Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Тсутому Сато

– Но зато ты видишь что-то новое каждый день, каждый час! – вздохнула Эринна. – Я знаю каждую вмятину и царапину на стенах женских комнат наверху, каждый сучок древесного узора на стропилах. Когда я просто спускаюсь сюда, в сад, мне даже это кажется путешествием.

Соклею захотелось рассмеяться, но он сдержался. Просто жизнь у мужчин и женщин совершенно разная, что уж тут поделаешь.

И он принялся рассказывать Эринне о встрече с пятиярусником Птолемея в Эгейском море, о небольшом землетрясении, пережитом на мысе Тенар, о тоге Геренния Эгнатия, с которым он повстречался в Таренте, о горах Этне и Везувии, о своей поездке на муле из Помпей к Везувию и о затмении солнца на Сиракузах. Он не мог бы пожелать более внимательного слушателя – сестра буквально впитывала каждое его слово.

Наконец Соклей закончил говорить, и Эринна снова вздохнула.

– Когда ты рассказываешь мне об этих вещах, я почти могу их видеть. Как чудесно, должно быть, видеть все это наяву!

– Мне очень повезло, что я видел вулканы, когда они не действовали, – сказал Соклей.

– Ну да, – признала Эринна. – Но все равно.

Ее взгляд стал напряженным.

– Соклей, а когда тот человек прибежал из гавани, он выкрикивал что-то насчет морских сражений. Ты же о них даже и не упоминал.

– Вообще-то у нас было всего одно сражение, – ответил Соклей – и рассказал о стычке с римской триерой.

На этот раз, когда он кончил говорить, сестра зааплодировала.

– Восхитительно! – воскликнула она. – Почему ты не рассказал мне об этом сразу?

Соклей смущенно рассмеялся.

– Потому что на самом деле все было не так восхитительно, полагаю. Это было ужасно. А видеть, как к нам приближается карфагенский флот близ Сиракуз, было еще хуже. Если бы там все обернулось морским сражением, мы, вероятно, не победили бы.

– Тогда почему ты позволил Менедему туда отправиться? – спросила Эринна.

Соклей скривил губы в улыбке. Его горький смех был под стать этой улыбке.

– Моя дорогая, как я мог не позволить ему сделать то или другое. Я – тойкарх. Он – капитан. Выбор был за ним. Я вообще-то пытался его отговорить.

«Я тогда думал, что он дурак, безрассудный идиот».

– Когда Менедем сказал, что мы идем в Сиракузы, что я мог сделать? Спрыгнуть с корабля и отправиться домой вплавь? Но все закончилось хорошо.

– Вам повезло, – сказала Эринна и добавила: – А почему ты теперь смеешься?

– Потому что я и сам сперва так же рассуждал, – ответил брат. – Но это не было всего лишь везением. В нашем споре Менедем оказался прав. Агафокл использовал флот с зерном как наживку для кораблей Карфагена, чтобы выманить их из гавани и дать своему флоту шанс вырваться из Сиракуз и добраться до Африки.

– Он может взять Карфаген? – спросила Эринна.

– Не знаю, – ответил Соклей. – Никто не знает… Включая самих карфагенцев, я уверен. Но я не сомневаюсь, что карфагенцы отнюдь не горят желанием это выяснить. Никто никогда раньше не пытался перенести войну из Сицилии в их собственную страну.

– Александр завоевывал варваров на востоке, – сказала сестра. – Почему бы Агафоклу не завоевать варваров на западе?

– По двум причинам, – ответил Соклей.

Эринна вопросительно подняла бровь.

– Во-первых, – объяснил он, – Карфаген все еще очень силен. А во-вторых, Агафокл не Александр, как бы ему ни хотелось им быть.

– Понятно. – Эринна снова обняла брата. – Как хорошо, что ты опять дома! Никто, кроме тебя, не воспринимает меня всерьез, когда я задаю вопросы.

– Ну, если брат не станет воспринимать сестру всерьез, то на кого же ей тогда рассчитывать? – Соклей поцеловал Эринну в лоб. – Я пробуду дома до весны, поэтому у тебя будет масса возможностей поспрашивать меня обо всем. А сейчас я пойду наверх.

С явной неохотой Эринна кивнула и отпустила его.

