаберность.

– Это глубоко унизительно! – со скорбным лицом настаивала набожная прихожанка.

Лиффи ничего не говорил, ибо что можно сказать сорокалетней бестолковой тетке, когда она уже разразилась своей страстной тирадой. Она была дура, такая же, как и ее дурацкая шляпка, которую она надевала в церковь и по другим особым случаям, ибо однажды увидела такую шляпку в одном из своих любимых дурацких журналов.

– Ну вот, теперь мы опоздаем! – жаловалась она, точно Саймон Лиффи специально подстроил поломку автомобиля, и эту мерзкую погоду, и вообще все напасти. Он понял, что она будет канючить так целый день – гундявить и гундявить до вечера. Она была способна не закрывать рта часами. Возможно, она не закроет свою варежку до самого футбольного репортажа, которого Саймон с нетерпением дожидался всю неделю. Такое с ней уже бывало. Но только не сегодня, мрачно решил он про себя, подавив искушение ей ответить. Не сегодня, когда «Джетс» встречаются с «Оклендцами». Любая же реплика или комментарий только подольет масла в огонь, уверял он себя, пристально всматриваясь в мокрое шоссе.

– А это что? – вдруг спросила Эмма. – Ты только посмотри, Саймон! – добавила она, не дожидаясь ответа мужа.

Это была еще одна ее дурацкая привычка – бессознательная, но от того не менее раздражающая. Сначала он ничего впереди не увидел, но затем заметил слева от шоссе белую фигуру. Глаза у этой женщины остры, как и ее язык, горестно подумал Лиффи, пытаясь разобрать, что там такое.

– Мужчина! – определил фермер и машинально сбавил газ. – Мужчина… в исподнем.

– Наверное, пьяный! – бросила Эмма Лиффи. – Ты только посмотри, как его шатает! Пьяный или псих. Поехали, поехали, Саймон!

Вероятно, она была права, что казалось совершенно невероятным, ибо она почти всегда ошибалась. Возможно, парень болен или попал в беду, думал Саймон, но тем не менее нажал на акселератор. У нее был пунктик – подбирать на дороге случайных людей, и Саймон Лиффи не собирался угробить весь день – и игру! – сделав остановку из-за этого странного полураздетого парня под дождем. Мужчина тщетно махал проехавшему мимо грузовичку, который, набрав скорость, скрылся в холодном тумане.

Мужчина побежал, поскользнулся, но каким-то образом умудрился удержаться на ногах, скрючившись в три погибели. На его щеках и нижнем белье вдобавок к кровавым пятнам появились кляксы слякоти. Он наклонял голову, чтобы спастись от хлестких плетей дождя, и от каждого движения его опухшее, избитое лицо страшно болело. Он едва не терял сознание, но не мог позволить себе в очередной раз поддаться этой человеческой слабости. Капитан Роджер Ф. Кинкейд, офицер 168-го стратегического ракетного крыла ВВС США, имел слишком много пламенного энтузиазма.

7

Делл отер потные ладони о комбинезон, зевнул и начал вывинчивать шурупы из следующей панели. Накануне днем он заставил себя два часа поспать, но теперь его тело было охвачено усталостью и напряжением, и лишь адреналин в крови и клокочущая в его душе злость заставляли его не терять бдительности. Помогал в этом и страх, думал Делл, но это обстоятельство его не тревожило ни в малейшей степени. Уставший, но предельно собранный, он положил снятую панель на линолеум и стал изучать змеящиеся зеленые, красные, голубые и желтые проводки и трубочки. Сходство этого узора с картиной современного художника было чистой случайностью, ибо различные оттенки окраски трубочек и проводов соответствовали тщательно выверенному спектру кодовых цветов, разработанному аналитиками САК для облегчения работы механиков из групп обслуживания, а не для удовлетворения страсти нынешней молодежи к радужному многоцветью живописного орнамента одежды и интерьеров.

