Текст книги "Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

19

– Разумеется, сведения неполные, да и, знаете, работать исключительно с косвенными данными как-то малопродуктивно, – заметил д-р Э. 3. Пинни своим мягким голосом с атлантским выговором.

– Очень малопродуктивно, мистер президент, – согласилась д-р Хелен Осгуд.

Они были людьми Майклсона! Директор ЦРУ отрекомендовал этого уроженца штата Джорджия – красавчика с детским лицом, и эту рослую женщину с безукоризненными ногами как «лучших в нашем бизнесе» – что само по себе было, очевидно, не шибко красноречивой оценкой, ибо они занимались весьма специфическим бизнесом. Оба врача – обоим под сорок, как предположил генерал Бономи, – работали штатными психоаналитиками Центрального разведывательного управления, но их пациентами были не сотрудники ЦРУ. Нет, они посвящали свое рабочее время созданию «психологических портретов» ведущих политических и военных деятелей зарубежных стран. Они штудировали все статьи и интервью, все отчеты, получаемые по дипломатическим и разведывательным каналам, просматривали все кадры документальной съемки и все записи радиопередач, так или иначе касающихся их «объектов», посвящая месяцы какому-нибудь мужчине или женщине, чтобы в конечном итоге представить начальству объемистый и детализированный доклад о личности своего «пациента» с прогнозом его возможного поведения в определенных стандартных ситуациях или во время кризисов. Стивенс помнил их поразительно точный «портрет» польского премьер-министра.

– Работать в таком темпе – это, знаете ли, рискованное занятие, – заметил Пинни спокойно, но без виноватых ноток. – Подобная работа должна занимать куда больше трех часов.

– Мы не любим делать скоропалительные выводы, – подхватила рассудительная женщина, – и мы просто не можем оценить то, насколько верными и всеобъемлющими были диагнозы, поставленные судебными психиатрами в Монтане. А ведь это почти все, чем мы располагали.

Из Кливленда, догадался Стивенс. Был уже седьмой час вечера, президент проголодался и устал, но он все же задумался над тем, откуда она родом – из Кливленда или Эйкрона.

– Прошу прощения, доктор Осгуд, – сказал Стивенс. – Вы ведь из Кливленда?

Рослая женщина улыбнулась мило:

– Из Эйкрона, мистер президент!

– Простите, что прервал вас, – ответил человек, страдающий от последних отголосков похмелья после вчерашнего шампанского.

Она кивнула своему коллеге, который, очевидно, был у них старшим по возрасту или по должности.

– У доктора Пинни есть некие соображения относительно этого Фэлко, – заметила она в качестве предисловия.

Она была умна, но не настырна.

Не агрессивна, если использовать ее же собственную терминологию.

И не пассивна, между прочим, да и – на что указывало обручальное кольцо на пальце – замужем.

Возможно, у нее дети.

Интересно, подумал Стивенс, каково это иметь маму-психоаналитика ЦРУ?

– Не хотите ли еще кофе? – осведомился Бономи.

Он до сих пор ощущал себя пилотом-ведомым, до сих пор испытывал потребность защищать усталого Дэвида Стивенса.

– Нет, благодарю, Винс. Доктор Пинни, продолжайте!

– Джеймс Фэлко представляется мне типичным современным вариантом классического преступника-психопата, – начал уроженец Джорджии размеренным мягким голосом. – Это означает – говоря простым языком, – что он либо не понимает, либо не обращает внимания на различие между добром и злом. Более того, подобная дилемма даже не встает перед ним. Некоторые преступники-психопаты преисполнены яростью-ненавистью ко всем окружающим, и это чувство резко проявляется в актах насилия, ими совершаемых – замечу, неразборчивых актах насилия – против отдельных граждан или всего общества в целом.

– Как у техасского снайпера? – вспомнил Стивенс.

– Совершенно верно, мистер президент. Да, такой субъект способен сорваться на явно не спровоцированную серию бессмысленных убийств. Но Джеймс Фэлко – другой тип. Если полицейские протоколы и протоколы судебных заседаний верны, Фэлко убил несколько человек, но он убивал «по контракту» и всегда за деньги. Более того, он убивал только членов или бывших членов преступных групп. Он ни разу не убил полицейского или банковского охранника, что может свидетельствовать о его определенном складе характера, а возможно, о той тщательности, с какой он всегда планирует свои акции. Несмотря на все его многочисленные половые контакты, Жеребчик Фэлко не является ни неразборчивым в связях, ни недисциплинированным субъектом.

