Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Тсутому Сато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Да уж, – согласился впередсмотрящий. – Но, боюсь, этому парню никогда уже не быть красивым, его нос похож на раздавленную свеклу.

– Какая жалость! – одновременно ответили Соклей и Менедем.

Менедем добавил:

– А куда исчез этот бесстыжий трус Телеф? Ради всех богов, я вышвырну его с корабля.

Прежде чем Соклей успел ответить, на ближайшей улице поднялся шум и гам и Телеф вновь появился на агоре во главе дюжины моряков, вооруженных кто чем. Телеф помедлил, огляделся по сторонам, понял, что случилось, – и скроил такую рожу, что выражение его лица сделало бы честь любой комической маске.

– Так я вам уже не нужен! – возмущенно сказал он.

– Теперь уже нет, – гневно ответил Соклей. – Но в любом случае спасибо, что привел помощь.

– А я все-таки думаю, он сбежал, – потихоньку пробормотал Менедем, но громко говорить этого не стал, потому что Телеф быстро вернулся, да и подкрепление, которое он привел, могло оказаться полезным.

– Что сделаем с Алексидамом? – спросил Аристид.

– Для начала вытащи кинжал из ножен на его поясе, – велел Соклей.

После того как Аристид выполнил его приказ, он сказал:

– Послушай, Алексидам…

– Пошел ты к воронам, вонючий сын шлюхи! – Голос Алексидама звучал приглушенно – наверное, наемник не мог как следует дышать, поскольку нос у него был расквашен. – Ты искалечил меня. Пусть тебя навечно проклянут боги!

– Они проклянут тебя, потому что ты вор, – парировал Соклей. – Я тебе это однажды уже сказал, и лучше бы ты меня тогда послушал. А теперь отвечай: если мы отпустим тебя, ты оставишь нас в покое?

Последовала долгая тишина, нарушаемая лишь хлюпающими звуками: когда наемник втягивал воздух через разбитый нос.

Наконец он спросил:

– А разве я могу ответить «нет»?

Вместо Соклея ответил Менедем:

– Очень советую тебе искренне сказать «да». В противном случае мы вполне можем перерезать тебе глотку и принести тебя в жертву, чтобы вымолить попутный ветер: если помнишь, именно так поступил Агамемнон со своей дочерью, прежде чем отплыл к Трое.

Учитывая неудачи, которые преследовали Агамемнона после того, как он принес в жертву Ифигению, этот пример не показался Соклею убедительным. Но Алексидам не склонен был выступать в роли литературного критика.

– Грязные ублюдки! – прорычал он. – Вы уже дважды одержали надо мной верх! Но это еще не конец.

Менедем вопросительно посмотрел на Соклея.

Тот слегка удивился, что двоюродный брат интересуется его мнением.

Пожав плечами, он сказал:

– У нас лишь три варианта: либо мы его отпустим, либо убьем, либо останемся здесь и возбудим против Алексидама судебное дело.

– Только не это! – воскликнул Менедем. – Мы можем застрять тут навечно, а нам нельзя даром терять время.

Он слегка ослабил хватку, которой держал наемника. Соклей и Аристид последовали его примеру.

– Хорошо, Алексидам, – проговорил Менедем. – Считай, что тебе повезло.

Алексидам осторожно ощупал нос, зашипев от боли при первом же прикосновении, и выругался при виде крови на своих пальцах. Кровь текла и по его лицу, но ее наемник видеть не мог.

– Повезло? – переспросил он. – Благодаря тебе я останусь уродом на всю оставшуюся жизнь…

Вспомнив, что сила не на его стороне, наемник проглотил парочку эпитетов.

– Тебе повезло, – повторил Соклей. – Мы оставили тебе эту самую жизнь. – «Хотя я и сделал все, что мог, чтобы снести тебе голову с плеч, когда бросил камень», – мысленно добавил он. И продолжил вслух: – А ведь сам ты был готов отнять наши жизни – точно так же, как прежде пытался отнять у нас павлиньи яйца.