Соклей двинулся вверх по лестнице, а его сестра подняла гидрию и вернулась к поливке.

Соклей был уже на середине лестницы, когда Фракийка начала спускаться вниз.

– Радуйся, молодой хозяин, – сказала рыжеволосая рабыня со своим странным акцентом. – Добро пожаловать домой.

– Радуйся. Спасибо. – Он поднялся еще на пару ступенек.

Фракийская рабыня не была такой хорошенькой, как Майбия. Но Майбия осталась в Таренте, а Фракийка была здесь – и Соклей долгое время воздерживался.

– Пошли в мою комнату, – сказал он ей.

Фракийка вздохнула. Девушка не могла отказаться, ведь она была такой же собственностью хозяина, как и кровать, на которой он собирался ею овладеть. И она ответила:

– Хорошо, – но сказала это таким тоном, который обещал, что она постарается доставить ему как можно меньше удовольствия.

Соклей все прекрасно понял и добавил:

– Я дам тебе потом пару оболов.

Он не должен был так поступать, ведь она была рабыней его семьи.

– Хорошо, – повторила Фракийка, но на этот раз другим тоном. – А может, лучше три?

«Рабы – корыстные создания, – подумал Соклей. – Но, с другой стороны, они и должны быть такими».

– Может быть, – ответил он.

Фракийка подождала хозяина на верху лестницы; они вместе спустились к нему в комнату, и Соклей плотно закрыл дверь.

* * *

– Давай, – говорил Менедем, шагая рядом с Соклеем к гимнасию, находящемуся в юго-западной части Родоса, недалеко от стадиона и храма Аполлона. – Это пойдет тебе на пользу. Мы слишком долго там не бывали.

Двоюродный брат сопровождал его с явной неохотой.

– На самом деле ты имеешь в виду: это пойдет на пользу тебе, ведь ты всем продемонстрируешь, что способен обойти меня в беге и победить в борьбе. Можешь не утруждать себя доказательствами. Мы оба знаем, чем все закончится.

– Дело не в этом, – сказал Менедем – что было отчасти правдой, – а в том, что настоящий эллин не позволяет себе обрюзгнуть.

– Я могу припомнить много случаев, когда ты поступаешь не так, как приличествует настоящему эллину, – ядовито проговорил Соклей. – Почему мне надо быть более разборчивым?

Менедем не стал возражать, поскольку не мог придумать на это подходящего возражения.

– Пошли, – вместо этого повторил он и добавил: – Какой смысл теперь возвращаться?! Смотри, уже видны амфитеатр и южная стена за ним.

– А если я вернусь домой, я смогу увидеть храм Деметры, – ответил Соклей. – Ты притащил меня сюда, чтобы любоваться видами? Я вообще-то не возражаю. А вот насчет похода в гимнасий – другое дело.

– Перестань ныть, – сказал Менедем, начиная терять терпение. – Выбор за тобой. Ты можешь либо стать сутулым и дряблым, как сапожник, целыми днями торчащий на своей скамье, или как варвар, которому плевать, как он выглядит, – ведь он никогда не раздевается, – а можешь по мере сил попытаться быть образцом добродетели.

– Меня значительно больше заботит то, что я делаю, чем то, как я выгляжу, – парировал Соклей.

Несмотря на свое ворчание, он последовал за Менедемом в гимнасий.

Братья сняли хитоны – будучи моряками, оба не носили сандалий – и дали смотрителю пару оболов, чтобы тот посторожил их одежду, пока они будут упражняться.

Несколько человек из бегавших сейчас по дорожке или боровшихся в посыпанных песком ямах явно не посещали гимнасий регулярно. А вот другие…

Менедем показал брату на одного из них.

– Вон хорошенький мальчик, лет четырнадцати или пятнадцати, достаточно красивый, чтобы его имя царапали на стенах.

Когда Менедем был в возрасте этого мальчика, его имя писали на очень многих стенах. Тут он вспомнил – слишком поздно, – что двоюродный брат, в отличие от него, успехом никогда не пользовался.

Однако Соклей сказал только:

– Да, и он это знает, верно? Если мальчишка будет задирать нос еще выше, у него сведет шею.

– Когда ты так выглядишь, простительно слегка важничать, – ответил Менедем.

Соклей лишь фыркнул.

