Текст книги "Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

17

Граффити – вот как это называется.

Надпись не была сделана на стене общественного туалета и не содержала в себе тех исторических англосаксонских обозначений сексоэротических понятий, которые ныне столь браво используются нашими молодыми революционерами, бунтующими против меркантилизма, бездушного конформизма, расизма, империализма, против во все сующих свой нос фашистов среди тех, кому за тридцать, и против садистов, засевших во всех ученых заведениях и аптеках.

В Чикаго, Лос-Анджелесе или Лондоне эти два слова вряд ли сочли бы оскорбительными, но в Парадайз-сити они были сущей похабщиной. Пусть и не нецензурной бранью, но все равно эти два слова были, безусловно, непристойными и их намеренно использовали, чтобы взорвать общественное спокойствие и порядок. Вот почему было очень удивительно, что этот подрывной лозунг не возымел ожидаемого воздействия ни на полицейских, ни на пассажиров лимузина. Полицейские, вышедшие из патрульной машины, выглядели скорее слегка озадаченными и немного виноватыми, словно они пропустили «пенку», лишив тем родную команду малейшего шанса на выигрыш. Личный шофер Пикелиса только взглянул на витрину и тут же отвернулся. Дочь рэкетира взирала на поразительную мизансцену внимательно и спокойно, по всей видимости даже не подозревая, что это имеет некое отношение к ее отцу и косвенным образом к ней самой. Что же касается Джона Пикелиса, то его глаза раскрылись чуть шире и взгляд стал чуть пристальнее и чуть свирепее, чем обычно, но на его большом лице не отразилось ни тени эмоции. Он не выказал ни озабоченности, ни ярости – вообще никак не отреагировал.

«Осторожный, бестия, – подумал Карстерс. – Какой же ты невозмутимый и осторожный – что ж, и мне надо придерживаться той же линии».

– Что это значит? – однако вслух изумился красавец лазутчик.

Пикелис пожал плечами.

– Трудно сказать, – ответил он.

– Невинная шутка? Проделки молодых шалопаев? – предположил гость города.

– Сомневаюсь.

Подкатила вторая полицейская машина, и из нее показался Бен Мартон, прибывший обследовать место происшествия. Мельком посмотрев на витрину, он что-то сказал полицейским из первой патрульной машины, и те пошли в разные стороны. Один поспешил за угол – по-видимому, к черному ходу магазина, где мог стоять «на атасе» преступник, а второй патрульный решительно двинулся к дверям универмага и нашарил датчик охранной сигнализации.

Мартон узнал лимузин и подошел.

Пикелис нажал кнопку, и стекло задней двери «кадиллака» опустилось. Он заговорил первым:

– Мистер Карстерс, – ах, прошу прощения, Пи-Ти – только что спросил у меня, что это значит, – простодушно сообщил главный гангстер. – У вас есть какие-нибудь идеи, капитан?

– Пока ничего определенного, но я сил не пожалею, чтобы это поскорее выяснить, – пообещал Мартон.

– Если это своеобразный протест потребителей против непомерно высоких цен в этом универмаге, – задумчиво пробормотал разведчик, – то это и впрямь жест отчаяния.

– Это очень странно, – согласилась сидящая с ним рядом девушка. – Точно кадр из авангардистского фильма.

Мартон покачал головой.

– Наши потребители еще пока в своем уме, – рассудил он. – Это ужасно, просто ужасно. Похоже на выходку хиппи, но вряд ли кто-нибудь из этих желторотых негодяев мог бы так поступить с Лютером.

– Лютер? – переспросил Карстерс.

– Человек в витрине. Он же отставной полицейский. Его голыми руками не возьмешь. Ума не приложу, что могло произойти.

В этот момент полицейский из первой патрульной машины вошел в витрину из торгового зала и начал развязывать безжизненного Лютера Хайетта.

– Мне любопытно узнать, Бен, что же это такое, – заявил Пикелис, – так что поставь меня в известность, когда узнаешь, кто это сделал и почему.

