Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Тсутому Сато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 12

– Наконец-то мы оставили Телос позади, – сказал Соклей.

Услышав это замечание, Менедем скорчил ему рожу, потому что название острова Телос, лежащего в Эгейском море, звучало почти так же, как слово «наконец».

Ухмыльнувшись Менедему, Соклей показал на восток.

– А вот впереди и Родос.

– Просто замечательно, – сказал Менедем. – Теперь не надо больше гадать, сколько еще продлится подходящая для плавания погода.

– Ты только и ворчишь на эту тему с тех пор, как мы оставили Сиракузы, – заметил Соклей. – А погода между тем постоянно была как нельзя лучше.

– Верно, но она необязательно останется такой, – ответил Менедем. – И скажи, ты когда-нибудь встречал моряка, который бы не беспокоился о погоде?

Соклей промолчал.

Он смотрел на птиц над головой, летящих на зимовку на юг. Разумеется, то был длинный, изломанный клин журавлей, самых больших из известных Соклею птиц. Аристофан был прав.

«И все-таки он ошибался насчет Сократа», – подумал Соклей.

Скажи он сейчас это вслух, началась бы настоящая перебранка, а ему вовсе не хотелось ругаться – сейчас, когда «Афродита» была так близко от дома. Вместо этого Соклей выбрал безобидную, с его точки зрения, тему для беседы.

– Хорошо вернуться в родные пенаты.

Но его двоюродный брат в ответ только фыркнул.

– Тебе, может, и хорошо, – наконец сказал он. – Но вот увидишь – мой отец все равно будет недоволен и заявит, что сам он управился бы лучше и заработал бы больше денег.

«Наверное, Менедем прав, – подумал Соклей. – Дядя Филодем никогда не бывает доволен».

Вслух же он произнес:

– Ну и ладно. А ты возьми просто улыбнись, кивни отцу в ответ и скажи, мол, тебе виднее.

– Ха! – Менедем возвел глаза к небу. – Во-первых, будь все проклято, это неправда. Во-вторых, если я все-таки с милой улыбкой скажу, что ему виднее, с отцом от потрясения наверняка случится удар. А я не хочу оказаться отцеубийцей – пусть даже случайно, как это произошло с Эдипом и Лаем.

«И ты такой же упрямец, весь в отца, и не уступишь ему ни в чем даже на ячменное зернышко».

Это Соклей тоже счел за благо не говорить вслух. Вместо этого он сказал:

– Препираетесь вы с ним или нет, отец все равно будет рад тебя видеть. Мы невредимыми вернулись домой, потеряли всего одного человека и заработали кучу денег. Чего еще он может желать?

– Еще больше денег, конечно, – ответил Менедем.

– О-ох, – вздохнул Соклей. – Как только мы войдем в порт, наша семья закатит праздник, о котором полис будет вспоминать всю зиму. Твой отец не стал бы праздновать, если бы ему было плевать на тебя, ты и сам это знаешь. Да мои мать и сестра позеленеют от зависти, потому что не смогут прийти на мужское торжество.

– Может быть. – Менедем всеми силами постарался показать, что вовсе в этом не убежден. – Хотел бы я знать, заинтересует ли этот праздник хоть немного вторую жену отца.

– Конечно, заинтересует! – сказал Соклей. – Бавкида молода… По крайней мере, на свадьбе она показалась мне совсем юной, хотя с тех пор я ее, само собой, не видел. Ей наверняка захочется посплетничать обо всем с подружками.

– Может быть, – повторил Менедем.

Он отвернулся от Соклея, явно не желая это больше обсуждать.

Соклей гадал – не сердится ли Менедем на отца за то, что тот снова женился после смерти его матери? Если у дяди Филодема появится сын от новой жены, это порядком осложнит дела наследства.

По мере того как «Афродита» приближалась к Родосу, остров все больше и больше растягивался на горизонте.

– Урожай винограда в этом году неплохой, – заметил Соклей, хотя было еще слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть виноградники.

Но то был повод заговорить о чем-то другом: ведь о семье Менедем явно не желал беседовать. Всеми силами пытаясь завязать легкую болтовню (хотя вообще-то талантом поддерживать такого рода разговоры был наделен от природы его двоюродный брат), Соклей продолжал:

– Хотя нынешний урожай, конечно, и не настолько хорош, чтобы мы смогли выручить за вино шестьдесят драхм за амфору, если повезем родосское в Великую Элладу.