Алексидам ничего не ответил – он молча побрел прочь, на ходу роняя капли крови.

– Надеюсь, мы никогда его больше не увидим, – проговорил Менедем.

– Я думал, мы избавились от него, когда оставили на берегу, – сказал Соклей. – Тем более что мы не увидели Алексидама в Таренте.

– И я тоже так думал, – ответил его двоюродный брат. – Завтра мы уходим отсюда. А до тех пор можно держать под рукой нескольких наших людей, на случай если негодяй опять что-нибудь придумает. Мы и так уже провели две ночи подряд в море, и не будь сегодняшняя для наших моряков последним шансом получить вино и женщин до отплытия в Элладу, я бы немедленно оставил порт.

– От кого я это слышу? – вопросил Соклей. – От храбреца, который рискнул всем, отправившись в Сиракузы?

– Мы заработали в Сиракузах много денег, – пожал плечами Менедем. – А здесь я не вижу подобной возможности. А ты?

– Никто не смог бы как следует заработать в Каллиполе, включая местных жителей.

Соклей говорил убежденно, но тихо, чтобы кто-нибудь из этих жителей его не услышал и не подумал, что он ругает их город. Вообще-то Соклею очень хотелось обругать Каллиполь, но только так, чтобы местные об этом не узнали.

Мгновение спустя лицо Менедема вдруг озарила широкая, фальшивая улыбка.

– Радуйся, о почтеннейший, – сказал он человеку, который торговался с ним из-за хиосского вина перед тем, как неожиданно появился Алексидам. – Рад снова тебя видеть.

– Кажется, все уладилось? – спросил житель Каллиполя. Потом сам ответил на свой вопрос: – Да, я вижу, что уладилось. Вот и хорошо. Так на чем мы остановились?

– А вот на чем, – ответил Менедем.

«Мы остановились на этом самом месте, да так тут и оставались, – подумал Соклей. – А ты убежал, как трусливый кролик, которого по пятам преследует свора спартанских гончих Гиппариния».

Он шумно выдохнул через нос. Слишком часто деловые отношения с человеком означали, что ты уже не можешь сказать все, что о нем думаешь.

Менедем гладко продолжал:

– Почему бы тебе не попробовать снова вина, которое, должно быть, благословил сам Дионис? Истинное ариосское с Хиоса попадает в Каллиполь не каждый день и даже не каждый год.

Чаша, которую они одолжили раньше, разбилась во время схватки с Алексидамом. Им пришлось заплатить за нее и взять у горшечника вторую.

Когда местный попробовал сладкое золотое вино, его глаза стали большими и круглыми. Соклей улыбнулся про себя: он уже видел такую реакцию. Житель Каллиполя отчаянно старался скрыть свое восхищение.

– Вы назвали какую-то нелепую цену, прежде чем началась свалка, – сказал он.

– Шестьдесят драхм за амфору, – спокойно повторил Менедем.

– Да, – проговорил местный. – То есть нет. В смысле, я так и думал, что ты сказал именно это, но столько я не заплачу. Двадцать за амфору, и ни драхмой больше.

– Всего хорошего, господин. – Менедем вежливо склонил голову. – Рад был с тобой побеседовать.

– Ты сумасшедший? – спросил каллиполец. – Тебе пришлось открыть амфору, чтобы дать мне попробовать вино. Теперь оно долго не продержится… Вино в открытой амфоре никогда долго не хранится. Сколько ты получишь за уксус? Тебе лучше взять то, что я предлагаю, и поблагодарить за то, что ты получил так много.

Его самодовольная улыбка говорила, что он и раньше играл с торговцами в такие игры. И вероятно, с некоторыми ему это сходило с рук.

«Еще один маленький город и мелкий рвач», – подумал Соклей.

Вслух же он произнес:

– Как уже сказал мой двоюродный брат, всего хорошего, господин. И пошел ты к воронам. – С таким мошенником вовсе не обязательно соблюдать вежливость.