Они пробежали несколько коротких дистанций, чтобы размяться. Менедем выжимал из себя полную скорость и наслаждался ветерком, ласкающим кожу, и травой, развевающейся на обочине дорожки. Ему было приятно также оставлять Соклея позади, слыша, как спустя некоторое время после старта тот потихоньку затихает у него за спиной.

– Ты – пентеконтор. Без сомнения, – сказал Соклей. – А я всего лишь крутобокий корабль.

Быстрый бег Менедема привлек внимание парня на пару лет моложе, который тоже имел стройное, мускулистое тело бегуна.

– Хочешь со мной посоревноваться? – спросил юноша. – Я – Аминт, сын Праксиона.

– Рад познакомиться. – Менедем назвал свое имя и представил Соклея. – Рад буду побегать с тобой наперегонки. Попросим моего двоюродного брата дать нам отмашку.

– Хорошо, – сказал Аминт. – Ты не возражаешь поставить драхму на результат, просто чтобы сделать забег интересным?

– Интересным, а? – Менедем приподнял бровь. – Хорошо, если это доставит тебе удовольствие. Соклей, дашь нам команду.

Он занял позицию на дорожке рядом с Аминтом.

– Готовы? – крикнул Соклей. – На старт! Внимание!

Оба бегуна напряглись.

– Марш!

Аминт рванулся вперед, как стрела, выпущенная из лука. Менедем бежал рядом с ним плечо к плечу, пока до конца дистанции не осталось примерно двадцать пять локтей – тут Аминт вырвался вперед и победил, опередив соперника приблизительно на пять локтей.

– Я могу пробежать лучше, – сказал Менедем. – Попытаемся снова, победитель получит двойную ставку?

– Почему бы и нет? – согласился Аминт, не сумев до конца спрятать хищную улыбку, когда они пошли к началу дорожки.

Теперь там собралось несколько человек, чтобы поглядеть на их забег.

Менедем гадал: интересно, что думает обо всем этом Соклей. Но тот только пожал плечами и снова позвал соперников на старт.

«Он, вероятно, рад, что не бежит сам», – решил Менедем, подавшись вперед, чтобы стартовать как можно удачней.

– Марш! – крикнул Соклей, и Менедем с Аминтом вновь рванули с места.

И снова Менедем не отставал от соперника почти до самого финиша. И снова он не смог продержаться с ним вровень до конца. И снова расстроенно пнул землю.

– Теперь ты должен мне две драхмы, – сказал Аминт. Оказавшись во второй раз победителем, он даже не потрудился спрятать ухмылку.

– Давай удвоим ставку еще разок. – Менедем говорил как человек, решившийся отыграться во что бы то ни стало, сколько бы времени на это ни ушло и каких бы сил ему это ни стоило.

– Как скажешь, почтеннейший, – ответил Аминт, направляясь обратно к стартовой линии.

– Дай нам отмашку еще раз! – крикнул Менедем Соклею. – Я собираюсь обставить этого парня и удваиваю ставку, чтобы доказать, что уверен в успехе.

Некоторые из стоявших возле дорожки начали переговариваться. Улыбка Аминта стала шире; у него будут свидетели на тот случай, если Менедем не захочет платить.

Они встали на стартовую черту.

– Готовы? – спросил Соклей. – На старт! Внимание! Марш!

Аминт и Менедем вновь понеслись по дорожке бок о бок. Как и раньше, Менедем держался вровень с молодым человеком, пока до конца не осталось примерно тридцать локтей. Потом Аминт, наклонившийся вперед для последнего рывка, испустил изумленный возглас. Менедем пронесся мимо него так, будто его, Аминта, ноги внезапно оказались прибиты к земле, и выиграл, опередив соперника на три или четыре локтя.

– Теперь ты должен мне четыре драхмы, – жизнерадостно сказал он. – Или хочешь снова удвоить ставку?

– О нет, – покачал головой Аминт. – Я понял, что произошло. Ты нарочно поддавался первые два раза, чтобы меня завлечь, верно?

– Не знаю, о чем ты говоришь, – лукаво ответил Менедем. – Кроме того, откуда мне знать, что это ты сейчас мне не поддался?

Но он прекрасно понимал, что Аминт бежал изо всех сил, просто он оказался недостаточно быстроногим.