Потом он нажал на кнопку, и стекло «кадиллака» закрылось, резко оборвав беседу. Полицейские получили приказ, и Джон Пикелис не намеревался больше тратить на это недоразумение ни минуты из драгоценного субботнего времени. Не менее важно и то, что он не намеревался даже намеком обнаружить свою причастность к «Службе безопасности торговых работников». Имея в виду оба эти намерения, рэкетир, контролировавший округ Джефферсон, перевел разговор на «Фан пралор» и занимал пассажиров «кадиллака» беседой на эту тему до самого конца поездки.

Когда лимузин свернул с шоссе на подъездную аллею к казино, светловолосый разведчик машинально стал отмечать про себя оборонительные рубежи. Здание было огорожено высокой – восемь-десять футов – каменной стеной, по верху стены в три слоя лежала колючая проволока, сквозь которую, возможно, был пропущен электрический ток. В сторожке у ворот сидел один охранник – толстое стекло в единственном окне было, похоже, пуленепробиваемым. Охранник открывал и закрывал массивные металлические ворота. Само здание «Фан парлор» располагалось в ста пятидесяти ярдах от ворот. Казино стояло посреди аккуратно подстриженной зеленой лужайки, окаймленной густым кустарником; часть лужайки использовалась как автостоянка. Двухэтажная, без единого окна, постройка походила на модерновое здание боулинга.

Так казалось снаружи.

Внутри же все предстало в ином виде.

Изящные хрустальные люстры, красная бархатная драпировка на стенах, пушистые паласы цвета королевской лазури. Глаза девушки-гардеробщицы были также лазурными, а ее потрясающий шиньон имел почти тот же багровый оттенок, что и драпировка на стенах. Ее тело было цвета слоновой кости и гостеприимно выглядывало из рискованно декольтированного лазурного платья. На лице у нее играла милая улыбка, и по всему было видно, что она обожает бездомных котят и щедрых джентльменов. Она никогда не задавала лишних вопросов и пользовалась у завсегдатаев огромной популярностью.

Вилли Деннисон, менеджер «Фан парлор», мог бы рассказать все это Карстерсу, но он был слишком поглощен процедурой встречи мистера Пикелиса. Владелец «Фан парлор» нечасто заглядывал сюда на огонек. Худощавый усач Вилли Деннисон испытывал глубокое уважение к мистеру Пикелису не только зато, что Пикелис устроил его на место, приносившее сорок тысяч в год, но также и за то, с каким умением и тактом – нет, лучше сказать шиком – он управлял округом. Подобно бывшим нацистским конструкторам ракетной техники, ныне работающим в американских секретных лабораториях, или рекламным агентствам, способным с одинаковым рвением обслуживать предвыборные кампании кандидатов от обеих политических партий, мистер Пикелис был профессионалом до мозга костей, и посему Вилли Деннисон – другой профессионал до мозга костей – восхищался его компетентностью.

И его портным.

Как он сам часто говорил.

– Добрый вечер, мистер Пикелис, – искренне поприветствовал он высокого гостя. – Мисс Кэти, мне очень приятно вас видеть. Добро пожаловать домой.

Она очень мило улыбнулась ему и поблагодарила за добрые слова.

– Вы чудесно выглядите, мисс Кэти, – продолжал Деннисон. – Такая румяная, такая симпатичная – вам, должно быть, понравилось в Европе.

– Ну, я неплохо провела время и после возвращения в Парадайз-сити, – ответила она.

В ее взгляде поблескивали огоньки – ох уж это женское кокетство! – и менеджер казино интуитивно догадался, что этот блеск как-то связан со светловолосым незнакомцем, стоявшим подле нее. Деннисон на мгновение перевел взгляд на знакомое лицо, и тут Пикелис его представил.

– Это мистер Пи-Ти Карстерс, гость Парадайз-сити и, как я надеюсь, друг. Я бы просил тебя, Вилли, отнестись к мистеру Карстерсу как к моему личному гостю.

– Разумеется. Рады вас приветствовать, мистер Карстерс. Прошу, проходите в зал.

