Текст книги "Затмение (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
– Морвенна! – резко окликнула ее Элизабет.
– Я правда прошу прощения, Элизабет, я задумалась. Еще раз извините меня.
– Как я говорила, надеюсь, что во время моего отсутствия вы будете налегать с мальчиком на учебу. Через год-другой мистер Уорлегган намерен отправить его в школу, возможно, в Бристоль, или даже в Лондон. Поэтому сейчас ему необходимо отнестись к занятиям со всем вниманием, особенно к латыни.
– Я сделаю все возможное для того, чтобы он занимался, – ответила Морвенна.
***
Уилл Нэнфан был крупным мужчиной с довольно редкими и седеющими русыми волосами. Он держал несколько овец на своем небольшом земельном участке и этим да еще кое-какими занятиями с трудом зарабатывал себе на жизнь. Он приходился дядей Джинни Картер и мужем высокой блондинке Шар, которую как-то возжелал Джуд Пэйнтер. Однажды вечером Уилл пришел к Россу рассказать об одном человеке, с которым познакомился в Роскофе – некоем Жаке Клиссоне. Этот торговец ездил по полуострову и скупал кружево и шелковые перчатки, после чего привозил их в порт на продажу англичанам.
Нэнфан сказал, что этот человек как никто другой из тех, кто готов открывать рот за деньги, в курсе всех дел. Если верить Клиссону, шесть-семь сотен англичан сидели в Брестской тюрьме, еще несколько – в Понтиви и Ла-Форсе, но пока основная часть находилась в местечке под названием Кемпер, хотя на заумном французском это произносится как К-у-и-м-п-е-р. Там находилось три-четыре тысячи англичан всех родов и званий, женщин и детей, моряков торгового флота, матросов, офицеров, больных и здоровых – в одном огромном женском монастыре, переделанном под тюрьму. Судя по карте Тренкрома, которую Нэнфан захватил с собой, Кемпер находился всего в нескольких милях от бухты Одьер, где затонул «Тревейл», так что всё указывало на то, что если хоть кто-то выжил – их точно забрали туда.
Нэнфан спросил Клиссона, какую информацию тот сможет добыть о названиях кораблей и узниках – в особенности офицерах, и предложил пятьдесят гиней за полный список имен офицеров, спасенных с «Тревейла», если такие были. Клиссон ответил, что сделает всё возможное, но это очень опасно и, скорее всего, займет немало времени.
Росс поднял глаза от карты и выпрямился.
– Этот человек сказал хоть что-нибудь о том, как там обращаются с пленными?
– Не очень хорошо. Плохо, если честно. Жак говорит, там всем заведует всякий сброд, а не нормальные люди. От таких приличий не дождешься.
– Как ты встретишься с Клиссоном, если дата следующего рейса еще не определена?
– Раз в неделю он бывает в Роскофе. С четверга до понедельника ездит за товаром. В понедельник возвращается домой верхом с вьючной кобылой и товаром, купленным для англичан.
– Он говорит по-английски?
– О да. Иначе я б его не понял.
– В детстве я немного выучился французскому, Уилл, когда пару раз плавал с отцом. Но сейчас не уверен, знаю ли хоть слово. Ты помнишь моего отца?
– О да, сэр, – улыбнулся Нэнфан. – Я хорошо его помню. Помню, как видел и вашу мать однажды, хоть и было это давненько, я тогда был совсем мальцом. Она ехала верхом рядом с вашим отцом. Такая высокая. И худая, как... ну, в общем, худая, с длинными темными волосами.
– Да, – ответил Росс. – Да, у нее были длинные темные волосы...
На мгновение он снова превратился в девятилетнего мальчика, переживающего всю боль и тяготы болезни матери. Это был беспросветный мрак: рыдающая женщина, мази, бальзамы и торопливые шаги. Страдания, гнетущие запахи, старая сиделка и бледное как полотно лицо отца. Дым отбрасывал тень, а тенью была сама смерть. Он поморгал и выбросил этот образ из головы. С тех пор прошло уже двадцать пять лет, у него прекрасная жена и ребенок, а разъедающий всё и вся червь покинул этот дом.