Менедем засмеялся. Попади он пару лет назад на Олимпиаду, Аминт не забыл бы его имя. Никто не может знать всех бегунов, но парень, время от времени зарабатывающий бегом, наверняка запомнил бы того, кто удостоился чести быть выдвинутым от своего полиса на Олимпийские игры.

– Почему я не видел тебя в гимнасии чаще? – печально спросил Аминт. – Тогда я не стал бы вызывать тебя на состязание!

– Я только что вернулся из Великой Эллады, – ответил Менедем, и его собеседник огорченно возвел глаза к небу.

Они вернулись к Соклею, стоявшему у стартовой черты, и Аминт направился к зданию, где юноши оставили свои туники.

– Надеюсь, он не собирается одеться и улизнуть, не заплатив, – сказал Соклей.

Для него это было скорее делом принципа, чем денег.

– Сомневаюсь, что он так поступит, – ответил Менедем. – Тогда Аминт просто не сможет больше показаться тут от стыда – слишком много людей наблюдали за нами. Побросаем дротики, пока его ждем?

– Думаю, ты прав, – согласился Соклей. – Дротики? Почему бы и нет? Во всяком случае, в этом виде спорта я не безнадежен.

Так оно и было. Благодаря своим длинным рукам Соклей бросал очень даже неплохо – Алексидам имел случай убедиться в этом весьма болезненным для себя способом, – хотя никогда и не был грациозным. Соклей не уступал Менедему в бросках на расстояние и почти не уступал ему в точности, кидая дротики в тюк соломы.

Аминт вернулся и отдал Менедему толстую, массивную тетрадрахму с Аполлоном на одной стороне и родосской розой на другой.

– Это послужит мне уроком, – сказал юноша.

– Ты отыграешься. – Менедем решил утешить его. – Как знать? Может, когда-нибудь даже используешь мой трюк.

– Ой, а ведь и верно, могу! – воскликнул Аминт удивленно, как будто ему это и в голову не приходило.

Может, и вправду не приходило.

Менедем вздохнул. Аминт этого не заметил, как не заметил прежде и того, что его соперник сдерживался во время бега. Однако от Соклея это не укрылось, и он умудрился принять насмешливый вид, не улыбнувшись.

Заплатив проигрыш, Аминт поспешил прочь, как будто боялся, что Менедем втянет его еще в какое-нибудь состязание и он опять проиграет.

Менедем повернулся к двоюродному брату.

– Хочешь, поборемся?

– Не особенно, – ответил Соклей.

Должно быть, у Менедема вытянулось лицо, потому что он поспешно добавил:

– Ну ладно, давай. Только недолго.

Они посыпали руки и тела песком, чтобы не соскальзывала хватка. Потом встали лицом к лицу в ожидании.

– Готов? – спросил Соклей.

Менедем кивнул.

Соклей бросился на брата, и они схватились, постанывая и напирая; каждый напрягал все силы, чтобы бросить другого на песок. Рост Соклея не давал ему преимуществ в борьбе. Вообще-то невысокий Менедем находился даже в более выгодном положении, потому что был ближе к земле. Он взял Соклея на бедро, легко повернулся и бросил его.

– У-уф! – Соклей довольно тяжело приземлился. – В ближайшие два-три дня мне будет больно сидеть, – поднимаясь и потирая ягодицу, сказал он.

– Ты заставил меня сегодня хорошенько потрудиться, – ответил Менедем.

Он не шутил: обычно он побеждал Соклея гораздо легче. Менедем горел желанием схватиться с ним снова.

Но, прежде чем он попросил о следующем раунде, его двоюродный брат сам сказал:

– Сделаем еще один заход?

– Да, если хочешь. – Менедем попытался скрыть удивление.

Он даже не помнил, когда в последний раз Соклей предлагал такое.

Они встали в боевую стойку и снова сцепились. Второй раунд проходил почти так же, как первый, пока Соклей не совершил ошибку. Менедем уже приготовился воспользоваться ею, гадая, научится ли его двоюродный брат когда-нибудь чему-нибудь.

Он получил ответ скорее, чем ожидал.

Вместо того чтобы попасться на бросок через бедро и свалиться в грязь, Соклей продолжал стоять на одной из своих длинных ног. И прежде чем Менедем до конца понял, что произошло, двоюродный брат очутился у него за спиной, выставил вперед другую ногу и сильно его толкнул. И в следующий миг Менедем уже сам растянулся в грязи.

Отчаянно отплевываясь, он проговорил:

– Так-так, – и встал.

Соклей улыбался широко, как ребенок, которому подарили новую игрушку, или как гетера, получившая золотое ожерелье. Он не так-то часто кидал Менедема.

Тот поклонился, отдавая ему должное.

– Очень мило. Я думал, что снова тебя одолею, но ошибся.

– Я надеялся, что ты повторишь тот же самый прием, – пояснил Соклей. – Я попытался подтолкнуть тебя к тому, чтобы ты его проделал, – так же как ты поступил с тем парнем, который считал, что он самый быстроногий.

– Вот как? – спросил Менедем, и Соклей радостно кивнул.

Менедем прищелкнул языком. Ощутил во рту грязь и снова сплюнул.

– Я никогда больше не смогу тебе доверять, верно?

– Надеюсь, что так, – ответил Соклей.

Они боролись еще дважды.

Менедем оба раза победил, но всякий раз победа давалась ему нелегко. Он чувствовал, что движется медленней, чем надо. Вместо того чтобы просто бороться, он обдумывал свои движения, прежде чем их сделать, гадая: «Если я сделаю так, что тогда предпримет Соклей?» Если бы он боролся с партнером настолько же умелым, насколько и умным, он, вероятно, проиграл бы оба захода.

Соклей заметил, что происходит. Когда они оттирались оливковым маслом и соскабливали грязь бронзовыми стригилями, он сказал:

– Я заставил тебя все время ожидать подвоха, так?

– Вообще-то да. – Менедем изобразил сожаление, граничащее с отчаянием. – Ужасно, когда я не могу верить собственному брату, пусть даже и двоюродному.

– Верить в то, что я упаду, рухну, как жертва с перерезанным горлом, ты имеешь в виду, – уточнил Соклей. – Зато теперь у нас начнется настоящее соревнование.

– Может быть, – ответил Менедем. – Я постараюсь изобрести какие-нибудь новые трюки. – И он в душе облегченно вздохнул, увидев, что это явно не обрадовало Соклея.

Они закончили чиститься и вернулись в заднюю комнату, чтобы забрать свои хитоны. Потом покинули гимнасий и двинулись домой, в северную часть города.

– Не забудь, мой отец дает симпосий послезавтра вечером, – сказал Соклей.

– Вряд ли я забуду. – Менедем возвел глаза к небу. – А если даже и забуду, то отец мне обязательно напомнит.

Он и не пытался скрыть свое раздражение.

– Если бы ты относился к отцу немного терпимей, он, возможно, ответил бы тебе тем же, – проговорил Соклей.

– Ха! Вряд ли, – ответил Менедем. – Если бы он относился ко мне немного терпимей, я бы, возможно, ответил ему тем же. Заметь: я не уверен, что это произошло бы наверняка.

Его двоюродный брат вздохнул и оставил эту тему, что Менедема очень даже устраивало.

* * *

Когда Соклею приходилось украшаться гирляндой по случаю симпосия, он всегда чувствовал себя каким-то самозванцем. Большинство мужчин благодаря ленточкам и венкам приобретали нарядный вид, как будто такие украшения были для них вполне естественными. Соклею никогда такое не удавалось.

Но мужчина, не веселящийся на симпосии, стал бы объектом для подозрений. Бывали времена, когда Соклею приходилось притворяться тем, кем он на самом деле не являлся, что заставляло его чувствовать себя лицемером.

Правда, Диоклей наверняка чувствовал себя еще более неловко. Начальник гребцов принадлежал к тому кругу, где нечасто устраивались симпосии, если вообще устраивались. Его хитон и гиматий были вполне приличными, но, моряк до мозга костей, он появился у дома Соклея босиком. И теперь он все время ерзал на ложе, пытаясь найти удобную позу.

К облегчению Соклея, собравшиеся выбрали симпосиархом его отца.

– Пусть будет пять частей воды на две части вина, – объявил Лисистрат.

Никто не мог на это пожаловаться, и никто не пожаловался: то была превосходная пропорция: напиток получался не слишком крепкий и не слишком слабый.

