Текст книги "Страницы боли (ЛП)"

Автор книги: Трой Деннинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Annotation

 

В этом городе политических интриг больше, чем в Глубоководье, жители его куда высокомерней, чем торговцы Западных Врат, а в воздухе воняет даже хуже, чем в канализации крепости Зентил.

ТРОЙ ДЕННИНГ

СТРАНИЦЫ БОЛИ

ЗАЛ МРАМОРА

МРАЧНЫЙ ДОМ

ПЫЛЬНЫЕ

РЕЧНЫЕ ВРАТА

ДАБУСЫ

БОЛИ ПЛОТИ

ГОРОД ЖЕЛЕЗА

ЗНАК ЕДИНОГО

ПЕПЕЛЬНЫЕ ВЕТРА

ЛИХОРАДОЧНОЕ ВИДЕНИЕ

ДЕВУШКА МЕЧТЫ

БОЛИ СЕРДЦА

КАРФУД

РУКИ

МЕЧТА

ИМЯ

БОЛИ ДУХА

СЕРЫЕ ВОДЫ

ОСТРОВ ОТЧАЯНЬЯ

ВРАТА СКОРБИ

СЕРДЦЕ СОБЫТИЙ

КАРА

БЕСКОНЕЧНЫЕ БОЛИ

О переводе

ТРОЙ ДЕННИНГ

СТРАНИЦЫ БОЛИ

Черные волосы и темные глаза, раздвоенный волевой подбородок и бронзовая от загара кожа – он не является одним из моих жителей. Он идет по переполненным улицам Нижнего Округа, обеими руками обхватив огромную амфору. На нем – бронзовая броня Трассоса, но плаща для защиты от кислотной дымки, что окутывает эту часть города, он не носит. На поясе его висит кошель, толстый и беззащитный, привлекая внимание щипачей. Прохожие в серых одеяниях обходят его, зачастую не удостаивая даже мимолетным взглядом; в толпе встречаются демоны Бездны и небесные серафимы, поэтому странники с широко распахнутыми глазами, которые слишком наивны, чтобы спрятать свои деньги, едва ли стоят внимания моих горожан.

Хорошая маскировка, но я-то знаю, что этот трассонец – Охотник. Взгляд его темных глаз способен проникнуть сквозь самые толстые гранитные стены, а длинный орлиный нос – учуять запах капли крови на расстоянии в сотню шагов. Этим ушам, маленьким и уродливым человеческим ушам, формой напоминающим раковины, под силу уловить шипение боли, доносящееся из соседнего квартала. Его длинный заостренный язык ощущает вкус страха тех, кто взглянул мне в глаза. И, если трассонец прижмет ладони к камням мостовой, то сможет почувствовать холод моих шагов. Я знаю, что сможет.

В Сигиле Госпоже Боли ведомо все. Я слышу каждую ложь, что нашептывают в равнодушные уши в темных альковах богатых поместий. Вижу каждую руку, скользящую в незастегнутый карман на каждой переполненной улице, чувствую каждый кинжал, который вонзается в живот доверчивого дурака, последовавшего за привлекательной девушкой в темный переулок. Я больше не могу сказать, где кончается Сигил и начинаюсь я; не могу различить, что чувствую я, а что – город. Я есть Сигил.

(В мрачной комнате, где больные люди удовлетворяют сжигающие их тайные страсти, обнаженная и покрытая синяками девушка вылезает из ямы с зомби. Она широко разводит руки и идет по коридору, не вздрагивая, когда горячие ладони ласкают её бедра. Она живет так, как может; вершина благородства в Сигиле – это выживание.)

Я открываю глаза, и Госпожа Боли оказывается здесь – она не просто наблюдает, она следует за Охотником по переполненной улице; грохот кузнечных молотов звоном отдается у меня в ушах, а ноздри обжигает вонь разогретого шлака. Она высока и безмятежна, красива, словно статуя, облик её холоден и бесстрастен. Её голову окружает ореол из множества клинков разной формы; некоторые из них блестят, словно серебро, а другие иззубрены и ржавы, но все до единого невероятно остры и испещрены пятнами крови. Подол её парчовой мантии скользит по покрытым сажей камням мостовой, но грязь к нему не пристает.