– Угу, – ответил Менедем и устроил целое представление, показывая, как он занят управлением акатоса.

«Вот тебе и завязал легкую непринужденную беседу», – печально подумал Соклей.

Рыбацкие лодки, подпрыгивавшие на волнах ярко-голубого Эгейского моря, не устремлялись прочь при виде «Афродиты» – во всяком случае, большинство из них. Рыбаки знали, что немногие пираты осмелятся вторгнуться в хорошо патрулируемые воды рядом с островом Родос.

– Мы можем гордиться нашим флотом, – снова попробовал завязать разговор Соклей.

– Да. Определенно.

И снова Менедем ответил так, будто его тяготило каждое произнесенное слово.

Соклей сдался и молчал все то время, пока галера огибала самый северный мыс Родоса, проходила мимо гавани родосского флота и входила в закрытые воды Великой гавани, из которой отплыла этой весной.

Тогда Соклей сказал:

– Хорошо вернуться домой!

– Что ж, так и есть, – признал Менедем, и Соклей, который начал уже гадать, услышит ли он когда-нибудь от двоюродного брата больше пары слов, почувствовал облегчение.

Однако Менедем был больше настроен общаться с гребцами, сидевшими по десять человек с каждого борта:

– Давайте, ребята, поработайте на совесть! Весь полис будет на вас смотреть, а ведь нет такого родосца, который не знал бы, как управляться с веслом!

Это подбодрило гребцов, и они показали, на что способна хорошо сбитая команда. Когда Менедем направлял «Афродиту» к открытому причалу, гребцы следовали задаваемому Диоклеем ритму с безупречной точностью.

– Греби назад! – закричал келевст, и гребцы проделали это столь же гладко, как и все остальное. Вскоре келевст закричал: – Суши весла!

И они выполнили и эту команду.

Моряки швырнули канаты людям на пристани, и те быстро пришвартовали акатос. Соклей бросил по оболу каждому рабочему и еще одну маленькую серебряную монету – знакомому парню, сказав ему при этом:

– Радуйся, Летодор. Беги в дома Лисистрата и Филодема и дай им знать, что «Афродита» благополучно вернулась домой. Думаю, они вознаградят тебя еще лучше.

– Спасибо, о почтеннейший. Я все сделаю. – Летодор сунул монету в рот и быстрой рысцой припустил прочь.

– Теперь уже недолго, – сказал Соклей Менедему.

– Что верно, то верно. – Его двоюродный брат все еще стоял между рулевыми веслами, как делал в плавании, и барабанил пальцами по рукояти правого весла. – Может, все еще и обойдется, – проговорил он, словно пытаясь убедить самого себя. – В конце концов, мы получили прибыль, и хорошую прибыль. Никто не может этого отрицать.

– Никто и не будет этого отрицать, – сказал Соклей. – Вот увидишь. И ты еще твердишь, что это я чересчур беспокоюсь!

Менедем переминался с ноги на ногу, пока оба они ожидали, когда их отцы придут в гавань. Соклей отдал морякам остаток жалованья и, во избежание недоразумений, записал, сколько кому было выплачено.

Наблюдая за Менедемом, Соклей подумал: «Я бы не дергался, как будто меня кусают блохи, даже если бы мне нечем было заняться. Может, мне бы и хотелось так поступить, но я бы постарался сдержаться».

Заплатив Диоклею, он пожал руку келевсту и сказал:

– Надеюсь, следующей весной ты снова отправишься с нами.

– Я тоже на это надеюсь, молодой господин, – ответил начальник гребцов. – В плавании скучать не приходилось, правда?

– Ну если только изредка, – ответил Соклей, и келевст засмеялся.

– О боги, – тихо проговорил Менедем. – Вон идет отец.

Он не моргнув глазом атаковал римскую триеру, но задрожал при виде человека средних лет, приближающегося к «Афродите».

Соклей помахал рукой.

– Радуйся, дядя Филодем, – окликнул он. – Мы вернулись благополучно, потеряв лишь одного из наших людей, и привезли круглую сумму.

– А что случилось с одним из гребцов? – крикнул Филодем.