На соседнем ложе рядом с Соклеем и Менедемом возлежал богатый землевладелец, разводивший оливки, по имени Дамофон. Как любой процветающий землевладелец, он принимал симпосии как должное. Он не ворчал по поводу смеси, но засмеялся и сказал:

– Бьюсь об заклад, что вы, мальчики, в Великой Элладе пили вино покрепче. Когда италийцы пируют, они пируют вовсю! Так все говорят, поэтому, я полагаю, это правда.

– Мало ли что люди говорят… – начал Соклей.

Но одновременно с ним подал голос и Менедем:

– Еще бы! Конечно, мы пили вино покрепче. Помнишь ту пирушку в Таренте?..

Вообще-то это был единственный симпосий, который они посетили в Великой Элладе, но Менедем об этом не упомянул.

– На той пирушке смешивали вино и воду один к одному и пили до тех пор, пока у всех не поплыло перед глазами.

Дамофон не обратил никакого внимания на реплику Соклея, но присвистнул в ответ на слова Менедема.

– Один к одному! От такой смеси поплывет перед глазами, и очень быстро!

Рабы стали разносить чаши с разбавленным водой вином.

Землевладелец отхлебнул из чаши и снова присвистнул.

– Это преотличная штука, скажу я вам… Просто восхитительная!

Несколько других симпосиатов сказали то же самое.

Лисистрат улыбнулся, кашлянул пару раз, чтобы глаза пирующих обратились на него, и проговорил:

– Это ариосское, которое привезли с Хиоса мой сын и мой племянник. Мы должны поблагодарить эллинов-италийцев и италийских варваров, поскольку те не оказались слишком высокомерны, чтобы закупить все вино, так что осталась одна амфора, дабы мы насладились ее содержимым этим вечером.

Приветственные возгласы, которые раздались со всех лож в андроне, были громче и неистовее, чем следовало ожидать столь ранним вечером от тех, кто пил столь щедро разбавленное вино.

– Браво, Соклей! Браво, Менедем! – выкрикнул Ксанф. – Как я однажды говорил на ассамблее…

Отец Соклея опередил толстого зануду:

– Ну а поскольку мы собрались здесь, чтобы выпить в честь возвращения на Родос Соклея и Менедема, совершивших удачное и прибыльное путешествие на запад…

Раздались новые аплодисменты.

– …я думаю, что нынче вечером мы будем говорить о тех, кто сейчас в пути или уже вернулся из путешествия, чтобы вспомнить тех, кого долго не было с нами.

Менедем засмеялся.

– Никаких грязных историй, когда за дело берется твой отец.

– Если тебе обязательно нужны на каждом симпосии грязные истории, мой дорогой, советую поселиться в Великой Элладе, – ответил Соклей.

Ни один из них не говорил настолько громко, чтобы услышал Лисистрат.

Как велел обычай, рассказывать начали с дальнего конца полукруга лож, где возлежали Соклей с Менедемом и их отцы.

Диоклей к тому времени выпил уже достаточно вина, чтобы преодолеть смущение из-за того, что оказался в компании с людьми более видными, чем он сам. Келевст рассказал весьма занимательную историю о кораблекрушении и спасении на ликийском берегу.

Другой симпосиат поведал о своем родном брате, который ушел с Александром и вернулся годы спустя без трех пальцев на правой руке и без одного глаза. Ксанф обнародовал бесконечную историю, казалось, вообще не имевшую смысла. Дамофон рассказал о том, как был выкуплен из плена его отец, захваченный пиратами с Крита.

А потом наступила очередь Соклея.

Он встал и, кивнув Дамофону, сказал:

– Не думаю, что кто-нибудь из здесь присутствующих пролил бы слезу, если бы Крит погрузился в море, как, судя по словам божественного Платона, давным-давно погрузился туда остров Атлантида.

Никто ему не возразил.

Несколько человек захлопали в ладоши.

Соклей продолжал:

– Вы встречаетесь с родосцами по всему Внутреннему морю. Мы с Менедемом во время путешествия в Великую Элладу тоже повстречали одного родосца. Вместо того чтобы произносить длинную речь… – это был камешек в огород Ксанфа, но тот, к несчастью, не понял, что имеет в виду Соклей, – я спрошу: может ли кто-нибудь рассказать мне хоть что-нибудь о воине, которого зовут Алексидам, сын Алексиона?

