Текст книги "Паутина и скала"

Автор книги: Томас Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)

24. «ЭТА ВЕЩЬ НАША»

Встречались они три-четыре раза в неделю. Эти часы и мину shy;ты, урываемые в полуденное время или поздним вечером после спектакля, проведенные в такси, за ужином где-нибудь в Гринвич-виллидж или за столиком в почти пустом ресторане Чайлдса бывали очень волнующими, драгоценными. Но как и большин shy;ство любовников в этом городе, оба расстраивались из-за отсут shy;ствия насущной потребности любви – места для встреч: места не на углу, в такси, под окном или на улице, впустую разделяемого под открытым небом с бессмысленными, грубыми толпами, а такого, где они могли бы оставаться наедине, которое было бы их собственным.

Оба ощущали это злосчастное отсутствие все сильнее. Встре shy;чаться в ее доме казалось немыслимым – не из страха или нелов shy;кости и определенно не из стыда, но из присущей обоим чисто shy;ты. Они были тем, кем были, и таиться не собирались, но у них Пыло чувство приличия и пристойности. То же самое можно ска shy;зать об их встречах в театре: здесь ощущение ее деятельной жиз shy;ни, работы, общения с друзьями бывало все еще слишком све shy;жим, окутывало ее и нависало над жизнью каждого из них, слов shy;но тревожащая туманная дымка.

Что до маленького отеля, где жил Джордж, будь встречи гам возможны, то его гнетущая атмосфера, безрадостное окру shy;жение убогих жизней оказались бы для него невыносимыми.

Эстер разрешила эту проблему своеобразным способом, ха shy;рактерным для той неукротимой целеустремленности, которая, как предстояло убедиться Джорджу, таилась в ее маленьком теле. И, что довольно забавно, она это сделала, демонстрируя одну из уловок женского ума, с помощью которой женщина получает то, что ищет, притворяясь, будто ищет нечто другое. Она повела речь о «месте для работы».

– А разве у тебя его нет?

– По-настоящему хорошего нет. Конечно, дома комната у меня замечательная. Окна выходят на север, свет хороший. Но эти отвратительные люди начали строить большой многоквар shy;тирный дом прямо в нашем заднем дворе. Работать стало слиш shy;ком темно, а потом дома это трудно. Приходится вечно отвле shy;каться – отвечать на телефонные звонки, разговаривать с при shy;слугой, постоянно заходят члены семьи.

– Чем плоха комната в театре?

– Да ведь она и не задумывалась как рабочее помещение. Раньше туда вешали ставшие ненужными костюмы. Ее отдали мне, потому что должна же я где-то работать, а другой не было. Но работать там трудно и постоянно становится все труднее. Многие девушки оставляют в ней вещи и вечно ходят туда-сюда, к тому же, освещение никуда не годится… Да и все равно, я рабо shy;таю не только для театра, и мне очень нужно место поюжнее – поближе к тем местам, куда приходится ездить.

Это было похоже на правду. Во всяком случае, Эстер чуть ли не при каждой встрече заговаривала о том, что ей нужно новое место для работы. В конце концов однажды она встретилась с Джорджем ликующе взволнованная.

– Нашла место, – сразу же воскликнула она, снимая перчат shy;ки, и потом села. – Все утро искала – большинство их было слишком унылыми.

– А это понравилось?

– Просто чудесное, – воскликнула миссис Джек, словно де shy;лая потрясающее откровение. – Тебе такое не снилось. На верх shy;нем этаже старого дома, – продолжала она. – В таком же доме я жила в детстве. Только этот совсем обветшал. Очень грязный, ле shy;стница готова провалиться под тобой. Сейчас он вроде бы совсем пустует, но, похоже, там было много мастерских. Но когда-то это был красивый дом, – объявила она, – величественный. И я сня shy;ла целый этаж.

– Весь этаж! – воскликнул Джордж.

– Весь! – ликующе подтвердила она. – Ты в жизни не видел такого простора. Там можно развернуться.

– Да – но стоит это, должно быть, целое состояние.

– Тридцать долларов в месяц, – торжественно объявила она.

– Как!

– Тридцать – долларов– в месяц, – медленно, вырази shy;тельно произнесла миссис Джек, и, увидев на лице Джорджа изумление, быстро продолжала: – Понимаешь, дом совсем не ремонтировался. Сущая развалюха, думаю, его рады были сдать за любую цену. Но там такой замечательный простор! Такой чудесный свет! Подожди, сам увидишь!

Эстер так хотелось показать Джорджу свою великолепную находку, что она не могла дождаться, когда он поест, сама к еде почти не притронулась. Он тоже, возбужденный ее описа shy;нием и радостью, испытывал сильное волнение. После ленча они тут же поднялись и отправились к новому месту.

То был старый четырехэтажный дом на Уэверли-плейс, для которого явно настали черные дни. С улицы в него вели ржавые ступени. На первом этаже размещалась пропыленная швейная мастерская. Коридор был открыт всем ветрам, дверь висела на одной петле. Ведущая наверх лестница сильно кренилась, слов shy;но с одной стороны у нее сдавала подпорка. Ступени громко скрипели под ногами, старый поручень покосился – он держал shy;ся еле-еле, будто старый зуб.

Наверху было темно и совершенно пусто. Единственным ис shy;точником света служил газовый рожок в узком коридоре, горев shy;ший ночью и днем. В стене, вдоль которой шла лестница, были ниши, они напоминали Эстер лучшие времена этого старого до shy;ма, когда в нишах стояли мраморные статуи и бюсты. Подняв shy;шись, Джордж и Эстер заглянули в несколько комнат. Комнаты были большими, просторными, но очень грязными и ветхими. Видимо, там некогда размещались какие-то мастерские, потому что с потолка свисали сплетения проводов, на голом полу валя shy;лись картонные коробки, бумага, прочий мусор. Пока что пер shy;спектива была не особенно радостной.

Наконец они поднялись по крутым, зигзагообразным лестни shy;цам на верхний этаж. Остановились на маленькой площадке пе shy;ред грубо сколоченной из досок дверью. Она была заперта на ви shy;сячий замок. Миссис Джек порылась в сумочке, достала ключ, отперла дверь и распахнула. Они вошли внутрь.

Комната эта оказалась сущим открытием. Как и остальные, она была очень грязной, но занимала весь этаж. Видимо, ее то shy;же использовали под какую-то мастерскую: с потолка свисало множество проводов с патронами для лампочек. Там оставили старый, грубо сколоченный, скособоченный стол и много му shy;сора, который Эстер уже смела в кучу. Наверху посередине на shy;ходился световой люк, потолок понижался к обоим концам, и если в центре комнаты вполне можно было стоять, то подходя к торцовым стенам, приходилось нагибаться. Старые побелен shy;ные стены были грязными, штукатурка кое-где обвалилась, обнажая доски и дранку – костяк старого дома. Местами сте shy;ны выпучивались, голые половицы со скрипом прогибались под ногами. По всему ощущалось, что старый дом осел и поко shy;сился.

Эстер гордо повернулась к Джорджу и смотрела на него с ве shy;селой, вопрошающей улыбкой, словно говоря: «Ну вот. Что я те shy;бе говорила? Разве комната не замечательная?».

Джордж не сказал ничего, но в первую минуту почувствовал разочарование. Он рассчитывал увидеть нечто более роскошное, в лучшем состоянии, и сперва убогая ветхость огорчила его. По shy;том он принялся ходить по комнате из конца в конец: ее простор и ощущение, что можно спокойно, беспрепятственно двигаться, восхищали его. После тесноты его крохотной комнаты, всех тес shy;ных жилищ в городе, где простор стал высшей и самой дорогой роскошью, эта комната вызывала у него восторг. Старый пол прогибался под ногами и пугающе скрипел, в одном месте едва не проваливался. Однако чувство освобождения, покоя, уеди shy;ненности было поразительным.

Пока он ходил взад-вперед, Эстер с беспокойством наблюда shy;ла за ним.

– Нравится? Конечно, в конце комнаты нужно пригибаться. Но разве она не чудесная? Столько простора. А свет! – восклик shy;нула она. – Разве не великолепен? Прекрасное освещение для работы. Замечательная, правда?

Через люк над ее головой свет падал мягко, ровно, невозму shy;тимо, беззвучно; отвратительное безумие улиц, бесконечная су shy;матоха города здесь не были слышны; и впечатление, производи shy;мое на Джорджа, было под стать самому свету, впечатлением ти shy;шины, покоя, убежища.

Эстер принялась расхаживать и, уже преисполненная планов обновления, быстро, воодушевленно говорила:

– Конечно, комната грязная… Просто отвратительная! Но я наняла человека, завтра он вымоет окна и отскребет полы. От shy;правлю сюда из дома кой-какие вещи – свой чертежный стол, инструменты, старую кушетку, которой не пользуемся, и не shy;сколько стульев. Ты не представляешь, как переменится комна shy;та, когда здесь будет чисто и появится несколько вещей… Не поставить ли чертежный стол здесь? Под этим светом? Как ду shy;маешь?

Эстер, жестикулируя, стояла под световым люком. Сильный мягкий свет падал на ее свежее, румяное лицо, исполненное пылкости и надежды. Внезапно Джордж, сам не зная, почему, глубоко растрогался и ненадолго отвернулся.

Когда они вышли, Эстер заперла дверь и перед тем, как положить ключ в сумочку, торжествующе потрясла им слегка перед лицом Джорджа, что говорило яснее всяких слов: «Эта вещь наша».

Потом медленно, осторожно, держась за руки, как непривыч shy;ные люди, они стали спускаться по старой зигзагообразной лест shy;нице. Ступени со скрипом прогибались под их ногами, а позади в темноте раздавался стук падающей капли воды, скапливаю shy;щейся, набухающей, срывающейся с мерным, ритмичным одно shy;образием, казавшийся звучанием тишины в старом жилом доме.

25. НОВЫЙ МИР

В жизни Джорджа произошла чудесная перемена, и, как час-го случается, поначалу он едва осознавал ее. Сперва он не пони shy;мал, что означает для него Эстер. Перемену произвел не только факт любовного успеха: пожалуй, он – даже в последнюю оче shy;редь. Гораздо важнее было сознание, что впервые в жизни он для кого-то всерьез много значит.

Хотя Джордж этого почти не ощутил, сей замечательный факт оказал на него почти немедленное воздействие. Он по-прежнему был склонен к раздражительности, по-прежнему очень болез shy;ненно реагировал на пренебрежение, действительное или мни shy;мое, по-прежнему держался вызывающе, но уже в меньшей сте shy;пени. У него появились чувство уверенности, вера в себя, кото shy;рых не было раньше. А верить в себя он стал потому, что кто-то в него поверил. Война его против всего мира стала менее ожесто shy;ченной, так как прекратилась война с собой. Что же до мелких обид и неприятностей, неприветливости спесивцев, глупости ду shy;раков, мелочных интриг, зависти, злобы, пересудов, сплетен и мелкого политиканства, отравлявших жизнь Школы прикладных искусств, где он работал, легких уколов и щелчков повседневной жизни, которые поначалу вызывали у него жгучее презрение к себе, – все это отступило на подобающее место. Он смотрел на них, как на пустяки, которыми они и являются, если не хладно shy;кровно, то во всяком случае более сдержанно, соразмерно их зна shy;чительности.

В сущности, Эстер стала придавать его жизни некую направ shy;ленность, план, цель, которых не было раньше. Хотя Джордж тогда и не сознавал этого, она сама стала в его жизни своего рода целью, на которую можно было направить все громадные, до сих пор попусту растрачиваемые силы. Было бы неправдой сказать, что он «жил» ради встреч с ней. На самом деле жизнь его между этими встречами теперь шла ровнее, спокойнее, с более здравы shy;ми суждениями, чем раньше. Казалось, все слагаемые его жизни стали внезапно обретать соразмерность, гармонию в перспекти shy;ве картины. Виделся он с Эстер три-четыре раза в неделю, одна shy;ко связь с ее жизнью ощущал постоянно.

Эстер звонила Джорджу каждое утро, обычно пока он еще спал. Звук ее спокойного, веселого голоса, уже исполненный жизни, утра и деловитости, пробуждал в нем здоровое желание встать и приняться за работу, потому что он лихорадочно писал в каждую минуту, которую удавалось урвать от школьных дел. У Эстер всегда бывало множество планов на день – разъезды, встречи, работа. Если во время ленча она собиралась в «его часть города», они встречались за ленчем; и поскольку она любила свою работу, то приносила на эти встречи ощущение здоровой энергии, радостной деятельности, движения, возбужденности, полноты жизни всего мира. Иногда они встречались за обедом по вечерам, но большей частью виделись уже после спектакля. Джордж совершал долгую, волнующую поездку в Ист-Сайд. По shy;том они покидали погруженный во тьму театр и ехали к одному из ресторанов Чайлдса в тихом месте – их любимым был распо shy;ложенный на Пятой авеню, чуть севернее Мэдисон-сквер – по shy;есть там и провести около часа в разговорах.

Дело заключалось не просто в его влюбленности. Джорджу казалось, что, общаясь с Эстер, он наконец-то начал «познавать» город. Потому что в некоем странном смысле она стала для него воплощением Нью-Йорка. Тем городом, познать который он стремился. Она жила не в городе бездомного скитальца, не в го shy;роде жалких, пустых людей, обитающих в комнатках маленьких и дешевых отелей, не в городе потерявшегося мальчишки, чужа shy;ка, глядящего на множество огней, не в жутком, унылом, пустом городе, где нет ни единой двери, есть только неприветливые, за shy;пруженные людьми улицы. Она жила в родном городе,и Джорд shy;жу теперь казалось, что он стал здесь «своим».

Эстер была дочерью Нью-Йорка, как он порождением ма shy;ленького городка. Для нее улицы этого города не были странны shy;ми, переполненные шоссе нелюдимыми, языки и лица суровы shy;ми, холодными, незнакомыми. Пожалуй, этот город представлял собой хорошо знакомую округу, где прошла вся ее жизнь – двор, где она играла в детстве, место, где ходила в школу, «разные районы», где жила, выросла, вышла замуж – и все это было не ме shy;нее теплой, дружественной, привычной областью, чем тесные го shy;ризонты маленького городка.

Этот город Эстер любила искренне. Не с хвастливой демонст-ративностью и самодовольством; не холодно, как слабые люди, что похваляются старым домом, который выстроили их предки, и, неспособные жить подлинной жизнью в окружающем мире, иыдумывают ложную о том, который утратили. Нет, для миссис Джек этот город был ее жизненным пространством; был ее по shy;лем, лугом, фермой; и она любила его, потому что была его час shy;тицей, потому что прекрасно знала его и понимала, потому что он являлся сценой и декорацией ее жизни и работы.

Для нее этот город был живой, дышащей, борющейся, надею shy;щейся, ненавидящей, любящей, вожделеющей вселенной жизни. Был самым человеческим, потому что в нем больше «человечест shy;ва», чем в любом другом, самым американским, потому что аме shy;риканцев в нем больше, чем в любом другом. Все величие и убо shy;жество; высокие устремления и низкие желания; благородный труд и подлые поползновения ради низменных целей; ужас, на shy;силие; огромные свершения и постоянная, нескончаемая безре shy;зультатная возня – все это было здесь, поэтому для нее этот го shy;род был Америкой. И во всем этом, разумеется, поскольку этот взгляд, это понимание были очень здравыми, разумными, истин shy;ными, миссис Джек была права.

Повсюду, где бы ни появлялась, она приносила с собой это ощущение здоровья, жизни, работы, человеческого понимания; оно исходило от нее, словно сильная, нежная энергия счастья. Казалось, что миссис Джек, подобно Антею, черпает силу, здоро shy;вье, энергию труда, устремленности, деловитости, которыми лу shy;чилось ее румяное лицо, которые были видны в каждом движе shy;нии ее энергичного тела, сквозили в каждом маленьком, быст shy;ром шаге, в каждом жесте, из постоянного, живительного сопри shy;косновения с ее родной землей – той кишащей людьми бес shy;смертной скалой, по которой она ступала.

Эстер приносила эту громадную оживленность городской жизни на все встречи с Джорджем. Они встречались в неистовом бурлении полудня, в разгар дня, и Джорджа сразу же охватывало ощущение, что весь огромный, свежий груз утра взвален и на не shy;го. Десяток рассказов о жизни и делах срывался с уст этой взволнованной путешественницы, и ему внезапно казалось, что в них умещается некое громадное, волнующее великолепие, вся вели shy;чественная хроника дня.

Эстер бывала «во всех концах» города. В девять утра приезжа shy;ла в швейную фирму, где работала два утра в неделю, делала эс shy;кизы. По ходу ее рассказа перед глазами вставала вся сцена – громадные здания того района, высокие «голубятни», большой склад с рулонами тканей на полках, грубый, чистый запах шер shy;сти, примерочные и раскроечные, портные, сидящие на столах, закинув ногу на ногу.

– Ты в жизни не видел такого мастерства, как у них! Как они работают руками! Быстро, уверенно, изящно – это… это даже наводит на мысль о каком-то большом оркестре! Но Господи! – Она внезапно передернула плечами, лицо ее густо покраснело. – Какой там запах! Мне иногда приходится высовываться из окна!

В половине одиннадцатого она бывала в костюмерной. И в ее рассказе снова возникал мир кулис, жизнь актеров:

– Я одела Мери Морган. Она будет великолепно выглядеть!

Лицо ее внезапно стало серьезным и негодующим, исполнен shy;ным сочувствия и озабоченности:

– Мери почти год оставалась без ролей. Это первая! И при shy;шла она такой смущенной, испуганной. Взяла меня за руку, отве shy;ла в угол и сказала, что белье у нее просто превратилось в лохмо shy;тья. Говорит: «Я не могу показаться этим людям в таком виде, скорее умру. Что делать?». Бедное дитя чуть не плакало. Я дала ей денег, велела пойти, купить себе приличные вещи. Честное сло shy;во, если б кто-то поднес ей луну на серебряной тарелочке, она бы не могла так обрадоваться. Обняла меня и говорит: «Когда после смерти попадете в рай, им придется выселить Пресвятую Деву и дать вам лучшую комнату в том доме». Она католичка, – сказала миссис Джек и рассмеялась, но тут же лицо ее посерьезнело, ста shy;ло негодующим. – Позор! Такое дитя восемь месяцев без работы, туфли у нее прохудились, одежда истрепалась! И Бог знает, на что она жила, как не голодала! А потом репетирует три недели, не по shy;лучая ни цента! И если спектакль провалится, ничего не получит, снова окажется на улице!.. Но видел бы ты, как мы ее одели! Она стала красавицей! Вот это девушка для вас, молодой человек! – воскликнула Эстер с огоньком в глазах. – Видел бы ты ее сего shy;дня утром, когда она надела это платье! У тебя глаза бы на лоб вылезли! Я впервые видела такие красивые руки и плечи. Она иг shy;рает роль светской девушки в этой пьесе…

– Светской!

– Да, – Эстер умолкла, не поняв причины этого удивления, потом до нее дошло, плечи у нее вновь истерически задрожали, и она воскликнула: – Подумать только! Потрясающе! Бедное дитя в прохудившихся туфлях и драном бельишке исполняет роль Марсии Ковентри!

– А во сколько обошлось это платье, ты знаешь?

– Знаю. – Лицо Эстер вновь стало серьезным, озабоченным и деловитым. – Сегодня утром составила смету. Расходы я пыта shy;лась снизить насколько возможно – поверь, с этим лучше никто бы не справился. Если б я повела девушку к Эдит, платье обо shy;шлось бы самое малое в пятьсот долларов. А я уложилась в трис shy;та. И оно потрясающе! Держу пари, этой зимой его будут копи shy;ровать все молодежные лиги на свете.

– Стало быть, потрудилась над ним ты изрядно.

– Ты даже представить не можешь! – воскликнула миссис Джек с очень серьезным видом. – Сколько я корпела только над одеждой для этой девочки! По пьесе она разодета, как картинка! А пьеса дрянь! – сказала она очень искренне. – Мы в своем кру shy;гу придумали ей название. «Осенняя выставка».

– Что она хоть представляет собой?

– Всякую чушь, собранную воедино ради Кроссуэлла.

– Сесила?

– Да, этого сердцееда. Ты даже представить себе не можешь! – продолжала она со скептическим видом.

– Чего?

– Что эти люди – актеры – представляют собой. О том, что происходит за стенами театра, они понятия не имеют. Если заго shy;воришь с этим человеком о Муссолини, он спросит, в каких спектаклях тот участвовал. И примерно такое же представление у него обо всем остальном, – с отвращением продолжала она. – А какая наглость! