Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Тсутому Сато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 9

На второй день после того, как они оставили Лаос, «Афродита» прошла между Капреей и Сиренусским мысом.

Когда Менедем повернул судно на восток к Помпеям, он указал на старый полуразрушенный храм на передней оконечности мыса и заметил:

– Говорят, его построил Одиссей. И говорят еще, что скалистые острова недалеко от Капреи – те самые острова, на которых живут сирены.

– Чего только люди не придумают, – ответил Сок лей. – Ты в это веришь?

– Не знаю, – сказал Менедем. – Правда не знаю. Взять, например, тот водоворот недалеко от Мессены – он ведь был именно там, где положено быть Сцилле.

– Да, там и впрямь был водоворот, – согласился его двоюродный брат, – но был ли там ужасный монстр, втягивающий в себя воду чтобы породить этот водоворот? Разве кто-нибудь со времен Одиссея слышал пение сирен на скалах недалеко от Капреи?

– Об этом я ничего не знаю, – слегка обиженно отозвался Менедем. – Но вот что я тебе скажу: если кто-нибудь и вправду слышал пение сирен, они наверняка заманили этого человека к его мрачному року, поэтому он никак не мог вернуться и рассказать о том, что слышал. Разве не так?

Он самодовольно улыбнулся.

Но Соклея оказалось не так-то просто победить.

– Одиссей же придумал выход. Поскольку поэмы Гомера знают повсюду, где живут эллины, не думаешь ли ты, что еще какой-нибудь храбрый парень мог бы заткнуть воском уши своих матросов, чтобы самому услышать пение сирен?

– Может быть. – Менедем кисло посмотрел на Соклея. – Иногда, когда ты разбираешь какую-нибудь вещь по кусочкам, ты лишаешь ее интереса.

– Ничего подобного. – Соклей покачал головой. – Разбирать вещи по кусочкам как раз очень интересно и полезно. А если ты оставишь все в первозданном виде, то чему ты тогда научишься? Ничему.

– Да зачем все время надо чему-то учиться? – спросил Менедем. – Почему что-то не может быть интересным само по себе?

– Если бы все так думали, мы бы до сих пор плавали на пентеконторах и размахивали бронзовыми мечами, как персонажи «Илиады» и «Одиссеи», – парировал Соклей.

– Откуда тебе знать, на чем они плавали и чем размахивали? – ядовито поинтересовался Менедем. – Интересно получается! Когда тебе нужно, ты презрительно называешь «Одиссею» чепухой, так почему ты решил поверить написанному в ней сейчас?

Соклей открыл было рот, но потом снова его закрыл. Когда он наконец подал голос, его тон был задумчивым:

– Честно говоря, мне такое в голову никогда не приходило. Мне кажется, трудно поверить Гомеру, когда он описывает всякие чудеса. А обыденные детали мира его героев – совсем другое дело. Нам прекрасно известно, что такое пентеконторы и бронза, но мы ничего не знаем о сиренах и Сцилле.

– Ну, тогда пусть каждый из нас верит в то, во что ему хочется верить, и мы оба будем довольны.

Соклею, похоже, не очень понравилось такое предложение, но Менедему было плевать. Он сумел смутить двоюродного брата, что было почти так же трудно, как и убедить его в чем-то. Посчитав последнее замечание завершением дискуссии, Менедем заявил:

– Наверняка мы уже совсем недалеко от Помпей, так что мне нужно следить за берегом.

Ему пришлось следить тщательнее, чем он ожидал, потому что Помпеи лежали не на берегу Тирренского моря, как вообразил капитан, исходя из слов Лептиния, а в нескольких стадиях выше, на северном берегу реки Сарно. Пока гребцы вели «Афродиту» к одному из речных пирсов, воины – предположительно самниты – пристально глядели на них вниз со стены.

Когда двое местных пришвартовали акатос к причалу, Соклей указал на север.

– Смотри. Вон та гора за городом очень похожа на Этну, тебе не кажется? Она не такая высокая, конечно, но той же конической формы.

– Ну и что? – Менедема в данный момент это абсолютно не интересовало.

– Я просто гадаю – может, это тоже вулкан? – предположил Соклей. – Лептиний не говорил, как называется эта гора?

