Текст книги "Затмение (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
Глава пятая
Десятого июня, в Богодухов день, Росс поехал навестить Кэролайн Пенвенен. Ему надо было в Труро по делам и за покупками, и он предложил Демельзе доехать с ним до Киллуоррена, побыть там несколько часов с Кэролайн, а затем не торопясь вернуться домой. Демельза отказалась.
– Во-первых, меня тошнит. Это не продлится долго, если я правильно помню, но пока что меня тошнит, и трястись верхом у тебя за спиной мне радости не добавит. А во-вторых, мне придется взять лошадь из шахты.
Когда Росс добрался до Киллуоррена, Кэролайн уже ждала его в гостиной, куда его провели. Он сообщил, что Демельза с ним не приехала, но не объяснил почему (это была, на его взгляд, одна из немногочисленных странностей в характере Демельзы – болезненное желание скрывать ото всех беременность до самого последнего момента).
– Но и тебе не было нужды… – ответила Кэролайн.
– Очень даже была. Полагаю, у тебя нет новостей?
– Я дважды писала в Адмиралтейство, но они ответили, что у них пока нет сведений.
– Нет сведений о Дуайте или о «Тревейле»?
– О «Тревейле», насколько я понимаю. Вот последнее письмо. Во всем этом унизительно еще и то, что у меня нет официального статуса. Я ему не жена, не сестра, не кузина, не его бык, не его осел и вообще не имею к нему отношения. Я до сих пор не говорю никому о нашей помолвке, поскольку это может легко дойти до дядюшки Рэя.
Росс думал, какой же тонкой и исхудавшей она выглядит в длинном темном платье. Высокий яркий подсолнух внезапно пожух.
– Ты чем-нибудь питаешься, Кэролайн?
Она взглянула на него.
– Мне не дозволено иметь свои секреты?
– А с окончанием сезона охоты ты хоть куда-нибудь выбираешься? Смена обстановки, компании?
– Самая лучшая компания в мире – это моя лошадь.
– Но к нам ты не приезжаешь.
– Я не хочу отсутствовать более двух-трех часов.
– Дорогая, советы давать легко, я понимаю, но даже если оправдаются самые худшие ожидания, тебе надо думать о своей жизни.
– Зачем?
Он встал со стула, на который только что уселся, и положил письмо на комод.
– Конечно, я со своим меланхоличным нравом – последний, кто вправе давать тебе наставления. Это совет Демельзы. Думаю, она в любых жизненных обстоятельствах всегда найдет десять весомых причин для того, чтобы продолжать жить и радоваться. Но даже я призываю тебя…
Он умолк.
– Слушаю, Росс, – с милой улыбкой проговорила она, – даже ты призываешь меня к чему?
– Не отчаиваться.
Она пожала плечами.
– Конечно, я драматизирую, это мой давний недостаток. Но ты должен понимать, что при моем темпераменте просто ждать и ничего не делать – это испытание. Этот доктор – болван, но, если я правильно понимаю, все признаки указывают на то, что дядюшке Рэю недолго осталось. Родственные чувства не позволяют мне оставить его умирать в одиночестве, без единого дружеского лица рядом. Поэтому я не могу поехать в Плимут, в Лондон и так далее, куда бы я отправилась в поисках новостей о Дуайте.
– А что толку? Если в Адмиралтействе не знают, то кто может знать? Только французы. Обычно в случаях с офицерами обмен, по крайней мере раньше, происходит довольно быстро. Наверняка скоро их имена объявят. Но сейчас революция вышла из-под контроля, в «Меркьюри» писали, что Дантон мертв.
– О да, где-то месяц назад. Он хотя бы был великим человеком. Теперь нам приходится иметь дело с крысами.
– Пишут, что сейчас во главе Сен-Жюст и Робеспьер.
– Никто не остается там во главе дольше одного дня. Кажется, проблема каждой революции – это постоянное стремление набирать обороты. Побеждают всегда максималисты. Всегда находится кто-то, считающий, что руководящая партия недостаточно ревностна.
– Когда-то это должно прекратиться.