Мои закутанные в серые плащи жители проходят мимо меня, пребывая в блаженном неведении, что она – нет, я – что я нахожусь среди них. Только если ноги мои оторвутся от земли, они смогут меня заметить, но я внимательно слежу за тем, чтобы мои ступни всегда касались мостовой. Лучше им видеть Госпожу Боли лишь тогда, когда они осмелятся нанести мне оскорбление, когда внутренности их скрутит страх, а в ушах зазвучит хор богов смерти.

Когда мои жители касаются меня, на их коже возникают небольшие белые отметины. Я вижу, как они вздуваются, превращаясь в овальные коконы, рост которых вскоре замедляется. Сквозь них прорастают дюжины извилистых шипов. Эти шипы цепляются за всех, кто попадается на пути, и тогда на их телах также появляются волдыри, которые начинают увеличиваться, заражая окружающих. Вскоре предо мной колышется целое море разбухших коконов.

Мои жители продолжают спешить по своим делам. Они не могут увидеть эти коконы или почувствовать на себе их вес, они неспособны учуять зловоние, что окутывает их тела. Лишь мне под силу узреть сии наросты, которые медленно разбухают и наливаются зеленым и золотым, алым и черным; лишь я вижу, как они истекают желтым ихором и начинают пульсировать в такт биению сердец.

Это – четыре Боли, что разносятся по мультивселенной – страдание, тоска, горе и отчаяние – разносятся, чтобы вызреть и взорваться, уравняв сильных и слабых. Откуда они взялись, я не помню. Возможно, я сама создала их. Возможно, они появились из некоего тайного места, что глубже и черней самого нижнего уровня Бездны, где в воздухе клубится дым, плотный, словно камень, а смерть является наисладчайшим из воспоминаний. Я знаю лишь одно – в моей груди, там, где некогда билось сердце, есть пустота, и из этой пустоты изливается все страдание в мультивселенной.

Поначалу Боли напоминают поцелуй, горячий, влажный и желанный. Прикосновение их длинных ласкающих пальцев заставляет мои кости ныть от восторга. По моему телу растекается тепло; хоть я и знаю, что последует дальше, но все равно жажду продолжения. По моей раскрасневшейся коже бегут мурашки, и, чем острей становится блаженство, тем неистовей пустота выплескивается наружу. Меня поглощает экстаз, который достигает апогея и превращается в сладостную агонию. Все мое тело охватывает горячий зуд, который ничто неспособно исцелить. И, чем сильнее возрастают мои муки, тем горячей становится боль, что струится из колодца внутри меня. Я киплю в болезненном отчаянии, не в силах с ним совладать. Оно вырывается наверх пенной струей, и мои кости выцветают от горя; за мною тянется груз тысячи зол, которые я не в силах вспомнить, и все равно пустота продолжает изливаться наружу. Словно пламя – кузнечный горн, она наполняет меня, грозя разорвать на части, если я не очищу себя на многолюдных улицах Сигила.

Эти Боли – дар.

(Держа в одной руке бутылку лучшего арборейкого вина, а в другой – нить оссианского жемчуга, подвыпивший торговец возвращается домой пораньше и, распахнув дверь, видит свою молодую жену на полу, холодную и посиневшую. Их ребенок с плачем льнет в её груди, не в силах понять, что произошло. Причины нет; есть лишь жизнь и страдания, а потом – ужасная и томительная пустота, и, несмотря на все мои усилия, за ней я ничего узреть не могу.)

Боль может заставить отца отказаться от дочери, а героя – предать свою страну. Она может смягчить сердце тирана и привести к покорности земли, населенные гордыми и жестокими воителями. Именно боль заставляет жен ненавидеть мужей, а бессмертных – молить о смерти, и лишь боль способна заставить целые планы склониться пред волей одного-единственного владыки.

Поэтому боги и шлют своих Охотников; они жаждут наполниться Болями, словно пламя – топливом. Злые вооружатся ими, чтобы нести в мир страдание, чтобы обрушить их на своих врагов и вселить страх в сердца союзников. Но добрые поступят ещё хуже. Они полностью уберут страдание из мультивселенной – уничтожат его, если смогут – и навек положат конец всем горестям и мукам.

Все они – обманщики и дураки. Словно ртуть, Боли выскользнут из руки, что попытается схватить их, и расступятся в стороны перед ударом, призванным их сокрушить. Без Болей существование мультивселенной невозможно, как невозможно существование ветра без воздуха. Только страдание способно перековать слабость в силу, лишь оно является источником любого начала и неизменным спутником всех живых существ с момента появления на свет и до самой смерти. Мертвые возносятся к забвению на черных крыльях тоски, а удовольствие и агония неотделимы друг от друга. Избегать боли – значит вечно прозябать в стагнации.

(Ребенок, мечтающий о том, чтобы ещё раз погрузиться в коричневые воды, лежит, скользкий от пота. Его кожу покрывают розовые пятна, его окостеневшие ноги усохли, превратившись в две бесполезные палки. Я прижала его к своей груди; Боли, невидимые и неощутимые, успели глубоко пустить корни и разрастись, и теперь они взорвались. Это не правильно и не неправильно; это жизнь.)

На перекрестках Охотник останавливается и поворачивает голову сначала направо, а затем налево. Взор его темных глаз пронзает стены в поисках того, что уже нашло его. Я обвиваю его руками и с силой прижимаю к себе. Под его броней взбухают сотни коконов, и все равно я продолжаю крепко удерживать трассонца в своих объятьях, словно любовника; я обнимаю его, чтобы они успели глубоко, глубоко пустить корни в его душе, и он уже никогда не смог от них избавиться.

Его тело напрягается.

Огромная амфора выскальзывает у него из рук и едва не разбивается о мостовую. Вскрикнув, он падает на колени и в последний момент успевает подхватить её. С уст его срывается длинный и громкий вздох – разбить этот кувшин для него страшней смерти.

Возможно, так и есть, ведь внутри него – золотая сеть, созданная богом для того, чтобы поймать меня.

Поставив амфору на мостовую, трассонец медленно поворачивается и обводит улицу прищуренными глазами. Его ладонь покоится на рукояти меча. Возможно, он почувствовал, как под его броней пробежал холодок, словно от прикосновения призрака. Столь внезапным и мимолетным было моё прикосновение, что он задается мыслью, уж не привиделось ли ему оно. Обходящие его прохожие обзывают его глупцом и безумцем, но не спускают взглядов с его лежащей на мече руки. Хотя я стою менее чем в одном шаге от него, он, разумеется, меня не замечает. Вскоре он решает, что у него, должно быть, просто зачесалась спина. Подняв амфору, он продолжает свой путь. Я вижу, как сквозь пластину его брони прорастают тысячи изогнутых шипов.

Не зовите это местью, ибо это не месть. Даже боги заслуживают свою боль, и трассонец принесет её им.

ЗАЛ МРАМОРА

Что, как вы полагаете, думает трассонец, когда после стольких часов, проведенных в блужданиях по многолюдным улицам Сигила, наконец видит перед собой возвышающиеся над толпой стены Голубого Зала? Я знаю. Госпожа Боли знает все, и она вам расскажет:

Зал Информации выглядел в точности так, как его и описывали двадцать или больше опрошенных им недовольных прохожих – внушительное здание из бледно-голубого мрамора с черной шиферной крышей. Входные пандусы оказались разделены тремя массивными колоннами, на основании каждой из которых было выбито по слову «Сотрудничество», «Согласие» и «Сдерживание» – довольно странный и зловещий девиз для общественной приемной. Колонна с надписью «Сотрудничество» была покрыта сетью трещин и, несмотря на поддерживающую её конструкцию из стальных подпорок, выглядела так, словно вот-вот развалится.

Стремясь добраться до пандуса между Согласием и Сдерживанием, трассонец обхватил амфору обеими руками и принялся проталкиваться сквозь заполнившую улицу Кристальной Росы толпу прохожих. С каждым шагом он все меньше и меньше мог согласиться с теми, кто называл это здание «величественным и грандиозным». Даже такому далекому от искусств человеку, как он, было заметно – здесь явно имела место попытка заменить вкус показной роскошью. Твердые линии ониксовых угловых плит совершенно не сочетались с украшающими фасад мягкими мраморными изгибами, а бирюзовые оконные рамы напоминали размалеванные глаза портовой шлюхи. Завершали же картину полной вульгарщины алые нагрудники с ржавыми шипами на плечах, которые носили стражи.

