Текст книги "Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

28

В обычный день или в то, что в округе Колумбия считалось обычным днем, бригадный генерал Винсент Бономи просыпался в 7.00, принимал душ, брился, одевался и завтракал. В 8.00 за ним приезжали на машине ЦРУ. По этому графику, обычному по рабочим дням, когда Дэвид Стивенс находился в Вашингтоне, Бономи приезжал в Белый дом в 8.35, а в 8.45 делал доклад президенту.

Но в это утро понедельника все было по-другому.

Прежде всего, Бономи проснулся не у себя в спальне, а в гостевой комнате Белого дома. Во-вторых, когда он проснулся, было только 6.10 и после четырехчасового сна он находился не в лучшей своей спортивной форме. Но было еще и третье обстоятельство, наиболее существенное.

– Мне очень жаль, что поднял вас так рано, генерал, – извинился молодой адъютант, – но президент хочет видеть вас немедленно.

Может быть, ему было совсем не жаль.

Может быть, он был страшно рад возможности лишний раз потревожить генерала.

Ему ведь было всего двадцать шесть, этому капитану.

– Кофе, сэр? – предложил он весело. – Я принес кофейник и чашку.

Один из этих молодых да ранних. К тридцати годам он будет носить нашивки майора и женится на дочке конгрессмена. Хартунг. Эта фамилия была выбита на его именной планке. Майор Хартунг? Полковник Хартунг? Очень может быть, ибо уж больно он ретив, особенно в столь ранний час. Конечно, этот щеголеватый ублюдок не расхлебывал кашу вокруг «Гадюки-3» все воскресенье и не сидел без сна до двух утра накануне.

– С сахаром? – осведомился услужливый капитан, когда Бономи сел в постели и налил себе кофе в чашку.

Этот капитанишка, возможно, пьет без сахара, размышлял генерал. Этот капитанишка худой, наверняка сидит на диете, не курит и следит за собой…

Ну и хрен с ним.

– Два куска! – презрительно сказал Бономи.

Хрен с ними со всеми!

После второй чашки кофе Бономи почувствовал себя лучше.

– Где он?

– Президент, сэр?

– Нет, Марлен Дитрих! – раздраженно бросил Бономи, снимая пижаму, предоставленную ему администрацией Белого дома.

Капитан Хартунг мило улыбнулся.

Он считал, что все генералы, чиновники министерства сухопутных сил и члены сенатского комитета по военным делам отличаются остроумием.

– Президент в своей спальне наверху. Он уже с полчаса как на ногах, поскольку встал сразу же, как пришел телекс и позвонил государственный секретарь.

Бономи осмыслил услышанное, потом взглянул на скомканное белье, рубашку и мундир.

– Я осмелился позвонить вам домой, сэр, и мы послали туда машину, чтобы привезти вам свежую одежду. Надеюсь, вы не возражаете, генерал.

– Очень мудро с вашей стороны. Сейчас я быстро приму душ.

Бономи принял душ и побрился, но машина еще не вернулась, поэтому он надел мятую одежду и поспешил к Дэвиду Стивенсу. Стивенс был еще в пижаме и купальном халате и говорил по телефону.

– В девять часов, договорились, – закончил он и обернулся к Бономи.

– Да, генерал, вы выглядите просто ужасно в это славное утро понедельника. Вы что, спали в одежде?

– Я чувствую себя просто ужасно, и я спал не в одежде, но просто в эту самую минуту мой свежевыглаженный мундир находится в машине Белого дома, которая спешит сюда. Но ты же разбудил меня не для того, чтобы обсуждать мою внешность, а?

– Нет. Берлин!

Бономи заморгал.

– Русские полностью блокировали Берлин: поставили кордоны на всех автобанах, закрыли все КПП и заполнили все коммерческие воздушные коридоры своими МИГами.

– Лихо, ой как лихо!