– В далеком прошлом, когда я мальчишкой ходил в рейсы с отцом, – сказал он, – мы не занимались торговлей как таковой. Мы плавали на Гернси только за тем, чтобы наполнить собственные погреба бренди, ромом и чаем... Даже в те времена Британское правительство пыталось положить конец торговле на Гернси. Роскоф ничем не отличается, полагаю?
– Нет. Но Роскоф – исключительный город и к тому же весьма процветающий. Там сейчас два новых постоялых двора строят и полно английских, голландских и французских торговцев – у всех дела идут хорошо.
– И даже революционеры не вмешиваются?
– Нет, не вмешиваются. Можно сколько угодно свободно разгуливать по городу, но, сдается мне, стоит выйти за его пределы – и тебя тут же сцапают.
Уилл принялся сворачивать карту. Хруст бумаги разрезал тишину безмолвной комнаты.
– Имейте в виду, обстановка в Роскофе неспокойная. Все там ради того, чтобы поторговать, но глаза и уши повсюду. Шпион на шпионе, так сказать. Одни люди исподтишка поглядывают на других. Даже женщины начеку. Надо быть осторожнее с Клиссоном, потому как если кто прослышит о том, что он водит дела с английскими дворянами, это будет всё равно что донести на него – так они это называют – донести на него, после чего его заберут в Брест и обезглавят.
Росс кивнул.
– Значит, если бы я туда поехал, было бы лучше представиться человеком, занимающимся простым добропорядочным делом – чем-то вроде торговли, а затем случайно встретить Клиссона?
– Так было бы благоразумней. И одетым, как один из нас. Если б вы решили ехать, это было бы как раз кстати.
– Повидаюсь с мистером Тренкромом, – ответил Росс.
Глава десятая
В 1760 году, когда задумали построить молельный дом в Грамблере, после одного из религиозных собраний методистов, проходившего поблизости, Чарльз Полдарк, в то время решительный, крепкий и деятельный мужчина сорока одного года, преуспевающий и осторожный, решил выделить кусок земли, пригодный для строительства маленького дома. И хотя он не любил методизм, как и любое отклонение от норм, с сомнением относясь к нему как к сопернику власти помещиков, но его убедила новая жена, в то время еще двадцатилетняя, но уже мать двоих детей, предоставить им участок земли, граничащий с широко раскинувшейся деревней Сол. Юная миссис Чарльз, хотя никогда и не признавалась в этом мужу, еще девочкой, услышав проповедь Уэсли, сама чуть не обратилась в методизм.
Чарльз, как человек предусмотрительный, не подарил землю, а отдал в аренду, оформив договор на срок жизни трех арендаторов. Однако в конце договора он дописал, что «новый договор аренды на последующих трех арендаторов может быть предоставлен бесплатно на усмотрение моих наследников».
Когда в 1790 году последний из тех трех человек, указанных в договоре, умер, число последователей методизма в Грамблере упало, как и шпиль церкви в Бодмине, но отец Уилла Нэнфана, в ту пору единственный оставшийся в живых основатель этого сообщества, помнил достаточно, чтобы взять двух других старейшин и навестить Фрэнсиса с просьбой о продлении договора.
Фрэнсис же, поглощённый собственными мыслями и совершенно непрактичный, махнул рукой и сказал: «Забудьте об этом: земля ваша». После соответствующих благодарностей, старый Нэнфан пробормотал что-то о составлении документа, на что Фрэнсис ответил: «Я позабочусь об этом». Этого он так и не сделал, но так как он был еще молод, казалось, что нет нужды настаивать.
Танкард, поверенный Джорджа Уорлеггана, каждую неделю приезжал из Труро, с тех пор как Уорлегган переселился в Тренвит. Танкард определял, где начинаются и заканчиваются границы владений Полдарков, просматривал старые соглашения на добычу руды и в целом подчищал результаты многолетнего пренебрежения к делам предыдущего владельца. Когда возникали какие-то вопросы, касающиеся прав, Джордж приказал решать все неопределенности твердо, где бы они ни возникли, но проявлять великодушие. Джордж не испытывал желания создать себе репутацию прижимистого помещика, да и необходимость в этом отсутствовала. Уорлегган всегда хорошо платил своим слугам и наемным работникам, намного выше среднего: в денежном измерении это стоило немного, но за это он требовал и получал качественные услуги без глупостей и сантиментов. Однако он не любил туманные договоренности, незаконченные дела и неписанные правила. У него был четкий и рациональный ум, и нерациональность других его раздражала.
Часто вопросы были достаточно просты, чтобы решить их без участия Уорлеггана, но однажды перед возвращением в Труро Танкард сказал:
– Тот молельный дом прямо на краю деревни. На прошлой неделе я видел, как там чинят крышу, поэтому просмотрел имеющиеся документы и обнаружил, что срок договора аренды истек. Этим утром я заходил, чтобы встретиться с ними. Я нашел только троих и обрисовал им ситуацию с договором аренды, после чего старший из них, некто Нэнфан, сказал, что договор истек четыре года назад, и мистер Фрэнсис Полдарк подарил им эту землю. Я осведомился о наличии подтверждающих документов, на что Нэнфан ответил, что это было устное дарение. Мистер Фрэнсис Полдарк просто сказал: «Вы можете распоряжаться этой землей» и оставил все как есть. Из трех людей, присутствующих при этом, двое, в том числе отец Нэнфана, впоследствии умерли, так что остался только один свидетель. Я сказал, что передам это дело на ваше рассмотрение.
Джордж посмотрел на карту, висевшую на стене рабочего кабинета, которая показывала границы и детали имения.
– Здесь? Точно. Они даже называют эту улицу переулком Молитвенного дома, это было одобрено временем. Оформите официальную дарственную. Найдите кого-нибудь надежного с другой стороны, чтобы подписать ее. Пусть это будет сделано должным образом.
– Хорошо, займусь этим на следующей неделе.
– Минуточку... Это те сектанты, которые надоедали нам в церкви, да? Оджерс, этот жалкий священник, повздорил с ними. Он запретил им ходить в церковь, но говорит, что они посещают службу в Марасанвосе и устраивают собрания в Грамблере во время службы. В прошлое воскресенье наша церковь была на треть пуста.
Танкард покорно ждал на полпути к двери
Джордж стукнул по карте.
– Оставьте это. Пусть земля побудет бесхозной до следующей недели. А я тем временем встречусь с Оджерсом и узнаю его мнение.
Две недели спустя Джордж отправился в Труро по делам, а также убедиться, что городской дом готов к их приезду. Элизабет осталась заниматься мелкими проблемами – таковые всегда образуются, когда уезжаешь на несколько месяцев. Вечером, часов в шесть, делегация из трех мужчин попросила с ней встречи.
Время неподходящее: она целый день была занята и к тому же поругалась с матерью, пребывавшей в самом дурном расположении духа. Пожилая пара, нанятая присматривать за Чайноветами, в июле уволилась, и с тех пор замену не нашли. Мистер Чайновет оказался таким придирчивым, что это могли терпеть только самые нуждающиеся люди, и он отверг уже три пары соискателей. Это означало больше обязанностей для прочих слуг и больше ответственности для Элизабет. Кроме того, в этот день заболел Валентин, он капризничал, оставалось лишь надеяться, что он не подхватил что-то серьезное. Но все-таки Элизабет прожила здесь десять лет и знала всех жителей деревни, а потому не могла отослать их, даже не выслушав.
Вообще-то в гостиную провели только двоих. Том Харри решил, что трое – это уже толпа, так что самому молодому члену группы, Дрейку Карну, велели обождать на кухне. Из двух вошедших Элизабет знала только одного, крупного человека средних лет, пользующегося уважением Уилла Нэнфана, его маленький надел граничил с поместьем. Другой был моложе, высок и кудряв, с морщинистым лицом, искажавшим истинный возраст.