Он адресовал вопрос не Соклею, а своему сыну.

– Радуйся, отец, – произнес Менедем. – Этот бедняга был ранен стрелой в морском бою и не выжил.

– Пираты? – спросил Филодем. – Италийские воды кишат ими. Всех этих грязных ублюдков надо распять на крестах.

Его правая рука сердито сжалась в кулак.

– Это верно, – согласился Менедем. – Но мы бились не с пиратами. Римляне послали флот, чтобы напасть на город самнитов под названием Помпеи, как раз когда мы оттуда уплывали, и одна из триер погналась за нами.

Филодем приподнял бровь.

– И вы от нее ушли? Тут наверняка потребовалось мастерство в управлении судном. Я сомневался, что ты на такое способен.

Менедем задумался над его замечанием, пытаясь решить, комплимент это или нет.

Соклей заговорил, опередив двоюродного брата:

– Мы от нее не просто ушли, дядя Филодем. Мы ее искалечили – сломали триере весла своим корпусом. Только после этого нам и удалось уйти.

– В самом деле? – спросил Филодем.

Не только Соклей и Менедем, но и множество моряков – все хором принялись расписывать подробности этой истории. Отец Менедема погладил подбородок.

– Похоже, то была неплохая работа, – признал он.

– Вот, – прошипел Соклей, – видишь?

Менедем не обратил на него внимания.

Соклей надулся, но только на мгновение, потому что увидел, что его отец тоже идет к «Афродите», и снова помахал рукой.

Лисистрат помахал ему в ответ.

– Радуйся, сын, – сказал он. – Рад снова тебя видеть. Как прошло плавание?

«Дядя Филодем не сказал, что рад видеть Менедема, – пронеслось в голове Соклея. – Может, он так и подумал, но не сказал».

– Радуйся, – ответил он отцу. – Все замечательно. Мы вернулись. Мы заработали деньги. И мы сбыли всех павлинов и всех птенцов. – Непреклонная честность заставила его добавить: – Ну, почти всех павлинов. Одна пава прыгнула в море. По моей вине.

– До чего же я рад, что мы их сплавили! – добавил Менедем. – При всей красоте павлинов – это проклятые богами твари, вот что я скажу. Так что от души сочувствую италийцам и варварам, которые их купили.

– Эти люди позаботились о том, чтобы теперь им не было проходу в их собственных внутренних дворах, так ведь? – спросил Лисистрат. – Уверен, вам обоим не терпится пойти домой и снова выспаться в мягких постелях. По себе помню: я всегда мечтал об этом, вернувшись из очередной поездки.

– Не знаю, отец, – сказал Соклей. – Я провел так много времени на досках юта, что в первые несколько дней матрас, вероятно, будет казаться мне странным. А потом еще была ночевка на мешках с пшеницей, когда мы шли в Сиракузы…

– В Сиракузы? – одновременно переспросили Лисистрат и Филодем.

– Что нового в Сиракузах? – осведомился отец Менедема, и Соклей понял, что «Афродита» была первым судном, явившимся на Родос с весточкой о том, что случилось на западе.

Они рассказали обо всех своих приключениях. В основном говорил Менедем – его язык всегда был быстрее, так же как и ноги. Соклей получал шанс вставить слово после вопросов Филодема, потому что каждый из них на какое-то время сбивал Менедема с мысли. Зато вопросы Лисистрата, как заметил Соклей, его ничуть не беспокоили.

Когда молодые люди закончили рассказ, Филодем прищелкнул языком.

– Вы слишком рисковали, сын, – сказал он; судя по его тону, отец не ограничился бы этим замечанием, если бы их не слушало столько народу.

– Знаю, господин, но мы вышли сухими из воды, и в конце концов все закончилось хорошо, – ответил Менедем, слегка растеряв свое задиристое нахальство, которое демонстрировал во время всего путешествия.

– И сколько же именно денег вы заработали? – спросил Филодем.

Менедем взглянул на Соклея. Здесь, в родном порту, Соклей не видел причин держать сумму прибыли в секрете. Он назвал ее дяде и с удовольствием увидел, как у того отвисла челюсть.

– Шутишь! – только и сказал Филодем.

– И еще пять оболов, – добавил Соклей. – Нет, я вовсе не шучу.