– Колдуэлл, как мне доложили, будет выступать в программе «Сегодня» в 7.15 и, по слухам, он собирается осудить провокацию красных, задумавших продемонстрировать всему Западу военную слабость Соединенных Штатов. Ну, и как тебе это нравится?

– Ужасно нравится! Дейв, давай оставим пока Колдуэлла. Ты помнишь ту версию двадцать третьего псалма, который любит цитировать Билл Фрост? Господь – мой пастырь, так что пусть его мать и беспокоится. Вот и будем действовать в таком духе. Эта петрушка с Берлином: что случилось?

– Мы пока не знаем. Гросвинор считает, что они оказывают на нас давление, чтобы мы признали Восточную Германию, а вот Майклсон подозревает, что тут куда более коварные и неясные мотивы. Ну_: конечно, он вечно во всем видит куда более коварные и неясные мотивы.

– А что вы думаете, мистер президент?

– Доброе утро, сукин ты сын!

Бономи покачал головой.

– Нет, серьезно… Что ты по этому поводу думаешь, Дейв?

– Еще не знаю… но у меня подозрение, что они ищут для себя выгоду, надеясь набрать пропагандистские очки как раз накануне наших выборов. Они считают, что как раз сейчас смогут чего-нибудь себе получить задарма, что мы будем посговорчивее и нерешительнее. Они будут выглядеть крепкими и опасными, а мы снова окажемся бумажным тигром.

– Ну и?

Президент встал, подошел к окну и выглянул на лужайку перед Белым домом.

– Нет, они сделали ошибку. Никаких тигров, ни бумажных, ни саблезубых. Выборы – не выборы, «Гадюка-3» – не «Гадюка-3», мы в панику не ударимся.

– Ты отчаянный парень, Дейв!

Стивенс благодарно кивнул.

– Я понимаю, что ты это говоришь просто в надежде выторговать для себя тепленькое местечко в правительственном аппарате, – поддразнил он своего помощника, – но мне все равно. Во всяком случае, даже если эта заварушка вокруг Берлина представляет опасность, я не считаю ее первостепенно важной. С военной точки зрения, если бы они намеревались нанести нам удар, они бы никогда не стали так грубо работать, правильно?

– Возможно, нет. Все мы по обе стороны, похоже, только и рассчитываем что на внезапный массированный превентивный удар.

Президент увидел собственное отражение в окне.

– Пойдем поговорим, пока я бреюсь. Мне хочется разобраться с этим и собраться с мыслями перед совещанием Совета нацбезопасности. Я назначил совещание на девять утра. К тому времени твой мундир будет здесь.

– Надеюсь, – ответил Бономи, – ибо мне совершенно не хочется смущать ни вас, ни ЦРУ, ни ВВС.

Дэвид Стивенс брился, мылся, одевался и разговаривал со своим старинным другом, а в 7.15 они смотрели, как сенатор Колдуэлл обличал «отдающую гнильцой администрацию Стивенса» в утренней программе «Сегодня» по каналу Эн-би-си. В 7.35 позвонил Рэй Гамбинер, чтобы обсудить политическую подоплеку нынешнего берлинского кризиса и намерения Колдуэлла в связи с ним.

– Вы идете голова в голову, Дейв, – предупредил он, – и ты не можешь позволить ему перехватывать инициативу в таком деле. Тебе следует сделать собственное заявление, и побыстрее. Чтобы оно успело попасть в дневной выпуск газет и вечерние новости.

– Рэй, я сделаю заявление, как только все тщательно обдумаю, – ответил спокойно Стивенс. – Я же не какой-нибудь сенаторишка-горлопан, только и мечтающий о Белом доме, уже нет. Я президент Соединенных Штатов, и когда я говорю, я говорю от имени и во благо Соединенных Штатов, так что я не могу просто изрекать патриотические благоглупости и трубить марши подобно Колдуэллу.