Они неловко встали перед Элизабет – трудно иметь дело с женщиной, но это, похоже, их последний шанс. Мужчины не знали, куда девать руки и ноги, пока Элизабет с улыбкой не пригласила их присесть. Тогда, потеребив руки и откашлявшись, они рассказали о своем деле. Получив все сведения, которые они могли предоставить, Элизабет сказала:
– Вы должны понять – мне нелегко вмешиваться. Я передала право управления собственностью своему мужу, мистеру Уорлеггану, с ним вам и следует повидаться. Так будет гораздо лучше, потому что он даст вам обстоятельный ответ.
– Мы приходили к нему с неделю назад, но мистер Танкард сказал, что он слишком занят.
– Что ж, он и впрямь занятой человек. Я передам ему, что вы заходили, но если это его решение, а не поверенного, то не могу ничего обещать.
– Мы подумали, – сказал Нэнфан, – раз уж мистер Фрэнсис отдал землю нам, может, вы объясните мистеру Уорлеггану, ну, в общем, что по справедливости она должна остаться у нас. Если б мистер Фрэнсис Полдарк не сказал, что мы можем забрать землю...
– Вы уверены, что именно так он и сказал? Может быть, произошло недопонимание?
– О нет, мэм, мой отец был точно уверен. И старый Джоуп Ишбел то же самое твердит. И вообще, когда мистер Джошуа Полдарк подписывал первый договор аренды, он сказал, что его продлят.
– На усмотрение его наследников, не так ли?
– Ну да, мэм.
– Да, мэм, – спокойным тоном вмешался Сэм Карн. – А его наследник – мистер Джеффри Чарльз Полдарк, мэм. А он покуда еще несовершеннолетний.
Элизабет посмотрела на незнакомца.
– Вы что, стряпчий?
Хотя прекрасно знала, что это не так.
– О нет, мэм. Простой грешник, ищущий Божьей благодати.
– Что ж, вы правы. Моему сыну только десять. Мы с мужем – его официальные опекуны. Мы принимаем решения от его имени.
– Да, мэм. И мы просим вашей помощи. Потому что ежели мы сохраним свой дом, это будет промысел Божий и прославит Господа нашего Иисуса Христа.
Элизабет едва заметно улыбнулась.
– Думаю, кое-кто готов с этим поспорить.
– Всегда есть злобные люди, мэм. Каждый день мы с радостью молим Господа простить их.
– Надеюсь, что вам не придется молить его простить нас, – сказала Элизабет.
– Надеюсь, что нет, мэм, потому что это будет таким суровым ударом по нашей общине – потерять дом, когда мы никому не причинили вреда. Уже тридцать пять лет как Господь Иегова повелел своим смиренным слугам построить дом Божий, что они и сделали собственными руками. И с тех пор поклоняются там Господу и прославляют имя Христа.
– А разве прославлять Господа положено не в церкви?
– Да, мэм, но мы следуем велению Господа и в повседневной жизни, и дом для собраний, где люди, обретшие спасение, могут встречаться с теми, кто его ищет, это тоже подходящее место для молитв, прощу прощения. Мы постоянно ходим в церковь, всё наше сообщество ходит. Многие, многие из нас ходят в церковь так часто, как никто другой. Мы смиренные, богобоязненные слуги Господни.
Элизабет закрыла книгу и потеребила край закладки. Она устала, ей хотелось покончить с этой беседой. Уилла Нэнфана она любила и уважала, хотя и знала, что он пару раз устраивал стычки со слугами Джорджа по поводу приходских дел. Что касается молодого человека, то в нем она не была уверена. Уважение, звучащее в его тоне, не скрывало определенную воинственность натуры. Элизабет чувствовала, что при необходимости он готов спорить и до рассвета, а его убежденность в собственной правоте такова, что в пылу спора он может и позабыть о разнице в их положении. Это главная беда с методистами – они ставят себя выше классовых различий. Их господин – Христос, и только он. Перед троном Всевышнего все мужчины равны, как и все женщины – и Элизабет Уорлегган, и Шар Нэнфан, и какая-нибудь шахтерская дочь, на которой женат этот блондин. Несомненно, что это один из главных принципов христианской веры, но на практике всё по-другому.
Но всё же Элизабет была добросердечным человеком и понимала справедливость их просьбы.
– Что ж, – начала она, – как я вам и сказала, решения принимает мой муж, но обещаю, когда он вернется на следующей неделе, я расскажу ему о вашем деле. Объясню, что вы считаете сделанное моим покойным мужем Фрэнсисом обещание твердым, и попрошу мужа пересмотреть решение в этом свете. Большего я не могу для вас сделать, но это обещаю, как только мистер Уорлегган приедет домой.
– Благодарствую, мэм, – ответил Уилл Нэнфан.
– Благодарствую, – повторил Сэм Карн. – Да пребудет с вами Господь.
«Как будто он священник, а я из его паствы», – подумала Элизабет.
Дрейк торчал на кухне под присмотром сурового Гарри Харри, старшего из братьев.
Кухня была просторной и находилась на три ступени ниже первого этажа, с неровным каменным полом и тяжелыми балками, пересекающими потолок, с которых свисали копченые окорока, и у Дрейка потекли слюнки. Освещения из единственного оконца под потолком не хватало, но ведущие во двор распашные двери были открыты, через них лился свет. Почти всю стену занимал очаг, и над огнем на железном крюке висел огромный черный чайник. В другом углу, у двери, находилась ручная водокачка с деревянным ведром.
Гарри все же решил оставить Дрейка без присмотра и вышел, молодой человек подошел к двери и стал глазеть на другого слугу, наполняющего ведро углем. За его спиной раздался юный голос:
– Ух ты, Дрейк! Неужели это Дрейк? Что ты здесь делаешь?
По сияющему, словно только что из ванны, лицу Джеффри Чарльза расплылась широкая улыбка.
– Мастер Джеффри, – Дрейк приставил палец к губам и произнес почти шепотом: – Я тут с братом и Уиллом Нэнфаном, они зашли к вашей матушке, миссис Уорлегган, чтобы решить одно дельце.
Джеффри Чарльз рассмеялся, но тоже понизил голос:
– Что еще за секреты? Ты что, здесь тайно?
– Нет. О нет. Но другие наши встречи – вот это секрет. Так что лучше притворимся, что мы друг друга не знаем, а иначе вам запретят со мной встречаться.
– Я встречаюсь с кем хочу, – сказал Джеффри Чарльз, но все тем же приглушенным тоном. – Мы не виделись с того дня в пещерах. Погода была так плоха, что мы почти не выезжали верхом. А ты постоянно на работе.
– Это точно. Как мисс Морвенна?
– Молодцом. Она сейчас принимает ванну, так что меня выставили. Слушай, мама и дядя Джордж собираются провести осень в Труро. Нам будет проще встречаться, когда они уедут. Я пошлю тебе записку? Извини, ты умеешь читать?
– А как же, – ответил Дрейк. – Но может, они не захотят, чтобы вы со мной виделись.
– Если они не узнают, то и возразить не смогут, правда? – Джеффри Чарльз взял Дрейка за руку. – Давай я покажу тебе дом. В это время дня здесь никого нет.
– Нет, спасибо. Не стоит. Может, в другой раз.
– Ты обещал, что мы будем ловить головастиков, Дрейк. Помнишь? Ты так сказал, когда мы возвращались домой по берегу. Когда пойдем?
– Сейчас не то время года. Сами знаете.
Джеффри Чарльз переступил с ноги на ногу.
– Да, знаю. Но в том-то и дело, раньше, когда еще был жив папа, в большом пруду с другой стороны дома было полно лягушек. И не просто обычных лягушек, как говорила тетушка Агата. Она сказала, что мой пра-прадед привез их из Хэмпшира много-много лет назад, и с тех пор они всегда там жили. У них желтые полоски на спинках, и они не прыгают, а бегают. Так забавно было на них смотреть. И они такой шум поднимали по вечерам, когда квакали. Ква! Ква! Вот так. Тетушка Агата страшно рассердилась, когда они пропали. А весной там были головастики, мальки и плавунцы, и в пруду плескались коровы. Но с тех пор как мама вышла замуж за дядю Джорджа, пруд вычистили, уничтожили лягушек и не пускают коров. Это декоративный пруд, так они сказали. Посадили вокруг цветы, на краю кувшинки, а на дно положили камни, чтобы не было ила.