– Не думаю, чтобы он об этом упоминал. – Менедем возвысил голос, окликая одного из местных зевак: – Эй! Ты говоришь по-эллински?

– Я? – Парень указал на себя. – Да, говорю немного. Чего тебе?

– Как называется гора к северу от города?

– Ты, должно быть, издалека, – сказал зевака, – раз не знаешь, что это Везувий.

– Везувий? – с трудом выговорил Менедем. – Какое мерзкое название, – потихоньку шепнул он Соклею, который кивнул в знак согласия.

Менедем снова переключил внимание на помпейца:

– Мы и вправду издалека – мы приплыли с Родоса.

– Родос? – Зеваке так же трудно далось это слово, как Менедему слово «Везувий». – Где это? Рядом с Тарентом, где живет столько эллинов?

– Родос куда дальше Тарента, – пояснил Менедем. – Сперва нужно пересечь Ионическое море, чтобы попасть из Тарента к материку Эллада, а потом пересечь Эгейское море, чтобы из Эллады приплыть на Родос.

– Да ты что! – изумился помпеец. – Я однажды побывал в Неаполе, честное слово, не вру. Мне пришлось идти целых два дня, чтобы туда добраться, и еще два дня, чтобы попасть обратно.

Менедем изо всех сил постарался сохранить серьезное выражение лица. «Небось местные жители никогда не совершали даже двухдневного путешествия за пределы своего маленького городка, если этот парень считает подобное деяние чуть ли не подвигом», – подумал он.

– Ну ладно, а что вы привезли с вашего Родоса, где бы он ни был? – продолжал зевака.

Теперь Менедем и впрямь улыбнулся и пустился расхваливать свой товар:

– Мы привезли ткань, более гладкую и мягкую, чем любая из льняных тканей, а еще у нас имеются благовония из родосских роз, есть также папирус и чернила…

«Хотя вряд ли нам посчастливится продать все это здесь», – мысленно добавил он и закончил:

– И… павлины.

– А что значит «павлин»? – заинтересовался помпеец. – Я не знаю такого слова.

– Соклей! – окликнул брата Менедем, и тот моментально продемонстрировал одного из птенцов.

Менедем дал слегка приукрашенное описание того, как выглядит взрослый павлин, добавив напоследок:

– Полагаю, не будет преувеличением назвать его самой великолепной птицей в мире.

К его удивлению, зевака разразился грубым хохотом.

– Рассказывай, как же! – сказал он. – Ты собираешься всучить нам каких-то уродливых птенцов, требуя за них половину всех сокровищ мира, а потом выяснится, что они так и останутся уродливыми, когда вырастут, но тебя тогда уже здесь не будет. Небось принимаешь нас за круглых дураков?

«Чума и мор, – подумал Менедем. – Мы заплыли так далеко – и ради чего? Чтобы очутиться в месте, где люди понятия не имеют о том, какие из себя павлины. Как же нам продать птенцов, если никто не поверит, что они вырастут красивыми?»

Он не подумал об этом раньше, когда решил сделать остановку в Помпеях.

Поместив птенца обратно в клетку, Соклей сказал:

– Полагаю, здешние богачи должны представлять, на что похожи павлины. Но даже если они этого не знают, то эллины в Неаполе наверняка знают.

– Надеюсь, что так, – ответил Менедем. – Думаю, мы выясним это, когда придем на рыночную площадь.

– Шелк и вино мы продадим, – утешил брата Соклей. – Шелк и вино продаются везде.

– Твоя правда.

Вспомнив об этом, Менедем почувствовал себя немного лучше.

– В крайнем случае мы сможем продать оставшихся птенцов на Родосе, – с легким вздохом сказал он, – но здесь, на западе, мы получили бы за них больше… То есть если вообще смогли бы их продать.

– Давай выясним это? – предложил его двоюродный брат.

Прежде чем ответить, Менедем оценивающе посмотрел на солнце. Оно уже скользило вниз, к западному горизонту, но пока еще не собиралось заходить.

– Почему бы и нет? – сказал Менедем. – Надеюсь, мы все же сумеем провернуть сегодня кое-какие дела и позаботимся о том, чтобы о нас тут заговорили.