Воистину сокровище бесчисленных Планов! Пока что все, что трассонец видел в Сигиле, вызывало у него лишь горькое разочарование. Рыжеватый воздух был таким густым, что тянулся по лицу, словно паутина; когда он вдыхал эту ужасающую субстанцию, его горло как будто забивалось жгучим кислотным песком. По улицам некоторых районов текли помои глубиной по щиколотку, другие же переполняли толпы народа, сквозь которые едва можно было протиснуться. Мрачные фасады домов покрывали желтоватые потеки серы – следствие постоянно моросящего дождя. Каждый следующий порыв ветра приносил с собой ещё более мерзкий аромат, нежели предыдущий, и нигде нельзя было найти спасения от не замолкающего ни на секунду гвалта.

Трассонец слышал, что Сигил имеет форму внутренней части парящего колеса, и, если взглянуть наверх, то вместо неба там можно будет увидеть отдаленные крыши домов, находящихся на его противоположной стороне. Но пока что все, что открывалось его взору – лишь густая коричневая дымка. Говорили, что город этот является центром Мультивселенной, а в его пределах находятся порталы, ведущие во все миры бесконечных Планов. Но, как казалось трассонцу, это были скорей не порталы, а помойные стоки, и именно здесь оказывались стекающие по ним нечистоты. Он ничего не желал больше, нежели выполнить свое задание и как можно быстрей убраться из этого места.

Он взошел по пандусу и пересек галерею, бестрепетно встретив суровые взгляды стражников. Больше всего ему хотелось сорвать на ком-то накопившееся раздражение, так что небольшая стычка пришлась бы как нельзя кстати. Вдобавок ко всем связанным с доставкой амфоры сложностям здесь, кажется, никто даже не слышал о нем! Разумеется, он был не насколько наивен, чтобы ждать, что его будут узнавать с первого взгляда, но ведь его деяния должны воспеваться даже в самых последних притонах Сигила! И все же каждый раз, когда он называл себя, ему приходилось перечислять все свои подвиги – по крайней мере те, о которых он помнил – и, даже когда он говорил о победе над Ахерийским Великаном, большинство его собеседников просто равнодушно отворачивались. Интерес к нему проявляли лишь воры, провожавшие взглядом его объемистый кошель, да информаторы, которые, услышав имя той, кого ему требовалось найти, спешили убраться прочь, не называя цены.

Когда трассонец приблизился ко входу, стражники, не сходя с места, распахнули перед ним двери. Они никак не отреагировали на его появление, а на их лицах не отражалось никаких чувств. Они просто придержали створки ворот для человека, несущего тяжелую амфору.

От этой безликой вежливости внутренности трассонца завязались узлом. Но все же бремя славы налагало на героя свои обязательства, и ему следовало снисходительно относиться к подобным проявлениям неуважения. Поэтому он задержался, чтобы пробормотать пару благодарственных фраз.

– Забей, приятель, – ответил более высокий из стражников, парень с двухдневной щетиной и квадратным подбородком. – Обычное дело. Проходи, – он кивком указал на вход. – Мадам Мок терпеть не может сквозняки.

Трассонец вошел в полутемное, отделанное голубым мрамором фойе и обнаружил, что уткнулся в конец извивающейся очереди. Сделав около дюжины поворотов, она оканчивалась возле высокой стойки из черного мрамора. Массивный стол находился прямо под канделябром из светящихся зелено-голубых кристаллов берилла. По бокам его стояли две серебряные жаровни в форме рук, из которых поднимали струйки розового дыма, источающего сладкий яблочный аромат.

За стойкой восседал клерк в очках. Согнувшись над столешницей, он что-то писал в гроссбухе, периодически макая перо в чернильницу. Судя по закрученным рогам, растущим из покрытой мягким пухом головы, он являлся бариауром, одним из представителей расы, обитающей на множестве планов мультивселенной.