– И как бы вы поступили, если бы раздобыли головастиков и лягушек, мастер Джеффри? Где бы вы их держали?
– В бадье на конюшне. Там их полно, и все пустые. А еще, – хихикнул Джордж, – может, когда они превратятся в лягушек, я бы выпустил их обратно в пруд, чтобы послушать, как они квакают.
– Слушайте, – тихо произнес Дрейк. – Думаю, лучше всего, чтоб никто не видел, как мы тут болтаем. Ступайте и помалкивайте о том, что мы уже встречались. А как-нибудь на неделе, когда у меня будет выходной, я дам вам знать, и если позволит мисс Морвенна, мы можем вместе пойти к прудам за Марасанвосом, и я покажу, где живут лягушки и жабы.
– А когда мама с дядей уедут, ты придешь, если я попрошу?
– Вряд ли это хорошо. Кто будет в доме?
– Венна, разумеется. А еще дедушка с бабушкой. И тетушка Агата, она на самом деле моя пра-пра-тетя, и ей почти сто лет. Вот и всё. Так ты придешь?
– Я подумаю над этим, юноша. Вы мой добрый друг, но нельзя задевать других. А теперь ступайте, а не то быть беде.
Когда Джордж вернулся домой, Валентину еще нездоровилось, похоже, им придется отложить отъезд на несколько дней. Элизабет позабыла о посетителях до среды, когда после месяца дождей погода наконец-то прояснилась и они смогли выйти на прогулку по саду под припекающим солнцем. Джордж вообще редко гулял.
В качестве гимнастики он ездил верхом, обычно с Гартом, Танкардом или Бленкоу. Он почти не выказывал интереса к саду, хотя иногда удивлял жену замечанием, показывающим, что Джордж видит гораздо больше, чем предполагала Элизабет. Его подлинные интересы заключались в масштабном планировании. Он хотел расширить подъездную дорожку и установить новые столбы и кованные ворота, намеревался снести две старые корнуольские стены, чтобы улучшить вид с задней стороны дома.
В целом его вкус был хорошим, хотя и с уклоном в формальный стиль. Природный сад, цветочные клумбы, деревенские изгороди, увитые растениями, совершенно ему не нравились. Он предпочитал, чтобы цветы выглядели аккуратно и были посажены рядами или квадратами.
Элизабет рассказала, какая делегация к ней заходила.
Джордж молча выслушал ее и отбросил тростью несколько палых листьев.
– Какая наглость, – наконец сказал он. – Не выношу визитеров, прокрадывающихся в дом, завидев мою спину.
– Думаю, они пытались встретиться с тобой, но Танкард их выгнал. И они, несомненно, решили, что я более мягкосердечна.
– А это так?
– Полагаю, что да. Хотя и не думаю, что доверяю методистам. Их деятельность губительна. Но не стоит пытаться их искоренить, отбирая землю. И если Фрэнсис обещал землю им...
– В пользу этого только их слова.
– Не думаю, что Уилл Нэнфан станет лгать. И тот, другой. Отдаю им должное, их странная секта налагает строгие нормы поведения.
Они дошли до садика пряных трав.
– Их деятельность губительна, так ты выразилась, – сказал Джордж. – И это именно так. Существование такого рода закрытых сообществ губительно, даже если они прикрываются религией. Они сеют радикализм, а часто и якобинство, что, как мы прекрасно знаем, приводит к ниспровержению основ государства и возникновению на его месте кровавой тирании, как во Франции. В глубине души у всех подобных групп одна цель, называют они себя Уэслианским методистским обществом, Надлежащим Обществом [18]18
Надлежащее Общество – радикальная лондонская организация, нацеленная на реформы британской политической системы. Состояла в основном из лавочников и ремесленников.