– После убийства он никогда не покидает место преступления – даже когда у него есть время для бегства, – добавила дама-психоаналитик.

– Верно, – сладко продолжал Пинни. – Он не вор. Существуют неподтвержденные сведения, что он, возможно, состоял в банде банковских громил десять-двенадцать лет назад, когда ему было всего двадцать четыре года, но на протяжении последних семи-восьми лет он был исключительно наемным убийцей, выполнявшим заказные убийства. В среде полицейских ходят слухи, что он совершил шестнадцать или семнадцать заказных убийств, но с таким же успехом можно говорить и о тридцати. В этом можно видеть противоречивость его личности. У Фэлко нет своего почерка, нет коронного способа убийства. Нет фирменного знака, как говорят в телевизионных сериалах. Он недурно экипирован, и в каждом случае специально разрабатывает свою тактику применительно к конкретной ситуации. В Нью-Йорке, скажем, он смог убить человека из снайперской винтовки, а в Новом Орлеане, как считается, использовал бомбу, соединенную с зажиганием «кадиллака» жертвы.

– Этот человек торговал наркотиками – он был оптовиком, постоянно обманывавшим своего импортера, – ловко вставила женщина из Эйкрона. – Сам же Фэлко наркотики не употребляет. Он пьет, но во время работы – очень немного.

– А когда не работает, отдыхает в курортных местах – таких как Лас-Вегас или Пуэрто Рико, где играет в азартные игры, – продолжал уроженец Атланты. – Но он никогда не играет по-крупному. Он посещает эти курорты только ради женщин; в его случае это танцовщицы, официантки, иногда девочки по вызову. Его сексуальные аппетиты поразительны, и его прозвище Жеребчик в данном случае вполне оправданно. Можно предположить, что эти необычные сексуальные импульсы коренятся в его детстве. Это почти несомненно. Он рос без матери. Точнее говоря, его мать умерла родами, а отец три года спустя получил тяжкую травму на стройке и стал инвалидом. Фэлко отправили жить к тетке в Буффало, но в одиннадцать лет он сбежал из дома, а потом опять сбежал в тринадцать лет. Четыре года он пробыл в спецшколе для трудных подростков, но и оттуда сбежал. После этого он некоторое время подвизался рэкетиром в Филадельфии. И нам о нем более не известно ничего определенного до момента его ареста в Янгстауне в 1958 году за угон автомобиля. Он был выпущен под залог, но скрылся. В 1961 году он опять бежал после выхода под залог в Финиксе: его арестовали за ношение оружия без лицензии.

Стивенс вздохнул.

– Все это очень интересно, но что такой человек может совершить сейчас – в этой ситуации? – спросил он.

– Все что угодно, что, по его мнению, будет способствовать его благополучию и выживанию. До сих пор он провел за решеткой всего-то два года – за вооруженное нападение. В тюрьме он был образцовым заключенным, возможно, чтобы оказать благоприятное впечатление на совет по помилованию, а выходя, он поклялся начальнику тюрьмы, что больше никогда не сядет за решетку.

– Он способен запустить ядерные ракеты?

– Да, мистер президент, он способен на такой поступок – если это поспособствует его благополучию и выживанию. У этого человека нет друзей и знакомых, он не пользуется авторитетом в преступном мире. Он не то, что все эти мафиозные типы, о которых пишут газеты. У него нет религиозных чувств, нет связей с «семьями» «Коза-ностры», нет хозяев, нет обязательств, нет постоянного места жительства. Однако нам удалось выяснить, что у него неплохое чувство юмора, он швыряется деньгами, щедр со своими подружками и вообще легкий в общении. Он не питает затаенной ненависти к обществу – ибо фактически живет вне общества, – но тем не менее ему на всех наплевать…

– Без преступных наклонностей, но смертельно опасен? – спросил Бономи.

