Текст книги "Затмение (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)
А кроме того, она прекрасно понимала, что стоит только начаться доверительному общению, рано или поздно это настроит ее против Джорджа.
***
Мартовский снег растаял и перешел в прохладную оттепель. За ней последовали шторма и снег с дождем, таких наводнений давно никто не помнил. Северн вышел из берегов около Шрусбери и снес мосты, река Ли залила поля Эссекса, почти вся восточная Англия оказалась под водой, смыло почти все набережные, Темза бурлила. Лондон настолько затопило, что большинство жителей Стратфорда и Боу переселились на верхние этажи и передвигались по улицам на лодках. По всему побережью терпели бедствие корабли и лодки, но на этот раз, к сожалению, никто не разбился у гостеприимных берегов Грамблера и Сола.
Французы триумфально прошли по Голландии, а британское правительство послало корабли к Везеру, чтобы эвакуировать остатки армии, которая, брошенная союзниками, интендантами, медиками и собственными офицерами, потеряла за неделю шесть тысяч человек, главным образом от тифа и холода. Фридрих Вильгельм Прусский уже заключил мирное соглашение с противником, и оставалось совсем мало времени, чтобы вернуть домой остатки экспедиционного корпуса. Другие страны северной и центральной Европы готовились заключить мир на наилучших условиях, насколько это возможно, учитывая скорость наступления французов. Война была практически окончена. Но Питт заявил: «Неважно, кто виноват в случившейся катастрофе – генералы, интриги в штабе или в Кабинете министров, факт в том, что она произошла, и нам снова предстоит спасать Европу».
В самый разгар этих бедствий один человек был счастлив – Кэролайн, которая приехала из Лондона в медленно и вперевалку пробирающимся по ухабам мартовской оттепели экипаже. Адмиралтейство получило первый список военнопленных, и в нем официально числился лейтенант-хирург Дуайт Энис. Но самое главное, в том же почтовом мешке прибыло трехстраничное письмо от самого Дуайта. Одиннадцатого марта, когда приехала Кэролайн, Демельза была в саду, с особым удовольствием рассматривая крокус, решивший высунуть свою канареечно-желтую голову еще до того, как полностью оттаяла почва. Демельза с первого же взгляда поняла, что Кэролайн привезла хорошие новости. Росс оказался поблизости, они вошли в дом, чтобы спрятаться от ветра, и вместе прочитали письмо в гостиной.
«1 февраля 1795 года
Кэролайн, любимая,
Я пишу это письмо, хотя и не уверен, что оно до тебя доберется. Знаю лишь, что теперь у меня есть бумага и перо, и значит, я должен написать в надежде и с молитвой о том, что наши тюремщики сдержат слово и отправят письмо.
С чего начать? Все эти месяцы я часто мысленно составлял письма к тебе, но вот представилась возможность, и я не нахожу слов. Тогда позволь прежде всего сказать, что я жив и вполне здоров, хотя обращаются с нами вовсе не так, как можно было бы ожидать от цивилизованного государства. Я даже не знаю, сколько времени пройдет, пока ты узнаешь, что я в плену. Если ты мне писала, я ничего не получил.
Всякое сообщение с центральным правительством разорвано, лагеря и тюрьмы для военнопленных, как мне кажется, управляются исключительно местными властями, по с прихоти коменданта.
Что ж, полагаю, такова военная доля – по крайней мере, в этой войне. Но мы хотя бы живы (до известной степени). Кажется, что со времени нашего сражения с французами прошло уже десять раз по десять месяцев, в тот день и ночь был сильнейший шторм, и море бушевало. Уверен, что ты достаточно наслышана об этом происшествии, а мою роль в нем можешь вообразить и без ужасающих описаний. Почти три четверти всего времени я трудился вместе со своим помощником Джекландом в крохотном пространстве между палубами, при свете раскачивающегося фонаря. Я мог оказать раненым лишь самую примитивную помощь, это была кошмарная и неуклюжая хирургия. Часто меня кидало на пациента или его на меня, и ланцет становился угрозой для нас обоих. Но к двум часам ночи прибывающая вода сделала мой импровизированный госпиталь негодным, и все высыпали на палубу в ожидании конца.
Но прошло еще два часа до крушения. Не помню, говорил ли я тебе, что на борту было около трехсот двадцати человек, из них меньше пятидесяти – добровольцы. Около половины завербовали силой, некоторые не имели никакого опыта мореплавания, а еще пятьдесят – должники или мелкие правонарушители, им предоставили выбор между тюремным приговором и службой на флоте, еще двадцать пять иностранцев – голландцы, испанцы, скандинавы, которых набрали среди плимутской черни, и еще столько же мальчишек – беспризорников и сирот.
И эта команда десять часов сражалась с врагом на волнах высотой с гору, хотя ты могла бы подумать, что мысли о кораблекрушении превратили их в охваченную паникой толпу. Но даже после того, как мы разбились о рифы, люди сохраняли исключительное спокойствие и дисциплину. Еще почти четыре часа они трудились над постройкой плотов и спасательных лееров, и лишь шестеро попытались дезертировать и утонули. В эти четыре часа под твердым и уверенным командованием лейтенанта Уильямса экипаж переправил на берег сначала раненых, а затем в строгом порядке и всю команду, последними – офицеров. Мне повезло сойти на берег одним из первых, вместе с ранеными, из них двое умерли на берегу, но из всей команды лишь трое, не считая тех шести дезертиров, погибли в море.
Очень скоро нас окружила и отвела вглубь страны французская вооруженная полиция, разместив в школе, после чего следующим вечером нас переправили в нынешнюю тюрьму, так что я почти не видел, что случилось с «Эро», но на его борту было тридцать пленников-англичан, впоследствии я с ними встречался, и они рассказали, что корабль попал в еще менее приятное положение, чем наш, на борту царила страшная паника, и лишь через четыре дня последний моряк сошел на берег, а на борту многие погибли от лишений – всё море было усыпано трупами. Только из команды этого корабля погибло четыреста человек.
Ну так вот, с тех пор мы находимся в тюрьме, и мне по крайней мере повезло, что я ни на минуту не остаюсь без дела. На несколько тысяч человек здесь всего три доктора, а из-за плохого питания и скученности постоянно возникают вспышки тифоидной лихорадки и золотухи, так что нам есть чем заняться. До сих пор не слышно никаких разговоров об освобождении, репатриации или обмене. Ни одного из старших офицеров пока не освободили за выкуп или в результате обмена, все остаются здесь. В тюрьме сидят также несколько англичанок, по крайней мере одна из них – титулованная особа, и как ты можешь подумать, у французов нет причин их задерживать, однако они по-прежнему здесь.
Дорогая Кэролайн, это не любовное письмо, как ты теперь уже поняла. Если оно до тебя доберется, то ты хотя бы получишь представление о том, что со мной случилось за этот долгий год. Могу лишь сказать, что, несмотря на все испытания, ты всегда в моих мыслях, а медальон, который ты мне дала, согревает мне сердце, и сколько бы ни продлилась разлука, моя любовь к тебе не изменится.
Доброй ночи, Кэролайн, любовь моя.
Преданный тебе
Дуайт».
– Я поговорила в Адмиралтействе насчет выкупа, – сказала Кэролайн. – Но пока они этого не рекомендуют, как ты и предсказывал, – она бросила взгляд на Росса, иронично подняв бровь. – Они пытаются организовать обмен, но пока не достигли успеха с пленниками, находящимися в Бретани.
– Теперь, после побед Франции над остальными странами, – заметил Росс, – возможно, французам придется переместить внимание на собственных пленников.
Росс не радовался в той же степени, как Кэролайн и Демельза. Список Адмиралтейства и письмо лишь подтвердили то, что он уже и так выяснил у Клиссона полгода назад. В то же время, не так давно он получил сообщения из Бретани об ухудшении условий содержания военнопленных в лагерях на полуострове Киберон и в других местах вдоль побережья. Даже если предположить, что всё несколько преувеличено, новости были ужасающими. Так что он изобразил перед дамами радость и присоединился к ним в разговоре о предполагаемом освобождении Дуайта, хотя и считал, что шансы увидеть молодого доктора вернувшимся домой живым весьма невелики, а необходимость как можно скорее устроить обмен или выкуп гораздо выше, чем кто-либо из них полагает.
Глава пятая
Росс продолжал еженедельно заезжать к тетушке Агате и в начале апреля. Однажды во время такого визита она сообщила:
– Они вернулись.
– Кто? Джордж? – спросил Росс, вздрогнув неожиданно для самого себя, поскольку людям смелым нравится быть готовым к неприятностям.
– Нет. Чайноветы – старое дурачье. И Джеффри Чарльз с гувернанткой.
Росс не упустил момент восхититься тем, как она отозвалась о Чайноветах.
– А Джордж с Элизабет?
– На следующей неделе или через неделю, так они сказали. Но они обещали быть дома к Пасхе, а она уже прошла.
Росс наклонился ближе к старому лицу с торчащими волосками и прокричал:
– Ты же знаешь, что после их возвращения я уже не смогу приходить.
– Да. Позор на их головы. То есть на его. Что б он провалился! – выплевывая ругательства, тетушка Агата погладила свою черную кошку. Росс подумал, что молодое поколение наверняка ее боится. – Росс, мальчик мой, я должна тебе кое-что сказать. Десятое августа тебе о чем-нибудь говорит?
– Десятое? Не припоминаю... Ох... Это же день твоего рождения.
Губы Агаты задрожали и обнажили алые десны.
– Мое столетие. Вот для чего я живу. Ни один из Полдарков не доживал до такого возраста. Даже за девяносто никому не переваливало, как ты знаешь. Была еще Ребекка, сестра Чарльза-Вивьена, но она умерла от удара на девяносто первом году. А она была старейшей за многие поколения. Не считая меня. А теперь Агате Полдарк исполняется сто лет! Всего через четыре месяца. Так что подумай над этим.
Росс одобрительно засопел. Рот старушки так дрожал от возбуждения, словно ее вот-вот хватит удар.
– Итак, сынок, десятого августа мы устроим прием. А? А? Что скажешь? Прием! Скряге, за которого вышла замуж Элизабет, он не будет стоить ни пении. У меня есть деньги. Немного, конечно, но вполне достаточно. Отец оставил мне сумму, которая приносит по три процента в год, и с тех пор она только увеличилась. Кое-что я отдала Фрэнсису за неделю до его смерти, но кое-что осталось, – тетушка Агата глубоко вздохнула и на минуту умолкла, накапливая силы для следующей попытки. Волоски на ее лице встали дыбом. – Джордж не сможет меня остановить. Меня и всё графство не остановит. Приглашу всех друзей, которых не видела многие годы. И всех соседей, все-всех, на большой пирог. Ты со своим бутончиком приглашен. И та высокая и худая рыжая штучка, что ты привозил сюда в Рождество. И твои дети – я хочу увидеть твоих детей перед смертью. Так что имей виду. Десятого августа!
Росс погладил ее по голове. Эта была самая длинная речь из тех, что он слышал от тетушки Агаты.
– Я запомню. Мы придем. А теперь отдыхай, а то вы переутомишься. Видишь, погода улучшается, еще неделька, и будет достаточно тепло, чтобы ты смогла выйти в сад.
По пути вниз он наткнулся на девушку, которую раньше не видел.
– Мисс Чайновет?
Походка у Морвенны была странной, спотыкающейся, возможно оттого, что она плохо видела. Девушка уставилась на Росса.
– Мистер Пол... Капитан Полдарк, не так ли?
– Вы приехали из Труро, верно?
– Во вторник. Сразу после праздников.
Так вот значит, в кого влюбился Дрейк. Не особо привлекательна. Но выглядит серьезной. И глаза чудесные, хотя слегка опухшие.
– В Труро все здоровы?
– У некоторых инфлюэнца. А малыш Валентин тяжело болел рахитом, но ему уже лучше, благодарю.
А нравится ли ей Дрейк?
– Я лишь заехал навестить мисс Агату Полдарк. Она неплохо себя чувствует для своего возраста.
– Да. Мне кажется, она выглядит лучше, чем до нашего отъезда. На удивление хорошо переносит такую погоду.
– Пока вы отсутствовали, – сказал Росс, – я навещал ее каждую неделю. Прислуга разленилась и пренебрегала своим долгом. Такие визиты необходимы, раз за ней не присматривал ни один член семьи.
Морвенна кивнула, но не ответила.
– Теперь, когда вы вернулись, мне придется прекратить эти визиты. Как вы наверное знаете, мистер Уорлегган не приветствует мое появление здесь. Так что, по-видимому, это последний визит. Могу я рассчитывать, что о мисс Полдарк позаботятся до возвращения мистера и миссис Уорлегган?
Она тут же вспыхнула.
– Разумеется, сэр. Здесь еще и мистер Чайновет. Мы позаботимся о том, чтобы о ней не забывали.
– И не оставляли ее в полном одиночестве.
– И не оставляли ее в полном одиночестве.
– Благодарю, – Росс взял ее за руку – холодную и липкую. Морвенна была совершенно не похожа на Элизабет. Ничего подобного ее манерам, ничего общего с тонкой патрицианской красотой.
– Прощайте, мисс Чайновет.
Она спокойно ответила и проводила Росса взглядом.
Последние две недели она пребывала в отчаянии. Морвенна отказалась от навязанного ей брака следующим же утром после того, как Элизабет сообщила ей о нем. Теперь, высушив слезы, девушка аргументировала отказ со всей возможной рациональностью. Она весьма признательна за заботы о ее будущем и предоставленную возможность и понимает, что положение в обществе... Но пока она еще не готова к браку. Через год, возможно два, даже если не будет такой подходящей пары. Она вполне счастлива в их доме, может быть, даже никогда не выйдет замуж и часто подумывает о том, чтобы уйти в монастырь. Сейчас она лишь хочет остаться с Джеффри Чарльзом. Жизненно важно закончить его обучение, прежде чем думать о чем-либо еще.
Морвенна впервые уловила во взгляде Элизабет проблеск сочувствия, или раньше просто этого не замечала. Разговор зашел в тупик, но мелькнула надежда.
Иное дело – ее беседа с Джорджем тем же вечером. За год они почти не разговаривали друг с другом наедине, и это встреча не стала исключением. Хотя Элизабет и присутствовала, она практически не принимала участия в разговоре. Джордж не бушевал, даже не рассердился, хотя Морвенна предпочла бы это. Он просто буднично, вежливо, но настойчиво отверг ее возражения. Как будто отец, сообщающий, что нашел ей место в школе и уроки начинаются в следующем месяце. То, что Морвенна хотела бы остаться дома и играть с малышом, вполне понятно, но мир устроен по-другому. Ей пора вырасти.
Морвенне пришлось спорить со свершившимся фактом – по крайней мере, свершившимся в глазах Джорджа. Ее выдали замуж. Место в школе забронировано. Слезы, страх и недовольство вполне естественны. Это пройдет. Мистер Осборн Уитворт зайдет завтра в четыре и выпьет с ней чаю наедине.
В панике Морвенна готова была оказать открытое неповиновение Джорджу, но испугалась его авторитета. В свои тридцать пять он был богатым, влиятельным и внушающим страх человеком. Она же, восемнадцатилетняя девушка вдали от дома, его боялась. Тогда она попыталась увильнуть от прямого ответа. Морвенна сказала, что не знает мнения своей матушки, а именно ее слово будет решающим. В любом случае, что бы ни сказала матушка, ей нужно время. Месяц, два, возможно три. Время, чтобы свыкнуться с мыслью о замужестве. Время для того и сего: она просто изобретала отговорки, некоторые вполне разумные, другие – не заслуживающие внимания.
Джордж и не потрудился обратить на них внимания. Он был доволен и тем, что сломал первоначальное сопротивление, что Морвенна пошла на уступки. А значит, всё пойдет так, как он и планировал. Он согласился лишь на то, чтобы пригласить преподобного Уитворта на пять минут к себе в контору, когда тот пришел к чаю на следующий день, и предупредил его, что будущая невеста слишком чувствительна и ей нужно дать немного времени, чтобы привыкнуть.
Оззи совершенно не волновался. Он не был чувствительным. Пышущий здоровьем молодой человек с крепкими ногами, которые могли бы принадлежать моряку, он осознавал свою привлекательность, хорошее происхождение, приятный голос и обширные знания мужской моды. Его служение церкви слегка сказалось лишь на последнем из этих качеств, а не на всех трех. Его опыт общения с женщинами был небогат и ограничен борделями Оксфорда и первой женой, которой он уделял внимание дважды в неделю до самой ее кончины. Поскольку Труро был небольшим городом, а его лицо и одежда давно примелькались, Оззи нуждался в жене скорее по причинам личного характера, чем для заботы о двух осиротевших детях.
С самого начала он посчитал Морвенну достаточно приятной для тура гавота и для бесед в гостиной за печеньем. Красота ее лица Оззи не особо заботила, но нравился скромный вид, подходящий для жены священника. Ее тело – совсем другое дело. Вот уже несколько дней Оззи не мог выкинуть из головы выпуклость грудей под строгой серой блузкой, стройную талию, длинные юные ноги, удивительно маленькие ступни. Он имел странно пристрастие к женским ступням. Мысли об обладании этим телом, о том, что это тело будет принадлежать только ему, с недавнего времени мешали сосредоточиться на молитвах. Но конечно же, Оззи не позволял подобным мыслям полностью собой овладеть, пока он не получит свои три тысячи фунтов.
Он считал, что женитьба на этой девушке, причем чем раньше, тем лучше, просто необходима, чтобы изгнать из головы нездоровые фантазии.
Но встреча с нареченной произошла не так гладко, как он того ожидал. Как только они остались наедине, сразу после чая, Оззи полностью завладел разговором, поначалу будничным тоном подробно рассказывая о партии в вист, которую играл предыдущим вечером. Если бы партнер не зашел с пикового короля во втором роббере, он бы и не знал, что делать, но потом, при заходе с козырей, они взяли двенадцать взяток, хотя у соперников были туз и король в червах и туз бубей. За вечер он выиграл восемнадцать фунтов, хотя Уилли Хик, который ненавидит проигрывать, и утверждает, что это не так.
Оззи долго смеялся при воспоминаниях об этом, и Морвенна из вежливости ненадолго к нему присоединилась. А мисс Чайновет играет в вист? Мисс Чайновет не играет. Оззи на мгновение огорчился, но потом, припомнив причину своего визита, закончил на более романтической ноте и приглушенным голосом. Он сказал Морвенне, что ее, должно быть, сильно удивило, что он смотрит на нее подобным образом, но он заметил ее еще в Кардью на балу и уже тогда решил сделать ее своей.
В отличие от Сэма Карна Осборн Уитворт редко поминал Господа в разговоре, но сейчас заявил, что это Бог повелел ему принять приглашение мистера Уорлеггана на бал, хотя все чувства побуждали остаться дома, как скорбящего мужа и отца.
– Я был так одинок, – сказал Оззи, – и почувствовал, что вы посланы мне в утешение, чтобы стать помощницей, женой и матерью, новой матерью для Сары и Энн. Как же я был счастлив в тот день, когда вы ответили на мои чувства. Дом викария теплый и удобный, сами увидите. Немного в запустении – в двух комнатах грибок, и нужно починить один из каминов, но мы вскоре всё исправим.
Произнося эту фразу, он стоял спиной к огню, сложив руки за спиной, под полами шелкового фрака. Сиреневые перчатки лежали на столе рядом. Морвенна пыталась найти слова для ответа. Первым побуждением было разразиться слезами и выбежать из комнаты, но в споре с Джорджем и Элизабет с ней обращались как с ребенком, и теперь она не позволит себе ребяческого поведения. Вместо этого, не глядя на преподобного Уитворта, она пробормотала что-то вроде: она не уверена, что отвечает взаимностью на его чувства. Эти слова были ближе всего к откровенному отказу. Будучи скромной девушкой, причем скромность прививалась ей как христианская добродетель обоими родителями, Морвенна против собственной воли была польщена его предложением, и хотя непоколебимо этому противилась, всеми силами пыталась убедить Оззи, что она ему не подходит, но так, чтобы не задеть его чувства.
Ничего не вышло. Оззи не желал сдаваться ,и как хозяин их совместной судьбы, поцеловал ей руку.
– Это вполне естественно, мисс Чайновет... Морвенна. Вполне естественно. Все дамы, все добропорядочные дамы на пороге замужества колеблются и полны смущения. Но чувства будут взаимными, уверяю вас. Я ведь не только священнослужитель, но и человек пылких чувств. У вас нет причин меня бояться. Мы вместе взрастим нашу любовь. Я буду лелеять ее и смотреть, как она разрастается.
Морвенна вырвала руку. Во время этого признания она подняла взгляд на лицо своего ухажера и заметила промелькнувшее в его глазах выражение, которое женщина более опытная опознала бы как похоть. Морвенна видела это лишь мгновение, но все равно сочла пугающим и неприятным. Смущенно запинаясь, она начала снова. Частично враждебно, частично извиняясь, она сказала, что совершенно не отвечает на его чувства и опасается, что никогда не ответит. Затем, снова увидев лицо Осборна и поняв, что ей удалось хотя бы частично донести до него свою мысль, пробившись сквозь завесу самомнения, робко пошла на уступки и заявила, что ей нужно время. Это был тот же предлог, что и с Джорджем. Время для нее – самое главное. Если бы приготовления к свадьбе можно было притормозить, то вероятно, всё само собой бы угасло. В ее шатком положении важно было хотя бы отложить брак.
Осборн ушел недовольным и слегка обиженным. Конечно, он не принял отказ всерьез, а винил Джорджа и Элизабет, что те не подготовили почву. Он знал, что в конце концов всё пойдет как положено. Но почувствовал, хотя и смутно, внутренний стержень в этой застенчивой и худенькой девушке и понял, что это нужно тактично побороть перед тем, как будет назначен день свадьбы. А пока придется довольствоваться нездоровыми фантазиями.
Для Морвенны последовала еще одна кошмарная неделя. Ее мать прислала Элизабет письмо с заверениями, как она счастлива узнать подобные новости. Старшие Чайноветы, узнавшие обо всем позже, как обычно бывало, одобрили брак и также поздравили невесту. Крупица утешения была лишь в том, что мать подчеркнула в письме: на этой неделе она не получила обычного письма от дочери и ждет его.
Решение разрешить ей вернуться в Тренвит с мистером и миссис Чайноветами и Джеффри Чарльзом приняли поздно вечером. Элизабет сказала Джорджу:
– Почему бы ее не отпустить? Пожалуй, с самого Рождества она была заключена здесь в четырех стенах. Несколько недель никак не повлияют на предстоящее замужество. В конце концов, Осборн овдовел только в начале декабря.
И Джордж согласился. Он не хотел, чтобы девушка совершила что-нибудь от отчаяния, отсутствие Осборна могло бы смягчить ее сердце. Но на самом деле его больше заботило сердце Осборна, а не Морвенны. Он понимал, что наживка в три тысячи фунтов не становится менее притягательной, раз ее нельзя немедленно заглотить, он также замечал, что мистер Уитворт провожал девушку глазами, куда бы она ни пошла. О дяде Оззи, Конане Годолфине, как раз говорили в свете, и Джордж как нельзя более склонялся к этому выбору. Желание ни одной из сторон не ослабевало, и ни одна из сторон не позволила бы его охладить.
Оказавшись в Тренвите, вдали от подавляющих волю Джорджа и Элизабет, Морвенна ощутила, что начала новую жизнь или, по крайней мере, снова вернулась к прежней.
К свободе дышать, свободе снова мыслить, избавившись от дум про ухажера, свободе гулять пешком и верхом и разговаривать – как только она избавилась от угрозы замужества без любви, избавилась от необходимости принимать решение. Уже в Тренвите она написала длинное письмо матери, объяснив всё или почти всё и спросив, не может ли она приехать на недельку домой, прежде чем будет принято окончательное решение.
Морвенна осторожно оставалась в пределах Тренвита, избегая любых встреч или мыслей о встрече с молодым человеком, которого ей не следует видеть. Любое решение относительно Осборна Уитворта должно быть принято без учета случайной дружбы, рожденной здесь осенью прошлого года, потому что Морвенна знала: что бы ни случилось, у этих отношений нет будущего. Джеффри Чарльз, конечно, сразу по возвращении жаждал повидаться с Дрейком, но Морвенна придумывала одну отговорку за другой, чтобы это отложить, а на третий день сама судьба пришла ей на помощь, поскольку мальчик свалился с лошади и повредил о камень лодыжку.
После этого она некоторое время гуляла и ездила верхом в одиночестве. Морвенна занималась будничными делами, обучала Джеффри Чарльза, читала ему, навещала тетушку Агату (чуть чаще прежнего из-за встречи с Россом), своих дядю и тетю, а когда те уходили спать, сидела в одиночестве и гадала, что ей делать со своей жизнью, и боялась услышать стук в окно или свист в темноте.
Всё произошло в воскресенье в обычное время. Морвенна увидела его первой – он шел по залитой ярким светом подъездной дорожке, совершенно открыто, в своей воскресной одежде: плотных темных панталонах, зеленой бархатной куртке и розовом шейном платке в полоску. Он направился прямо к парадной двери, словно его давно ждали – высокий и гибкий, в слегка поношенной одежде.
Морвенна с колотящимся сердцем и пересохшим ртом встретила его у двери. Ей не хотелось, чтобы Дрейк позвонил в колокольчик и наткнулся на слугу, теперь она еще больше прежнего желала сохранить его визит в тайне. В мрачные ноябрьские и декабрьские дни, навещая Джеффри Чарльза, Дрейк входил через боковую дверь. Он был хоть и представителем низшего сословия, но вполне респектабельным, если Джеффри Чарльз решил его пригласить, то родство с Демельзой Полдарк не могло сделать Дрейка персоной нон грата. Если кто-то и решил бы обвинить в зарождении этой дружбы Морвенну, то это можно было бы списать на ее неискушенность.
Теперь всё стало по-другому. Предложение Осборна Уитворта вырвало ее из девических грез и лишило возможности сослаться на неопытность. За эти три месяца она повзрослела.
– Дрейк! – сказала она и откашлялась. – Мы не ждали тебя нынче вечером.
Он внимательно и пылко посмотрел на Морвенну, его лицо озарилось радостью, но взгляд был полон любопытства и желания освежить воспоминания о ней, а также и легкого смущения из-за неприветливого тона девушки.
– Мисс Морвенна...
– Ты пришел к Джеффри Чарльзу? – спросила она. – К сожалению, он сильно повредил лодыжку. Не думаю...
– Я знаю. Мне сказали. Потому я и пришел.
Морвенна знала, что ей следует закрыть дверь, но ей недоставало мужества сделать это без нескольких слов с извинениями. И тут шум со стороны конюшни напомнил о том, как хорошо их отовсюду видно, и она сделала шаг назад и впустила Дрейка, закрыла большую дверь и прислонилась к ней спиной.
– Мисс Морвенна, так приятно вас видеть. А парнишка в постели? Я могу подняться?
– Не думаю...
Дрейк остановился.
– Не думаете что?
Морвенна запинаясь и не глядя ему в глаза произнесла:
– Разумеется, он будет рад тебя видеть, но я знаю, что его матушка не одобрила бы... С тех пор как мы уехали...
Лицо Дрейка вытянулось. Он по-прежнему пристально смотрел на Морвенну.
– Но она еще не вернулась.
– Да... Да... Поднимайся.