Деннисон узнал Карстерса и понял, что означает взгляд, брошенный на него Кэти, когда он взял ее под руку. Пикелис чуть кивнул в знак отеческого одобрения, довольный тем, что его дочь и знаменитый холостяк так хорошо поладили. Не будучи членом сицилианско-неаполитанской подпольной федерации, господствовавшей в мире организованной преступности, он никоим образом не мог рассчитывать выдать дочь замуж за какого-нибудь «капо мафиози», держащего в кулаке «семьи» Детройта или Бостона. Даже если бы он очень захотел – ничего бы у него не вышло, но он и не хотел. Э нет, дочь Джона Пикелиса должна сочетаться браком с уважаемой, незапятнанной сомнительными связями персоной непременно в кафедральном соборе – и об этом должно быть сообщено во всех газетах страны.

Конечно же, преждевременно пока строить серьезные планы относительно П. Т. Карстерса. И было бы, конечно, вовсе наивно с кем-либо обсуждать подобную возможность, так что Пикелис быстренько обезопасил себя от возможных неудачных намеков на этот счет, начав спрашивать у менеджера игорного заведения о том, как идут дела. Зная, что Малыш Джон Пикелис каждую неделю получает исчерпывающую информацию – с точностью до цента – об обороте и прибыли «Фан парлор», Деннисон просто известил хозяина, что «все идет нормально», и поздравил мистера Пикелиса с отлично сшитым новым костюмом.

– Спасибо, Вилли, – поблагодарил главарь гангстеров. – Напомни, чтобы я дал тебе адрес моего нью-йоркского портного.

Деннисон ответил благодарной улыбкой, зная, что Пикелис никогда ничего подобного не сделает просто потому, что негоже служащему – пусть даже высокопоставленному и хорошо оплачиваемому служащему – ходить в таких же костюмах, которые носит властелин округа Джефферсон. Зная свое место, Деннисон продолжал эту игру и провел почетнейших гостей в «холл», где порядка тридцати пар кружились в танце.

– Хороша! – заметил Карстерс, послушав, как блондинка на эстраде исполняет блюз Гарольда Арлена.

– Как певица, конечно, – добавил он, словно успокаивая Кэти Пикелис.

– Конечно, – согласилась она и, закусив губку, стала изучать симпатичную эмоциональную женщину, которая так хорошо пела.

– Большой талант, – поддразнил ее Карстерс.

– Все при ней, – отпарировала Кэти.

Блондинка-певица была крупной, ширококостной девицей с могучим голосом и столь же могучей грудью, насколько можно было судить по ее обнаженным плечам. Она не была полной – ни даже упитанной, – но излучала энергию и мощь, сквозящую в ее сильном уверенном голосе. Джуди Эллис лет двадцать семь, может быть, двадцать восемь, быстренько прикинул в уме знающий холостяк. Каждое движение ее тела – изящное, чувственное, без малейшего намека на вульгарность – служило красноречивым свидетельством того, что она женщина и гордится этим.

Когда Деннисон усадил Пикелиса и его гостей за свободный столик, блюз кончился. Лидер рок-музыкального ансамбля улыбнулся и, не дав секстету и солистке передохнуть, заставил их исполнять развеселую песенку «Битлз» «У нас это получится». Подобно лучшим профессиональным футболистам эта певица мастерски меняла скорость и ритм движения. Она была слишком хороша для того, чтобы прозябать в игорном заведении Парадайз-сити.

– Она давно у вас, мистер Деннисон? – спросила Кэти Пикелис.

– Около пяти месяцев. Она приехала вместе с этим ансамблем. Они пользуются популярностью.

– Могу понять, почему, – заметил Джон Пикелис.

Они заказали аперитив, а потом Карстерс пригласил Кэти Пикелис на танец и на время перестал думать о Джуди Эллис и о всех иных женщинах. Когда они через десять минут вернулись к столику, главарь гангстеров все еще беседовал с Деннисоном, но менеджер казино тут же извинился и собрался уходить, а Пикелис предложил всем пройти в игорный зал.

– Вы, вероятно, уже наслышаны о главном грехе нашего города, – сказал он с довольной улыбкой, когда они проходили мимо двух юных здоровяков – явно охранников, – дежуривших у вращающихся дверей игорного зала. – Теперь вам представился случай своими глазами удостовериться, насколько погряз в грехе Парадайз-сити на самом деле.