– Можно и так сказать, генерал, – согласился Пинни. – Это состояние можно связать с эдиповым комплексом, вызванным утратой матери в…

– Неважно, доктор, – вмешался президент. – А что насчет его отца и прочих родственников? Они могут оказать на него какое-либо влияние?

– Его отец умер в 1967 году, и с остальными родственниками Фэлко уже многие годы не имеет контактов. Возможно, я не совсем ясно выразился. У этого человека нет семьи, и он в принципе одинок. Я не знаю, читаете ли вы современную художественную прозу, мистер президент, но Фэлко ходячее воплощение отчужденности. Он одинокий волк на большой дороге, своего рода водитель, совершивший наезд и скрывшийся с места происшествия, наемный водитель, которому платят за то, чтобы он сбивал нужных прохожих и безнаказанно колесил по всей стране, не обращая внимания ни на что. Могу процитировать его собственные слова: он верит только в самого себя – и в свой долг работодателям. Когда он заключает очередной контракт на убийство и получает задаток, он всегда доставляет товар вовремя.

– Профессиональная гордость? – предположил Бономи.

– Возможно, но еще – инстинкт самосохранения.

– А Пауэлл?

– Совсем другой тип, мистер президент. Возможно, доктор Осгуд захочет прокомментировать сама.

Эта парочка работала по привычному сценарию, без сбоев, все у них шло как по маслу – точно у опытного дуэта эстрадных антрепризеров, поочередно уступающих друг другу место у микрофона, и это у них получилось с вызывающим восхищение достоинством и сноровкой.

– Виллибой Джастис Пауэлл, – начала женщина, – вырос в семье, где было семь детей. Джастис – это его второе имя[42]42
  По-английски: справедливость, правосудие.


[Закрыть]. Его мать была уборщицей в больничном гараже. Она до сих пор там работает. Пауэлл закончил среднюю школу с хорошими результатами, проявил себя как первоклассный атлет. Он был капитаном школьной футбольной команды и – это, кстати, очень интересно – президентом шахматного клуба. Если говорить точнее, он участвовал в создании шахматного клуба.

– Еще он, наверное, пишет стихи на темы японских поэтов?

– Нет, генерал, об этом нам ничего не известно. Но его высокий коэффициент интеллектуального развития и явные склонности к науке открывали ему прямую дорогу в колледж, – подчеркнула она, – и он хотел поступить в высшее учебное заведение. Он намеревался вписаться в систему и преуспеть в ней. Но у него не было денег. А дело происходило давно, еще до того, как появилась мода назначать стипендии одаренным чернокожим – и он пошел в морскую пехоту. Он отслужил два срока по контракту, сэкономил деньги и, отправившись во Вьетнам, заработал там себе блестящую характеристику. Два «Пурпурных сердца» и «Флотский крест». Он был там сержантом – очень хорошим сержантом. Бывший командир его роты – я разговаривала с ним по телефону час назад – сказал мне, что он был одним из лучших его бойцов, если не учитывать его отношения к офицерам. Пауэлл терпеть не мог офицеров, он держался с ними почтительно, но все они понимали, что он их терпеть не может.

– Почему? – спросил президент.

Доктор Осгуд пожала плечами.

– Похоже, никто толком не знает. Судя по его умственным и организаторским способностям, кажется, из него самого мог бы получиться неплохой офицер – даже при том, что у него не было высшего образования. Возможно, он ощущал себя не хуже, а может, и лучше офицеров, а может быть, все дело в подавленной расовой обиде на то, что ему отдают приказы белые парни. Может быть, это были просто сугубо личные проблемы, склонность к неподчинению наделенным властью однополчанам.

– В личном деле Пауэлла зафиксировано несколько случаев неподчинения командирам, – подхватил уроженец Джорджии, – в его поведении ясно прочитывается тяга к принятию собственных решений. Даже еще в школе, когда тренер давал ему установку на игру, Пауэлл отказывался выполнять задание.

Стивенс нахмурился.

– Как вам удалось все это раздобыть за считанные часы, доктор?

– Мистер президент, с той минуты, как директор вышел из вашего кабинета, девяносто сотрудников Управления засели за аналитическую работу по этим пятерым людям. Была мобилизована вся исследовательско-аналитическая группа подразделения специальных проектов!