Трассонца удивило то, как много бариауров встретилось ему на многолюдных улицах Сигила. На его родном плане, Арборее, эти похожие на козлов кентавры являлись кочевым и беззаботным народом и скорей согласились бы нырнуть в выгребную яму, нежели войти в город. Сложно поверить, что кто-то из них мог избрать Сигил своим домом, не говоря уже о том, чтобы работать в полутемном здании вроде Зала Информации.

Окинув очередь взглядом, он решил, что ждать здесь было ниже его достоинства. Кроме людей, тут находились слаады, дварфы, трое стройных эльфов и даже похожий на ящерицу воин-кхааста, но никого, равного себе, он не заметил. Возможно, если бы он узрел мерцающие перья ангельских крыльев небесного даэва или дымящиеся рога великого лорда баатезу, то предпочел бы не нарушать установленный порядок. Но эти простолюдины уж точно не были ему ровней.

Трассонец двинулся вперед, твердым, но вежливым голосом приказывая посетителям разойтись в стороны. Те, разумеется, подчинялись, хотя его и удивило, сколько из них при этом кидало на него изумленные взгляды. Даже в Сигиле по его ноше и качеству доспехов все должны были сразу понять, что он является любимцем богов и прославленным героем, заслуживающим всякого уважения.

Когда трассонец оказался рядом с кхаастой, тот внезапно поднял хвост, преграждая ему дорогу, и, изогнув гибкую шею, оглянулся и посмотрел на него. Голова кхаасты напоминала морду рептилии – плоский клин, который перерезала широкая и глупая ухмылка, а в похожих на бусинки глазах с вертикальными зрачками нельзя было прочесть никаких эмоций.

– Ты ждешшшь, как и вссссссе мы, болван.

Трассонец оценивающе посмотрел на хвост. Он был толщиной с человеческую ногу, а под жесткой чешуей бугрились выпуклые мышцы. Кхааста являлись весьма примитивной расой, и, несомненно, меч трассонца из звездного металла, что висел у него на поясе, с легкостью перерубил бы конечность наглеца, но он не хотел подвергать беднягу столь жестокой каре. Подняв ногу, трассонец перекинул ее через хвост и надавил, заставляя рептилию опустить его, пока тот не оказался на уровне его колен.

– Лучше бы тебе уступить мне дорогу.

Голова кхаасты начала покачиваться, как у разъяренной ящерицы, а затем его чешуйчатая рука потянулась к широкому поясу из человеческой кожи.

Трассонец двинул бедрами, сжимая хвост между коленями, а затем резко скрестил ноги. С громким хрустом конечность рептилии сломалась и обмякла. Взревев, кхааста выхватил стилет из поясных ножен.

Сидящий за стойкой старый бариаур, нахмурившись, оторвал взгляд от гроссбуха.

– Эй, там! В чем дело? – поверх очков он уставился на рычащего кхаасту. – Тут люди работают. Если не можешь сохранять тишину, я буду вынужден попросить тебя удалиться.

Кхааста поспешно убрал стилет с глаз долой.

– Попросссишь удалитьсссся меня? – желтым когтем он ткнул в трассонца, который, отпустив хвост, продолжил свой путь. – Этот болван лезззет бессс очереди!

Бариаур оглядел встревоженных посетителей, а затем перевел взгляд на приближающегося трассонца.

– У нас здесь свои порядки. Тебе придется ждать, как и всем остальным.

– Разве вы не знаете меня, почтенный господин? – не замедляя шага, трассонец отодвинул нахмурившегося дварфа в сторону. – Разве вы не слышали об убийце Гидры Трассоса и укротителе Гебронского Крокодила, грозе Абудрийских Драконов и спасителе девственниц Мармары, – наконец он добрался до стойки. Перегнувшись через столешницу, бариаур устремил на продолжавшего перечислять свои подвиги трассонца хмурый взгляд. – Чемпионе королей Илирии и уничтожителе Халцедонового Льва…

– Нет, я о тебе не слышал, – прервал его бариаур. – И на твои, кхм, деяния мне плевать. Если не хочешь подчиняться правилам, я прикажу выставить тебя отсюда.