– Грешить – всегда было одним из моих любимейших занятий в жизни, – ответил Карстерс. – Грешить и знакомиться с хорошенькими девушками.

– Не сомневаюсь, – отозвалась сопровождающая его хорошенькая девушка.

– Вы меня осуждаете, Кэти?

– Я не осуждаю подобных вещей с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, – шаловливо прошептала она, пропуская отца вперед.

– Знаете, вы самая привлекательная девушка в этом казино!

– А вы самый мерзкий мужчина из всех, кого я знаю, – ответила она, довольно просияв.

– Вы от меня без ума, верно?

– Безнадежно. Ваша робость – вот что меня сводит с ума, – пошутила она.

– Не забудьте и о моей честности.

– О нет, я никогда не забуду о вашей невероятной честности. Вот что в вас самое коварное – вы никогда не лжете, – пояснила она. – Девушки к такому обращению не привыкли. Это не справедливо с вашей стороны, Пи-Ти.

Он сжал ее левую руку и ладонь и поднял вверх для краткого соприкосновения со своими губами.

– Я ведь и не говорил, что справедлив, просто честен, – ответил он. – Я честнейший и мерзейший старик во всем мире. И самый молодой.

Они вошли в игорный зал, ничем не отличавшийся от игорных залов во многих странах мира, в которых побывал миллионер-охотник. Интерьер здесь оказался более приятным, чем в казино отеля «Хилтон» в Сан-Хуане, но куда менее элегантным, чем в игорном клубе в Биарицце.

Алые бархатные драпировки придавали интерьеру величественную роскошь сродни европейской, но официантки в мини-юбках, сновавшие по залу с коктейлями, напоминали больше Вегас, нежели Версаль. В просторном зале стояли две рулетки, три стола для игры в кости и еще три, за которыми мужчины играли в карты. Карстерс внимательно оглядел представший его взору пейзаж, скользнув на мгновение глазами по стенам и потолку, и вновь обратился к столам.

В потолке не было пулеметных амбразур, по крайней мере он не заметил ни одной.

Но Гилман, разумеется, должен знать точно.

А вот и он – Сэмюэль Стэнли Гордон Гилман, – самый невозмутимый и самый хладнокровный из всех присутствующих в этом казино. Он работал у рулетки номер два – спокойно, уверенно, ловко и с видимым удовольствием управляясь со своим делом. Он-то уж точно должен знать все тонкости системы охранной сигнализации, распорядка дня и графика работы служащих казино; он должен знать, какой сорт шотландского виски тут был фирменным, где установлены рубильники кондиционеров и какая из пятидесятидолларовых девок тут предлагает первоклассное обслуживание. К настоящему моменту все эти и множество прочих деталей, отпечатавшихся в его никогда не ошибающемся мозгу, уже проанализированы, классифицированы и отправлены по различным ячейкам мысленной картотеки, откуда их можно мгновенно востребовать. «Он так же виртуозно обращается с фактами и цифрами, как некий П. Т. Карстерс с ружьями и женщинами», – подумал именитый спортсмен-охотник.

Кэти Пикелис заметила, что ее сопровождающий смотрит на крупье, и спросила:

– Вы с ним знакомы, Пи-Ти?

– Нет, но мне кажется, это тот самый шутник, который спрашивал у бармена в моем отеле, не крашу ли я волосы.

– А вы красите?

– Я даже не брею подмышки, – честно заявил Карстерс, направляясь к одному из карточных столов.

– В рулетку не хотите? – поинтересовался Пикелис.

– Сплошное надувательство, сэр! ’ Слишком сложное математическое упражнение для такого азартного любителя простых забав, как я, – объяснил холостяк. – Рулетка – забава для ученых мужей и биржевиков.

– Отсутствует дух приключения?

– Вот именно, Джон. Ни духа приключений, ни романтики.

– А вы романтик, мистер Карстерс? – улыбаясь, сделала выпад дочь рэкетира.

– А как же? Мне-то казалось, что вы это давно поняли. Только не надо меня уверять, что вы и впрямь поверили, будто я всего-навсего очередной искатель сокровищ, который надеется завладеть знаменитыми жемчугами Пикелиса!