– Это должно прекратиться с установлением олигархии в каком-либо виде, но эти люди недостаточно сильны. Тот, кто управляет армией, будет в конце концов управлять Францией.
Росс стоял у окна и смотрел на яркий день, но взгляд его были прикован к чему-то невидимому. Его волосы уже так отросли, что старый шрам был почти незаметен. Кэролайн молча взглянула на него. Иногда ей казалось, что между ними больше понимания, больше общего, чем у нее с Дуайтом, которого она беззаветно любила. Росс был упрям, как она, нонконформист на грани бунтарства. Он полагался на собственные суждения даже тогда, когда они противоречили очевидным фактам. И всегда яростно боролся с несправедливыми вызовами судьбы
– А сейчас?
– А сейчас гильотина не отдыхает ни днем, ни ночью. На прошлой неделе – герцог и два маршала Франции, свыше восьмидесяти человек. Адвокат Мальзерб и его жена, его брат, дети и внуки; монашки из монастыря, связанные и сваленные в кучу на телеги; сестра короля Елизавета; девчонки – за распевание дерзких песен; мальчишки – за то, что они сыновья своих отцов. Сейчас они убивают все больше женщин и детей, потому что мужчин стало мало.
Кэролайн поднялась, подошла к буфету и налила бокал бренди.
– И ты советуешь мне надеяться на спасение Дуайта. Какие у него могут быть шансы на спасение среди этого сброда, даже если он добрался до берега?
– О, это совершенно разные вещи. Врага, даже англичанина, они и вполовину так не возненавидят, как одного из своих аристократов или приверженцев другого режима. А эти… эти революционные крайности в основном имеют место в Париже и крупных городах Франции. Я не думаю, что обращение с английским офицером, потерпевшим крушение у берегов Бретани, будет существенно отличаться от обращения с французским офицером, выловленным в Корнуолле.
Кэролайн сделала глоток и взглянула на Росса поверх бокала.
– О, не думай, что я пристрастилась к выпивке. Если мне потребуется сбросить напряжение, я не буду топить его в вине.
– Я и не думал.
– Ты все же считаешь, что война продлится долго?
– Не стоит недооценивать эффект, который оказывает на французского генерала перспектива гильотины в случае отступления.
– Росс, ты лучше понимаешь ситуацию, чем я, собирая по крохам новости из газет.
Его глаза были полузакрыты. Затем Росс взглянул на нее и улыбнулся.
– Как ты знаешь, судя по бренди, я имею связи с контрабандистами. Сейчас я достаточно состоятелен, чтобы не участвовать в этом – удивительно, каким я стал законопослушным с деньгами в кармане, но некоторые из моих старых партнеров все еще в деле. Иногда я с ними беседую, они и доставляют мне сведения…
– А не могли они разузнать о крушении раньше остальных?
Вопрос его удивил: Росс никак не мог понять, к чему она клонит.
– Роскоф и другие порты в Бретани расположены далеко от места крушения «Тревейла». Я не имею понятия о точном расстоянии, но спрошу. Пара-тройка моих знакомых сносно говорят по-французски. Если есть надежда разузнать что-то стоящее, я поеду сам.
Она поставила бокал, облизнула губы. Напиток окрасил ее щеки румянцем.
– Нет нужды подвергать себя риску, просто я думала…
– Риск совсем невелик. Но сначала я узнаю, когда следующий рейс, и попрошу кого-нибудь разведать почву. Нет необходимости ждать лодку из Сент-Агнесс, если она отправится еще не скоро. У меня и в Лоо есть друзья.
– Попробуй оба варианта, – сказала Кэролайн.
Росс намеревался переночевать у Паско и отобедать с Харрисом Паско в три. Старый приятель пребывал в хорошем настроении. Пройдя через банк, в котором два клерка обслуживали клиентов, они оказались в столовой и вдвоем разделили трапезу.
– Вас порадуют новости с войны, Росс. Может, вы уже слышали их в городе? – спросил банкир.