* * *

В Помпеи братья вошли не одни, а во главе целой процессии. Менедем налегке шел впереди и выкликал по-эллински:

– Птенцы павлина! Редкие вина с Хиоса! Прекрасный шелк с Коса!

Далее следовал Соклей, который нес клетку с несколькими птенцами, а за ним шествовали моряки со свертками шелка в руках и амфорами ариосского, надетыми на шесты.

Процессия выглядела бы более впечатляюще, если бы Менедему не пришлось пару раз останавливаться, чтобы спросить у прохожих дорогу на агору. Однако не все здесь говорили по-эллински, что еще более усложняло ситуацию.

Несмотря на побеленные фасады домов, создавалось впечатление, что в этом городе никогда не слышали о Гипподамии и его планах городских застроек. Когда Менедем шагал по узким, продуваемым ветрами вонючим улицам, ему казалось, что он очутился где-то в другой части мира.

Соклей заметил то, чего не заметил его двоюродный брат:

– Посмотри! Некоторые вывески над лавочками написаны, должно быть, на осканском и уж наверняка не на эллинском.

– Ты прав, – спустя мгновение ответил Менедем. – А я и не обращал на них внимания.

– Я тоже сперва не обращал, – сказал Соклей. – Многие полисы тут, в Великой Элладе, все еще пользуются старомодным алфавитом с буквами, которые не увидишь в Афинах, но, хотя я и могу догадаться, как эти буквы должны звучать, слова не имеют для меня никакого смысла.

– Думаю, они имели бы смысл, будь ты помпейцем, – заявил Менедем. – Я даже не знаю, умеют ли самниты писать на осканском. Но, похоже, умеют.

– Так оно и есть, – согласился Соклей. – Хотел бы я знать – а у римлян, живущих дальше к северу, имеется свой алфавит?

Менедем оглянулся через плечо на двоюродного брата.

– Иногда, о несравненнейший, ты выискиваешь какие-то ерундовые проблемы и заботишься о самых незначительных вещах в мире.

Соклей засмеялся.

– Несравненнейший, вот так? Так говорил Сократ, саркастически вежливо беседуя с каким-нибудь дураком. Но ты не прав. Я просто…

– Тобой просто движет любопытство, – закончил за него Менедем. – Которое рано или поздно тебя погубит. Но прежде чем ты начнешь брать уроки осканского, чтобы написать на нем свою историю, вспомни – мы здесь затем, чтобы сперва что-нибудь продать.

– Я знаю, – сердито ответил Соклей. – Разве мой интерес к истории когда-нибудь был в ущерб нашей торговле?

– Чего не было, того не было, – признался Менедем.

– Тогда сделай одолжение, оставь мое увлечение историей в покое. – Соклей все еще так кипел, что на нем вполне можно было бы вскипятить горшок с водой.

Менедем собирался ответить брату так же запальчиво, но тут они наконец-то вышли на местный рынок, и он начал расхваливать свои товары.

Недалеко от агоры стоял храм, о котором упоминал Лептиний: колонны и стены этого храма были из темного местного камня, а украшения ярко расписаны, точно так же, как это делалось в эллинских городах.

– Не похоже на работу варваров, – заметил один из моряков.

– Согласен, – ответил Менедем. – Архитектор, вероятно, был эллином.

Потом он снова возвысил голос:

– Благовония с Родоса! Шелк с Коса! Прекрасное ариосское, лучшее в мире вино, с Хиоса! Птенцы павлина! – Он по-вернулся к Соклею. – Хотел бы я, чтобы ты хоть немного говорил на осканском. Тогда нас поняло бы больше местного люда.

– Думаю, мы и так неплохо управимся, – отозвался его двоюродный брат.

И впрямь, помпейцы сходились к людям с «Афродиты». Один из местных – пухлый, зажиточный с виду субъект в тоге (одежде, которая казалась Менедему очень странной и не особенно привлекательной) – удивил его, подойдя к клетке с птенцами павлина и обратившись к Соклею на хорошем эллинском:

– Это птенцы больших птиц с блестящими перьями, хохолком и неописуемой красоты хвостом?