Бывший зам. начальника разведки 168-го ракетного крыла закрыл глаза и подождал, пока перед его мысленным взором раскроется нужная страница секретного пособия по системам безопасности ракетных комплексов.

Да, вот теперь он видел схему расположения проводов достаточно четко.

Если эти сволочи за истекшие одиннадцать месяцев ничего не изменили, то теперь будет куда легче. Эти хваленые эксперты по системам безопасности из Омахи и Вашингтона вечно изобретали что-то новенькое – наверное, лишь с целью оправдать свои должности и жалованье, думал Делл, так что никогда не знаешь, что могут удумать эти умники. Он вытащил из чемоданчика фонарик, присел на пол и осветил лучом заросли проводов.

Вот оно!

– Ах, сволочи! – пожаловался он шепотом, точно боялся, что его могут услышать.

Второй «блокиратор» был заминирован аж двумя способами: один проводок при повреждении открывал клапан резервуара с ядовитым газом, а другой замыкал электронное реле, посылавшее микроволновый сигнал на близлежащие «Гадюкам», предупреждая персонал ракетных установок, что кто-то посторонний вырубил кабель сигнализации. Оба приспособления были закамуфлированы под обычные повышающие трансформаторы, но Делл их помнил и сразу узнал. Он нашел в чемоданчике клещи, взял их в правую руку, а в левой зажал фонарик.

Потом он замер.

– Датчик тревоги на датчике тревоги, – пробурчал он, заметив мембрану, спрятанную позади электронного датчика.

Это было что-то новенькое, хотя и не слишком неожиданное – просто страховочное сигнальное устройство, наличие которого следовало бы ожидать всякому, кто знаком с разработками САК по системам безопасности: это было логическим продолжением прошлых разработок и достижений научной мысли и практики. Делл прищурился, подумал-подумал, осторожно просунул руку с кусачками сквозь сплетение проводков и, наконец, почти нежно перерубил контактный провод. Он извлек приборчик, точно ядовитый зуб змеи, и мельком взглянул на приборную доску заместителя командира.

Лампочка не мигает.

Сигнала тревоги нет.

Сирена не воет.

Пока нет – ведь работа еще не доведена до конца.

Он осмотрел цилиндрический резервуар с нервно-паралитическим газом и покачал головой.

– Ну, не знаю, – сказал он.

– Что-нибудь не так? – спросил Фэлко из туннеля.

– Да, но я справлюсь.

– Ты что собираешься делать, Ларри?

Делл пожал плечами со вздохом.

– Не знаю. Я еще не решил.

Он перевел взгляд на часы.

8.46.

– Восемь часов сорок шесть минут по местному времени, и Биг-Бен Белл еще не заржавел! – балагурило автомобильное радио. – Передаем неувядающую золотую запись – эта пластинка разошлась более чем миллионным тиражом и стала очередным хитом очаровательной Дионн Уорвик в еще недалеком прошлом. Песенка называется «Эл фи»…

Все эти диск-жокеи похожи друг на дружку, беззлобно заметил про себя длинноволосый юнец, сидящий за рулем красного «тандерберда». Он не мог позволить себе никаких враждебных чувств по отношению к вальяжным «радиозвездам», даже если бы и хотел, ибо он был, о чем свидетельствовала девятисотдолларовая гитара на заднем сиденье, певцом. Более того, он был рок-певцом и имел большие амбиции. Если уж он намеревался добиться успеха – так чтобы его окружали толпы влюбленных девочек-подростков, и нью-йоркские импресарио, и телепродюсеры и продюсеры со студий грамзаписи, – ему надо было ладить с ДЖеями, этими влиятельными коммивояжерами вроде Биг-Бен Белла, который по мановению руки мог отправить любую пластинку в хит-парад или в мусорную корзину.

«А что нас ждет впереди, Элфи?» – вопросил шелковистый высокий голос певицы.