– Дейв, я понимаю: ты устал, – сердобольно заявил председатель национального комитета партии, – но решительное заявление, прямо сейчас, безусловно было бы в интересах страны. Ты не согласен?

– Насколько решительное и как быстро, вот в чем вопрос.

– Весьма решительное и весьма быстро, если ты хочешь остаться президентом. Ты должен показать народу, что ты не устал, не испугался и точно знаешь, что делать.

Президент Соединенных Штатов не смог удержаться от смеха.

– Ну, и что тут такого смешного, Дейв? – повысил голос Гамбинер. – Больше никто в этой стране не знает, как себя вести в любой ситуации, не только в ответ на наглость и хамство. И все хотят, чтобы президент оставался дееспособным, незапятнанным и пользовался доверием. Ты можешь доказать, что ты и то, и другое, и третье, даже если это не так, своим заявлением.

– Рэй, я не хочу наращивать конфронтацию. Я хочу, чтобы она не разрасталась, чтобы эмоции не брали верх над разумом, я не хочу поддаваться нажиму, но также не хочу и оскорблять или унижать другую сторону.

Пока Гамбинер доказывал, что Советы, вероятно, не отнесутся слишком серьезно ни к какому официальному заявлению американской стороны, Стивенс понял, что обсуждать «Гадюку-3» с партийным функционером просто бессмысленно. Вне зависимости от того, как эта проблема разрешится, слух о катастрофе на ракетной базе, конечно же, какой-нибудь доброхот раструбит как раз накануне выборов, и было бы, вне всякого сомнения, мудро, с политической точки зрения, известить Гамбинера об этом происшествии заранее, чтобы он смог потом потушить скандал. Однако, если известить об этом Гамбинера, то, вероятно, президенту будет трудно потушить скандал сейчас. Ведь вполне логично и даже необходимо ждать от председателя политической партии, что буквально на все события в мире он смотрит сквозь призму политики, воспринимая их в перспективе победы на будущих выборах, но Дэвиду Стивенсу приходилось также учитывать и иные соображения.

– Я поговорю с Гросвинором о заявлении, когда он приедет сюда к девяти, Рэй, – пообещал Стивенс. – Можешь в этом не сомневаться.

– Решительное заявление?

– Рэй, я хочу победы на этих выборах не меньше твоего, даже больше, если только ты можешь в это поверить.

– Тогда впарьте им, мистер президент, и впарьте им как следует!

В течение следующего часа президент получил еще несколько донесений и телефонных звонков, касающихся берлинского кризиса, и мундир Бономи прибыл как раз вовремя, и он успел переодеться до заседания Совета национальной безопасности. Государственный секретарь Гросвинор приехал с проектом заявления, отличавшегося искренностью, уклончивостью и изобиловавшего ссылками на международные договоры и прошлые официальные заявления американского правительства. Такое заявление с успехом мог бы сделать Питер Устинов, но для Дэвида Стивенса его было недостаточно. Министр обороны Дарби принес атташе-кейс, набитый планами военных действий в непредвиденных ситуациях. В Минобороны и в Комитете начштабов собралась уже целая библиотека «непредвиденно-ситуационных» планов и годовых подшивок журнала «Нэшнл джиогрэфик». Рассудив, что президент уже читал «Нэшнл джиогрэфик», Дарби предложил его вниманию три «непредвиденно-ситуационных» плана под кодовыми названиями «Пивная бочка», «Харпер-вэлли» и «Сэндс – пит», все предназначенные для разрешения берлинских кризисов. Лепта ЦРУ в общее дело представляла собой дайджест перехваченных телефонных переговоров между советским маршалом Кобрыниным в Восточной Германии и Генеральным штабом Красной армии в Москве плюс политический анализ возможных советских намерений, подготовленный Управлением русских дел. Это был, надо сказать, весьма проницательный анализ, предлагавший целую серию сценариев советского поведения в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, а также секретную повестку дня переговоров между Советами и Китаем, запланированных на январь. Доклад Майклсона произвел сильное впечатление на присутствующих, но он ни в малейшей степени не содержал ответов на мучившие Дэвида Стивенса вопросы.

– Между прочим, – сказал в заключение Майклсон с тонко рассчитанным безразличием, – название этой игры «Кучер». По-русски «ямщик». Корбынин несколько раз употреблял слово «ямщик», и нам известно, что он является непосредственным руководителем операции. Агентство нацбезопасности за истекшие несколько месяцев неоднократно засекало упоминания о «ямщике», теперь, располагая стенограммой переговоров Кобрынина, можно не сомневаться, что это именно та операция, которую они уже давно готовили.

Знать название игры – это замечательно. Хорошо бы еще знать счет. «Кучер» – это мало что говорило. А русские, те вообще еще ничего не сказали. Если они затеяли свою обычную игру, то они будут ждать официальное заявление Вашингтона и затем разобьют его в пух и прах мощным потоком злобных и кичливых клише. Они могут себе позволить занять выжидательную позицию, ибо они блокировали Берлин и завладели инициативой.

– Джентльмены, хотя цели Советов неясны, – начал президент, – а я не хочу приуменьшить значения анализа, который мы только что услышали, нам необходимо подготовиться к ответным мерам. Но пока мы не перешли в контрнаступление, а это день-два, нам необходимо сказать что-то обнадеживающее нашим друзьям в Бонне и Берлине.

– Германский посол уже трижды звонил мне сегодня утром и просил у нас поддержки, – доложил Гросвинор. – Также английский и французский послы интересовались, что мы намерены предпринять.

– Что ж, очень на них похоже! – бросил министр обороны. – Сами они не пошевелят и пальцем, от них ничего не дождешься стоящего. Они ждут, что мы сами во всем разберемся, а потом их газетенки в любом случае взвалят на нас всю ответственность, а их режиссеришки будут подписывать петиции, осуждающие вмешательство США в европейские дела.

– Ты заговорил, как сенатор Колдуэлл, Боб! – уколол его Майклсон.

– Так вот, я говорю, – продолжал Стивенс. – Сегодня днем мы обнародуем заявление в госдепе. Мне пока что нет необходимости встревать в это дело, так что ты, Артур, и сделаешь это заявление. Созови пресс-конференцию в два, и тогда заявление попадет в дневные выпуски газет и в семичасовые новости. Сделай спокойное, но твердое заявление, которое даст нам оттяжку времени для обдумывания конкретных действий… Боб! – обратился он к министру обороны. – «Сэндспит», если я не ошибаюсь, предполагает создание воздушного моста… Сколько времени потребуется, чтобы мобилизовать транспортные самолеты и истребители сопровождения?

– Мы можем частично развернуть операцию такого рода в двадцать четыре часа, а еще через тридцать шесть часов мы уже развернемся вовсю, так что и «грузовики» будут приземляться в Берлине каждые четверть часа.

– Я склоняюсь именно к этому: тут минимальная опасность и наименьшая вероятность спровоцировать эскалацию конфликта. Так мне думается. Можем начать пока без истребителей сопровождения, но бросим их в случае необходимости.

Раздался стук в дверь. Вошел капитан Хартунг с донесением для Дарби, доставленным фельдъегерем Комитета начштабов.

– Мистер президент, создается впечатление, что русские уже полным ходом проводят эскалацию, – объявил министр обороны, изучив восемь строк машинописного текста. – Снимки, полученные нашим разведывательным спутником, показывают, что по меньшей мере три советские бронетанковые дивизии покинули свои базы в Польше. И, похоже, они направляются к западу. Две из них уже находятся на территории Восточной Германии.

Стивенс заметил, как Бономи пожал плечами, и согласился.

Трудно сказать, что все это значит – трудно сказать наверняка.