– Да, о почтеннейший, – ответил Соклей. – Откуда тебе известны павлины? Я не ожидал, что кто-то в Помпеях о них слышал.

– Так уж вышло, что некто Геренний Эгнатий вчера провез через наш город павлина, возвращаясь к себе домой, в Кавдий, – ответил богатей. – Все, кто видели самца, были поражены. Геренний Эгнатий сказал, что купил его в Таренте у двух эллинов. Поэтому, когда я увидел вас…

– Мы к вашим услугам, – заверил покупателя Соклей. – Однако я бы солгал, если бы сказал, что знаю, который птенец впоследствии станет павлином, а который – павой.

Менедем считал, что здесь, в Помпеях, вполне можно бы и солгать. Он не собирался в скором времени сюда вернуться, так что риск быть уличенным во лжи его не смущал. Но Соклей его опередил, и теперь оставалось только выжать из ситуации все возможное.

Однако помпеец, похоже, ничуть не огорчился.

– Жизнь полна риска, верно? – сказал он. – Если я куплю двух птенцов, то вполне может статься, что по крайней мере один из них окажется самцом, верно? Сколько вы за них хотите?

На этот раз Менедем заговорил раньше Соклея:

– Две тарентские мины серебра за каждого.

Кашлянув, человек в тоге заметил:

– Но это же куча серебра.

– Однако куда меньше, чем заплатил за своих птиц Геренний Эгнатий, – вставил Соклей.

– Тем не менее мои слова остаются справедливыми, – отозвался помпеец. – Половина названной вами цены представляется мне более разумной.

– Но половина этой цены представляется нам невыгодной, – сказал Менедем.

Помпеец улыбнулся. Он, может, и был варваром в странной одежде, но сразу распознал начало торга.

И это начало перешло в бодрую торговлю, потому что помпеец хотел купить птиц почти так же сильно, как Менедем хотел их продать. В скором времени они сговорились на одной мине и шести драхмах за птенца. Местный выдал пару трескучих фраз на осканском своим слугам, которые стояли рядом, потом снова перешел на эллинский:

– Я сейчас отправлюсь домой за деньгами. А когда вернусь, может быть, потолкуем также насчет вашего вина.

Менедем поклонился:

– Как тебе угодно, о почтеннейший. Но не желаешь ли обговорить цену прямо теперь, чтобы ты знал, сколько серебра принести на рыночную площадь?

Помпеец пощипал седеющую бороду.

– А вы, эллины, умеете ловко вести дела. И на какую сумму ты собираешься ограбить меня на этот раз?

– Шестьдесят драхм за амфору, – спокойно ответил Менедем.

– Что?

Теперь местный поковырял пальцем в ухе, как будто сомневался, что правильно расслышал. Он заговорил на осканском, вероятно, переводя слугам цену. Те разразились аханьем и возгласами.

«Неплохая уловка», – подумал Менедем.

Помпеец снова перешел на эллинский:

– Утверждают, что ваши боги пьют некий напиток под названием нектар, верно? В твоих амфорах что, этот самый нектар?

Менедем с улыбкой ответил:

– Твоя догадка ближе к истине, чем ты думаешь. Все хиосские вина относятся к самым лучшим винам, которые вывозятся из Эллады, а ариосское так же отличается от обычного хиосского, как то отличается от обычного вина из других мест. Оно такое сладкое, густое и золотистое, что тебе придется заставлять себя смешивать его с водой.

– Если хочешь знать мое мнение – вы, эллины, вообще слабоумные, раз смешиваете вино с водой. – Помпеец сложил руки на груди. – Я не заплачу ни халка, пока не попробую вино сам. Павлинов здесь трудно раздобыть, но вино – совсем другое дело!

Менедем кивнул, и один из матросов распечатал амфору. Тем временем один из слуг помпейца одолжил небольшую чашу у местного торговца винами.

Менедем налил немного драгоценного ариосского в эту чашу и протянул ее покупателю:

– Вот, попробуй – и убедись сам.

Помпеец окунул палец в чашу и уронил каплю-другую в пыль торговой площади, совершая надлежащее возлияние богам. Он пробормотал что-то на осканском, видимо молясь богу, которому самниты поклонялись вместо Диониса.