– Браво! – воскликнул его отец и хлопнул в ладоши, чтобы показать, как высоко он ценит успехи сына и племянника. – Это… просто великолепно – не могу подобрать другого слова! – Лисистрат снова хлопнул в ладоши. – Я горжусь вами обоими!

– У нас еще осталось на борту немного шелка, ариосского и благовоний, – сообщил Соклей. – Здесь за них не выручишь так много, как можно было бы выручить в Великой Элладе, но кое-какую прибыль они все же принесут.

Лисистрат просиял.

Даже Филодем не выглядел чересчур несчастным.

Соклей помахал финикийцу Химилкону, который шел к ним, чтобы узнать новости.

«Мы справились, – подумал Соклей. – Мы и в самом деле справились, и вот наконец мы вернулись. Это даже приятней, чем я ожидал!»

* * *

Менедем сидел дома в андроне, прихлебывая из чашки вино и мечтая оказаться где угодно, только не здесь. Даже сами мужские покои его разочаровали. По меркам Родоса они были очень неплохие. Но сравни их с покоями Гилиппа в Таренте – и они уже не покажутся такими уж замечательными.

Впрочем, Менедем бы не возражал против того, чтобы побыть в андроне, если бы в паре локтей от него не сидел отец, буравя сына сердитым взглядом.

– Ты идиот, – сказал Филодем. – О чем ты думал, во имя неба и земли?

– О прибыли, – негромко ответил Менедем.

Отец всегда ухитрялся выставить его неправым.

– И мы получили прибыль, – с вызовом добавил Менедем, ощутив прилив непокорности. – Огромную прибыль.

Филодем отмахнулся от этого аргумента, как от чего-то незначительного.

– Жаль, что ты не получил того, что заслуживаешь за такую глупость! А что, интересно, думал обо всем этом твой двоюродный брат? Неужели и он точно так же, как ты, рвался нацепить склеенные воском крылья и изображать из себя летящего к солнцу Икара?

Менедем подумал – не солгать ли, но решил, что его слишком легко смогут уличить во лжи. Он нехотя покачал головой.

– Ну нет. Не совсем.

– Не совсем? – Филодем вложил в свой вопрос массу эмоций. – И что это значит? Нет, не отвечай. Я и сам могу догадаться. У Соклея есть здравый смысл, по крайней мере, у него больше здравого смысла, чем у моей плоти и крови.

Дабы скрыть свои чувства, Менедем сделал длинный глоток вина. Ему захотелось поскорее опьянеть, чтобы вообще не обращать внимания на отца. Но такое Филодем тоже не спустил бы ему с рук, а ведь им предстоит жить в одном доме до весны. Каким бы оскорбленным ни чувствовал себя Менедем, он не мог развернуться и в гневе уйти прочь, хотя ему очень этого и хотелось.

«Что же мне делать?» – подумал он.

Единственное, что он смог придумать, – это сменить тему беседы.

– На обратном пути мы слышали, что война между Птолемеем и Антигоном идет полным ходом, – сказал молодой человек. – Никто по-настоящему и не ожидал, что мир продлится долго, но все равно…

– Война идет полным ходом, это верно, – согласился отец с мрачным удовлетворением.

Помимо глупости Менедема Филодему хотелось критиковать и глупость других.

– Птолемей послал своего генерала Леонида в Киликию, чтобы захватить города Антигона на побережье.

– И ему это удалось? – спросил Менедем.

Отец кивнул.

– Удалось, да еще как – пока Антигон не услышал, что случилось. Тогда Одноглазый Старик послал своего сына Деметрия, и тот вышиб Леонида из Киликии и гнал его до самого Египта. Говорят, Птолемей послал сообщения Лисимаху и Кассандру, прося их о помощи, надеясь помешать Антигону набрать силу, но, конечно же, не многого от них добился.

– Зато племянник Антигона Полемей отвернулся от него, – сказал Менедем. – Наверняка это оказалось тяжелым ударом для Антигона – потерять того, кто был его правой рукой.

– Так и есть, – согласился отец. – Теперь место Полемея занял Деметрий – Деметрий и его юный брат Филипп. Антигон послал Филиппа к Геллеспонту, чтобы схватить заместителя Полемея Феникса, и Филипп всыпал ему почти так же сильно, как и Деметрий Леониду.