Она последовала за Дрейком вверх по лестнице, по темному узкому коридору до комнаты в башенке. Увидев, кто на пороге, Джеффри Чарльз завопил от радости и крепко обнял Дрейка. Они посидели около получаса болтая, смеясь и позабыв про то, что забывать не следовало, не обращая внимания на то, на что его следовало обратить. Морвенна пыталась сохранять невозмутимость, но ее намеренная отчужденность долго не продержалась. Вскоре она тоже смеялась и разговаривала с двумя молодыми людьми. Облегчение и освобождение от Осборна вдохнуло в нее жизнь.
Джеффри Чарльз показал Дрейку свои новые рисунки, А тот рассказал, как они начали расчищать участок у Уил-Мейден, чтобы построить новый молельный дом.
– Знаешь, с того дымохода на холме аж Нампару видать.
Большую часть времени он обращался к Джеффри Чарльзу, но большую же часть времени не сводил испытующего взгляда с Морвенны. И большую часть времени она отворачивалась, но лишь однажды подняла голову, и они посмотрели друг на друга. Они посмотрели друг на друга.
Было так приятно говорить о прошедших днях, но как только Джеффри Чарльз стал строить планы на грядущее лето, в слова вкрались печальные нотки. Дрейк собирался показать ему, где в Марасанвосе обитают жабы, чтобы принести их в Тренвит и держать на конюшне. Дрейк хотел снова отвести их обоих в монастырские пещеры. Дрейк должен показать им свой коттедж и чертежи новой библиотеки в Нампаре. А Джеффри Чарльз покажет Дрейку гнезда клушиц на краю утеса, а также скалы, где растет критмум – когда там его собирали деревенские мальчишки, двое разбились насмерть.
Наконец Дрейк поднялся и собрался уходить. Доктор Чоук перевязал Джеффри Чарльза, и мальчик еще неделю или около того не мог выйти из своей комнаты, так что они не строили планы встретиться на улице, но Дрейк обещал зайти в следующее воскресенье в то же время. Если мистер и миссис Уорлегганы вернутся раньше, то ему сообщат, чтобы не приходил. Джеффри Чарльз задержал Дрейка еще на десять минут и несколько раз окликнул после того, как молодой человек вышел за дверь.
– Я тебя провожу, – сказала Морвенна.
Они молча спустились вниз. Сегодня ветер снова принес хлопья снега, а небо стало серым, как их мысли. Стоило выйти из комнаты, как смех был позабыт. В зале Дрейк спросил:
– У тебя есть минутка?
Морвенна кивнула и повела его через большую гостиную в маленькую за ней. Это была запущенная комнатка, где они встречались всю зиму, она стала почти что личной гостиной для Морвенны с мальчиком, с тех пор как она поселилась в Тренвите. Этой комнаты пока не коснулось рвение Джорджа по обновлению дома. Здесь висели пыльные шторы из тяжелого синего бархата, кольца заржавели от соленого воздуха. У двери и перед камином лежали износившиеся турецкие ковры. Мебель принесли сюда из других комнат – то стол, то кресло ставили здесь, когда меняли обстановку в остальном доме. Но все же здесь было уютно: ярко горел огонь в камине, на столике рядом с чернильницей и перьями лежала открытая газета, на спинке стула – пара чулок Джеффри Чарльза дожидалась штопки, на каминной полке стояли миниатюрные портреты родителей Морвенны.
– Ты больше не хочешь, чтобы я сюда приходил? – спросил Дрейк.
Он стоял спиной к двери, словно охранял ее. Морвенна склонилась к камину.
– Так будет лучше для нас обоих, – сказала она.
– Но почему? Что изменилось? Что с тобой произошло, Морвенна?
Она пошевелила угли железной кочергой, слишком большой для этого очага.
– Ничего не изменилось. Просто нам лучше больше не встречаться.
– А... а Джеффри Чарльз? Его мне тоже нельзя видеть?
– Я... объясню ему, что так будет лучше. Думаю, что скоро он уедет в школу и тогда всё с легкостью позабудет.
– Но мне будет нелегко позабыть!