Да, на Ивена Майклсона в таких делах можно положиться!

– Прошу вас, доктор Осгуд, продолжайте!

Пауэлл демобилизовался в шестьдесят восьмом, по военной льготе поступил в колледж в Хелене, но бросил занятия, не доучившись до конца первого курса. Он женился на секретарше и пошел работать автомехаником. Что побудило его бросить учебу, было неясно. Во всяком случае, не академическая неуспеваемость: он учился на «отлично» и «хорошо». В 1969 году у него родился сын, и ему повысили недельное жалованье на 25 долларов.

В 1970 году ценивший его босс дал ему еще прибавку – за хорошую работу.

Все это было известно, но никто не мог понять, как бывший морской пехотинец оказался в ту ночь в том баре. В протоколе судебного заседания отмечалось, что за парнем, которого убил Пауэлл, – сварщиком по имени Рекс Оппен, водилась слава забияки, и чернокожий обвиняемый уверял суд, что Оппен первым начал драку. Однако жюри присяжных поверило показаниям двух собутыльников Оппена – один из них был городским пожарником – и признало Пауэлла виновным в умышленном убийстве.

Насколько было известно, Пауэлл не имел склонности к алкоголю.

У него не было судимостей.

Он явно не заходил ранее в тот бар.

Он заявил судебному психиатру, что ожидал увидеть на скамье присяжных только белых и получить смертный приговор – и жюри, состоящее только из белых, вынесло ему смертный приговор.

– Разумеется, в Хелене, штат Монтана, не так-то много черных, – добавила доктор Осгуд.

Президент покачал головой – раз, другой.

– Я рискую показаться циничным, а может быть, и жестоким, но в данный момент не имеет значения, был ли приговор, вынесенный ему, справедливым или нет, – медленно произнес он. – Разумеется, правосудие всегда имеет значение, как социальная и расовая дискриминация всегда имеет значение, конечно, но в данный момент я даже не чувствую ни гнева, ни жалости. Боюсь, в данный момент имеет значение вот что: считает ли Виллибой Пауэлл, что его осудили несправедливо, и как эта мысль может повлиять на его поведение. Значение имеет то, что его озлобление может повлиять на его решения, на его отношение к одному и только одному вопросу.

– Я не могу дать вам стопроцентно точный ответ, – ответила она. – Ответ знает только Виллибой – если знает. Он не терпит власти авторитетов, испытывает недоверие к тому, что у нас называется «истеблишментом», и считает, что этот самый истеблишмент несправедливо приговорил его к смертной казни, причем, вероятно, по сугубо расистским причинам. Он не психопат вроде Фэлко и не блаженный сумасшедший вроде Хокси, но он попал в камеру смертников в тюрьме Хелены вместе с этими двумя. У него есть все основания желать сведения счетов – как и у множества нацменьшинств в нашей стране – плюс некоторые глубокие личные причины.

– Вы же не утверждаете, что все негры в нашей стране готовы запустить ядерные ракеты, – подвел итог ее докладу Стивенс. – Тем не менее вы предполагаете, что данный чернокожий гражданин – этот индивид со сложной душевной организацией – способен на такое?

– В том-то все и дело, мистер президент, – подтвердила она, скрестив свои потрясающие ноги. – Он достаточно озлоблен, чтобы сделать это. Он был храбрым бойцом на фронте, он убивал врагов своей родины, получал за это награды, и вот теперь он считает, что его хотят казнить за случайное убийство какого-то пьянчуги-задиры. Я не выгораживаю Пауэлла, поймите меня правильно!

– Мы понимаем, – вмешался Бономи, – или по крайней мере пытаемся понять. Я не считаю, что президенту надо отстаивать свою…

– Погоди, Винс! Сейчас не время для предвыборных пропагандистских речей о человеческом достоинстве и гражданских правах. Мне ровным счетом все равно, будут или не будут голосовать за меня эти два врача.

– Мистер президент, – возразила она. – Я не хотела вас обидеть!

Стивенс еле сдержал зевоту. Ох, как же он устал!

– Доктор Осгуд, бывают моменты, когда президент или глава любой другой страны вынужден вести себя как последняя сволочь, – признался Дэвид Стивенс, – но я не из этих сволочей!

– Я и не думаю, что вы сволочь, – смиренно заметила она, – но я просто хотела уточнить вот что: я не считаю, что Виллибой Пауэлл – последняя сволочь! Он не герой, конечно, – больше не герой.

– Не так много этих героев и осталось уже – только на телеэкране, – пожаловался Бономи.

– Нам нужна всего пара, Винс, всего только пара. Вернемся к Пауэллу. Доктор, какого рода доводам или аргументам он может внять?

Она задумалась на пятнадцать-двадцать секунд.

– Может быть, если к нему обратятся жена и сын? – предположила она неуверенно.

Потом она еще подумала.

– Да, пожалуй, он сможет внять их просьбе. Он их любит, так что, возможно, он отреагирует на них адекватно – хотя это будет зависеть от того, как вы собираетесь их использовать. Вы рассматриваете возможность их прямого обращения к нему или имеете в виду использовать их как заложников?

Стивенс заморгал.

– Да вы шутите, доктор! Неужели вы и впрямь решили, что я могу взять женщину и ее двухлетнего сына в качестве заложников?

– Идея замечательная! – ехидно подхватил Бономи. – Мы бы их немного попытали и дали бы Пауэллу послушать по телефону их вопли.

– Перестань, Винс!.. Доктор Осгуд, вы думаете, я на такое способен?

Она совсем смешалась.

– Ваши гуманистические устремления хорошо известны, мистер президент, – тихо признала она, – но мне казалось, что вы сделаете все, что в возможностях президента Соединенных Штатов для того, чтобы спасти нацию – двести семь миллионов граждан разных возрастов, полов, рас и идеологий – от уничтожения. Временами это малоприятная обязанность, но глава государства ведь по большому счету и ответственен за многих – в особенности за их жизнь. Я уверена, вам это известно лучше, чем кому-либо, мистер президент.

– Разумеется, принятие таких ответственных решений никогда не дается легко, – успокоил ее коллега, – но это неизбежный удел всех облеченных государственной властью. Избиратели, как можно предположить, видят в президенте многомудрого и решительного отца и рады переложить подобные ответственные решения на его могучие плечи. Если этот символический отец должен совершить нечто жестокое, безжалостное, дабы сохранить свою семью, семья предпочитает не разделять с ним ответственность за такие деяния – даже при том, что эти деяния необходимы. Президент совершает то, что он обязан совершить, и если он опасается за последствия, то, вероятно, признается в этом как можно меньшему числу людей.

М-да, тут сомнений нет: эти двое люди Майклсона!

– Вы давно в ЦРУ! – спросил Стивенс.

– В июле исполнилось четыре года – на одиннадцать месяцев дольше, чем доктор Осгуд. Мы раньше работали в больнице «Остин-Бриггс» в Стокбридже, штат Массачусетс, а я некоторое время работал в больнице «Сент-Элизабет» здесь, в Вашингтоне.

В это время в разговор вмешался Бономи и напомнил, что уже без десяти семь и президенту, возможно, уже пора ужинать – к последней реплике этой мизансцены парочка из ЦРУ отнеслась с полным пониманием. После долгих часов нервного напряжения президенту требовался отдых, да и сами врачи тоже почувствовали голод.

– Вы сможете вернуться сегодня в девять тридцать, чтобы продолжить ваш доклад? – спросил генерал Бономи. – Или вы предпочитаете поужинать здесь?

Доктор Осгуд улыбнулась по-матерински озабоченно и покачала головой.

– Я предпочитаю поужинать с детьми, – сладко ответила она. – Воскресный вечер, воскресный ужин в кругу семьи – это наша традиция.

Оба психоаналитика уже выходили из кабинета, когда Стивенс задал последний вопрос.

– Доктор Осгуд, я не хочу показаться любопытным, но скажите: чем занимается ваш муж?

Она снова очень мило улыбнулась.

– Ну, он тоже психоаналитик – в Управлении, – ответила она, подхватив доктора Э. 3. Пинни под руку с нескрываемой нежностью.