Клерк кинул многозначительный взгляд в сторону двери. Двое стражников теперь стояли внутри фойе, смотря на трассонца так, словно все это время ожидали от него неприятностей.

– Шшшшто насссчет моего хвоссста? – пожаловался кхааста. – Есссть ззззакон, запрещающщий ломать хвосссты, ессссть!

Стражники кивнули скорее друг другу, чем кхаасте, а затем вскинули копья и двинулись вперед. Толпа раздалась в стороны, пропуская их, а бариаур перевел взгляд обратно на трассонца.

– Это правда? Ты на него напал?

– Я не причинил ему никаких серьезных повреждений, – резко бросил трассонец. Разве не кхааста был виноват в произошедшем? – Он осмелился преградить мне путь. Даже тебе должно быть очевидно, что дело мое чрезвычайной важности.

Бариаур вскинул брови и поднял ладонь, приказывая стражникам остановиться.

– Ты провозглашаешь статус Экстренного Приоритета?

– Если это значит, что мне не придется ждать, то да!

Облизнув губы, служитель опустил руки на стол и подался вперед, опираясь на локти.

– Тебе следовало сказать это охранникам, которые убедились бы в наличии у тебя необходимого количества денежных средств и проводили в начало очереди, чтобы избежать беспорядка и досадных эпизодов вроде ломания хвостов, – скорчив угрюмую мину, бариаур посмотрел на кхаасту, а затем перевел взгляд на трассонца. – Но, учитывая, что ты и так здесь, пропустим этот этап и перейдем прямо к сбору. Теперь можешь внести плату.

– Плату?

– Десять золотых, – глаза бариаура под стеклами очков угрожающе расширились. – Иначе бы каждый, кто входит в эти двери, провозглашал бы статус Экстренного Приоритета, не так ли?

Видя, что трассонец не спешит тянуться за кошельком, охранники снова двинулись вперед.

– Именем Зала Ораторов, ложное объявление статуса Экстренного Приоритета является преступлением против закона Госпожи, – произнес высокий, который говорил с трассонцем раньше. – Преступления против закона Госпожи караются не менее чем…

– Есть у меня деньги!

Поставив амфору на пол, трассонец прислонил её к стойке и, придерживая ногой, открыл кошелек и отсчитал требуемую сумму. На десять золотых можно было купить немало вина, но в Трассосе его всегда угостят и бесплатно. Он передал деньги бариауру, который пересчитал их, сделал запись в гроссбухе и опустил монеты в щель на поверхности столешницы.

– Квитанция нужна?

– Нет. Мне нужно…

Бариаур поднял палец, приказывая трассонцу замолчать, а затем достал из-за скамьи большой железный колокол и шесть раз ударил в него. Негромкий звон, похожий на пение птиц, разнесся по всему просторному холлу. Когда угасли последние отголоски, помещение наполнилось негромким шумом разговоров. Выйдя из-за угла, трое молодых людей в бледно-голубой униформе с уродливыми красными наплечниками вытянулись во фрунт рядом со стойкой. С противоположной стороны показались ещё шестеро охранников в такой же алой броне, что и стоявшие у ворот воины. Они встали между толпой и стойкой, держа копья наизготовку. Откуда-то из глубин здания послышался неторопливый стук четырех копыт по мраморному полу.

Окунув перо в чернильницу, бариаур занес его над гроссбухом и посмотрел на трассонца.

– Имя?

Тот заколебался, не желая публично признаваться в своей единственной слабости. По холлу пронесся нетерпеливый ропот, и охранники принялись теснить толпу назад.

– Имя?

– А-э-ы, а зачем оно нужно?

Глаз бариаура дернулся.

– У нас здесь свои порядки, болван! Имя?

– Ты посмел назвать меня… – трассонец прикусил язык, напомнив себе о том, что без помощи этого бариаура ему не обойтись. – Я – эм – не могу назвать тебе свое имя.

Доносившийся из глубин здания мерный стук копыт стал громче, и двое охранников шагнули вперед, окружая гостя.

– Не хочешь или не можешь, болван?

