Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Тсутому Сато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Большинство морских разбойников хотели всего лишь безнаказанно грабить тех, кто не сопротивляется. Что может быть лучше выгоды без риска? Но если бы вдруг оказалось, что эти пираты – исключение, Менедем вполне мог бы оказаться голым, в цепях на рабовладельческом рынке в Карфагене… Или и вовсе закончить жизнь на дне морском, где маленькие крабы вгрызались бы в его глазницы, чтобы попировать тем, что найдется внутри черепа.

Люди на борту пиратского судна завопили и стали потрясать кулаками в сторону приближающейся «Афродиты». Некоторые кричали по-эллински, остальные – на разных местных языках. Команда «Афродиты» выкрикивала в ответ проклятия и непристойную брань. Один абсолютно голый пират встал со своей скамьи и демонстративно помахал гениталиями в сторону команды акатоса, как те люди на агоре, что желают потешиться над рабынями и женами бедных крестьян, пришедшими на рыночную площадь, чтобы сделать покупки и посплетничать.

– Даже у мыши я видел куда больший член! – завопил Диоклей, не пропустив ни единого удара колотушкой в бронзу.

Пират-эксгибиционист мгновенно сел; он, должно быть, достаточно хорошо понимал эллинский, чтобы оскорбление попало в цель.

А потом команда «Афродиты» взорвалась радостными криками: когда до вражеского судна оставался всего один полет стрелы, оно круто развернулось влево, будто собиралось уйти от торговой галеры.

«Пират» быстро двинулся на север, подобрав парус так, что тот прильнул к рее.

– Сбавь темп, – велел Менедем Диоклею. – Все равно нет никаких шансов его догнать. В Эгейском море мы уже убедились в этом.

– Сейчас сбавлю, – ответил начальник гребцов. – Судя по тому, как пираты удирают, можно подумать, что за ними гонится пятиярусник.

– Судя по тому, как они удирают, пятияруснику было бы не под силу их догнать, – сказал Менедем. – Гемиолия или, скажем, триера еще могла бы это сделать. Но пятиярусник слишком неповоротливый, тяжелый и неторопливый – в точности, как и мы.

Он потряс кулаком в сторону удаляющегося пентеконтора.

– Мне бы хотелось увидеть всех пиратов с этого судна распятыми на крестах, – сказал Диоклей. – Если уж на то пошло, мне бы хотелось увидеть всех пиратов мира распятыми на крестах.

– Я бы тоже не прочь на это посмотреть, – ответил Менедем, – но не думаю, что такое когда-нибудь случится. Деревьев на земле не хватит, чтобы сколотить кресты для всех пиратов.

Начальник гребцов фыркнул и сплюнул в море.

– Ха. Это было бы весело, если б только можно было повеселиться – понимаешь, что я имею в виду?

– Разве я не сказал только что то же самое?

Менедем заговорил громче, чтобы его услышали все гребцы:

– Хорошо поработали, парни! Мы испугали еще одного грифа. А теперь – гребцы левого борта, сушите весла, гребцы правого борта, вперед!

«Афродита» развернулась влево почти на месте.

Ее нос снова нацелился на Гиппоний; Менедем снял с весел каждого борта половину гребцов и двинулся к гавани, до которой теперь было на несколько стадий больше, чем в тот миг, когда Аристид заметил пентеконтор.

– Да, это было захватывающе, – заметил Соклей, поднимаясь по ступенькам на ют.

– А ты ожидал, что в море будет скучно? – спросил Менедем. – Тем, кто предпочитает скуку, лучше не покидать Родоса.

– Даже там необязательно должно быть скучно, – возразил Соклей. – Кто знает, что македонцы там учудили, пока мы здесь, на западе?

– Ты прав, – мгновение спустя ответил Менедем. – Хотел бы я, чтобы ты ошибся, но ты прав.