На мгновение рэкетир обомлел от столь неожиданного упоминания о его несуществующих жемчугах, но затем кивнул.

– Нет-нет, Кэти, – продолжал Карстерс, – только вы и ваша чистая девичья кр-р-расота увлекает меня, заставляет трепетать и пылать мое сердце.

– Я бы сказала, что вы скорее всего опьянены собственным шармом.

– О жестокая! – возопил он, когда они приблизились к столу для игр в кости.

– Вот ваша любимая игра, – предположил Пикелис.

Его дочь тут же отрицательно замотала головой.

– Нет, папа, это не подходит Пи-Ти. Слишком вульгарно, ведь так?

Разведчик усмехнулся.

– Да, слишком низкопробная забава.

– Она не может вызвать сильных ощущений в душе человека, привыкшего в приключениях оттачивать свою сноровку и ум. А тут слишком многое зависит от слепого случая, так?

Карстерс вновь поднес ее ладонь к губам и запечатлел на ней благоговейный поцелуй.

– Так, моя дорогая. Как же вы меня понимаете! – признался он.

– А вы ведь совсем не игрок, Пи-Ти, – осуждающе заметила она.

Он вздохнул.

– У меня нет дурацкой привычки швырять деньги на ветер, если вы это имеете в виду, Кэти. Я с большим удовольствием делаю деньги. Ваш отец сможет меня понять, я полагаю.

Пикелис кивнул.

– Значит, карты?

– Да, Джон. Я попытаю счастья в нескольких партиях. Вы присоединитесь ко мне?

Они уселись за ближайший столик для игры в «двадцать одно», и банкомет, замешкавшись на мгновение, смущенно напомнил им, что у них нет фишек. Карстерс извлек из кармана десять пятидесятидолларовых купюр и взглянул на главного гангстера. Пикелис невозмутимо добавил пять стодолларовых бумажек, и через каких-нибудь полторы минуты перед ними уже лежали горки фишек, и игра началась. Пикелис внимательно наблюдал за движением рук противника. Карстерс играл рискованно. Рискованно, но умно, подумал про себя рэкетир. Через сорок минут богатый холостяк стал богаче на триста семьдесят долларов.

– Итак, «двадцать одно» – это ваша любимая игра? – предположил Пикелис, когда симпатичная официантка – около пятнадцати фунтов лишнего веса, но все излишки размещены очень компактно, – поставила перед ними наполненные стаканы.

– Не совсем. Я предпочитаю покер.

– Конечно, покер, – произнесла за его спиной Кэти. Она стояла, почти прислонившись к нему своим теплым, источавшим аромат обещания телом. – Конечно же, покер. Покер куда более боевая игра, а, Пи-Ти?

– У меня от вас нет секретов, радость моя, – ответил второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов.

У нее были сногсшибательные духи, и жар ее тела, казалось, усиливал пьянящий эффект их букета.

– Я и сам люблю покер, – произнес седеющий рэкетир, тщательно интонируя каждое слово.

Он допил виски и вопросительно посмотрел на гостя.

– Почему бы и нет? – с готовностью ответил Карстерс.

Оба встали, собрали свои фишки и двинулись к соседнему столу, где сражение в покер было в самом разгаре. К концу третьей сдачи Пикелис осознал всю глубину оценки, данной гостю его дочерью. Карстерс играл в покер так, словно охотился на тигров в бирманских джунглях – напористо и беспощадно. Это была и впрямь настоящая война, и блондин-миллионер явно вел ее с удовольствием. Это была особого рода война, очень личного свойства – дуэль. Не то что бы Карстерс хотел прикончить именно Пикелиса, он был готов разгромить, их всех – каждого игрока, оказавшегося за столом. Он намеревался выйти из игры победителем. В каждой из четырех сдач он выигрывал три – иногда рискуя, иногда коварно блефуя, но неизменно красиво и с хладнокровным изяществом.

Пикелис изучал его, пытаясь понять, что же за человек сидит перед ним и в какую игру он играет.