– Бабки! – ответил без колебаний Терри Свифт и бросил взгляд на указатель уровня бензина. Бабки, которые наварили Боб Дилан, и Донован, и Джим Моррисон – куда больше бабок, чем получал Терри Свифт за выступления в колледжах Южной Дакоты, Монтаны и Орегона. Конечно, бабками все дело не исчерпывалось. Терри Свифту было что сказать о Любви и Смерти, о Среднем классе – ничего оригинального, но зато очень искренне, и к тому же у него был приятный голос.

«…И если только глупцы добры, Элфи.

Тогда, наверное, жестокость – признак большого ума…»

Да, клёво поет, что верно, то верно.

Водитель стал искать взглядом перекресток, где 163-е шоссе пересекало 87-е: там ему надо было свернуть. Сегодня вечером он выступал в Кэрролл-колледже в Гелене, а ему еще предстояло покрыть по меньшей мере сто десять миль. А может, и больше, думал он, ибо дорожные указатели здесь почти не встречались, и он с трудом ориентировался в таком дожде. «Я верю в любовь, Элфи!» – поклялась Дионн в последнем куплете, и тут Терри Свифт ударил по тормозам. Он был слишком благоразумен, чтобы так поступать, несясь в автомобиле на скорости в пятьдесят миль в час на скользком шоссе, но он так поступил, чтобы не сшибить человека. На такой скорости его «тандерберд», вне всякого сомнения, задавил бы насмерть человека, который, пошатываясь, вышел на середину шоссе. А Свифт, двадцатитрехлетний защитник Жизни и Любви с приятным баритоном, просто не мог такого допустить.

Тормоза истошно завизжали, автомобиль бросило пугающим зигзагом, а Дионн Уорвик продолжала петь. Наконец «тандерберд», клюнув носом, остановился как вкопанный в четырех шагах от человека на шоссе – достаточно близко, чтобы Терри Свифт похолодел от ужаса, сменившегося сразу же более чем праведным гневом. Он опустил окно и высунулся наружу, чтобы обложить идиота в белых подштанниках. В этот момент человек рухнул на асфальт.

Гнев как рукой сняло.

Оставить здесь его было нельзя.

Свифт отъехал к обочине, вырубил мотор и вышел, чтобы помочь незнакомцу. Человек был весь в синяках и в крови. На нем были только носки и трикотажные трусы. Он стонал не переставая. Когда Терри Свифт поднял его и понес к машине, он сделал два вывода относительно полуживого пешехода. Он не был пьян – от него не несло перегаром, – и он постоянно повторял странную фразу:

– Краснокожий на «Гадюке-3»! Краснокожий на «Гадюке-3»!

Для уха Терри Свифта эти слова ровным счетом ничего не означали, но, возможно, в больнице Грейт-Фоллз разберутся, что это такое. Невзирая на вечерний концерт, молодой певец был обязан доставить этого человека в больницу ближайшего города, ибо это было достойным поступком, человечным поступком, единственно возможным поступком в такой ситуации.

Он переложил гитару на переднее сиденье, осторожно опустил избитого на кожаные подушки заднего сиденья и направился в Грейт-Фоллз. Биг-Бен Белл что-то тараторил о «классном новом диске Херба Альперта», но Терри Свифт его уже не слушал. Он размышлял о лежащем сзади человеке и его бессмысленном лепете. Это заклинание было бессмысленнее, чем слова тех «попсовых» шлягеров, которые сочиняются для малолетних рок-фанатов. И даже куда более загадочное.

Краснокожий на «Гадюке-3»? Что бы это значило?

8

– Лихо! – произнес Делл, изучив систему проводов под приборной доской командира боевого ракетного расчета.

За панелью располагалась самая обычная паутина проводов, однако, подобно прочим аспектам современной жизни, это было вовсе не тем, чем казалось. В наше время существует масса сравнительно безобидных обманок вроде накладных ресниц, набивных бюстгальтеров, готовых завтраков и предвыборных речей кандидатов в президенты, но эта обманка была куда опаснее. Замеченный Деллом участок зеленой электропроводки вовсе не был похож на прочие зеленые провода на «Гадюке-3». Да это и не был электропровод. Это была спусковая пружинка мины-ловушки. Здесь вообще было натыкано множество хитроумных взрывных устройств, а именно эта штучка срывала кольцо с крошечного предательского заряда, невинно замаскированного под простой резистор.