– Надеюсь, генералы ничего такого не затеяли, – продолжал Соклей. – А если и затеяли, надеюсь, они дерутся друг с другом, а не с Родосом. Только когда живешь в полисе, где так много генералов, невольно начинаешь беспокоиться.

– Это точно. – Менедем представил, как они возвращаются на Родос, а там полно воинов Антигона или Птолемея.

Страшное зрелище предстало перед его мысленным взором: наемники нагло расхаживают по улицам, богатые семьи взяты в заложники, чтобы принудить весь город к повиновению. А ведь его собственная семья далеко не бедна. Уже не в первый раз Менедем захотел, чтобы Соклей не заставлял его так много думать.

Вид италийского берега, омытого лучами заходящего солнца, помог ему отвлечься от мыслей о том, что может происходить сейчас далеко отсюда, на востоке.

Похоже, Соклей тоже всеми силами старался об этом не думать, потому что показал на берег и заметил:

– Рядом с городом больше зелени, чем в остальных местах.

– Кое-кто утверждает, что Персефона якобы обычно является сюда с Сицилии, чтобы набрать цветов, – ответил Менедем. – Уж не знаю, правда это или нет, но вот девушки в Гиппонии действительно частенько выходят на эти луга и делают себе цветочные гирлянды для праздников и всякого такого.

– Откуда ты это знаешь? – удивился Соклей. – Ты ведь раньше тут не бывал.

– Так говорят в тавернах, – ответил Менедем. – Ты много теряешь, потому что не любишь сидеть и болтать с моряками.

– Мне не нравится получать на целый талант никчемной болтовни и на пол-обола действительно интересных сведений, – ядовито заметил Соклей.

– Но ведь никогда наперед не знаешь, что окажется интересным, – возразил брату Менедем.

Соклей покачал головой.

– Нет. Никогда наперед не знаешь, окажется ли вообще хоть что-нибудь интересным. Обычно ничего путного там и не услышишь. Большинство разговоров в тавернах ведут люди, которые рассказывают всякие небылицы: о рыбе, которую якобы поймали, о врагах, которых якобы убили, и о женщинах, которых якобы поимели. Я не знаю, как имя Персефоны вообще всплыло в разговоре в таверне, если только ты не пил с Аидом.

Это замечание заставило Менедема расхохотаться.

– Вообще-то я и не говорил о Персефоне, я говорил о Гиппонии и о том, какая там стоянка.

Он указал вперед.

– Места не слишком много, верно?

– Верно. – Соклей снова изумленно покачал головой. – Невольно начинаешь гадать – почему кому-то вздумалось построить тут город.

– Это точно! – согласился Менедем. – Даже нет нормальной гавани, чтобы поставить судно… Только длинный прямой берег. И жители Гиппония ничего не предпринимают, чтобы исправить дело, вот что удивительно! Никакого тебе мола, чтобы защитить корабли от волн и непогоды, да и причалов почти нет. Если бы Одиссей в наши дни явился сюда, он почувствовал бы себя как дома.

– Если бы Одиссей явился сюда, он явился бы на пентеконторе, – сказал Соклей. – Большинство данайцев, которые двинулись на Трою, отправились в путь на пентеконторах, если верить Гомеру. Троянцы небось считали их всего лишь самым большим пиратским флотом в мире.

Менедем уставился на двоюродного брата.

– Ну и ну? – сказал он наконец. – Я-то всегда думал, что больше тебя люблю Гомера.

– Так оно и есть, – ответил Соклей. – По-моему, он великий поэт, но Гомер далеко не первый в списке моих любимых авторов.

– Знаю, – ответил Менедем. – И все-таки ты только что заставил меня взглянуть на «Илиаду» под другим углом. Мне лично и в голову никогда не приходило посмотреть на все с точки зрения троянцев.

Он все еще продолжал дивиться, когда Диоклей остановил «Афродиту» недалеко от берега и якоря на носу плюхнулись в глубокие воды Тирренского моря.