Менедем тихо свистнул.

– Я об этом еще не слышал. Следует восхищаться Антигоном. Он никогда не теряется, что бы ни случилось.

– Если ты – жирная перепелка в кустах, будешь ли ты восхищаться волком, который хочет тебя съесть? – спросил Филодем. – А ведь именно так и смотрят на Родос генералы – как хищники на перепелку. А что касается Антигона, он так пугает всех остальных генералов, что они объединятся и попытаются сбить с него спесь. Помяни мои слова, сын: эти македонцы все еще будут драться друг с другом, когда тебе исполнится столько же лет, сколько сейчас мне.

– Неужели еще тридцать лет? – Менедем попытался не говорить печально. А еще он попробовал вообразить, каким будет в возрасте отца, но не смог. – Но это ведь очень долго!

– Помяни мои слова, – повторил Филодем. – Генералы бросаются друг на друга с тех пор, как умер Александр. Так с чего бы им перестать это делать? Что заставит их остановиться?

– Победа одного их них, – заявил Менедем.

Отец задумался.

– Да, возможно, – признал он. – Но если дело пойдет к победе одного, все остальные мигом объединятся против него, как объединились сейчас против Антигона. Именно потому, что так постоянно происходит, все и зашло настолько далеко. И вряд ли хоть что-то изменится.

– Все течет, – ответил Менедем.

– «Все течет»? – повторил Филодем. – Это вроде бы афоризм одного из философов, так? Ты что, перенял у двоюродного братца привычку щеголять знаниями?

Филодем фыркнул.

«Ты всегда находишь, в чем меня обвинить, – подумал Менедем. – Если бы я даже вырезал для тебя свою печенку, ты бы наверняка потом жаловался, что жрец не углядел в ней хороших предзнаменований». Но тут отец вдруг сказал:

– Ладно, так или иначе, ты победил триеру! И привез домой столько серебра! Полагаю, не каждый мог бы с этим справиться. Давай-ка я налью тебе еще вина.

Менедем от удивления едва смог протянуть свою чашу – но все-таки протянул. Однако, наливая ему вино, Филодем поинтересовался:

– И скольких же мужей ты разъярил в Великой Элладе? Ну вот, обязательно ему надо все испортить.

И Менедем снова ответил быстро и правдиво, хотя лучше бы ему было солгать:

– Только одного.

Отец пробормотал что-то себе под нос, потом вздохнул и спросил:

– И где это произошло на сей раз? Ты когда-нибудь сможешь снова явиться туда для торговли? Или дела там обстоят настолько же плохо, как и в Галикарнасе?

– Это случилось в Таренте, отец, – ответил Менедем, и Филодем издал такой звук, будто его ударили в живот.

– Не думаю, что дела на сей раз настолько же плохи, как в Галикарнасе, – продолжал Менедем.

Он сомневался, что Гилипп замышлял убить его, скорее всего, обманутый муж хотел его всего-навсего избить.

– Да уж, могу себе представить. – Филодем поморщился так, словно отхлебнул уксуса, а не вина. – А ведь Тарент – крупный полис, первый, в который ты почти всегда заходишь по пути из Эллады. Что мне с тобой делать, сын?

Менедем счел за лучшее промолчать.

Отец фыркнул снова, потом сказал:

– Что ж, по крайней мере, ты не вытворяешь такого здесь, на Родосе, хвала богам.

Менедем и на это ничего не ответил, и отец, к счастью, принял его молчание за согласие.

* * *

– Я надеялся по возвращении услышать, что моя сестра помолвлена, – заметил Соклей, когда они с отцом сидели в андроне.

– И я надеялся, что смогу тебе об этом сказать, – ответил Лисистрат. – Я говорил о помолвке с… О, не важно с кем! Какой смысл вдаваться в детали, если все равно ничего не получилось?

– А что не так с этим парнем? – спросил Соклей.

– Ничего, – сказал Лисистрат. – Просто он нашел себе другую невесту – юную девушку, которая еще не была замужем. Та семья беднее нашей, но зато невесте всего четырнадцать, а не восемнадцать. У нее больше шансов родить ему сыновей, чем у Эринны. Разве можно винить парня в том, что он прежде всего думает о потомстве? Зачем вообще нужны жены, если не для того, чтобы рожать сыновей?

– Эринна не виновата… – начал было Соклей, но спохватился.

– Я думаю, тут никто не виноват, – отозвался отец. – Это просто одно из роковых обстоятельств, осложняющих жизнь смертных.

Их управляющий, лидиец Гигий, сунул голову в мужскую комнату.

– Господин, пришел Ксанф. Он хочет поздравить молодого хозяина с благополучным возвращением «Афродиты».

Соклей возвел глаза к потолку.

– Да уж, вовремя ты вспомнил о роковых обстоятельствах, осложняющих жизнь смертных…

Отец засмеялся, но сказал Гигию:

– Введи его. Мы выпьем вместе вина. Рано или поздно он все-таки уйдет.

– Скорее поздно, – предсказал Соклей, но он произнес это очень тихо, чтобы отец не бросил на него неодобрительного взгляда.

Мгновение спустя, когда управляющий ввел в андрон Ксанфа, Соклей встал и поклонился старшему.

– Радуйся, о несравненнейший. Как сегодня твое самочувствие?

– Радуйся, Соклей, – ответил Ксанф. – Очень мило с твоей стороны, что ты спрашиваешь. Сказать по правде, это и впрямь несравненное чудо – что я не отправился к Аиду, пока ты был на западе. Как я страдал от геморроя! Это было просто пыткой, а запоры еще и осложняли положение! Да вдобавок плечо ныло всякий раз к сырой погоде. Меня просто ужасает приближающаяся зима, воистину ужасает! А еще я страдаю бессонницей. Старость – истинное несчастье, никогда не позволяй никому утверждать обратное.

– Пожалуйста, угощайся, Ксанф. – Лисистрат подал торговцу чашу вина, без сомнения надеясь остановить поток его слов. – Выпей с нами. У нас есть причины радоваться: ведь мальчики благополучно вернулись домой и в придачу заработали кругленькую сумму.

– Это хорошие новости, очень хорошие новости, воистину замечательные, – сказал Ксанф, уронив несколько капель из чаши на пол в качестве возлияния. – Жаль, что твой сын не слышал моей речи на ассамблее в начале месяца. Замечу без ложной скромности – в красноречии я превзошел самого себя.

– О чем ты говорил? – поинтересовался юноша.

– О том, как мы должны себя вести, если схватка между Антигоном и Птолемеем станет еще ожесточеннее, – ответил Ксанф.

– Это важно, – согласился Соклей.

Но он не попросил пухлого торговца вкратце повторить свою речь, слишком хорошо зная, чем бы это закончилось. Однако Ксанфа это совершенно не смутило. Он сказал:

– Наверняка я смогу припомнить, что именно я говорил… – и принялся с энтузиазмом пересказывать свою речь, подкрепляя ее жестами, выглядевшими бы более уместными на подмостках комического театра, чем на ассамблее.

Его главный довод сводился к следующему: поскольку Родос вел обширные дела с Египтом, он должен был оставаться на стороне Птолемея, но одновременно проявлять осторожность, не давая Антигону повода напасть.

Соклею показалось, что в этом много здравого смысла, но ему бы очень хотелось, чтобы Ксанф не витийствовал целых полчаса, прежде чем перейти к сути.

Когда Ксанф наконец закончил, Лисистрат сказал:

– Волнующе. – И налил себе еще вина, что показывало, насколько он был взвинчен.

Соклей тоже протянул свою чашу, чтобы ее наполнили. Его отец не предложил онохойю Ксанфу.

– Расскажи мне о новостях из Италии, – нетерпеливо попросил юношу Ксанф.

– К северу от Великой Эллады все еще дерутся друг с другом самниты и римляне, – ответил Соклей.

Он начал было рассказывать, как «Афродита» угодила в гущу этой войны, но потом передумал. Это бы только породило новые вопросы и, может быть, да сохранят их от такого боги, еще одну речь. Поэтому он лишь сказал:

– А что касается новостей с Сицилии, то Агафокл вторгся в Африку, чтобы отплатить карфагенцам за осаду Сиракуз.

Он не обмолвился о том, что и «Афродита» тоже оказалась вовлечена в эту историю.