– Только в качестве предосторожности, – начал Дарби, – я бы предложил…

– Спасибо, спасибо! – оборвал его Стивенс. – Нет, мы пока будем наблюдать и оценивать. Пусть все разведывательные группы неотрывно следят за перемещениями этих дивизий, пусть только ведут наблюдение, и не более. Пока. Теперь я хочу обсудить ситуацию на «Гадюке-3». В настоящий момент там обстановка еще более угрожающая, чем в Берлине.

Артур Рендрю Гросвинор спал с лица.

– Артур, – укоризненно начал президент, – мы сталкиваемся с берлинским кризисом раз в два года. Это уже становится традицией, – как День труда. Теперь давайте обратимся к ситуации на «Гадюке-3».

– Мистер президент, министерство обороны и Комитет начштабов вплотную занялись этой проблемой и после тщательного изучения обстановки мы выработали новый план.

– Какой?

– В данном случае речь не будет идти о попытке захватить штурмом капсулу, оснащенную сложной и системой безопасности, – говорил Дарби. – Речь идет о способе предотвращении запуска ракет из шахты. Мы можем этого добиться с помощью танков М-60.

– Я слушаю, слушаю, – заметил президент.

Маршал Федор Барзинко также заинтересовался последними событиями, весьма необычными событиями, на ракетной базе САК в штате Монтана. Недавно поступил сигнал с советского рыболовецкого траулера «Орлов», несущего патрульную службу вблизи Ванкувера. Судно передало сообщение от агента в юго-западной Канаде, которому позвонила женщина из Грейт-Фоллз. Женщина, телефонистка коммутатора, сообщила, что на базе ВВС в Мальмстроме происходит что-то странное. Никому не позволено покидать территорию базы, и вся телефонная связь базы с внешним миром практически прервана. Но и это не все. Двухмильный отрезок шоссе вблизи ракетной базы «минитменов» был заблокирован для гражданского движения армейскими кордонами, и водителям, которых посылали в объезд, давали уклончивые объяснения, ссылаясь на какие-то тактические учения.

Все это было неправдоподобно.

Для проведения тактических учений САК не стало бы мобилизовывать армейские подразделения, ибо американские ВВС обеспечивали безопасность своими силами.

Маршал Барзинко решил, что хитроумные америкашки что-то замышляют – и этот вывод тотчас заставил его вновь вернуться к Берлину и глобальному повышению обороноготовности американских сил на четвертый уровень. Да, все-таки Центральный Комитет правильно решил выдвинуть эти танковые дивизии.

Возможно, уже необходимо двинуть дополнительные силы к западу и, вероятно, не помешало бы объявить повышенную боевую готовность во всей Красной армии.

А может быть, и полную боевую готовность.

29

– Я дам вам знать около часа дня, – пообещал президент Стивенс министру обороны, когда заседание Совета нацбезопасности завершилось.

– Стоит об этом подумать, правда? – заметил Дарби. – Мы запустим пятидесятитонные танки на бетонные колпаки ракетных шахт, одновременно, и компрессор не сможет открыть их для боевого запуска. Танки уже в пути. Они будут там как раз к часу.

– Я тебе сообщу, Боб, – повторил президент.

После того, как члены СНБ разошлись, в кабинете появился пресс-секретарь Белого дома и сообщил, что толпы журналистов интересуются, когда же глава государства издаст свое заявление по ситуации в Берлине. С тем же вопросом уже обратились многие видные конгрессмены и сенаторы. Стивенс поручил ему объявить, что государственный секретарь даст по берлинскому кризису пресс-конференцию в 14.00 и что президент внимательно изучает ситуацию, чтобы дать «свои собственные комментарии, как только ситуация в полной мере прояснится».

– Это, конечно, лучше, чем «комментариев нет», но все же не намного лучше, – заметил Тим Грассер. Тимоти Грассер давно работал на Стивенса и на протяжении последних одиннадцати лет занимался связями с общественностью. Его профессиональная компетентность не уступала его откровенности.

– Тим, не гони волну, – посоветовал Стивенс.

– Только между нами, Дейв, когда эта ситуация, по-твоему, «в полной мере прояснится»? Во вторник? В среду? Ты же знаешь: очередные дебаты с Колдуэллом состоятся в среду вечером.

– Я знаю, знаю, до свиданья, Тим.

– Ты в последнее время выражаешься, как истинный президент, – прокомментировал Грассер.

– Да, потому что я и есть президент. Что-нибудь еще, Тим?

– За дверью ждет Билл Фрост с меморандумом, о котором ты просил.

– Впусти его. Никогда не следует портить отношения с генеральным прокурором. Он же в любой момент может начать против тебя следствие.

На Грассера это поползновение на остроумие не произвело впечатления.

– Ну, я-то этого не боюсь. Я же не совершал никакого государственного преступления с тех пор, как в четырнадцать лет подстрелил из духовушки перелетную утку, а срок давности уже давно вышел.

– Впусти его, Тим!

Через минуту Фрост вручил президенту меморандум.

– Вот доказательство, что ты, вне всякого сомнения, имеешь право дать им требуемую сумму, – заверил он. – Тридцать девять страниц безукоризненных с юридической точки зрения обоснований, со ссылками на конституцию и с цитатами из решений Верховного суда. Тяжбы: «Уинстон против Джэкобсена», «Барр против Дальтона», «Маркелл против Соединенных Штатов». Знаменитые дела, которые ты, конечно же, изучал на юрфаке. Я полночи не спал и трудился над этим великолепным текстом вместе с моим гениальным правоведом Джерри Моррисом. Он когда-то преподавал право в Северо-западном юридическом колледже, что уже само по себе дает ему преимущество. Я считаю, что университетские крысы обладают особым талантом к крючкотворству и грязным делишкам.

– Это достаточно веско, Билл?

Генеральный прокурор имел неподражаемый дар удивленно поднимать брови, этот дар он продемонстрировал в данный момент.

– Возможно. Текст получился длинным, занудным и трудным для понимания. Только лишь по этой причине три четверти граждан страны и две трети от списочного числа конгрессменов должны принять его к сведению. Я старался сделать меморандум настолько длинным, чтобы даже «Нью-Йорк Таймс» не стала публиковать его полностью, но Моррис сказал, что это невозможно. Официальные документы не могут быть столь длинными. Однако я могу гарантировать одну вещь. Ни один комментатор во всех трех общенациональных телесетях не сможет расшифровать этот текст.

– Великолепно!

– Им придется обращаться за разъяснением к профессорам из Гарварда и Колумбийки, чтобы осмыслить хотя бы пунктуацию, – хвалился Фрост. – Кстати, я не хочу показаться любопытным, но все же, мистер президент, что у вас с «Гадюкой-3»?

– Ничего. Мы сидим и ждем. Военные прошлой ночью пытались взять капсулу штурмом, и это им почти удалось. Теперь у Дарби есть новый план, который, по мнению Комитета начштабов, безукоризнен. И вот теперь мы, все мы, сидим и рассматриваем этот вариант.

– Я не очень-то верю в стопроцентную надежность чего бы то ни было, мистер президент. А что вы думаете о новом плане, генерал?

Бономи полез в карман за сигарой и не нашел.

– Я не считаю этот план безукоризненным, но он может сработать. На словах все выглядит просто блестяще.

– Если так, то быть тебе героем, Дейв! – предсказал Фрост. – Это даже поможет тебе на выборах! Старый добрый Дейв Стивенс, оставшись хладнокровным и решительным, победил силы зла и спас мир от уничтожения! За четыре минуты до конца матча он пробежал девяносто три ярда по всему полю на хорошей скорости и забил неберущийся мяч!

– А если план не сработает, – задумчиво изрек президент, – эти преступники запустят ракеты, русские и китайцы нанесут ответный удар, и в этой стране уже некому будет голосовать. Что ты мне посоветуешь, Билл?