Потом понюхал вино и наконец медленно и со вкусом выпил.

Он всеми силами постарался не показать, насколько его впечатлило вино, но все же невольно приподнял брови. Облизнув губы, помпеец сказал:

– Шестьдесят драхм – это слишком много, но я понимаю, почему ты осмеливаешься их просить. Я могу дать тебе сорок четыре за амфору.

Теперь Менедем покачал головой.

– Повторю еще раз: продав вино по такой цене, я не получу прибыли, перевозка с Хиоса в Помпеи обошлась нам недешево.

Он был сама искренность и говорил голосом сладким, как ариосское вино. Он даже не лгал. Возможно, местный богач тоже это почувствовал. Или же у него просто имелось больше серебра, чем можно потратить тут, в Помпеях, потому и за птенцов павлина он торговался не слишком ожесточенно. После недолгой паузы покупатель предложил:

– Хорошо, тогда я дам тебе мину за две амфоры.

– Пятьдесят драхм за амфору? – уточнил Менедем, и помпеец подтвердил.

Менедем кивнул.

– Договорились.

Они обменялись рукопожатиями, закрепляя сделку.

– Итого сколько должен нам наш друг? – спросил Менедем Соклея.

– Четыре мины двадцать драхм, – мгновенно ответил тот, как будто у него была с собой счетная доска.

Менедем тоже мог бы все это подсчитать, но не так быстро.

– Четыре мины двадцать драхм, – повторил помпеец. – Я принесу деньги. Вы подождите здесь.

И богач умчался прочь; слуги следовали за ним по пятам.

Вернулся он с серебряными монетами, отчеканенными во многих полисах Великой Эллады, среди которых попадались также и монеты из италийских городов.

Менедему и Соклею пришлось заплатить три обола ювелиру, чтобы воспользоваться его весами. Как обычно, взвешивал и подсчитывал Соклей, и в ответ на его кивок Менедем отдал помпейцу птиц и вино.

Местный богач ушел, похоже, очень довольный собой.

Менедем негромко спросил:

– Сколько мы на этом заработали?

– Если считать по весу, ты имеешь в виду? – переспросил его двоюродный брат. – Несколько драхм.

– Кругленькая сумма, – счастливо проговорил Менедем, и Соклей снова кивнул.

* * *

На следующее утро Соклей потратил одну из заработанных драхм, чтобы нанять мула на рыночной площади, и Менедем громко сокрушался по этому поводу.

– Ну почему ты так хочешь поехать верхом? – вопросил он. – Знаешь, чем дело закончится? Кто-нибудь стукнет тебя по голове.

– Сомневаюсь, – возразил Соклей.

– А вот я нисколько не сомневаюсь, – огрызнулся его двоюродный брат. – Придется мне выделить тебе телохранителя, вот что. Ведь когда дело доходит до обращения с мечом или копьем, ты совершенно безнадежен.

– Ты это знаешь, и я это знаю, но ведь италийцы не знают, – отозвался Соклей. – Они увидят только высокого человека, такого, что подумают дважды, прежде чем с ним сцепиться. А я хочу немного осмотреть окрестности. Кто знает, когда «Афродита» снова вернется в Помпеи и вернется ли вообще когда-нибудь?

– Хорошо. Хорошо! – Менедем воздел руки. – Ты еще упрямее мула, на котором собираешься путешествовать. Ладно, давай поезжай. Только помни – мне придется потом объяснять твоему отцу, почему я не привез тебя обратно на Родос в целости и сохранности.

– Ты слишком беспокоишься, – ответил Соклей и вдруг рассмеялся. – А знаешь что? Ты говоришь так, как обычно говорю я, пытаясь удержать тебя от какой-нибудь безумной эскапады. Видишь, каково это – посмотреть на все с позиции другого человека?

Менедем все еще казался расстроенным, но перестал спорить и даже помог двоюродному брату взобраться в седло. Как только Соклей взгромоздился на мула, который с отвращением посмотрел на него, ноги седока почти заскребли по земле: он действительно был очень высоким, а животное – совсем небольшим. А еще у Соклея на поясе и впрямь висел меч: он был не так глуп, чтобы шляться по чужому городу без оружия.

– Продай пока еще птенцов, – сказал он Менедему. – А я вернусь к вечеру.

– И как только кому-то в голову может взбрести путешествовать по стране, полной полудиких италийцев?! Это превыше моего разумения, – отозвался Менедем. – Вряд ли тебя тут ожидает много красивых девушек или еще что-либо стоящее. Ради всех богов, неужели ты собираешься шастать по округе просто так?! Где же твой здравый смысл?

– Геродот тоже так поступал. – Для Соклея этого аргумента было достаточно – даже более чем достаточно.

Его двоюродный брат только возвел глаза к небу.

Соклей подтолкнул мула, побуждая того пуститься в путь. Мул негодующе завопил, но сдвинулся с места. Его походка слегка напоминала Соклею движение «Афродиты», хотя теперь он чувствовал движение скорее задницей, чем подошвами ног.

Через воняющие аллеи Помпей Соклей направился к северным воротам: ему хотелось поближе взглянуть на гору Везувий. «Афродита», вероятно, уже не вернется на Сицилию, в окрестности горы Этны, так что вряд ли ему выпадет еще один шанс увидеть вулкан.

Один раз Соклею пришлось спросить дорогу до ворот, и ему повезло: человек, к которому он обратился, не только понимал эллинский, но и подробно и точно описал путь. Помпеец даже не потребовал обола, прежде чем начал отвечать.

«Это доказывает, что он варвар, – любой эллин сперва запросил бы деньги», – подумал Соклей.

Очутившись за пределами города, Соклей направил мула к горе.

В этой холмистой местности повсюду виднелись скотные дворы и виноградники. Лептиний не преувеличивал: таких обширных и богатых владений Соклей не видел в каменистой, тесной Элладе, хотя береговые низины Малой Азии, пожалуй, могли соперничать со здешними землями.

Зерновые культуры еще не были высажены на полях из-за летней жары. Когда начнутся осенние дожди, крестьяне, как и в Элладе, примутся сеять пшеницу и ячмень, чтобы убрать урожай следующей весной. А вот виноград созревал просто отлично.

Соклею понравились некоторые местные вина, которые он пил. Не то чтобы их стоило везти в Элладу, но они были очень неплохи.

Парень, подрезавший лозы недалеко от дороги, махнул ему рукой. Соклей помахал в ответ. Крестьянин, без сомнения, принял его за земляка-италийца: на Соклее были туника и широкополая шляпа – вполне обычный в этих местах наряд.

Соклей погладил подбородок. Если бы он выбрился начисто, как Менедем, все бы сразу узнавали в нем эллина: мода выскабливать щеки пока еще не добралась до земель самнитов. Он вряд ли попадет здесь в беду, поскольку совершенно не похож на чужеземца.

Соклей проехал мимо пары могил, украшенных надгробиями. Одно представляло из себя стелу с надписью, выполненной странного вида местными буквами. Соклею оставалось только гадать, что там написано.

В полях, в паре плетров, работали люди, но он их не окликнул. Крестьяне вряд ли понимали эллинский и вряд ли умели читать на своем языке.

Добравшись до подходящего валуна на краю дороги, Соклей соскользнул с мула и привязал животное к ближайшему деревцу. Потом присел, но не затем, чтобы облегчиться, а чтобы зачерпнуть в ладонь немного грязи. Грязь оказалась серовато-бурая, рыхлая, очень похожая на пепел. Соклей посмотрел на склон Везувия: скорее всего, именно эта гора рассыпала так далеко кучи пепла.

Соклей понюхал грязь и даже попробовал ее на язык. Он был торговцем, а не крестьянином, но, как и большинство эллинов, немного разбирался в земле и очень удивился бы, если бы эта не оказалась богата серой. Неудивительно, что тут так буйно рос виноград!

Юноша подвел мула к камню и снова сел в седло. Мул тяжело вздохнул – как-то удивительно по-человечески, как будто надеялся, что его работа на сегодня уже закончена. Но, будучи разумным и добродушным животным, он не стал больше жаловаться и снова зашагал вперед.

Спустя некоторое время Соклей снова его остановил, на сей раз под сенью оливы с серебристыми ветвями и серо-зелеными листьями. Мул щипал траву, которая росла в тени маленькими островками, а Соклей ел тем временем ячменный хлеб и сыр из козьего молока и пил из маленьких кувшинов то одно, то другое местное вино.

Он подумал, не поспать ли ему, пока не схлынет дневная жара, но покачал головой. Менедем сказал бы, что поступить так – значит напрашиваться на неприятности, и, скорее всего, был бы прав. Поэтому Соклей снова сел на мула – на этот раз неуклюже, потому что поблизости не оказалось камня, чтобы от него оттолкнуться. Но он справился.

Теперь мул протестовал куда более громко и неистово, чем раньше: он убедился, что от него требуют больше работы, чем положено. И седоку пришлось стукнуть его по ляжке, чтобы заставить снова отправиться в путь.

Соклей посмотрел назад, на серые каменные стены Помпей. Он без труда мог видеть город, потому что ехал в основном вверх по склону холма и обзор ничто не заслоняло. Юноша очень удивился, заметив, сколько стадий сумел покрыть мул, несмотря на свои унылые крики. Взглянув на солнце, Соклей убедился, что полдень уже миновал.

– Пора возвращаться, – сказал он мулу и повернул его к реке Сарно.

Дорога под гору пришлась мулу по сердцу куда больше, но когда впереди вдруг выскочила пятнистая встревоженная ящерица и бросилась им наперерез, вдруг испугался и чуть не выбросил Соклея из седла.

– Тише ты, тупая, богами забытая тварь! – закричал Соклей, одной рукой изо всех сил вцепившись в жесткую гриву мула, а второй обвив его шею. – Это ведь даже не змея. Ее укус совершенно безвреден.

Однако было весьма сомнительно, что мул ему поверил.

Некоторое время спустя, когда они были уже недалеко от Помпей, где крестьянские дома теснились совсем близко друг к другу, с поля выскочила большая серо-белая собака невиданной породы и кинулась к мулу. Пес выглядел так свирепо, так странно передвигался на негнущихся задних лапах и щелкал такими длинными, острыми зубами, что Соклей ничуть бы не удивился, если бы он оказался волком. Громко рыча, собака наскакивала на них то с одной стороны, то с другой, и Соклей вытащил меч, который не понадобился ему для защиты от грабителей.

Если бы ему пришлось отбиваться от собаки, сидя верхом на муле, это весьма напоминало бы кавалерийскую битву.

Но мул доказал, что не нуждается в его помощи. Вот ведь странность: безобидная ящерица напугала его, но теперь он смело ринулся на собаку, которая и в самом деле могла его ранить, и нанес ей удар передними копытами. Собака коротко хрипло взлаяла, потом, решив, что не стоит связываться ни с мулом, ни с эллином, побежала к круглому каменному дому с соломенной крышей, который стоял в паре плетров. Мул, похоже, вознамерился ринуться вдогонку.

Соклей резко натянул поводья.

Мул заорал и с отвращением посмотрел на седока.

Соклей ответил ему таким же негодующим взглядом.

– Ты и вправду глупое создание, – сказал он. – Ты не знаешь разницы между настоящей и мнимой опасностью. Собака ведь и правда может тебя ранить!

Судя по тому, что мул опять попытался сбросить седока в грязь дороги, на этот раз он поверил Соклею не больше, чем когда тот уверял его в том, что пятнистая ящерица безобидна.

Соклей добрался до Помпей незадолго до заката, как и собирался, въехал в город через северные ворота и сам нашел агору – ему даже не пришлось спрашивать дорогу.

Вернув мула хозяину, Соклей пошел к Менедему: медленной, раскачивающейся, косолапой походкой, потому что ему давно уже не приходилось ездить верхом.

Его двоюродный брат рассмеялся, поняв, в чем дело.

– Не жалеешь, что не остался с нами? – спросил Менедем.

– Ни капельки, – ответил Соклей. – Я собирался заняться исследованиями и рад, что мне это удалось.

– Были проблемы?

– О да… Целых две, – кивнул Соклей. Он сделал движение, как будто вытаскивал меч. – Один раз мне даже почти пришлось сражаться.