Менедем открыл было рот, но тут же закрыл его.

Соклей назвал только имя Алексидама; он не сказал никому, что сделал этот наемник, даже не упомянул о том, что тот вообще что-то сделал.

Хорошенько все обдумав, Менедем прошептал:

– Да ты ловкач.

Соклей наклонился и прошептал в ответ:

– Ты ведь меня знаешь – я всегда хочу все прояснить.

– Алексидам, сын Алексиона? – переспросил Дамофон. – Рослый такой парень немного старше тебя, со шрамом через весь нос?

– Да, тот самый, – подтвердил Соклей, скромно умолчав о том, как он исправил нос Алексидама в Каллиполе.

– Алексион умер пять или шесть лет тому назад, – проговорил Дамофон. – Я обычно покупал у него рыбу. Вместо того чтобы сесть в отцовскую лодку, Алексидам продал ее и на вырученное серебро купил оружие. Он сказал, что воину гораздо легче заработать на жизнь, чем рыбаку. Где вы с ним встретились?

– На мысе Тенар, – ответил Соклей. – Он попросил подвезти его в Италию. Там идет столько войн, что наемник без труда сможет заработать.

– Там идет столько войн, что воин без труда может искать работу, – сказал Филодем с кушетки, которую делил с отцом Соклея.

– Откуда бы Алексидам ни получал свою драхму в день и воинский паек, он, скорее всего, еще куда-нибудь запустит руку, – заметил Дамофон. – Его отец был порядочным человеком, но я перестал покупать товар у Алексидама еще до того, как он продал лодку. Этот парень из тех людей, которые обливают морской водой вчерашнюю рыбу, чтобы она выглядела только что пойманной. – Он посмотрел на Соклея. – Небось доставил вам хлопот?

– Ничего такого, с чем мы не могли бы справиться, – дипломатично ответил Соклей, и Менедем согласно кивнул.

Когда Соклей снова возлег на ложе, его двоюродный брат встал и сказал:

– Я поведаю вам о самом знаменитом из всех возвращений домой – о возвращении Одиссея на Итаку, о том, как он вновь пришел в родной город. Вот как рассказывает об этом Гомер:

 
«Знаю все, понимаю, и сам я уж думал об этом.
Значит, пойдем. Но меня ты веди, я просил бы, все время.
Если готовую палку имеешь, то дай мне и палку,
Чтоб опираться. Скользка ведь, как вы говорите, дорога».
Так ответив, на плечи он жалкую сумку набросил,
Всю в заплатах и дырках, и перевязь к ней на веревке.
Дал ему палку Евмей, какая понравилась гостю.
Оба отправились в путь. Пастухи ж и собаки остались
Скотный двор охранять. Повел он хозяина в город.
Был похож Одиссей на старого нищего видом,
Брел, опираясь на палку, в одежде убогой и рваной.[9]9
  Перевод В. Вересаева.


[Закрыть]
 

Менедем некоторое время декламировал отрывок из «Одиссеи», и, как всегда, древняя история увлекла всех слушателей, как бы хорошо они ее ни знали. Даже искушенный Соклей подпал под чары Гомера, не переставая удивляться: «Как, ну как он это делает?» Тот же самый вопрос приходил ему в голову всякий раз, когда он читал Геродота или Фукидида. С этими писателями Соклею, как и большинству эллинов, отчаянно хотелось сравняться.

Когда Менедем снова занял место на своем ложе, его отец встал с соседнего. Соклей надеялся, что Филодем скажет что-нибудь приятное о возвращении «Афродиты», но тот ничего подобного не сделал. Вместо этого его дядюшка заговорил о том, как родосцы выгнали македонский гарнизон из города, услышав весть о смерти Александра, и о том, как они вернули свою свободу.

– А для полиса нет ничего важнее свободы. Да сохраним мы ее в будущем, как восстановили ее в прошлом, – заключил Филодем.

Симпосиаты зааплодировали, вместе со всеми захлопал Соклей, да и Менедем тоже. Филодем задел важную струну, еще более важную теперь, когда Птолемей и Антигон возобновили схватку. Когда сталкиваются гиганты, может ли карлик вроде Родоса остаться невредимым?