Глаза жителя Каллиполя снова широко распахнулись, на этот раз его удивление было иного рода.

– Но… Но… – запинаясь, проговорил он. – Вы должны продать мне эту штуку и…

Соклей не со всякими девушками в постели получал такое наслаждение, которое испытал сейчас, рассмеявшись местному в лицо.

– Мы ни хрена тебе не должны, о несравненнейший. Уже не в первый раз он позаимствовал сардоническое обращение Сократа к людям.

– Мы только что прорвались сквозь карфагенскую блокаду, чтобы доставить зерно в Сиракузы. У нас больше серебра, чем мы сможем потратить, вот так-то, приятель. Если тебе не нужно ариосское – или если ты не хочешь заплатить за него назначенную цену, – мы отдадим амфору нашим морякам, пусть ребята выпьют в свое удовольствие.

– Еще ни разу в жизни ни один торговец вот так со мной не разговаривал, – пожаловался каллиполец.

Соклей в этом не сомневался, но только пожал плечами. Менедем последовал его примеру.

Каллиполец некоторое время беззвучно брызгал слюной, потом вновь обрел дар речи.

– Что ж, очень хорошо. Если ты так хочешь быть неразумным, думаю, я смогу дать тридцать драхм.

Происходи все до появления Алексидама, это послужило бы началом торга.

Но теперь Соклей покачал головой и сказал единственное слово:

– Нет.

– Тогда тридцать пять. – Местный побагровел.

От гнева или от смущения? От смущения, решил Соклей и твердо заявил:

– Мой брат сказал – шестьдесят. Значит, такова и будет цена.

В кои-то веки ему не надо было заботиться, продаст он вино или не продаст. Это бодрило так, будто он сам сделал пару глотков из амфоры с ариосским.

– Не глупи, – запротестовал житель Каллиполя. – Постой… Я дам тебе сорок драхм. Это больше, чем стоит твое драгоценное хиосское.

– Нет, – снова сказал Соклей. – Наша цена – шестьдесят. Если тебе действительно нужно это вино, ты за него заплатишь.

И ведь скряга из Каллиполя и в самом деле заплатил. Правда, сдался он далеко не сразу: сперва попытался уломать двух родосцев, предлагая цену в сорок пять драхм, потом повысил ее до пятидесяти… до пятидесяти пяти… Соклей зевнул ему в лицо. Менедем, который, когда хотел, мог быть самым обаятельным из людей, сейчас невежливо повернулся к нему спиной.

Каллиполец гневно зашагал прочь и, вернувшись в сопровождении раба, швырнул Соклею полный драхм кожаный мешок – почти с такой же силой, с какой он сам перед этим метнул камень в Алексидама. Соклей тщательно сосчитал монеты, затем кивнул брату.

Когда местный велел рабу унести амфору домой, Соклей вздохнул и сказал:

– Таким образом после короткой остановки мы распрощались с Каллиполем, маленьким городом, где никогда не случается ничего интересного.

Менедем некоторое время молча смотрел на него, потом вдруг весело рассмеялся.

– Да уж, тут совсем ничего не случается!

– Теперь остается только надеяться, что Алексидам не нападет на кого-нибудь из наших моряков, когда те будут выползать из питейных заведений, – сказал Соклей.

– Это вряд ли, – покачал головой его двоюродный брат. – Если после того, что ты сделал с его клювом, этот проклятый богами наемник сможет напасть на наших парней, значит, он крепче медного Талоса.

Соклей подумал и согласился.

* * *

Когда торговая галера покидала гавань Каллиполя, Диоклей с такой силой бил колотушкой в свой бронзовый квадрат, что большинство моряков «Афродиты» вздрагивали. Менедем подался к страдающей от похмелья команде и одарил их улыбкой человека, оставшегося трезвым.

– Следующая остановка, ребята, будет в Элладе, – сказал он.