– Нет, я виделся только с Барбери, он сильно обеспокоен судьбой одного из своих кораблей, запаздывающего с грузом древесины, возможно, он был слишком встревожен, чтобы упомянуть о чем-то еще.
– Он бы рассказал, п-потому что это напрямую его касается. Хоу одержал знаменательную п-победу недалеко от Уэссана. Хоу перехватил французский флот под командованием адмирала – не п-помню как его там – французов было больше, но в сражении, продлившемся весь день, их разбили в пух и прах! Семь французских линейных кораблей потоплены или захвачены, а остальные получили сильные повреждения и обратились в бегство. Это одна из величайших побед в истории, которая поставит отвратительный французский режим на колени! Теперь блокада станет окончательной!
Они выпили за победу и закусили бараньими котлетами и жареным гусем, за которым последовала земляника с хорошим французским вином и выдержанный портвейн. Росс спросил, куда исчезла дочь Харриса.
– Не исчезла, а осталась со своей теткой на день-другой. Вы уже слышали эти радостные новости?
– Нет.
– Она помолвлена с вашим к-кузеном Сент-Джоном Питером. Странно, что вы об этом ничего не слышали, правда, они объявили о помолвке только в начале этого месяца. Свадьба назначена на октябрь. Джоан очень счастлива, да и я рад, хотя мне будет сильно ее не хватать. Зато у меня родятся внуки, сыновья мои едва только оперились, а вот Джоан уже двадцать девять, – ответил Паско, задумчиво жуя, и вытащил изо рта маленькую косточку. – Я долго размышлял, порой мне было страшно... Вы помните, как она была привязана к доктору Энису. Дело окончилось ничем – думаю, сейчас он ушел в море, я-то боялся, что она, связав себя с ним обязательствами, вообще никогда не выйдет замуж. Джоан бы не смогла так просто избавиться от привязанности. Конечно, она знала Сент-Джона, потому как мы знакомы уже много лет. Мне, а возможно и ей, тоже никогда не приходило в голову, что это знакомство способно перерасти в нечто большее. К тому же я просто счастлив уже от одной мысли, что благодаря этому браку семейство Паско и семейство Полдарков станут чуть ближе друг другу. Это сулит благоприятные перспективы.
– Поздравляю, – пробормотал Росс в ответ.
Вполне возможно, Харрис Паско увидел в добрых пожеланиях гостя некое сомнение, и потому продолжил:
– Я знаю, что Сент-Джон Питер не выделялся на фоне остальных особым трудолюбием и прилежанием. Но это частое явление, когда кто-то в столь юном возрасте получает в наследство небольшое имение, – банкир осекся, почувствовав, что затронул достаточно щекотливую тему.
– Довольно типичная ситуация, – согласился Росс. – Человек наследует обычаи и манеры джентльмена, гордость сквайра, неприязнь к труду и презрение к ремеслу. Все это было бы допустимо, если бы поместье оказалось не слишком маленьким и позволяло жить ничего не делая, и к тому же не было бы полностью заложено его отцом.
– Я не хотел п-проводить параллели, Росс. В любом случае, вы открыто говорили, что отреклись от подобной преемственности, и, без сомнения, мы видим результат. Я надеюсь, что Джоан поможет ему стать рассудительнее в поступках, а честолюбие Сент-Джона поможет ему отыскать новый стимул в жизни, когда он станет главой семьи. Ему всего двадцать семь.
Значит, он как минимум на два года моложе своей невесты, даже если все вокруг не считали бы, что она преуменьшила свой возраст на пару лет.
– Думаю, Сент-Джон достоин и похвалы. Человек он веселый, нескучный, к тому же очень интересный собеседник. Мы никогда не были близки, мы ведь очень дальние родственники, мне даже трудно точно в этом разобраться. Убежден, хотя его имение не столь уж велико, у юноши все же есть кое-какие источники дохода, помогающие ему сохранить статус состоятельного джентльмена.
Росс поймал взгляд Харриса Паско и рассмеялся.
– Простите, Харрис, не хочу сгущать краски. Я очень рад за вас и Джоан. И поскольку наши связи могут укрепиться благодаря этому браку, я рад вдвойне.
Говорили они и на другие темы. Банковское дело процветало, война создала благоприятные условия для роста, порой даже лихорадочного. Несмотря на то, что разработка месторождений и промышленность Корнуолла все еще находились в упадке, процентные ставки уменьшились, что стало причиной появления новых предприятий, которые надеялись получить прибыль от военных поставок.
– В каком банке Сент-Джон Питер держит деньги? – спросил Росс
– В банке Уорлегганов. Они в весьма дружеских отношениях. Джордж не раз ему помогал, я, разумеется, не возражаю. Не стоит ждать раскола банковского сообщества на отдельные лагеря. Это был бы наихудший вариант.
– С этим я согласен. Но хочешь не хочешь, Харрис, а для вас это тревожный звоночек!
– Да, я не в восторге от семейства Уорлегганов и от их методов ведения дел. Честность – это не свод правил, а моральный кодекс. Оценивая по первому критерию – они честны, по второму – нет. Но Уорлегганы востребованы. Подозреваю, что, к сожалению, люди, добившиеся процветания подобными способами, станут все чаще занимать видное положение в обществе. Мы не можем изменить мир, мы лишь можем к нему приспособиться. Что же касается моего будущего зятя, не должно иметь значения, в каком банке он держит деньги, хотя я н-надеюсь, что когда он женится на Джоан, то все-таки переведет средства. Я оставлю Джоан значительную сумму.
– Разумеется.
– Разумеется, это должно остаться между нами. Иначе, если об этом станет известно, то проку не будет.
– Да?
– Сами знаете, стабильность банка зависит от финансовой устойчивости его партнеров. Поскольку банк не является акционерным предприятием, то никому доподлинно неизвестно о размере его денежных фондов. Когда умер мой отец, наш банк увеличил деловую активность, потому что люди стали рассуждать, если человек умер и оставил после себя значительное состояние, денег у меня предостаточно, и все понимали, что мне можно доверять.
– Я понятия не имел.
– Точно так же, если бы все узнали, что я отписал немалую часть своего состояния Джоан, люди могли бы решить, что оставшейся суммы может не хватить для покрытия непредвиденных расходов.
Росс покачал головой:
– Не мое это дело, Харрис, но может, вы могли бы предложить скромную долю в своем банке Сент-Джону Питеру – на правах младшего партнера. Таким образом вы обеспечите будущее Джоан и ее мужа.
Харрис вновь наполнил бокалы.
– Я уже думал об этом. На прошлой неделе за обедом я намекнул об этом Сент-Джону. Из его ответа я понял, что он бы с радостью согласился войти в долю, но при условии, что активного участия принимать не будет. К примеру, как Спрай. У меня создалось впечатление, что он не желал бы никоим образом участвовать в жизни банка и к тому же не хотел бы связывать свое имя с банковской сферой и ростовщичеством.
Росс беспокойно заерзал на стуле. Он задавался одним вопросом – способна ли подобная двойственность поведения заложить основу счастливого брака?
– Я всегда был убежден, что чем ниже происхождение – тем больше претензии. Надеюсь, с годами он станет мудрее, – сказал Росс.
– П-п-п-ервая клубника поспела. Весна выдалась холодной, ягоды медленно вызревали. А как у вас обстоят дела? Дела по-прежнему идут в гору?
– Мы получим неплохую партию олова для чеканки новой партии монет. Я все думал, как использовать появившиеся деньги. Человек, который зависит от одного предприятия, более уязвим, нежели имеющий интересы в разных сферах.
– Не советую вкладывать средства в еще одну шахту. В этот раз вам повело наперекор всему. Вы, наверное, уже слышали ужасные слухи про другую шахту, разработку которой вы когда то начали?
– Про какую шахту? Про Уил-Лежер? Нет, не слышал.
– Поговаривают, что богатая жила красной меди истощилась – содержание меди все ниже, а вскоре грозит и вовсе закончиться.
– Не слышал об этом. Странно, что не слышал, поскольку шахта почти на пороге моего дома, – Росс внимательно посмотрел на своего друга. – Харрис вы всегда меня поражали: вечно знаете все окрестные слухи.
– Надеюсь, что это именно слух, я беспокоюсь за акционеров, – слегка напряженно произнес Паско.
– Слухи – не совсем верное слово. Но почему я отнесся к ним столь недоверчиво? Дело в том, что Уилл Хеншоу там капитан и акционер. А как вы знаете, он капитан и на Уил-Грейс, и один из моих лучших друзей. Я думаю, он сообщил бы мне, если жила истощается.
– Несомненно, – Паско снял очки и протер их платком.
Снаружи распевал какой-то пьянчуга. Потом послышались звуки потасовки, кто-то с криком пробежал по улице.
– Нет, я не думал о каких-либо дополнительных вложениях в горное дело. Есть и другие сферы. Литейное производство, судостроение, дороги.
– Я поищу, Росс. Но пока, поскольку ваше процветание началось столь недавно, возможно, не так уж недальновидно хранить деньги в безопасности в банке, как вы делаете сейчас. Их легко можно забрать, если понадобится. В следующем году, возможно, вы получите еще большую прибыль.
– Я и за полгода получу еще большую прибыль, – сказал Росс. – Не забывайте, что за исключением небольшой доли Хеншоу шахта полностью принадлежит мне.
– Может быть, я всегда слегка пессимистичен, – сказал Паско, водрузив очки обратно. – Но возможно, для банкира это одно из необходимых качеств. Мне не нравится война и ее последствия, даже если это и может принести временное процветание. Чтобы разрушить систему, к которой мы питаем столь сильное отвращение, мы создаем условия, противоречащие нашим д-дражайшим принципам. Новый ход Питта, когда он приостановил действие «Хабеас корпуса» [11]11
Хабеас корпус – законодательный акт, принятый парламентом Англии в 1679 году, определяет правила ареста и привлечения к суду обвиняемого в преступлении, предоставляет право суду контролировать законность задержания и ареста граждан, а гражданам – требовать начала такой процедуры.
[Закрыть], наносит удар в самое сердце наших свобод. Тюремное заключение без суда – это шаг назад на двести лет! И огромная армия, которую мы собираем... Хоть это и не всеобщая воинская повинность, как во Франции, но м-методы весьма сомнительные. Похищение, блуд, взяточничество – используются все способы вербовки. А Питт все берет деньги взаймы по завышенным ставкам, чтобы финансировать войну. Налоги неподъемные, я знаю, но лучше уж больше налогов. А он отдает в заклад наше будущее. Мне не нравится политика, которая, каковы бы ни были ее намерения, всегда сильнее всего бьёт по беднякам.
– Вы ведь знаете, что говорите со сторонником той же идеи, а может, иначе и вовсе бы этого не произнесли, – ответил Росс, – но я слегка изменил свои взгляды за последние два года. Поначалу на меня не производили впечатления те молнии, что метал Бёрк [12]12
Эдмунд Бёрк (1729-1797) – политик. Выступал за более терпимое отношение к английским колониям в Америке. Бёрк воспринял французскую революцию крайне негативно, считая ужасной демонстрацией власти толпы, и подверг резкой критике. Взгляды Бёрка возобладали и убедили большинство вигов поддержать решение правительства консерваторов (тори) Уильяма Питта младшего вступить в войну с Францией.
[Закрыть]. Но мало-помалу я увидел, как сбываются его слова. То зло, с которым мы столкнулись. Когда я сражался в Америке, то половину времени не знал, за что именно. В этот раз я буду сражаться с большей готовностью.
– Надеюсь, вы не собираетесь идти на войну.
Росс помолчал.
– Мне тридцать четыре, и нужно думать о жене и ребенке, – он чуть не сказал «о детях». – Мы формируем местное подразделение добровольцев. Остатки моих знаний о воинской дисциплине могут пригодиться. Но, конечно, все зависит от того, как будут развиваться события. Вскоре Англия может остаться на полях сражений в одиночестве.
– Молюсь, чтобы этого не произошло.
– Ну не знаю. Иногда наша страна показывает, на что способна, только оставшись в одиночестве. Вся история проигранных нами войн состоит из коалиций.
Они встали, и вошла служанка, чтобы убрать со стола. Паско подошел к камину погреть руки над слабым огнем. Когда служанка ушла, Росс сказал:
– Вот будет причудливый поворот, если сейчас Уил-Лежер, которую Джордж заполучил с таким трудом, станет неприбыльной. Если бы не беспокойство за других владельцев, меня бы это чрезвычайно позабавило.
На следующее утро, купив все необходимое, Росс направился к реке за старой городской ратушей, где проводилась Уитсанская ярмарка. Нужно было многое купить для фермы, в основном животных – большую часть пришлось продать два с половиной года назад, чтобы наскрести несколько жалких фунтов. Конечно, рано или поздно эти потери пришлось бы восполнить, и чем раньше, тем лучше. Но хороших животных нельзя покупать в спешке, это делается не торопясь, с любовью, как это и происходило до зимы 1790 года. Росс не собирался покупать сегодня коров или свиней, тем более, что с ним не было даже Кобблдика, чтобы отвести скотину домой. Но лошадь для Демельзы взамен проданной Каерхейс была крайне необходима, и если попадется что-то подходящее, он собирался приобрести.
Кое-что подходящее попалось почти сразу. Ярмарка Уитсана была меньше ярмарки в Редрате, которая проводилась в пасхальный вторник и где однажды Росс нашел то, что впоследствии изменило его жизнь, но тем не менее ярмарка заняла все поля до реки.
Палатки и шатры были разбросаны на шести-семи акрах истоптанной грязной травы. У пивных палаток уже лежали пьяные забулдыги, барахтались полуголые дети, отнимая друг у друга случайные огрызки; фермеры в гетрах спорили о ценах на овец или о качестве зерна; тощие, заляпанные грязью коровы медленно жевали и ничего не хотели знать о своем будущем; для вечерних соревнований по борьбе готовили ринг; ревел и бил копытом бык, протестуя против удерживающей его крепкой веревки; безногие и безносые попрошайки протягивали иссохшие руки – вероятно, до заката их выгонят из города; были тут и обычные ярмарочные представления – пожиратели огня, шестиногая свинья, гадалки, толстая женщина… К счастью, день стоял пригожий, но ноги утопали в грязи.
Росс шагал вдоль палаток со старым тряпьем, поношенной обувью и париками, когда позади раздался чей-то грубый голос:
– Клянусь призраком моего дедули, это же сам молодой капитан! Это ты, сынок, кто ж еще!
Росс обернулся.
– Толли? – он не мог поверить своим глазам. – Но я думал, ты умер!
Перед ним стоял здоровенный мужчина сорока шести лет, с широкими, но уже сутулыми плечами астматика, одетый в длинный бумазейный сюртук, бледно-желтый жилет, темно-зеленые бархатные панталоны и зеленый шелковый шейный платок. Приплюснутый нос, темные волосы с проседью; светло-серые глаза, вниз убегал кривой шрам, словно наложенный нерадивой швеей. По сравнению с ним шрам Росса выглядел кошачьей царапиной. Вместо левой руки у мужчины торчал стальной крюк, уместнее бы смотревшийся в мясной лавке.
– А я и был мертв, или почти мертв, причем нередко, но всегда с улыбкой выкарабкивался. Давненько не виделись. Тринадцать, четырнадцать лет?
– С восемьдесят первого, – сказал Росс. – Тринадцать лет. Кажется, целый век. Я знал только то, что ты ушел в море. Все это время ты провел там?
– До прошлого года, когда потерял вот это, – он поднял свой крюк. – Потому меня и выгнали. Старина Толли выработался, ей-богу. На суше я уже год, но в этих краях недавно. А давай я продам тебе щенка бульдога? Я их развожу для охоты. Их – и все остальное, что попадается под руку. Молодой капитан, ей-богу! Твой отец скончался, надо думать?
– Одиннадцать лет как.
Они проговорили еще несколько минут, затем Росс отвел Толли в близлежащую палатку, где они выпили джина и уселись на скамейку. Росса обуревали противоречивые чувства. Бартоломью Трегирлс всплыл из давно забытого мира, или, по крайней мере, из той его части, которая редко вспоминается. Казалось, те молодые годы прожил не он, а кто-то другой. Время, проведенное в Америке, четко делило жизнь на до и после.
Это был период становления. Он уезжал бесшабашным юнцом, а вернулся зрелым мужчиной. Хотя по возвращении он не стал более покладист, но теперь проделки юности стали казаться глупыми, легкомысленными и детскими, не имеющими под собой никакой иной причины помимо капризов своенравного ребенка. Бартоломью Трегирлс был настолько же старше Росса, насколько отец Росса был старше его самого, и в те далекие годы он был заводилой во всевозможных проказах, сопровождая старого Джошуа в его вылазках, куда Росса не допускали, а по возвращении домой верховодил над мальчишкой.
После смерти жены Джошуа года два был опустошен, а затем пустился во все тяжкие, не пропуская ни одной женщины, которая осмеливалась поднять на него глаза. Его верным напарником был Трегирлс, тогда еще крупный красивый мужчина, источающий жизненную силу и энергию, невзирая на астму. И однажды отец одной девушки в Сент-Майкле с яростью напал на него с мясницким ножом, чуть не лишив глаза.
Тем не менее, подпорченная внешность не сказалась на его женолюбии, и Толли продолжал держаться своего курса, пока не оказался замешанным в одном неудачном ограблении. Если бы его поймали, ему бы грозила смертная казнь, поэтому однажды ночью он улизнул, бросив жену и двух малолетних детей без средств к существованию.
С тех пор прошла целая жизнь. Росс питал определенную симпатию к этому большому сильному мужчине, восседавшему рядом, но при этом его не отпускало чувство неприязни из-за былых воспоминаний. К тому же с годами Толли сильно изменился – как сам по себе, так и в глазах Росса. Он выглядел потрепанным, помятым, словно усохшим в размерах и значимости.
– Полагаю, сынок, ты женат? Женат давным-давно, большая семья? Как старый дом? Все еще рыбачишь? А как с кулачными боями? По-прежнему плаваешь в Гернси за бочонком-другим бренди? А Джуд жив? Джуд и та коровища Пруди?
– Да, они еще живы, хотя у меня не служат, живут в Грамблере. Да, я женат, есть сын. Нет, не дрался уже лет десять, разве только случайно ввяжусь в драку со злости.
Толли захохотал и поперхнулся.
– Проклятая грудь, нынче утром не дает покоя. Ох, а я регулярно дрался до прошлого года, пока не потерял руку… Кости до сих пор храню, – он потряс льняным мешочком, висящим на поясе, и с улыбкой взглянул на Росса. – Я слышал, Агнесс умерла. Ты ничего не слышал о Лоббе и Эмме?
Его дети.
– Они живут неподалеку. Лобб моет олово в Сол-Комбе, а Эмма – кухарка у Чоуков. Агнесс прожила всего три года после твоего отъезда.
– Бедняга! Она всегда была терпеливой и забитой девчонкой, и, ей-богу, молодой капитан, сколько терпения ей нужно было со мной!
Даже эти фразы будто вынырнули из тех давно забытых дней. Задолго до службы в шестьдесят втором полку Росса называли «молодой капитан», что отличало его от «старого капитана», его отца. Звание Джошуа получил не на военной службе, а когда открыл шахту Уил-Грейс, он был ее капитаном, а в Корнуолле это куда значимее воинского звания.
– Однажды я их навещу, – сказал Барт. – Как думаешь, на кого они похожи, на меня или на жену?
– Лобб похож на мать. Эмма, я бы сказал, больше на тебя. Высокая симпатичная девушка. Сколько ей сейчас, двадцать? Двадцать один?
– Девятнадцать. Лоббу будет двадцать пять. Они семейные?
– Лобб женат. Я не знаю его жену, но у них пятеро детей. Эмма еще не замужем, насколько я знаю.