Этот человек был искусным, жестким, восхитительным и непостижимым, как и его игра.

– Вы играете как профессионал, Пи-Ти, – заметил рэкетир с нескрываемым уважением.

– Мне нравится думать, что я самый профессиональный из всех любителей, Джон, – ответил Карстерс.

– Во всем, – вставила Кэти Пикелис.

– Это предложение или укор?

Она ответила не сразу.

– Это просто интуитивное суждение женщины. Я ведь только говорю то, что сказал папа. Вы играете, чтобы выигрывать.

Второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов умудрился кивнуть, передернуть плечами и улыбнуться одновременно.

– Мне нужны деньги, – сделал он ответный выпад, – и я обожаю сам процесс игры.

Джон Пикелис покачал головой.

– Всем в этом зале нравится процесс игры, и риск, и то ощущение собственного превосходства, которое возникает всякий раз, когда ты даешь окружающим понять, что тебе по карману азартные игры, – возразил практичный главарь гангстеров. – Я как-то пару лет назад видел по телевизору выступление врача, который утверждал, что многие из тех, кто увлекается азартными играми, настолько неустойчивы психически, что иногда стремятся к проигрышу. Но вы похожи на меня, Пи-Ти. Вы стремитесь только к выигрышу, а это нормальное человеческое желание.

Он нравился главарю гангстеров.

Что открывало неплохие перспективы.

– Вот видите, я же говорил вам, что я самый нормальный человек, – съехидничал Карстерс, обращаясь к девушке. – Вы правы, Джон, – продолжал он, обернувшись к ее отцу, – я играю только в те игры, которые мне нравятся, игры, в которых я силен, и я играю, чтобы выигрывать. А вы тоже очень и очень неплохо играете в покер.

Это было правдой. Карстерс выиграл уже порядка трех тысяч ста долларов, но и у Пикелиса фишек было больше – может быть, на пятьсот или шестьсот долларов – по сравнению с их количеством перед игрой. Вдобавок у рэкетира в голове возникли некоторые идеи относительно этого светловолосого незнакомца, который так галантно ухлестывал за его дочерью. Этот Пи-Ти не привереда, не размазня, не самодовольный гусь и не простачок, да и вообще он совсем не то, что о нем понаписано в колонках светской хроники. Хорошо воспитанный, обходительный, решительный. Блестящий, несгибаемый, точно лезвие из нержавейки, – вот что такое этот П. Т. Карстерс.

У кого-то – кого-то из отцов – подобные качества могут вызвать беспокойство.

Но только не у Джона Пикелиса.

Он нашел их восхитительными, возможно, даже интересными.

Он еще не решил.

И было в этом П. Т. Карстерсе еще что-то, что выдавало в нем – нет, не преступника, разумеется, но человека, явно выходящего за обычные рамки норм общественного поведения. Не просто снисходительная спесь, свойственная богатым и влиятельным людям, но нечто большее – что было труднее определить.

– Еще партийку? – предложил рэкетир.

Все игроки кивнули. И знаменитый блондин опять пожал плечами, и опять на протяжении всей партии улыбка не сползала с его лица, и он опять выиграл. Теперь его выигрыш составил четыре тысячи триста долларов, и игра ему наскучила. Он взглянул на часы и понял, что Арболино и Уиллистон, пожалуй, еще не закончили все дела в отеле.

– Мне кажется, было бы бестактно выйти из игры именно в тот момент, когда я отнял у вас столько денег, джентльмены, – великодушно заметил беспощадный улыбчивый холостяк, – так что, пожалуй, я дам вам, картежникам, еще шанс меня догнать.

Проигравшие просияли.