[Закрыть] или сторонниками Фокса [19]19
Чарльз Джеймс Фокс (1749-1806) – английский парламентарий и политический деятель, убеждённый оппонент короля Георга III, идеолог британского либерализма, вождь радикального крыла партии вигов.
[Закрыть]. И если они жаждут революции, то они изменники, и с ними следует обращаться соответственно. Думаю, мы пренебрежем своим долгом, если позволим им остаться.
– Мне кажется, эта часть сада сильно изменилась с тех пор как уехала Верити. Она проводила здесь столько времени, и сад всегда был ухоженным и с чудесными ароматами. И приносил пользу. А теперь повара рвут листья и одновременно с этим топчут другие растения, а сорняки совсем отбились от рук.
– Об этом тоже следует позаботиться.
– Что ж, тогда мне хотелось бы за этим присматривать, иначе многое попортят.
Они развернулись и направились обратно к дому, Джордж ссутулился и стал еще больше похож на буйвола.
– А кто еще приходил с Нэнфаном? Ты его знаешь?
– Незнакомец. Молодой, крупный, говорил как шахтер. Белокурый, с морщинами на лице.
– Наверное, один из братьев Демельзы Полдарк.
Элизабет окаменела. Джордж с холодным любопытством подметил этот невольный жест.
– Не знала, что у нее есть братья.
– Ты разве не помнишь день, когда крестили ее ребенка, того что умер? Неожиданно объявился ее отец со своим выводком и испортил весь день для горделивой матери.
– Да-да, теперь припоминаю. Почти забыла.
– Ее отец повздорил с Джоном Тренеглосом. Ему не понравилось, что Рут Тренеглос слишком обнажила бюст.
– Но ты точно знаешь, что ее братья теперь здесь? – нахмурилась Элизабет.
– Мне сказал Танкард. Они оба явились из Иллагана. Несомненно, теперь их жизнь стала получше под крылышком зятя.
– Этот совсем не похож на сестру.
– За исключением разве что самомнения.
Они прошли мимо пруда. Несмотря на бегущие через него ручейки и все попытки очистить дно, вода по-прежнему оставалась мутной в тех местах, где ручеек баламутил песок и ил, но чудесный осенний день сказался и на пруде. Вода мерцала и переливалась, а берега обрамляли крупные плоские камни, привезенные из Делабола, так что теперь у пруда можно было с удовольствием гулять без болотных сапог.
– Мне также сказали, – продолжил Джордж, что оба Карна – заправилы в том возрождении методистов, которое ныне происходит. До них эта секта бездействовала, но стоило им появиться, как и секта вновь заявила о себе. Все они из одного теста. Хотя, честно говоря, не думаю, что Демельзе присуще религиозное рвение. Вероятно, она заразилась атеизмом от Росса.
Они почти не произносили этого имени – Элизабет потому, что не желала его слышать, а Джордж потому, что до сих пор опасался ее реакции. Рано или поздно, как он был с тревогой уверен, Элизабет, в большинстве случаев горячо поддерживающая мужа, бросится на защиту Росса. Хотя со времени замужества этого ни разу не случилось, Джордж все еще этому удивлялся, поскольку на протяжении всего их длительного знакомства до свадьбы, в особенности когда Джордж пытался завоевать ее расположение после его размолвки с Фрэнсисом, ему приходилось каждый раз сдерживаться при упоминании Росса. Он никогда не показывал свое недовольство и неприязнь.
Но ко времени замужества Элизабет явно сменила пристрастия. Джорджу лишь оставалось принять как данность, что после свадьбы она выбрала других друзей и теперь хранит им верность. Для нее это было как в Библии: «Народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом». Но даже теперь, через пятнадцать месяцев брака, Джордж еще опасался, что неосторожное слово вызовет ту же реакцию, что и два года назад.
Но этого не произошло. Элизабет сказала лишь:
– Да, теперь я вспомнила всё семейство. А мать разве не пришла?