– Не могу, – стражники не произвели никакого впечатления на трассонца, но он все равно заставил себя ответить вежливо. Его задача состояла не в том, чтоб проливать кровь, а истинные герои никогда не идут на поводу у эмоций. – Я не знаю своего имени. Я ничего не помню с тех пор, как очнулся на побережье возле Трассоса, чьи жители были столь добры, что заботились обо мне до тех пор, пока я не смог отплатить им за заботу, убив великую гидру. Вскоре я услышал о могучем крокодиле, что преследует рыбаков на реке Гебрус, поэтому я отправился…

– Да, да. Я это уже слышал, – фыркнул бариаур. – Но что мне записал в гроссбух? Тот, убил Гидру Трассоса, приручил Гебронского Крокодила и так далее, и тому подобное? У меня только одна строка.

Трассонец задумался, Пока он размышлял, доносящийся из глубин здания стук копыт становился все громче и громче. Наконец он поднял взгляд.

– Люди Трассоса зовут меня Потерявшим Память Героем. Это должно поместиться в строку.

Бариаур глубокомысленно кивнул.

– Потерявший Память Герой, значит, – сделав запись в гроссбухе, он снова опустил перо в чернильницу. – Следует ли мне в качество твоего дома указать Трассос, Уровень Первый, Арборея?

Потерявший Память Герой кивнул.

– Это единственный дом, что я знаю.

Бариаур записал и это, а затем перевел взгляд на трассонца.

– Конечно, не помнить своего имени – весьма серьезное дело, но само по себе оно едва ли заслуживает статуса Экстренного Приоритета, – он ещё раз смочил перо и произнес почти с симпатией: – И все же ты заплатил, и вернуть тебе деньги я не могу. Кого ты желаешь увидеть в первую очередь? Бюро Человеческих дел или Комиссию Внепланарных Рас? Согласно эдикту Экстренного Приоритета Зала Ораторов, для ответа на один единственный вопрос ты можешь затребовать не более десяти встреч.

Трассонец почувствовал, что его желудок перевернулся.

– Вы можете рассказать мне, кто я?

Бариаур причмокнул губами.

– Я не вправе разглашать подобную информацию, – его перо продолжало висеть над гроссбухом. – Мои обязанности состоят лишь в том, чтобы составлять списки аудиенций. Итак, кого ты желаешь увидеть?

Трассонец чуть было не потребовал Бюро Человеческих Дел, но в последний момент нашел в себе силы побороть искушение. Прославленные герои, к числу которых он, несомненно, принадлежал всегда, не могли ставить свои потребности выше данных ими обетов.

– Если ты не знаешь, к кому хочешь попасть, я вправе дать тебе список.

Доносящийся из глубин здания стук копыт стал ещё громче; трассонец в любую секунду ожидал, что из-за угла вот-вот появится огромный бариаур. Из толпы посыпались оскорбления и предложения. Стражники заорали в ответ, требуя от посетителей оставаться на своих местах и подчиняться правилам. Чтобы его смогли расслышать сквозь весь этот шум, Потерявшему Память Герою пришлось перейти на крик.

– Я здесь не ради своего имени. Я хочу видеть Госпожу Боли!

Старый бариаур сдернул с носа очки, и в холле внезапно воцарилась тишина, нарушаемая лишь приближающимся стуком копыт по камню. Клерк перегнулся над столом и, изогнув кустистые белые брови, уставился на Потерявшего Память Героя.

– Прошу прощения? Ты сказал – Госпожу Боли?

Потерявший Память Герой кивнул.

– Именно, – он указал на большую амфору, которую придерживал ногой. – У меня для неё дар.

По толпе пронесся нервный смешок, и несколько стражников угрожающе рявкнули в ответ. Раздававшийся позади стойки стук копыт внезапно стих. Лицо бариаура обрело глубокий малиновый оттенок.

– Сейчас не время для шуток, болван! Ты провозгласил статус Экстренного Приоритета!

– Я и не шучу, – возразил Потерявший Память Герой. – Я здесь, чтобы доставить Госпоже Боли дар. Итак, мой вопрос таков – где я могу найти её дворец?

Позади стойки послышался короткий стук, и за клерком появился второй бариаур. Превосходившая своего помощника ростом на целую голову, она была намного больше всех представителей этой расы, когда-либо виденных Потерявшим Память Героем – по крайней мере, насколько он помнил. Её передние ноги, скрытые шелковыми одеяниями, виднелись над краем конторки, а изможденное лицо оказалось удивительно плоским, за исключением длинного узкого носа, который возвышался надо ртом, словно сторожевая башня. Длинная и пышная грива волос, окрашенных в тот же бледно-голубой оттенок, что и мраморные стены зала, не могла полностью скрыть два золотых изогнутых рога, растущих из висков.

Потерявший Память Герой невольно распахнул рот и, тут же захлопнув его, отвел взгляд в сторону. Для женщин-бариауров наличие рогов считалось уродством; было бы невежливо продолжать на них пялиться.

Новоприбывшая обвела толпу сердитым взглядом, а затем посмотрела на клерка.

– Ты прозвонил в чрезвычайный колокол, Эарлик?

Хоть она и произнесла «Эарлик», трассонец заподозрил, что она нарочно исковеркала достаточно популярное имя «Эрлик», чтобы оскорбить своего служащего.

Не глядя ей в глаза, Эрлик кивнул.

– Да, мадам Мок, – прищурившись, клерк ткнул пальцем в соответствующую строку. – Человек, известный под именем Потерявшего Память Героя из Трассоса, что на Арборее, Первый Уровень, объявил статус Экстренного Приоритета и заплатил требуемую сумму.

Мадам Мок устремила взгляд на Потерявшего Память Героя. Её мрачное лицо приобрело ещё более хмурое выражение.

– У этого Потерявшего Память Героя, у него есть настоящее имя?

– Если и есть, я его не знаю, – трассонцу надоело, что о нем говорят так, словно его тут нет. – Я не помню ничего, что было перед тем, как я очнулся на берегу возле Трассоса, чьи добрые горожане заботились обо мне, пока я не набрался сил, чтобы отплатить им, прикончив гидру, которая…

– Молчать, болван! – рявкнула мадам Мок. – У нас в этом зале свои порядки!

От такой резкой отповеди Потерявшего Память Героя охватил гнев, но он вежливо склонил голову и позволил Эрлику говорить за него.

Сглотнув, тот облизнул губы.

– Потерявший Память Герой не может вспомнить своего имени.

– Ясно. А Убийцы Милосердия подтвердили его слова? Или это очередная попытка Зала Записей поставить нас в неловкое положение?

Кровь отхлынула от лица Эрлика.

– У-у м-меня н-нет п-полномочий об-бращаться..

– Конечно, нет, – повернувшись к Потерявшему Память Герою, мадам Мок указала на одного из стоявших позади него охранников. – Ты взглянешь в глаза Убийце Милосердия и повторишь свое имя.

Возмущение Потерявшего Память Героя с каждым мигом становилось все сильней, но он послушно повернулся к охраннику.

В Арборее Убийцы Милосердия встречались редко, но трассонцу доводилось слышать это название. Они являлись группой фанатиков, которые несли «правосудие» «виновным» – хотя никто в Арборее, судя по всему, понятия не имел, кто были эти виновные и в чем именно заключалось правосудие.

Потерявший Память Герой встретил взгляд Убийцы Милосердия. Зрачки стражника напоминали мерцающие и темные пещерные водоемы. Ощутив легкое покалывание внутри головы, он осознал, что тот смотрит на что-то, находящееся за пределами его глаз. Впрочем, Потерявшему Память Герою было все равно. Если охранник обнаружит, что его имя все-таки хранится в его памяти – будет только лучше.

– Я не могу вспомнить своего имени, – произнес трассонец. – Я не помню ничего, прежде чем очнулся на…

– Достаточно. Мне нет нужды выслушивать историю всей твоей жизни, – Убийца Милосердия повернулся к мадам Мок и кивнул. – Он говорит правду.

На её лице возникла весьма неприятная улыбка.

– Теперь, когда мы выяснили, кем ты являешься – или, точнее, не являешься – что тебе нужно в Зале Информации? Кажется, я слышала что-то насчет дара?

– Для Госпожи Боли, да, – Потерявший Память Герой положил руку на амфору. – Итак, вопрос мой таков: где я могу найти её дворец?