Карстерс обладает тактом, изысканными манерами и деньгами, одобрительно размышлял Пикелис, подав банкомету сигнал, что можно продолжать игру. Кэти Пикелис вздернула бровки и отправилась к рулеточному столу понаблюдать за происходящими там событиями. Она не могла не обратить внимания на хладнокровное проворство крупье и его слегка высокомерную болтовню с клиентами. Гилман одарил ее любезной улыбкой – оценивающей и далеко не равнодушной. Он был и впрямь большой профессионал, ибо позволил ей встать почти вплотную к рулетке, как поступил бы всякий опытный крупье с ангелом-хранителем, в особенности явившемся в обличье хорошенькой женщины. Она догадалась, что он здесь человек новый, прибывший откуда-то издалека, но большего ей не сообщили ни его манеры, ни его выговор. Он же о ней знал куда как много – из досье, подготовленного командой молодых аналитиков профессора Уиллистона, но он в данный момент целиком отдался своей роли опытного крупье и играл эту свою роль весьма умело. Лишь временами он позволял отвлечься от рулетки и мысленно представить себе Арболино и Уиллистона. И, думая о них, он не особенно беспокоился. В конце концов и к рекогносцировке, и к разработке плана предстоящей операции, и к закупке инвентаря они отнеслись с предельной тщательностью.

Предстояла не такая уж опасная и сложная операция – она не шла ни в какое сравнение ни с той давнишней атакой на конвой бензовозов пятой бронетанковой армии, ни с убийством полковника Децлера, когда они вставили в его настольную лампу бомбу, точь-в-точь похожую на обычную электрическую лампочку. В игорном зале прохладно – даже чересчур, подумал Гилман, подгребая к себе лопаткой горку фишек, но он был слишком занят, чтобы попросить кого-нибудь сходить и уменьшить тягу кондиционера.

В переулке за «Парадайз-хаусом» было куда теплее. Точнее говоря, и Уиллистон, и Арболино истекали потом в своих белых комбинезонах. Оба держали по чемоданчику с надписью «РЕМОНТ ЛИФТОВ» в правой руке, а под мышкой левой руки в легкой кобуре у обоих висели «тридцать вторые» с глушителями. Подойдя к черному ходу отеля, они увидели в дверях чернокожего в форменном сюртуке официанта – тот явно вышел сюда из коктейль-холла покурить. Он взглянул на них и приветливо улыбнулся.

– Где тут у вас грузовой лифт? – произнес профессор, изо всех сил стараясь изобразить южный говорок.

– Вон туда. В конце коридора налево.

Чернокожий не спросил, сломан ли грузовой лифт. Негры в этом городе не осмеливались задавать вопросы, да и в конце концов не его это собачье дело. Лазутчики пошли по указанному им маршруту, нашли грузовой лифт и поднялись на последний этаж. Там они отыскали лестницу, ведущую на крышу – не туда, где располагались апартаменты Пикелиса, а на площадку, где были установлены огромные кондиционеры отеля с устремленной в небо вентиляционной трубой. Властелин Джефферсон округа, конечно, предпочел бы разместить свое обиталище на самой верхней точке здания, но Пикелис ворчливо смирился с экономической необходимостью того, чтобы его жилье находилось подальше от сквозняков и гула вентиляционной системы. Десятки растений в кадках и кусты образовывали плотную стену листвы высотой в семь футов, отгораживающую пентхаус и террасу от мощных генераторов.

Уиллистону и Арболино это было известно, ибо они тщательно изучили копии архитектурного проекта здания и все газетные вырезки с фотографиями церемонии открытия отеля, а также аэрофотоснимки, сделанные на деньги П. Т. Карстерса неким пилотом из Джэксонвилля, который согласился снять с высоты птичьего полета несколько кадров для туристического путеводителя, якобы готовящегося к печати неким несуществующим рекламным агентством.

Профессор Колумбийского университета и каскадер также прослушали устный рапорт Гилмана о некоторых особенностях нежилых помещений здания, так что они уверенно двинулись прямиком к двери с табличкой «КОНДИЦИОНЕР – КРЫША».

– Сигнализация, – напомнил Уиллистон.

Арболино кивнул и нашел датчик системы сигнализации именно в том месте, о котором говорил Гилман, и осторожно отключил. Дверь легко поддалась. Оказавшись на крыше, Уиллистон еще раз взглянул на светящийся циферблат часов. Человек из Лас-Вегаса высчитал, что вся операция должна занять от четырех с половиной до шести минут, ну, самое большее – семь. Если же они задержатся на крыше восемь минут или дольше, то у них были все шансы на обратном пути вступить в рукопашную, а то и в перестрелку с охраной. Конечно же, пентхаус имел внешнюю охрану в вестибюле: охрана была выставлена у дверей личного лифта Пикелиса. Но и в помещении также могли находиться вооруженные люди.