Это сравнение, пришедшее на ум Соклею, заставило его улыбнуться.

Лисистрат, хозяин и симпосиарх, в конце концов встал.

– Я буду краток, потому что во дворе ждет много народу, – сказал отец Соклея. – Путешествие в Великую Элладу – это всегда риск. Я благодарю богов за то, что мой сын, мой племянник и почти вся команда «Афродиты» вернулись домой целыми и невредимыми. Это самое важное. У того, кто вернулся, всегда есть еще один шанс попытать удачу, даже если дела в поездке пошли не очень хорошо. Но поскольку Менедем с Соклеем не только сплавали на запад, но и вернулись с одной из самых крупных прибылей, которую когда-либо привозил домой акатос, – что ж, друзья, все, что я могу сказать: я очень горжусь тем, что мне выпала честь быть родичем их обоих. Браво, Соклей! Браво, Менедем!

– Браво! – закричали пирующие, и захлопали в ладоши, и подняли свои чаши, салютуя. – Браво! Браво!

– Спасибо вам, – сказал Соклей. – Но среди нас есть человек, который заслуживает особой награды, – это наш храбрый келевст Диоклей, которого вы здесь видите. Лучшего моряка просто не сыскать. Браво, Диоклей!

– Браво! – эхом повторили симпосиаты.

Диоклей улыбнулся робкой, но гордой улыбкой мальчика, которого впервые похвалили за красоту.

– Теперь все будут пытаться его нанять, переманив у нас, – вздохнул Менедем.

– Скажи еще, что он не заслуживает такого шанса, – ответил Соклей, и Менедем только пожал плечами. Заявить подобное было бы неправдой, и оба двоюродных брата прекрасно это знали.

Лисистрат поманил Гигия и сказал что-то управляющему на ухо. Раб-лидиец поспешил на темный двор. Как уже объявил отец Соклея, там ждали те, кто должен был развлекать гостей. Мгновение спустя две флейтистки в хитонах из тонкого, прозрачного косского шелка, танцуя, вошли в андрон и начали играть. Симпосиаты разразились радостными приветственными криками. Двое из них попытались схватить девушек, но безуспешно. Только очень разнузданная рабыня могла бы позволить себе стать игрушкой так скоро.

А потом мужчины в андроне перестали тянуться к девушкам. Они еще успеют сделать это после, как делали уже раньше много раз. Симпосиаты закричали снова, на этот раз с другими интонациями, потому что в комнату вслед за флейтистками вбежал, подпрыгивая, голый танцор-карлик. Его голова и гениталии были как у обычного человека, но тело, а также руки и ноги – очень маленькими.

– Думаете, я ужасно смешной, да? – спросил он чистым, высоким тенором, крутясь в такт музыке. – Я скажу вам кое-что, друзья мои, – если бы все выглядели так, как я, вы сами считались бы монстрами.

Это заставило большинство симпосиатов рассмеяться еще громче.

Менедем подавился вином и чуть не захлебнулся. Соклей тоже смеялся. Он знал, что его отец нанял карлика. А ведь именно образ карлика и промелькнул в голове юноши, когда он думал о царствах Антигона и Птолемея – и о карлике Родосе, который отчаянно старался не угодить между этими гигантами и не быть раздавленным. Но, хотя танцующий карлик отпустил свою шуточку, чтобы развлечь симпосиатов, она заставила Соклея задуматься. Почему-то считается, что карлики глупее обычных людей, но этот парень говорил достаточно разумно. Что, интересно, он чувствовал, зарабатывая на жизнь единственным возможным для него способом – выставляя себя другим на потеху?

Соклей подумал, не спросить ли об этом маленького человечка. Но даже его ненасытного любопытства оказалось недостаточно, чтобы осмелиться задать такой вопрос. В конце концов, кто он такой и какое имеет право лишний раз напоминать карлику о его уродстве?

Вместо этого Соклей крепко напился, хотя его отец велел сильно разбавлять вино водой и чаши были очень мелкими. Вполне возможно, что некоторые симпосиаты в конце концов начали тискать флейтисток. Если и так, Соклей этого не видел. Может, они увели девушек на темный двор, а может, симпосий и дальше шел вполне пристойно…