Некоторые в ответ улыбнулись, а некоторые застонали.

– Кое-кому из них не хочется жить так долго, чтобы успеть добраться до Эллады, – заметил Диоклей.

– Но к полудню все они до нее доберутся, – возразил Менедем. – Похмелье не убивает. Хотя порой и кажется, что уж лучше бы оно тебя убило.

Соклей поднялся на ют.

– И как именно мы вернемся на Родос? – спросил он. – Снова обогнув мыс Тенар или волоком через Коринфский Истм?

– Еще не знаю, – ответил Менедем. – У нас есть веские причины решиться обогнуть Тенар. Но кто знает, что произошло в окрестностях Коринфа и на Тенаре, пока мы были в Великой Элладе? Разве можно принять решение воспользоваться или нет волоком, если мы не знаем, в чьих руках полис?

– Хм-м, – проговорил Соклей. – Ты уже что-то задумал, не сомневаюсь.

– Как мило с твоей стороны, что ты признаешь мою изобретательность, – сказал Менедем.

Соклей скорчил ему рожу.

Не обратив на это внимания, его брат продолжил:

– Мы можем остановиться на Керкире и послушать там новости, а потом уже решим, как поступить.

– Ты ведь не собираешься плыть на юго-восток к Закинфу и обратно?

– Нет. Навигационный сезон подходит к концу, и я не хочу проводить так много времени в открытом море, это слишком рискованно, – ответил Менедем. – Очень скоро журавли полетят на зимовку на юг, и после этого не многие люди захотят остаться на воде. Как там Аристофан выразился об этом в «Птицах»?

– Понятия не имею. И как же он выразился? – поинтересовался Соклей. – Если ты это запомнил, наверняка это какая-то непристойность.

– Ты несправедлив, – возмущенно проговорил Менедем. – Аристофан мог писать отличные стихи о чем угодно.

– А иногда – вообще ни о чем, – ответил Соклей.

– Но не в этот раз, – сказал Менедем. – Там говорится примерно так: «Пора сеять, когда кричащая цапля отправляется в Ливию и велит корабельщику отправиться на покой, повесив свое рулевое весло».

– Да, неплохо, – признал Соклей.

– Как ты думаешь, ты переживешь такой приступ беспристрастности? – спросил Менедем.

Сам он любил Аристофана и за его стихи, и за его непристойности, но знал, что, хотя Соклей тоже восхищается некоторыми стихами, он не хочет и слышать о непристойностях, которыми они пересыпаны.

К его удивлению, двоюродный брат ответил серьезно:

– Быть беспристрастным по отношению к Аристофану для меня нелегко, ты сам знаешь. Ведь не опиши он Сократа в своих «Облаках», может, афиняне и не решили бы напоить великого философа цикутой.

– Это ведь случилось целых сто лет назад… – начал Менедем.

– Еще нет и девяноста, – перебил Соклей.

– Хорошо, пусть даже восемьдесят. Но все равно очень давно. Так почему же тебя так это волнует?

– Потому что Сократ был великим философом и хорошим человеком, – ответил Соклей. – Этого достаточно… Более чем достаточно для того, чтобы возмущаться его бессмысленной гибелью. Великие философы и хорошие люди не так часто встречаются, чтобы мы могли позволить себе их терять.

– Судя по тому, что я слышал, Сократ был на редкость занудливым старикашкой, – заявил Менедем. – Даже если бы Аристофан не сказал о нем ни слова, куча людей все равно захотела бы от него избавиться.

Соклей был возмущен и шокирован так, как будто ему сказали, что Зевса не существует, – даже еще сильнее, потому что нынче некоторые бойкие молодые люди осмеливаются сомневаться в существовании богов. Но он, как всегда, хорошенько подумал, прежде чем заговорить. И наконец сказал:

– Может быть, в этом и есть доля истины. Соклей никогда особо не беспокоился о том, что подумают о его высказываниях люди. У Платона об этом ясно говорится.