– Вот видишь? Видишь? – Голос Менедема возбужденно зазвенел. – Я же говорил тебе, что тут опасно! Так что тебе еще повезло, что ты вообще вернулся живым! Что случилось, ради богов?

– Ты прав, италийская сельская местность – куда более опасное место, чем я думал, – серьезно ответил Соклей. – Сначала ящерица попыталась сожрать моего мула; во всяком случае, сам он так подумал. А потом на нас снова напали, на этот раз… бродячая собака.

Моряки, которые были вместе со своим шкипером на рыночной площади, засмеялись.

Спустя мгновение засмеялся и сам Менедем.

– Хорошо, ты меня уел. Если хочешь выставить меня дураком, я тебя не виню. Но я все равно считаю, что ты повел себя глупо, отправившись бродить в одиночку.

Соклей фыркнул. Ему так хотелось подольше подразнить Менедема. Что за веселье злить человека, который на тебя не злится? Всеми силами стараясь не показать своего разочарования, Соклей поинтересовался:

– А как у тебя дела?

Теперь лицо Менедема просияло.

– Вот что я тебе скажу – меня так и подмывает остаться здесь подольше, пусть меня склюют вороны, если это не так! Я продал ариосское, продал шелк, продал благовония, продал птенца павлина. У многих помпейцев, похоже, серебра в избытке, а изысканных товаров тут не купить, поэтому они просто прыгают выше головы, когда видят то, что им нужно.

– Ты думаешь, в Неаполе такого не будет? – спросил Соклей. – Это настоящий полис, и тамошний люд не чаще помпейцев видит товары, подобные тем, что мы привезли.

– Отчасти ты прав – но только отчасти, я полагаю, – ответил Менедем. – Суда из Эллады наверняка приходят в Неаполь куда чаще, чем в Помпеи.

– Может, так оно и есть, – сказал Соклей. – Но я лично уже повидал достаточно помпейцев и здешних сельских видов, так что совершенно не хочу тут задерживаться.

– Да, но достаточно ли мы получили помпейского серебра? Вот в чем главный вопрос, или ты не согласен?

– Какая разница, согласен я или нет? Ты же у нас капитан. Я не могу скомандовать тебе, когда отплыть, – ответил Соклей. – Но если хочешь знать мое мнение, в таком маленьком городке большинство сделок заключается с самого начала, а потом их становится все меньше.

Менедем выглядел упрямым как мул. Поскольку Соклей только что имел дело с упрямым мулом, он без труда уловил сходство. Спорить с двоюродным братом было бесполезно.

– Но тебе, разумеется, виднее, о почтеннейший, – со вздохом проговорил Соклей. – Если ты хочешь еще побыть в Помпеях, оставайся тут, сколько пожелаешь.

– Договорились, – самодовольно ответил Менедем.

* * *

Менедем окинул взглядом агору. Он начинал ненавидеть помпейцев. За последние два дня ему удалось сбыть одну амфору ариосского и одну штуку косского шелка. Ни единого птенца павлина Менедем продать не сумел. Он даже не покрыл расходы на содержание «Афродиты», не говоря уж о том, чтобы получить прибыль.

Его сердитый взгляд упал на Соклея, но двоюродный брат только улыбнулся в ответ, что взбесило Менедема еще больше. Если бы Соклей сказал сейчас что-нибудь вроде: «Я же тебя предупреждал», они могли бы сцепиться в хорошей, целительной, сотрясающей воздух ссоре. Правда, в таком случае гордость Менедема, вероятно, заставила бы его продержать «Афродиту» у помпейского причала еще пару дней. Он хорошо это знал. Если уж говорить откровенно, Менедем просто выискивал для себя оправдание.

Но Соклей продолжал держать рот на замке и только улыбался раздражающей, полной превосходства улыбкой.

К закату второго длинного, скучного, пустого дня Менедем понял, что его победили.

– Ладно! – прорычал он так, как будто Соклей с ним спорил. – Ладно, чтоб все провалилось! Завтра утром отправимся в Неаполь.

– Очень хорошо, – ответил его двоюродный брат. – Учитывая все обстоятельства, тут все же стоило остановиться – мы заработали деньги.

– Н-да, заработали. – Менедем резко оборвал беседу, позволив Соклею ограничиться только этой репликой.