– Очень лихо! Снимаю шляпу перед умниками из Омахи! – ехидно заметил бывший майор.

– Неприятности? – поинтересовался Фэлко.

– Еще какие! Взрыватель срабатывает от перемены силы натяжения, – объяснил Делл. – Прямо противоположный принцип действия, чем в обычной мине-ловушке. Обычно на мине подрываешься, если наступаешь или дотрагиваешься до чего-нибудь и срываешь детонатор, но вот эта хреновина взрывается при уменьшении силы тяжести. То есть, если я перережу проводок, все летит к чертовой матери.

– Вьетконговцы очень уважали такие штучки, – вспомнил хладнокровно Пауэлл.

Делл со вздохом обернулся к нему.

– Поскольку ты еще живехонек, приятель, может, ты знаешь, как обезвредить взрыватель, а, Вилли?

Чернокожий кивнул.

– Есть два способа. Иногда мы зацепляли провод крючком на длинной нейлоновой леске и с расстояния в сорок – пятьдесят ярдов дергали…

Делл покачал головой.

– Не годится.

– Это ясно, – согласился Пауэлл. – Тут у нас нет ни сорока, ни пятидесяти ярдов, и к тому же какой нам прок, если эта штуковина рванет…

– Верно. Она нам нужна. Но, ты сказал, есть два способа. Наверное, второй куда лучше.

Ветеран морской пехоты начал расстегивать свой синий китель.

– Это чуточку опаснее. Тут надо иметь железные бицепсы и стальные нервы. А когда есть двое в связке – совсем хорошо. Сила давления на эту штуковину может быть в пределах от пяти до ста пяти фунтов. Так вот, один режет провод кусачками, а другой тянет провод, ухватившись за него в двух дюймах выше от места разреза. Он старается натягивать провод с постоянной силой – ни фунтом больше, ни фунтом меньше, пока его напарник разряжает мину. Идеальная система проверки товарищей по оружию!

Он снял китель и закатал рукава рубашки.

– А ты когда-нибудь проделывал такое, Виллибой? – спросил Делл.

– Неоднократно. Не могу сказать, что это мой любимый вид спорта. Я видел, как других ребят рвало на куски только потому, что напарник не вовремя отпускал провод. Русские пользуются электрическими минами, которые действуют по такому же принципу, кстати, – добавил экс-морской пехотинец.

Лоуренс Делл, поразмыслив, решил, что у Виллибоя Пауэлла не было решительно никаких причин стесняться своего уникального знания и опыта.

– Я ничего не слышал о русских минах, – признался бывший заместитель начальника разведки. И на мгновение – но только на одно мгновение – заколебался.

– Ну, приятель, приступим? – спросил он, раскрывая чемоданчик с инструментами.

В ответ на его приглашение Пауэлл залез в чемоданчик и вытащил кусачки.

Напарники сконцентрировали все свое внимание на мине-ловушке, и через несколько секунд Пауэлл уже осторожно проводил кончиками пальцев по поверхности мины – очень медленно, очень осторожно.

– Я ищу… вернее, пытаюсь нащупать щель, – объяснил он. – Вряд ли эта штуковина представляет собой цельный кусок пластмассы. Там обязательно должен быть крошечный проемчик, что-то вроде щелочки: ведь минеры ставят взрыватель после того, как сажают мину на натянутую проволоку. Проем должен быть либо на задней стенке, либо сбоку – могу поспорить. В легкодоступном, но незаметном месте.

Его пальцы аккуратно поглаживали пластиковый кубик.

– Так… тут ничего… ничего… нет. О’кей! Надо еще разок попробовать, – сказал он спокойно.

Фэлко усмехался, стоя в туннеле. Приятно все же работать с профессионалом, который не трещит как сорока и не паникует по пустякам.

– Наверное, надо еще проверить заднюю стенку, – бормотал Пауэлл.

Он продолжал свой сеанс мануальной терапии еще секунд тридцать пять с непроницаемым лицом. Его взгляд говорил о том, что мысленно чернокожий уже перенесся на десять тысяч миль отсюда.

– Есть! – провозгласил наконец он.

Он нажал на что-то расположенное позади пластиков каркаса мины, и внезапно правая половинка коробочки, щелкнув, раскрылась.

– Фонарик, майор!

Делл передал ему пластмассовый цилиндр, и оба вперились в детонирующее устройство.

– Вон там справа – переключатель, – указал чернокожий. – И сейчас самое главное не дать ему замкнуть цепь. Вставь сюда что-нибудь. Разумеется, не электропроводник. Не металл.

– Что-нибудь деревянное или пластмассовое, – предположил Делл.

– Лучше пластмассу, потому что дерево может оказаться мягким, и сила натяжения проволоки изменится.

Делл взглянул на приборную доску и увидел две шариковые ручки в планшете, лежащем справа на полочке. Корпус ручек был сделан из черной пластмассы – они должны подойти, если, конечно, выдержат натяжение проводка.

– Ты готов, приятель? – спросил он.

– Я готов, майор! – ответил Пауэлл холодно, и секунду-другую Делл размышлял над тем, отчего бывший сержант его недолюбливает: то ли потому, что он белый, то ли потому, что он бывший майор, то ли просто потому, что он неприятный тип. Лоуренс Делл не питал никаких иллюзий относительно собственной популярности в массах, особенно среди представителей мужского пола. Многие из них – обыкновенно, хотя и не всегда, именно те, кто был наделен красивым лицом, умом и обаянием – терпеть не могли Делла и не водили с ним дружбы.

– Ну, приступим, – заявил он, подняв кусачки.

И стал ждать, пока Пауэлл не наложил острые губы кусачек на проводок и не кивнул, весь подобравшись, с каменным лицом.

Делл сильно сжал ручки кусачек, затем еще раз и еще, после чего он наконец перекусил провод. Он увидел, как вздулись предплечья у Пауэлла, когда тот со всей силы ухватился за перекушенный проводок, стараясь не ослабить натяжение на взрыватель. Однако у Делла не было времени долго наблюдать за этой битвой. Ему теперь предстояло продолжать собственный бой, в котором его единственным оружием были его рефлексы, стремительность и две шариковые ручки. Он сжал фонарик в левой ладони, а правой схватил две пластмассовые палочки.

– Черррт! – скрежетал зубами бывший морской пехотинец.

Делл прищурился, сунул одну ручку, а потом другую – рядом с первой.

– Ослабь, Вилли, чуток, – попросил он.

Медленно, точно гигантский заржавленный механизм, здоровенный негр отпустил проводок, и тот сдвинулся на полдюйма.

– Еще немного! – приказал Делл, освещая лучом две ручки.

Он увидел, как контакты крошечного рубильничка под действием пружинки впились в пластмассу, и услышал, как хрустнул корпус одной ручки. Было бы, конечно, ужасно глупо погибнуть только из-за двух дешевеньких авторучек, подумал он злобно, а потом улыбнулся.

Ручки выдержали и не переломились.

Взрыватель не сорвался. Мина не сработала.

– Чистая работа, приятель! – поздравил он напарника.

– И тебе спасибо, майор, – ответил Пауэлл.

Виллибоя Пауэлла очень легко восхитить, подумал Делл, и столь же легко вывести из себя. А вот понять его куда труднее – вне зависимости от того, какого цвета кожа у его напарника. Возможно – как сказал однажды один охранник «дома смерти» про начальника тюрьмы, – только собственная мама могла бы понять этого «гадского папу».

Делл бросил взгляд на другой конец консоли – в зияющий проем под приборной доской, где находился резервуар с нервно-паралитическим газом. Против этого OB даже респираторы не помогут – газ назывался зарин. Чтобы умереть от зарина, вовсе не обязательно его вдыхать – достаточно, чтобы несколько капель ядовитого вещества попало на кожу.

– Похоже, у нас проблема с этим газом, – рассудительно заметил Делл.

– Всякая проблема имеет рациональное решение. Все, что для этого требуется, – здравомыслие и надежное руководство, – отозвался Пауэлл, словно передразнивал кого-то.

Фэлко поинтересовался, в чем суть проблемы, и Делл кратко изложил ему эту суть.

– И что же мы будем делать? – спросил наемный убийца.

– Что-нибудь эффектное и неординарное, как в кино, – ответил мрачно человек с лицом от «Уорнер бразерс». – И немедленно. У нас не так-то много времени.

На самом же деле времени практически уже не осталось.

В этот самый момент в приемном покое отделения «скорой помощи» муниципальной больницы Грейт-Фоллз два санитара грузили на носилки находящегося в полубессознательном состоянии человека в трусах. Терри Свифт наблюдал за их действиями. Стоя рядом с красным «тандербердом», длинноволосый певец ежился под холодным моросящим дождем и смотрел, как избитого пешехода вносят в здание больницы. Свифт взглянул на часы и понял, что ему надо вовсю гнать, чтобы не опоздать на свой вечерний концерт, и в который уже раз уверил себя, что больше он ничем не сможет помочь этому бедняге. Он вздохнул и отправился в регистратуру «скорой помощи», чтобы рассказать плотному врачу-практиканту, где и при каких обстоятельствах он нашел этого человека.

– «Краснокожий на „Гадюке-3“» – он эти слова раз восемьдесят повторил, – закончил свой рассказ певец.

– Ну, я разгадыванием шарад не увлекаюсь. Предпочитаю иметь дело с переломами и гематомами, – признался врач.

Он поблагодарил Терри Свифта, и рок-певец укатил. Лицо его было озарено светом праведности и человечности, весьма уместной в столь холодный октябрьский день. Все будет хорошо. Врачи знают, что делать… Свифт был прав – с медицинской точки зрения. Врач-практикант сделал все, что мог и должен был сделать, – с медицинской точки зрения, и пока он проворно орудовал руками в стерильных перчатках, деловитая и несколько плоскогрудая младшая сестра заполняла формуляр. Эти формуляры имели очень важное значение для функционирования службы «скорой помощи», однако в данном случае получить все необходимые ответы на все необходимые вопросы оказалось делом непростым.

На три главных вопроса было вообще невозможно ответить.

Вернее, на четыре.

Имя, фамилия.

Адрес.

Кому сообщить.

Группа крови.

Что случилось с анонимным пациентом – с медицинской точки зрения, – было куда легче сказать. Как определил доктор Лангер, «кто-то отдубасил его обрезком трубы или бейсбольной битой». Младшая сестра отнеслась к заключению доктора Лангера – с медицинской точки зрения – весьма уважительно. Разумеется, она не могла записать это заключение слово в слово в формуляр, однако потом, когда пациенту окажут необходимую помощь и отправят в палату, доктор Лангер продиктует ей надлежащий диагноз, в котором будут такие слова, как «гематомы», «множественные повреждения тканей» и «разрывы». Вдобавок к тому, что доктор Лангер был холост, он обладал обширным словарным запасом и голубой «карманн-гайей» и в общении с сестрами был просто неотразим.

Одной из многочисленных чистеньких, трудолюбивых и преданных клятве Гиппократа медсестер, которая прекрасно знала об этих – и не только об этих, но и еще кое о каких – качествах квалифицированного врача-практиканта, была пышнотелая и здравомыслящая блондинка по имени мисс Келлеран. Именно так обращались к ней санитары и младшие сестры, хотя Лангер и еще несколько молодых врачей называли ее либо Энни, либо Бомба – последнее прозвище являлось данью уважения ее выдающемуся бюсту. Плоскогрудая младшая сестра, корпеющая над историей болезни вновь поступившего пациента, некоторым образом завидовала мисс Келлеран, обладавшей столь соблазнительной фигурой, но она об этом даже не заикнулась, когда сестра вошла в отделение «скорой помощи» в то воскресное утро.