– Выходит, судьба у Сократа была такая, – заключил Менедем. – Раз он сам во всем виноват, почему же ты обвиняешь Аристофана?

– Я не говорил, что он сам во всем виноват.

– Ха! Теперь ты гребешь в обратную сторону. Ты можешь направиться в одну сторону или в другую, о почтеннейший, но никак не возможно направиться в обе стороны одновременно, – заявил Менедем.

– Что это на тебя нашло, что ты изо всех сил пытаешься мне перечить? – вздохнул Соклей.

– Я предпочитаю вести философские беседы – или сплетничать о философах, что не вполне одно и то же, – чем думать о пиратах, – сказал Менедем. – Ну а поскольку обычно я не веду таких разговоров, тебе лучше поверить, что меня беспокоят думы о пиратах.

– Ты мог бы пойти к Закинфу вместо того, чтобы выбрать короткий путь через Ионическое море, – заметил Соклей.

Менедем покачал головой.

– Я же тебе уже говорил: совсем скоро начнется отлет журавлей. Слишком велика вероятность, что налетит шторм, чтобы я пускался в долгое путешествие через открытое море. Но пираты не птицы – они в море круглый год. И эти забытые богами ублюдки прекрасно знают, о чем думают честные шкиперы.

Однако в кои-то веки обычно осторожный Соклей оказался храбрее двоюродного брата.

– А по-моему, это ты слишком беспокоишься, – сказал он. – Если пираты нас увидят, что они подумают? То же самое, что уже подумала половина рыбаков в Великой Элладе – ив Эгейском море тоже, – что мы сами пираты. Согласись, «Афродита» ничуть не похожа на крутобокое торговое судно. Так что пираты наверняка оставят нас в покое.

– Вот тут, надеюсь, ты прав. – Менедем оглянулся через плечо на скалистый мыс Япигия, самую юго-восточную точку Италии.

Скоро мыс исчезнет из виду, и с «Афродиты» не будет видно земли до тех пор, пока на восточном горизонте не появятся Керкира, материковая Эллада или Македония.

– Но собаки едят собак. Почему бы пиратам не напасть на пиратов?

– Ты сам сказал: у нас на борту достаточно людей, чтобы принять хороший бой, – ответил Соклей.

Смех Менедема звучал значительно менее жизнерадостно, чем ему бы самому хотелось.

– Что ж, вполне возможно, что вскоре мы выясним, такой ли я смышленый, каким себя считаю.

Шанс выяснить это представился братьям скорее, чем им того хотелось.

На этот раз «Парус!» закричал не Аристид, а моряк, который мочился с кормы «Афродиты».

Менедем повернулся, чтобы посмотреть через плечо, как сделал это у мыса Япигия. Ему пришлось проследить за указующим пальцем моряка, чтобы заметить парус, который не очень отличался по цвету от моря или неба. Кто бы ни был капитаном этого судна, он явно не хотел, чтобы его заметили.

– Быстроходный корабль, – заметил Диоклей, когда парус стал больше и показался корпус – тоже окрашенный в зеленовато-голубой цвет и поэтому не выделяющийся на фоне неба и волн. – Он почти обязан быть пиратом, с этакой раскраской и быстроходностью.

– Я и сам думаю так же. – Менедем возвысил голос: – Всем взять оружие! Возможно, нам придется схватиться врукопашную.

Шкипер подозрительного судна наверняка оценивал «Афродиту». Да, то была галера, но она не пыталась замаскироваться и была слишком грузна для военного гребного судна. Значит, это акатос, не пентеконтор и не гемолия – вероятно, не пиратский корабль, но все-таки судно со значительной командой, а не легко снаряженное.

Когда Менедем сумел получше рассмотреть пиратский корабль, оказалось, что корпус «пирата» не такой длинный и низкий, как можно было ожидать. Это оказалось судно с двумя рядами весел, хотя банки гребцов верхнего ряда в кормовой части у мачты можно было быстро снять, чтобы убрать мачту, рею и парус.