Когда дверь за удалившимися посетителями закрылась, президент и его помощник переглянулись.

– Они, наверное, очень скромные порядочные люди, Винс, чего о вас не скажешь, генерал!

Бывший ведомый Дэвида Стивенса ухмыльнулся.

– Это точно, мистер президент. Я один из тех безжалостных мясников, засевших в бессердечном военном истеблишменте, который только и делает, что загрязняет окружающую среду да притесняет цветных и волосатиков-хиппи. Мое хобби, сэр, – вытаптывать цветочные клумбы.

Стивенс мысленно вернулся к тому, о чем говорили психоаналитики.

– Эти милые серьезные люди… которые считают, что президент Соединенных Штатов должен быть способен на все, включая детоубийство и каннибализм… так вот, эти люди, возможно, навели нас на след, Винс.

– Жена и ребенок Пауэлла?

Ситивенс кивнул.

– Я бы на это не рассчитывал, Дейв. Я сам плохо знаком с сочинениями герра Фрейда, да и Виллибой, наверное, тоже.

Президент начал беспокойно ходить взад-вперед по кабинету.

– Винс, тут дело не только в психоаналитических теориях, – рассуждал он. – Что еще эти врачи сообщили нам? Шонбахер аморальный маньяк, снедаемый чувством жалости к себе, в сущности, он слабак: он у них не командует и не принимает решений. Фэлко совершенно от них отчужден, это аутсайдер, которому наплевать на все и вся…

– А Хокси – классический пример религиозного психа, которого давным-давно уж следовало упечь в клетку. Самый настоящий убийца-Христа-ради! – сумрачно подвел черту Бономи.

– Остается Пауэлл.

– Но мы еще не обсуждали убийцу-майора, Дейв.

– Это крепкий орешек, могу поспорить на что угодно!

Генерал молча затушил в пепельнице окурок сигары.

– Это будет тот еще спор, Дейв! – ответил он. – Ставкой в этом споре будут шестьдесят, а то и восемьдесят миллионов американских жизней – и одному Богу известно, сколько русских и китайцев!

Это были засекреченные данные – что при советском термоядерном ударе американские потери могут составить от шестидесяти до восьмидесяти миллионов человек.

– Эдак ты прослывешь самым отчаянным спорщиком в мировой истории, – отметил Бономи.

– Вот потому-то я и думаю о Пауэлле и его жене с ребенком, – объяснил Стивенс. – Попросту говоря, пока у нас кроме них нет ничего – никакой зацепки!

– На план Дарби и на его подразделения быстрого развертывания ты не особенно рассчитываешь?

– А ты?

– Я – нет, но мне не надо ни что рассчитывать. Решение должен принимать ты, Дейв. Как очень лапидарно выразился один из твоих предшественников, в этом кабинете скапливаются все собаки. Во всех прочих местах есть возможность вешать собак на кого угодно, но только тут повесить их не на кого. Такова цена за то, чтобы ваше имя было высечено на скрижалях истории, мистер президент, и мне не надо вам напоминать эти прописные истины.

Дэвид Стивенс дважды покачал головой.

Нет, не надо ему об этом напоминать.

– Винс, соединись с Маккензи. Скажи ему: пусть позвонит на базу Мальмстром командиру. Они должны разыскать миссис Пауэлл и его сынишку как можно скорее.

– Но вообще-то это же работа для ФБР?

Президент кивнул.

– Вообще-то да, но не в такой ситуации. Я не могу рисковать и подключать к этому делу новых людей и новые ведомства – даже ФБР. Нет, скажи Маккензи: пусть он использует агентов службы безопасности САК – в штатском! К полуночи я должен знать номер телефона, по которому я смогу поговорить с миссис Пауэлл. Это приказ!

Тон, с каким он произнес эти слова, не оставлял никакой возможности дли дискуссий.

– Есть, мистер президент! Я немедленно займусь этим. Позвольте мне воспользоваться красным телефоном, сэр?

Стивенс махнул рукой в сторону стола.