Каскадер молча указал на металлические ступеньки, бегущие вверх по вентиляционной трубе. Он раскрыл свой чемоданчик с инструментами и достал оттуда нейлоновую лесенку с крюками на обоих концах. Он взобрался до половины трубы, прочно приладил крюк к металлической ступеньке и, уцепившись за нейлоновую лесенку, перелетел через зеленую стену кустов. Мягко приземлился на террасе Пикелиса и – машинально, точно опытный цирковой акробат, бросил свободный конец нейлоновой лесенки к ногам оставшегося у трубы профессора Колумбийского университета Эндрю Ф. Уиллистона.

Уиллистон, повторив его маневр, стал внимательно осматривать зеленые заросли, пока не обнаружил спрятанную в листве колючую проволоку. Он зацепил крюк нейлоновой лесенки за ветку, не соприкасающуюся с проволокой.

Итак, они на объекте.

Пока все шло удачно.

С момента их выхода из лифта прошла одна минута и пятьдесят секунд.

Оба нарушителя надели специальные очки, включили инфракрасные «авторучки» и бесшумно двинулись к большим застекленным дверям, ведущим во внутренние покои пентхауса. Краткий осмотр дверей выявил отсутствие сигнализации, поэтому Уиллистон повернул дверную ручку, и оба вошли внутрь. Они оказались в гостиной – просторной и роскошной, – в точности соответствующей описанию Карстерса. Вся мебель была расставлена именно так, как он и рассказал: три диванчика, рояль и исполинских размеров кофейный столик из мрамора. Уиллистон думал, что Джон Пикелис должен был непременно приобрести новомодный стол – стекло в хромированной оправе, – и на секунду замер в недоумении.

Потом он услышал какой-то звук.

Оба разведчика припали на пол: один спрятался за диванчиком, другой юркнул в складки портьер на окне. Дверь раскрылась. Вошел слуга-негр в ливрее, воровато огляделся вокруг, потом подошел к бару и щедро налил себе лучшего коньяка Джона Пикелиса.

В бумажный стаканчик.

Он специально принес с собой бумажный стаканчик, чтобы не оставлять следов.

Он с явным удовольствием, врастяжечку, выпил «Реми мартэн» двадцатилетней выдержки, скомкал стаканчик и сунул его себе в карман. Улыбнулся. Это была улыбка не вора, не пройдохи-лакея и даже не хитренького дяди Тома, а истинного ценителя дорогих коньяков, чья совесть была столь же чиста, сколь тонок был его вкус. У дверей он замер, подошел к мраморному столику и чуть подвинул пепельницу – видимо, она стояла не на своем обычном месте, – после чего удалился.

Вероятно, сцена, которую они только что наблюдали, имела огромную социальную и психологическую значимость, подумал, усмехнувшись, профессор, но она отняла у них целых две минуты. Минуту и сорок пять секунд, если уж быть совсем точным, и это потерянное время было куда важнее, чем возможный скрытый смысл поступка чернокожего слуги. Теперь только одно имело значение – их миссия. Как в старые добрые времена.

Миссия была проста. Оборудование, используемое ими для выполнения миссии, было сложным и дорогостоящим, а вот сама по себе миссия чрезвычайно проста. Они собирались установить два миниатюрных электронных приборчика в пентхаусе, чтобы подслушивать разговоры Пикелиса с его компаньонами. Обычные «жучки» – крошечные УКВ-передатчики – здесь не годились. Если рэкетир периодически дает своим инженерам задание «прочесывать» жилое помещение для выявления потайных УКВ-передатчиков, подобные «слухачи» будут непременно обнаружены. Нет – Гилману удалось добыть нечто более современное и более замысловатое: прибор, который фиксировал и передавал звуковые сигналы по команде извне и не нуждался в радиопередатчике. Прибор назывался «инфинити»-передатчик. Это просто фантастика – он был практически невидим!