– Гемолия, – заключил Соклей, всходя на ют: он тоже все это заметил.

– Что даже без этой раскраски уже само по себе является клеймом пиратского судна, – сказал Менедем. – Мало кто выходит в море на гемолиях с иной целью, кроме как пограбить более тихоходные суда и сбежать от более быстроходных.

– Гемолии также подходят в качестве вспомогательных судов военного флота, – возразил Соклей.

Порой Менедему хотелось, чтобы его двоюродный брат не был таким образованным.

Однако гемолия, которая догоняла сейчас «Афродиту», без сомнения, была пиратской – даже на взгляд Соклея. Менедем не мог быстро опустить мачту, поэтому приказал взять парус на гитовы, притянув его к рее. Он посадил всех людей на весла и, как уже делал дважды, развернул судно навстречу пиратскому, показав, что готов к бою, если другой капитан захочет драться.

Этот капитан не обратился в бегство, как сделали два других. Но и не напал на торговую галеру. Вместо этого он закричал (суда разделяла лишь пара плетров морской воды):

– Ахой! Вы из Италии? Какие новости? – Его эллинский отличался весьма специфическим акцентом, может, македонским, но, скорее всего, эпиротским.

– Есть новости из Эллады? – закричал в ответ Менедем.

Пиратский капитан кивнул, сделав движение головой вниз и вверх, что доказало, что он эпирот: македонцы в знак согласия склоняли головы, как и истинные эллины.

– Я готов обменять свои новости на ваши, – продолжал Менедем. – Но я не отдам их за так.

– Хорошо, – крикнул другой капитан. – Тогда слушай: Полиперкон все еще занимает Коринф, а также перешеек и Сикион на западе, и он подружился с этолийцами к северу от Коринфского залива.

Это были стоящие новости.

Менедем рассказал о походе Агафокла в Африку и о том, как карфагенский флот преследовал его по пятам.

– Я не знаю, сколько времени он будет там сражаться, но война между Карфагеном и Сиракузами теперь уже не та, что раньше.

– Тут ты прав, торговец, – согласился пират. – Я еще вот что скажу – Полиперкон вызвал из Пергама юнца по имени Геракл, сына Александра Великого и Барсины. Он говорит, что сделает юношу правителем Македонии.

– На самом деле Геракл не сын Александра, – тихо проговорил Соклей. – Он всего лишь самозванец, которого воспитал Антигон… я так думаю.

– Знаю, я слышал те же самые истории, – ответил Менедем. – Но кем бы он ни был в действительности, когда парень прибудет в Македонию, Кассандра наверняка хватит удар.

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Соклей. – Если вспомнить, что сделал Кассандр с Александром и Роксаной, сразу становится ясно – он не хочет, чтобы вокруг разгуливали наследники – претенденты на македонский престол. Что и говорить, конкуренты ему не нужны.

– А что делает Полемей? – окликнул Менедем пирата.

– Он все еще на юге Пелопоннеса, – ответил тот. – На его месте я бы не совался туда, где меня может схватить Антигон. Если Одноглазый Старик поймает теперь своего племянника, держу пари, что он несколько месяцев будет его пытать.

– Вероятно, ты прав, – сказал Менедем. – Кстати, насчет Антигона – что ты знаешь о войне между ним и Птолемеем?

– Ничегошеньки, – пожал плечами пират. – Кого хоть на обол интересует то, что происходит так далеко на востоке?

И тут, похоже, ему наскучило разговаривать, вместо того чтобы грабить, и он прокричал команды своим людям. Гемолия двинулась на юг, ища добычу более легкую, чем «Афродита».

– В какую сторону двинешься? – спросил Соклей Менедема.

– Там, в Коринфе, Полиперкон сцепился одновременно и с Кассандром, и с Полемеем, – сказал Менедем. – Я думаю, что это делает более заманчивой целью мыс Тенар.

Соклей щелкнул языком, но не попытался его отговорить.