В наступившем молчании зазвенели колокола из церкви святой Марии. Перезвон плыл над городком, над ворчанием и суетой ярмарочной площади, не вполне вписываясь в картину, словно выплывая из более спокойного, благостного и гармоничного мира. Резкие крики детей, мычание коровы, отдаленные выкрики зазывалы – все уступало перед всепоглощающим звуком церковных колоколов.
– Как-нибудь загляну к тебе, сынок, – сказал Трегирлс. Он улыбнулся, обнажив неровный ряд гнилых зубов. – Если мне будут рады. После того, как я вернулся с моря, мне чертовски не везло. Продаю, покупаю, так и живу. Не могу ли я продать чего-нибудь тебе? Что-нибудь для твоей маленькой женушки?
– Это твой прилавок? Что у тебя тут?
– Все, что захочешь. Продам все, что пожелаешь, разве что кроме этого, – он поднял свой крюк. – Теперь я им пользуюсь, соблазняя женщин – цепляю за их маленькие шейки вот так, и никуда они уже деться не могут.
– Все тот же старина Толли. Что ж, щенки мне не нужны. Я не любитель этого спорта. Я скорее присматриваю лошадь, но без спешки.
Толли Трегирлс грохнул кружкой об стол.
– У меня есть то, что тебе нужно, мой мальчик, – он хотел было дотронуться крюком до руки Росса, но сдержался. – Позади прилавка стоят две великолепные кобылы, и одна может стать твоей по разумной цене. Лучшая из них – молодая пегая, ей нет еще и трех лет, и она едва объезжена. Кличка Джуди. Позволь показать. Позволь показать. Но давай говорить потише, а то я не покупал разрешение на торговлю.
Джуди была худой и неопрятной, хотя каким-то неблаговидным способом её шкуре и попытались придать блеск. Пегая – явное преувеличение, потому что она была бурой масти с тремя небольшими белыми пятнами. У нее были ушибы на коленках и выпученные глаза. Тем не менее, она покорно позволила Россу осмотреть зубы.
– Это не лошадь, а пони, – подвел итог Росс.
– Ха, она еще немного подрастет. Она хорошей породы, точно тебе говорю, молодой капитан.
Губы у кобылы оказались мягкими, а выпученные глаза скорее свидетельствовали о волнении, чем о дурном нраве.
Росс отпустил лошадь.
– С женщинами ты меня надуть можешь, Толли, но не с лошадьми. Ей лет шесть или семь, не меньше. Посмотри на центральные резцы. Нехорошо обманывать старого друга.
Трегирлс сгорбился и громко кашлянул.
– Ты всегда был глазастым, мой мальчик, будь то женщины или лошади. Я с радостью взял бы тебя в партнеры. Тридцать пять гиней, и она твоя. Я ничего на этом не заработаю – на самом деле даже потеряю, но мне не хватает наличности, так что принесу жертву в память о старых добрых временах.
– Так пожертвуй чуть больше, и я могу заинтересоваться.
Пока они препирались, Россу пришло в голову, что, купив у Толли, он, вероятно, заключит плохую сделку. Многое может оказаться не в порядке, любые трюки могли пойти в дело. Но здравый смысл заглушало приятное ощущение, что эта сумма больше не имеет для него особого значения. Он помогает старому другу. Если и произойдет худшее, то без особых потерь: кобылу можно использовать в шахте.
И потому торговался он вполсилы и тотчас расстался с двадцатью шестью гинеями. Бартоломью Трегирлс обрадовался всем изменениям, которые произошли с его младшим товарищем за прошедшие тринадцать лет. Он был готов возобновить старые отношения в роли добродушного предводителя. Росс не стал его разуверять. Трегирлса нельзя было назвать дураком, и он бы понял – или, если потребуется, ему можно было бы растолковать. Но эта случайная встреча двух людей, друзей, многое переживших вместе, возможно, больше никогда не повторится. Росс не верил, что Трегирлс мог вернуться к своим старым делишкам. В деревнях он не пользовался популярностью, особенно среди женатых мужчин.