Вот интересно, когда Приам и Гектор глядели с открытых ветрам стен Трои, какими они видели Агамемнона, Менелая, Ахиллеса, Одиссея? Небось считали их всего-навсего шайкой богами проклятых разбойников, которые заслуживают одного – быть распятыми на крестах?

Менедему это представлялось невероятно увлекательным.

Соклей, должно быть, думал о том же самом, потому что сказал:

– Хотел бы я знать, как бы выглядела «Илиада», если бы Троя не пала?

– По-другому, – ответил Менедем, и оба брата рассмеялись.

– Я уверен, Трое лучше быть такой, какая она сейчас, – заключил Менедем. Усилия, которые он потратил, чтобы посмотреть на вещи по-другому, оказались для него непомерными.

Соклей не спорил.

«Когда настанет утро, – подумал Менедем, вытягиваясь на юте, – я снова буду думать так, как надлежит думать истинному эллину».

* * *

Когда настало утро, в голове Соклея все еще бродили мысли о том, что они вчера обсуждали с Менедемом.

– Когда Александр вторгся в Персию, – сказал он, – Дарий, вероятно, тоже думал, что македонцы – орда варваров. И, судя по тем македонцам, которых я видел, у него были причины так думать.

К его разочарованию, Менедем не хотел больше обсуждать этот вопрос.

– Персы получили по заслугам. – Вот и все, что он сказал.

Соклей окунул ячменный хлебец в оливковое масло.

– Полагаю, ты считаешь, что и троянцы тоже получили по заслугам? – Он откусил кусок.

– Конечно, так оно и есть, – с полным ртом ответил Менедем. Его завтрак был точно таким же, как и у двоюродного брата.

– Это почему же, о почтеннейший? – ядовито осведомился Соклей. – Потому что Парис убежал с женой Менелая?

– А почему же еще? – ответил Менедем.

Потом он, должно быть, понял, что его собеседник говорит не только о Троянской войне, и Соклею доставил огромное удовольствие хмурый взгляд, который бросил на него двоюродный брат.

– Смешно, – сказал Менедем. – Очень смешно. Когда я увижу Гилиппа на быстром пентеконторе, вот тогда я начну беспокоиться.

– Когда мы пойдем обратно на Родос, ты собираешься остановиться в Таренте? – поинтересовался Соклей.

Менедем снова хмуро посмотрел на него, но на этот раз Соклей злорадствовал меньше, потому что его двоюродный брат выглядел не только рассерженным, но и встревоженным.

– Не задавай сейчас таких вопросов, – сказал Менедем. – Это зависит от того, сколько у нас останется товаров на продажу, когда мы двинемся из Неаполя в обратный путь. А также еще и от того, насколько сильно разозлился Гилипп.

– Сколько убийц он послал за тобой? – уточнил Соклей. – Девять?

– Всего лишь семь, – ответил Менедем.

– Ах, прости. Мне просто очень хотелось прояснить детали. По-моему, если к кому-то отправили семерых убийц, то это верный знак того, что в ближайшее время этот человек не будет принят в Таренте с распростертыми объятиями.

– Без сомнения, мне придется соблюдать там осторожность, – отозвался Менедем, тщательно подбирая слова. – Но как знать, окажется ли там все так же плохо, как было в Галикарнасе. Я надеюсь, что нет.

– Да уж, нам остается только надеяться, – вздохнул Соклей. – Я не уверен, сможешь ли ты ввести судно в гавань Галикарнаса: как бы акатос не сожгли до ватерлинии. И это скверно, потому что наши семьи вели там дела много лет.

Менедем подошел к борту, задрал хитон и помочился в Тирренское море.

Оглянувшись через плечо, он ответил:

– Ты не поверишь, но отец говорил мне то же самое уже много-много раз.

«Тогда почему же ты его не слушаешь? – подумал Соклей. – Почему бы тебе хоть раз не попытаться посмотреть на вещи с точки зрения обманутого мужа, с женой которого ты развлекался?»

Он и сам хорошо знал ответ. Потому что, когда у Менедема встает член, его уже ничто больше не заботит. Некоторые мужчины по натуре и впрямь были животными; им требовалась Цирцея, которая смогла бы превратить их в свиней. Однако Менедем на самом деле не такой. У него светлая голова, очень светлая. Хотя следует признать: иногда он не дает себе труда поразмыслить.

Менедем со своей обычной сноровкой направил «Афродиту» к северной части берега.

– Нет никакого смысла бросать тут якорь на ночь, – объяснил он команде. – Я имею в виду – тут нет приличной гавани. Берег большой, но стоит ли рисковать, вытаскивая судно на сушу?

Почти все моряки замотали головами. Италия была густонаселенной землей, на ней кишмя кишели самниты и прочие варвары. И глупо было давать грабителям шанс напасть на судно.

– Стало быть, вы со мной согласны? – спросил Менедем. – Вот и молодцы.

«Интересно, – подумал Соклей, – а что бы он сказал, если бы моряки захотели вытащить „Афродиту“ на берег?» Что-нибудь оригинальное и запоминающееся, в этом Соклей не сомневался.

Но поскольку никто из моряков не возразил, Менедем продолжил:

– Ну а раз уж нам не надо торопиться, чтобы поспеть до ночи в порт, попритворяемся еще немного военной галерой.

Как Соклей и ожидал, это не вызвало у команды единодушного согласия. Упражняться в морских маневрах было тяжелой работой; выполнять ее было куда трудней, чем просто гнать акатос дальше на север. И конечно, не было никакой гарантии, что морякам потом понадобятся эти приемы. Если не понадобятся, они потратят понапрасну массу сил.

Но можно взглянуть на все иначе: если моряки не будут практиковаться и в конце концов им придется принять бой, наказание окажется гораздо худшим, просто не сравнимым с натруженными спинами и волдырями на руках.

Соклей видел это так же ясно, как видел свои ноги и палубу под ними. Он гадал – почему же остальные этого не понимают?

Но моряки ворчали больше для порядка, и вскоре «Афродита» уже маневрировала, кидаясь то в одну сторону, то в другую. Она крутилась на месте куда быстрее, чем тогда, когда развернулась к Гиппонию, обратив в бегство пиратский пентеконтор.

– Весла по левому борту убрать! – закричал Диоклей, и гребцы левого борта одновременно втянули внутрь свои весла.

Келевст глянул на Менедема, и тот ухмыльнулся.

– Я видал триеры, которые проделывали это не так ловко, – сказал Менедем.

Соклей кивнул.

– И я тоже. – Диоклей снова повернулся к гребцам. – Весла на воду!

Весла левого борта вернулись в воду так же слаженно, как только что покинули ее.

Келевст дал людям сделать несколько гребков, потом закричал:

– Весла правого борта убрать!

На этот раз маневр оказался менее успешным; пара весел втянулась с некоторым опозданием.

– Не очень, – одновременно сказали Соклей и Менедем.

– Знаю, что не очень. – Начальник гребцов говорил одновременно сердито и огорченно.

– Весла на воду! – снова закричал он, даже не пытаясь скрыть свое раздражение. Потом продолжил раздраженно реветь: – А теперь слушайте меня, никчемные бездельники. Если нам когда-нибудь понадобится выполнить эту команду, нам понадобится выполнить ее до зарезу! И если вы замешкаетесь, ваши руки будут вывернуты из суставов. Мы станем тренироваться до тех пор, пока вы не сделаете все правильно – ПРАВИЛЬНО, слышите меня?

Разумеется, все гребцы правого борта смотрели прямо на келевста, стоящего на юте. Как Эпиметей в мифе, они превосходно видели, откуда плывут, но совершенно не видели того, куда плывут. Соклей, не скрываясь, рассматривал их потные лица, потому что они не обращали на него ни малейшего внимания, слушая тираду Диоклея. Большинство гребцов, особенно те, что замедлили темп, выглядели сердитыми и смущенными – но сердились они не на келевста, а на самих себя за то, что его подвели.

Соклей пробормотал Менедему:

– Если бы я с ними так поговорил, они бы мигом вышвырнули меня за борт.

– И меня тоже, – ответил его двоюродный брат. – Конечно, они слушаются меня, но шкипер не должен кричать на своих моряков. Именно так и вспыхивают мятежи: команда начинает думать, что ты проклятый богами сукин сын. Но они уважают суровых келевстов – ведь тем по долгу службы положено иметь шкуру толстую, как буйволова кожа.

Соклей поразмыслил над этими словами.

Менедем умел заставлять людей делать то, что ему нужно, потому что нравился им. Диоклей был готов перекричать любого, кто решил бы с ним спорить.

«А как насчет меня?» – подумал Соклей. Оба этих пути, похоже, были для него закрыты. Если люди и делали то, что он хотел, то только потому, что Соклей убеждал их: так будет лучше при сложившихся обстоятельствах. Подобное умение убеждать имело свои преимущества, но Соклей боялся, что оно не годится в экстренных случаях.

А Диоклей тем временем снова и снова кричал:

– Весла левого борта убрать!

Спустя некоторое время Соклей уже считал, что гребцы отлично выполняют маневр, но келевст все равно продолжал их муштровать. Когда же наконец он смилостивился, то прорычал напоследок предупреждение:

– Мы снова займемся этим завтра. Речь идет о том, чтобы сберечь ваши шеи, помните это!

* * *

К закату якоря плюхнулись в море и «Афродита» закачалась на легких волнах на порядочном расстоянии от итальянского берега.

Даже если налетит шторм, расстояние вполне достаточное, чтобы судно не выкинуло на берег, а галеры куда меньше были способны противиться силе ветра и волн, чем корабли, которые ходили только на парусах.

Вечерняя трапеза оказалась почти такой же скромной, как и завтрак. Соклей ел хлеб с маслом, оливки и сыр. Менедем вгрызался в лук, настолько острый, что даже у Соклея из глаз потекли слезы, хотя он сидел в трех локтях от двоюродного брата. Запив еду вином и поймав взгляд Соклея, Менедем сказал:

– Это не то, что мы ели на ужин у Гилиппа, но, по крайней мере, наполнит желудок.

– Наш ужин у Гилиппа обернулся сущим бедствием, – ответил Соклей. – Как сегодня твоя лодыжка?

Он хотел отпустить шпильку, но Менедем ответил серьезно:

– Разумеется, ей не пошло на пользу то, что я весь день простоял у рулевых весел, но потихоньку заживает. Было бы хуже, если бы мне пришлось много бегать.

– Ты уже занимался этим в Таренте, – заметил Соклей.

– Да, о возлюблениейший мой братец, – сказал Менедем так ядовито, что Соклей решил – на сегодня, пожалуй, хватит подначек.

* * *

На второй вечер после того, как они оставили позади Гиппоний, «Афродита» достигла города Лаоса, который лежал возле устья реки, носящей то же название. Гавань Лаоса была лучше гавани Гиппония, и торговая галера пристала к одному из пирсов. Едва ли кто-то из местного портового люда и зевак говорил по-эллински; между собой они болтали на разных италийских языках.

По другую сторону пирса был пришвартован парусный корабль из Регия. Его шкипер, толстый седовласый человек, который назвался Лептинием, подошел, чтобы посмотреть на «Афродиту».

– Завидую вашим веслам, – сказал он. – Я тут полз вдоль берега… (полз, иначе и не назовешь!), все время лавируя. Я буду месяц добираться до Неаполя, а может, и больше. Как, спрашивается, мне сводить концы с концами, если я не могу нормально добраться туда, куда мне нужно?

Соклей налил ему немного вина и поинтересовался:

– А почему бы тебе не поплыть на юг, воспользовавшись попутным ветром?

– Обычно я так и делаю. – Лептиний залпом выпил вино. – А что, неплохо. Да, я обычно так и делаю, как уже сказал, но только не нынче. Слишком велики шансы, что, если я пойду вдоль сицилийского побережья, меня прихватит чей-нибудь флот.

Соклей кивнул. «Афродита» тоже не пыталась плыть на Сицилию.

Менедем обаятельно улыбнулся Лептинию.

– Скажи, а есть тут какие-нибудь стоящие порты, о которых нам следует знать, идя вдоль берега?

Вместо того чтобы ответить прямо, Лептиний задал встречный вопрос:

– А что вы везете?

– Птенцов павлина, благовония, папирус и чернила, прекрасное хиосское вино, косский шелк, – перечислил Менедем. – А ты что везешь?

– Шерсть, лес, пшеницу, кожу, – ответил Лептиний. – И как я сам не догадался, что торговая галера с востока должна привезти сюда только предметы роскоши. Окажись мы конкурентами, я не сказал бы тебе даже, сколько сейчас времени, но поскольку ты не сможешь помешать моей торговле, если обгонишь меня по пути на север…

– Итак? – вкрадчиво спросил Менедем.

Соклей надеялся, что за чашей с вином не заметно, как он ухмыляется. Менедем говорил сейчас таким тоном, будто пытался заманить к себе в постель девушку. Интересно, он с Филлис говорил точно так же? Соклей этому не удивился бы.

И такой тон явно подействовал на Лептиния.

– Есть одно место к югу от Неаполя, у жителей которого денег больше, чем можно себе представить, – сказал торговец из Регия. – Конечно, если ты не возражаешь вести дела с самнитами.

Менедем посмотрел на Соклея. Тот пожал плечами.

– Когда мы были в Таренте, то продали павлина самниту, – ответил Менедем. – Он расплатился честно. Я бы не возражал снова иметь с ним дело.

– Что это за город? – спросил Соклей.

– Он стоит на реке Сарно, – пояснил Лептиний. – Вы можете еще немного подняться по этой реке, если очень уж расхрабритесь. Но город, о котором я говорю, взимает портовые пошлины с Нолы, Новкерии и Акхеррхая. О, это лакомые кусочки – богатейшие города в этой части света.

– Звучит многообещающе, – согласился Соклей. – Но ты до сих пор так и не сказал, как называется город.

Лептиний щелкнул пальцами, злясь на самого себя.

– Ты прав, не сказал. Он называется Помпеи.

– Никогда о таком не слышал, – заметил Соклей. – А ты, Менедем? Ты знаешь об Италии больше, чем я.

– Название вроде знакомое, – отозвался Менедем. – Но я никогда раньше там не был и не знаю никого, кто бы там побывал.

Лептиний потыкал себя пальцем в грудь.

– Теперь ты знаешь такого человека. Я говорю тебе – это место стоит посетить. Да помпейцы просто с ума сходят по всему привезенному из Эллады. У них храмы в дорийском стиле; в наши дни это порядком старомодно, но такие храмы все равно встречаются в больших полисах.

Соклей посмотрел на Менедема.

– Что скажешь?

Такие решения в конечном итоге принимал его двоюродный брат.

– Не знаю. – Менедем потер подбородок. Щетина колола пальцы; «Афродита» находилась в море два дня, и у него не было случая побриться. – Я вообще-то не собирался там останавливаться, я хотел двинуться прямо к Неаполю.

– Тогда не слушай моих советов… И ты многое потеряешь, – сказал Лептиний. – Я тебе говорю, что жители там такие богатые, что у них полным-полно серебра. Помпейцы могут позволить себе купить все, что вы привезете, и многие там говорят по-эллински.

– Это хорошо, – заметил Соклей. – Мы-то вряд ли сможем договориться с ними на осканском и других языках, которые там в ходу.

– В этом не будет ни малейшей надобности, – заверил его Лептиний. – Вам не придется говорить на осканском, тем более что вы с Родоса. Правда, я выучил за свою жизнь несколько языков и время от времени это бывает полезным, если приходится заключать сделки в италийских водах.

– Ты наверняка прав, – согласился Соклей и снова посмотрел на Менедема.

Его двоюродный брат опять тер подбородок.

Потом он протянул руку Лептинию.

– Дай-ка мне твою чашу.

Менедем налил ее до краев, вновь наполнил чашу Соклея, потом свою и поднял ее, салютуя.

– За Помпеи!

– За Помпеи! – эхом отозвались Соклей и Лептиний.

Соклей отхлебнул и понял: Менедем только слегка разбавил вино водой.

Лептиний тоже заметил это: торговец из Регия одобрительно причмокнул губами.

– Всегда рад помочь собрату эллину, – сказал он. – Тем более когда это не в убыток мне самому. Если бы вы, ребята, везли шерсть и лен, вы бы не вытянули из меня название города, даже если бы отдали меня в руки карфагенского палача.

– Мы на Родосе говорим «персидского палача» заметил Соклей.

– Без разницы. – Лептиний опустил чашу. – Ну ладно, премного обязан вам за гостеприимство. Если вы задержитесь в Помпеях, рано или поздно мы там встретимся. Кстати, сколько вы платите своим гребцам?

– Полторы драхмы в день, – ответил Соклей. Лептиний скорчил ужасную гримасу.

– И у вас, если не ошибаюсь, по двадцать пять гребцов на каждом борту?

– По двадцать.

– Все равно у вас каждый день уходит на них прорва серебра. – Лептиний засмеялся. – Я как представил, сколько денег вы тратите, так сразу стал меньше беспокоиться, что не попаду быстро в тот или иной город. Радуйтесь!

И он ушел на свое судно.

– Ну и тип, – сказал Менедем, – беспокоится о том, что бы не дай бог не потратить деньги, вместо того чтобы думать как бы заработать их побольше. – Он ухмыльнулся. – Тем лучше для нас.

– Я тоже так считаю, – ответил Соклей. – И если Помпеи хотя бы вполовину такой богатый город, как он расписывал, мы неплохо провернем там дела.

– Можно попытаться, – согласился Менедем. – Я не ожидаю такой же награды, какой Афродита одарила Париса, но попытаться стоит.

– А что бы мы сделали с Еленой, если бы вдруг ее заполучили? – Соклей указал на Менедема. – Я знаю, что бы ты с ней сделал, сатир! Но это не принесло бы прибыли. Так разве не предпочтительней награда, которую Солон из Афин получил от лидийского царя Креза? Тот повел Солона в свою сокровищницу, позволив ему взять столько золота, сколько он сможет поднять. Хитрый Солон надел свободные сапоги и слишком большую тунику, а еще намазал волосы оливковым маслом, чтобы к ним прилипла золотая пыль.

Менедем засмеялся.

– Я бы не возражал против такой награды. Но не возражал бы и против красивой женщины. Разве нельзя пожелать и того и другого?

– Пожелать-то можно, – сказал Соклей. – Но, боюсь, тебя ждет разочарование. Сколько мужчин получают все?

– Некоторые наверняка получают, – настаивал Менедем.

– Попадаются отдельные счастливчики, – признал Соклей. – Но очень редко. Когда Крез спросил Солона, кто самый счастливый человек в мире, он думал, что тот назовет его имя. Но Солон выбрал Атенаиса, который жил долго и умер славной смертью. Крез оскорбился, но в конце концов оказалось, что Солон был прав: сперва лидийский царь время несчастного случая на охоте лишился сына, а потом потерял и свое царство, которое захватили персы. Был ли он счастлив под конец жизни? Едва ли.

– Во всяком случае, он вволю понаслаждался, прежде чем на него посыпались беды, – сказал Менедем.

Соклей вздохнул.

– Ты неисправим.

Менедем отвесил брату полупоклон, как будто получил комплимент.

Соклей снова вздохнул.