– Ты веришь в силу молитв?

– Не очень, – признался Стивенс. – Я знаю: глава государства в такие минуты должен обращаться к Всевышнему, но я не уверен, что Он меня услышит. А если даже и услышит, я не уверен, что Ему не будет наплевать. Может быть, я урод. Говорят, что до меня все президенты верили в силу молитв. Я не атеист, поймите, но подозреваю, что Дэвиду Стивенсу лучше попытаться разрешить эту проблему, не уповая на помощь царя небесного.

– А ты веришь в силу молитв? – с вызовом спросил Бономи у генерального прокурора.

– Я даже верю в пасхальные яйца, хотя и не христианин.

– Ты не ответил на мой вопрос, Билл.

– Мистер президент, я не знаю, как ответить на его вопрос – потому-то я так остроумно уклоняюсь от ответа. Политикам, участвующим в выборах, следует верить в силу молитв и во Всевышнего, или по крайней мере часто об этом говорить. Я никогда не боролся за выборную должность, так что мне не приходилось сталкиваться с этой проблемой.

– А ты серьезно предложил мне помолиться? – настаивал Стивенс.

– Наполовину. Это бы не помешало, вот что я тебе скажу. Я вовсе не воображаю, что ты увидишь сияние из куста или услышишь глас Господа с хором архангелов, но вдруг поможет. Некоторые люди, которых я весьма уважаю, считают, что это помогает, по крайней мере когда речь идет о моральных проблемах. Я сомневаюсь, что Всевышний вышвырнет этих зеков из «Гадюки-3», он же не работает вышибалой, – но молитва может тебе помочь собраться с мыслями и разобраться в своих убеждениях. У тебя не так-то много времени осталось.

Менее девяти часов.

– Я, пожалуй, еще раз поговорю с Деллом, – заявил Стивенс. – Может быть, я сумею ему что-нибудь предложить.

– Единственное, что он хочет, действительно хочет – это безусловное помилование, – ответил Фрост. – Я не думаю, что деньги так уж сильно его интересуют. Если у него есть мозги, он же должен понимать, что, получив деньги, он навлечет на себя беду, которая не стоит этих денег.

– Полное помилование? Я не могу пойти на это. Это же в компетенции губернатора Монтаны, а он дружок Колдуэлла.

Фрост погрозил президенту пальцем.

– Мистер президент, на свете есть сто тридцать девять вещей, которые губернатор Монтаны или любого другого штата хотел бы попросить у президента, а у президента есть сто сорок способов открутить яйца любому губернатору. Например, вы можете спустить на него ФБР или ребят из налоговой полиции – и они уж что-нибудь да найдут! Либо вы можете поддержать его идею постройки ГЭС, либо просто сделайте его послом. Можно назначить его нашим представителем в ООН или даже посадить его в Верховный суд.

– Уилкокс в Верховном суде? Да ты шутишь! – фыркнул Бономи.

– Если бы я был президентом, – спокойно заметил Фрост, – я бы наобещал ему гору и выполнил бы обещание в ответ на его услугу.

Стивенс некоторое время обдумывал эти слова.

– Не думаю, что они на это не пойдут, Билл, без денег! – наконец сказал он. – Н° лучше мне это лично узнать.

Воспользовавшись «горячей линией» САК, Стивенс позвонил на «Гадюку-3» и выдвинул новое предложение. Он изложил свои доводы просто и убедительно. Полное помилование и, если они хотят, гарантия беспрепятственного выезда из Соединенных Штатов.

– Понимаю… Понимаю… Ясно… В шесть часов по вашему времени… До свидания, майор.

Стивенс убрал красный телефонный аппарат в ящик письменного стола.

– Он не прогнулся. Он не верит ни мне, ни Уилкоксу, и не намерен отступить ни на дюйм.

– Он сказал «нет»? – разочарованно переспросил Фрост.