– Доброе утро, мисс Келлеран, – сказала младшая сестра за неимением иного способа завязать диалог – таков уж был ее удел, поскольку низкооплачиваемая должность понуждала ее заниматься этой нескончаемой писаниной.

– У нас таинственный пациент, – добавила она в надежде продолжить разговор. – Ни документов, ни одежды, да еще в полуобморочном состоянии. Какой-то водитель обнаружил его посреди шоссе. Доктор Лангер говорит, – продолжала она, понизив голос, – что его избили – возможно, бейсбольной битой.

– Что ж, вот и в Грейт-Фоллз пришла цивилизация, – заметила грудастая блондинка.

Тесная белая униформа сидела на ней умопомрачительно. Она подошла к двери операционной и с любопытством заглянула внутрь. Врач поднял на нее глаза и хмыкнул.

– Что смотришь, Энни? – спросил он. – Ты же и раньше видела мужчин в трусах!

– Да, этого, в частности, тоже! Я как-то была на свидании с твоим таинственным пациентом, доктор. Его фамилия Кинкейд. Роджер Кинкейд. Он капитан ВВС.

– Кто-то отделал его вблизи шоссе сто восемьдесят три. Его отмутузили, забрали одежду и бросили встречать дождливое утро. Он, к сожалению, не объяснил причину столь странного происшествия. Он вообще ничего не сказал, кроме какой-то чепухи насчет «Индейца» на «Гадюке-3». Или что-то в этом роде. Похоже, у этого бедняги бред. Он повторяет эту фразу – точно автоответчик.

– Как-как ты сказал?

Врач недовольно отвлекся от своего пациента.

– Я же говорю: «Индеец на „Гадюке-3“». Нет, «Краснокожий на „Гадюке-3“». Это бессмыслица какая-то. Я так полагаю, что в этих местах давно уже перевелись все кровожадные индейцы, а гадюк днем с огнем не сыщешь… Ну да ладно, твой пилотик будет жить несмотря на то, что с ним так мерзко обошлись.

Кинкейд застонал, и его голова дернулась.

– Он из Мальмстрома, надо думать? – предположил Лангер.

Сестра кивнула.

– Знаешь, сообщи-ка им, что он у нас, – попросил врач, закончив перевязку. – И еще надо бы им сообщить, о чем это он тут болтает, – об «индейце»…

– Ты думаешь, это какое-то закодированное сообщение, Пол?

Лангер улыбнулся, обнажив два ряда ослепительно белых зубов.

– Откуда мне знать, Энни. Я же не люблю смотреть телевизор, – ответил он почти по-отечески добродушно.

Он вызвал двух санитаров. Пока они увозили капитана Кинкейда, он смотрел вслед мисс Келлеран, наслаждаясь ее покачивающейся походкой. Сестра пошла звонить на военно-воздушную базу Мальмстром. Она очень привлекательная женщина, одобрительно размышлял врач, несмотря даже на ее слишком буйное воображение.

Закодированное сообщение?

Смех, да и только!

Вполне возможно, что какой-нибудь ревнивый любовник или муж отделал беднягу Кинкейда и, возможно, поделом, а может быть, капитан просто перебрал бурбона – так чего же ожидать от доблестного капитана ВВС в субботний вечер? – а потом его затащили в чистое поле и ограбили. Хотя нет, запаха алкоголя нет. Во всяком случае, предположение сестры о шифровке сущая чепуха! Вместо того, чтобы предаваться романтическим фантазиям о страшных заговорах и таинственных приключениях, Энни Келлеран лучше бы сосредоточилась на том, что у нее получается очень хорошо. М-да, вспоминал коренастый врач-практикант, глядя на вошедшего в кабинет нового пациента, есть на свете некоторые занятия, в которых мисс Келлеран не имеет себе равных…