– Ради Бога, Винс, перестань паясничать! – попросил он, двинувшись к двери. – У меня и без тебя забот полон рот. Извини, что я был резок, но у меня мало времени и нервы ни к черту! Я рассчитываю на твою помощь, Винс. Вокруг не так-то много людей, кому я могу доверять! – добавил он искренне.

Доверие – вот что самое главное!

– О’кэй! – ответил бывший ведомый, – возможно, ты и прав. Разговор с миссис Пауэлл не помешает. Пока ты распоряжаешься насчет ужина, я дам Маккензи задание. Если я правильно помню расписание Эми, ты должен был сидеть за столом еще полчаса назад. Не надо ее сердить. Ты не можешь допустить потери ни одного голоса, правда?

Эми Дезайри Стивенс, которая одевалась не так ужасно, как предыдущая Первая леди, и не умела ездить верхом, как другая Первая леди, уже была на взводе, если не сказать свирепа. Нескончаемые тяготы и неурядицы предвыборной гонки не пошатнули присущего ей самообладания и присутствия духа, и теперь благоразумная и привлекательная дщерь четвертого богатейшего человека в Миннеаполисе – и после двух десятков лет брака сохранившая привлекательность и благоразумие – просто по инерции продолжала поддерживать супруга и смирилась со своим положением. Она была гостеприимная хозяйка, любвеобильная мать, тонкий политический советник и решительная поборница прав американских индейцев, а в общем оживленная и (или) страстная, в зависимости от места и компании, в которой она оказывалась. В эти дни она к тому же беспокоилась о муже и стране – своем муже и своей стране. Она всеми фибрами души ненавидела сенатора Бейлора Колдуэлла.

Но Винс Бономи ей нравился, и именно по этой причине президент пригласил его на семейный ужин. Это была не самая веселая трапеза четы Стивенсов за время их пребывания в Белом доме, но она стала бы просто невыносима, если бы ее с ними не разделял старый друг. Разумеется, Эми Стивенс сразу почуяла, что что-то стряслось – нечто весьма серьезное. Разумеется, она не стала задавать вопросов, ибо если президенту Соединенных Штатов хотелось бы с ней что-то обсудить, он бы так и сделал. Вероятно, это как-то связано с предвыборной кампанией, рассудила она, рассеянно жуя кусок орегонской форели, потому что если бы закавыка имела политический характер, на ужин был бы приглашен Рей Гамбинер, или Билл Фрост, или же этот учтивый хитрюга-сенатор из Кентукки.

Из пятерых сидящих за столом лишь двое голодных подростков наслаждались едой. По всем законам американской политики детей Стивенса должны были звать Билли и Нэнси, или Том и Барби, или Тед и Триша. На самом же деле их крестили под именами Дуглас и Сэллиэнн, но они оба были милы, точно и впрямь носили одно из упомянутых здоровых имен, и всегда отличались отличным аппетитом.

Людей, севших ужинать в «Гадюке-3», не особенно поразили размороженные полуфабрикаты, которые Делл для них разогрел, но все же беглецы вынуждены были честно признать, что эта еда выгодно отличалась от той, что им подавали в «доме смерти». Что бы там ни утверждали народные предания, тюремные пайки смертников в Монтане, а также порционные блюда в придорожных харчевнях, где питаются водители дальних трейлеров, – как, впрочем, и люди, подобные предания распускающие, – обильны, но безвкусны. Гастрономические качества пищи могли бы улучшиться, если бы кто-нибудь пожаловался властям или если бы кулинарные эксперты из «Путеводителя Мишлена»[43]43
  Международный справочник ресторанов.


[Закрыть] почаще туда заглядывали, но по какому-то странному недосмотру ни один галльский гурман от Мишлена ни разу не посещал тюрьму штата Монтана.

Пауэлл покончил с хамовкой первым и, прожевав последний кусок, подошел к командирской приборной доске и в очередной раз включил обзорную телекамеру. Чернокожий с удовольствием отметил, что дождь закончился, туман рассеялся, но в остальном представшая его взору картина зародила в нем тревогу. Он медленно повел телекамерой по периметру. Вот они – чего и следовало ожидать!

Силы были стянуты значительные.

– Эй! – окликнул Виллибой Пауэлл своих сообщников громким насмешливым голосом. – Вот и соседушки пожаловали!