– Так-так, ну разве это не интересно? – воскликнул Ксанф. Он почувствовал, что ему не хотят рассказывать всего, и попытался зайти с другой стороны: – Вы продали всех павлинов?

– Всех, кроме одного, который… Э-э, погиб, прежде чем мы добрались до Великой Эллады.

И снова Соклей не сказал всего – он и словом не обмолвился о павлиньих яйцах или птенцах.

– О, это плохо, – отозвался Ксанф. – Вы наверняка потерпели большой убыток, очень-очень большой.

Соклей серьезно кивнул, но ничего не сказал. Куда позже, чем следовало бы, Ксанф начал подозревать, что засиделся в гостях.

– Что ж, я думаю, мне пора идти, ведь следует еще нанести визит вежливости Менедему и его отцу.

– Рад был с тобой повидаться, – проговорил Соклей. «И еще больше рад, что ты уходишь», – про себя добавил он.

Хозяева по очереди пожали Ксанфу руку.

Затем отец с сыном переглянулись и, услышав, как Гигий закрыл дверь за Ксанфом, в унисон вздохнули.

– В онохойе еще осталось вино? – спросил Соклей. – Его вечно пучит, хоть он не ест ни бобов, ни капусты.

Отец потряс сосуд, послышался плеск. Лисистрат налил немного в чашу Соклея, а остальное вылил в свою.

– Ксанф не хотел никому сделать плохо, – проговорил он.

Соклей, которому пришлось выслушать речь, произнесенную гостем на ассамблее, – всю, до последнего слова, – не был склонен к терпимости.

– Так же как и щенок, который писает людям на ноги, – сказал он и выпил вино.

– Я тебя понимаю, – отозвался Лисистрат. – Однако, если уж на то пошло, мне пришлось еще хуже – ведь сегодня я выслушал его речь уже во второй раз.

– О, бедный отец! – воскликнул Соклей и обхватил Лисистрата за плечи.

Они оба рассмеялись и, едва начав, уже долго не могли остановиться.

«Дело тут не в вине, – подумал Соклей. – Мы не так уж много выпили. Дело в речи Ксанфа. А если бы мы были вдобавок трезвыми, такая речь парализовала бы на всю оставшуюся жизнь».

– Мы должны отпраздновать ваше возвращение, – сказал Лисистрат. – Вообще-то даже дважды отпраздновать. Один пир дадим для твоей сестры и матери, а другой – настоящий симпосий, где вы с Менедемом сможете подробно рассказать о своих приключениях в Великой Элладе. Вы и в самом деле сумели покалечить триеру на нашей «Афродите»?

– Мы сломали ей весла правого борта, и это позволило нам уйти, – ответил Соклей. – Менедем рассказывал об этом дяде Филодему как раз перед тем, как ты появился в гавани. Уверен, на симпосии он сплетет об этом куда более увлекательную историю, чем та, которую смог бы состряпать я.

– Увлекательные истории хороши после того, как симпосиатов несколько раз обнесут по кругу вином. Однако мне бы хотелось в придачу получить представление о том, что же случилось на самом деле. – Лисистрат криво усмехнулся усмешкой человека, который научился не ожидать от мира слишком многого. – Это сделало бы вашу историю еще более увлекательной.

– Я расскажу тебе все, что сумею припомнить, – пообещал Соклей. – Но ты должен выслушать также версии Менедема и Диоклея. Потом ты сможешь все сопоставить и решить, где же именно лежит правда.

Он рассмеялся собственным словам.

– Я рассуждаю как настоящий историк. Именно так говорит Фукидид, когда пытается выяснить, что же именно происходило во время Пелопоннесской войны.

– Такой способ выяснить истину кажется мне разумным, – заметил Лисистрат.

Соклей щелкнул пальцами.

– Я чуть не забыл про Диоклея! – воскликнул он. – Я очень хочу замолвить за него доброе слово. Мы не могли бы пожелать себе лучшего келевста. Честный, благоразумный, храбрый, но не безрассудный… Мне бы хотелось снова выйти с ним в море следующей весной, хотя из Диоклея вышел бы и хороший капитан.

– Я всегда был о нем высокого мнения, еще с тех пор, как он впервые начал работать веслом. – проговорил Лисистрат. – Давай сделаем так. Когда мы устроим симпосий, я приглашу Диоклея. Уверен, он и сам сможет рассказать несколько интересных историй, а заодно у него появится шанс познакомиться с людьми, которые, возможно, захотят предложить ему командование судном.

– Это было бы хорошо, отец. – Соклей с энтузиазмом кивнул. – Мне не слишком хочется терять хорошего келевста, но Диоклей заслуживает того, чтобы ему дали шанс.

– Я бы тоже так сказал, – согласился Лисистрат. – Учитывая, сколько серебра вы привезли домой, любой, кто помог вам его заработать, заслуживает, чтобы ему подали руку помощи. Человек должен возвышать своих друзей и принижать своих врагов, а?

– Так говорили эллины со времен Ахиллеса и Агамемнона, – ответил Соклей.

«И поэтому, интересно, эллины вечно враждуют между собой? – подумал он. – Хотел бы я знать, понимает ли это кто-нибудь из генералов Александра. К несчастью, вероятно, не понимает, иначе они не грызлись бы постоянно друг с другом».

– Вон твоя сестра, – показал Лисистрат, – поливает садик. Эринна будет рада тебя видеть.

Соклей давно уже слышал плеск воды, выливаемой из гидрии, но продолжал сидеть спиной к саду. Он думал, что там трудится рабыня, Фракийка.

– Я тоже по ней соскучился, – сказал он, вставая.

Соклей вышел из андрона и окликнул:

– Радуйся, Эринна!

Сестра взвизгнула, поставила кувшин с водой, побежала к брату и бросилась в его объятия.

– Радуйся, Соклей! – сказала она, целуя его в щеку. – Когда эта портовая крыса прибежала, громко вопя, что «Афродита» вернулась, я чуть было не набросила покров на лицо и не помчалась сама в гавань, чтобы поскорее тебя увидеть.

Она озорно усмехнулась.

– Представляешь, какой был бы скандал?

– Девушки из хороших семей нечасто так поступают, – дипломатично сказал Соклей.

– Я больше не девушка из хорошей семьи, если уж быть точной, – возразила Эринна. – Правила слегка снисходительней к вдовам.

– Полагаю, так и есть. Отец сказал, что ты почти нашла мужа этим летом.

– Почти, – горько согласилась Эринна. – Но потом его родители решили женить сына на девице. Посмотри на меня, Соклей! – Сестра схватила его за руки и не отпускала. – У меня что, согбенная спина? Или седые волосы? Или у меня почернели и выпали зубы?

– Ну что ты! – горячо воскликнул Соклей. – Клянусь Зевсом, ты все еще моя младшая сестренка, а я сам еще далеко не старик.

– Да? А теперь представь: его родители обращались со мной как со старухой, – заявила Эринна. – Когда подвернулась другая невеста, они мигом бросили меня, как будто думали, что я послезавтра стану тенью в доме Аида. Как же я теперь заведу семью, если больше никто не хочет на мне жениться?

– Ты всегда останешься частью нашей семьи, – сказал Соклей.

Сестра нетерпеливо потрясла головой.

– Знаю, но я имела в виду другое, ты же понимаешь. Я хочу иметь свою собственную семью.

– Не беспокойся, – утешил ее Соклей. – Мы обязательно выдадим тебя замуж.

«Если придется увеличить твое приданое, мы это сделаем, вот и все. Теперь нам будет куда проще себе такое позволить, чем до путешествия „Афродиты“. Вот тогда и пригодится серебро, заработанное в Сиракузах; хоть я и желал, чтобы Менедем не рисковал так, чтобы его заполучить».

– Надеюсь, – сказала Эринна. – Остаться без детей – это ужасно.

Ее улыбка показалась Соклею вымученной – такая появляется на лице у человека, усилием воли заставляющего себя не думать о своих горестях. Эринна постаралась, чтобы и голос ее зазвучал жизнерадостно и легко:

– Расскажи мне о путешествии. Хоть я и вдова, я респектабельная женщина, поэтому почти не выхожу из дома, кроме как на праздники и по тому подобным поводам, но ты – ты пересек море! Если б ты знал, как я тебе завидую.

– Поводов для зависти тут меньше, чем ты думаешь, – ответил Соклей. – Если тебе кажется тесно и душно дома, вообрази, какового провести ночь в море на борту акатоса, где приходится спать прямо на тесной палубе.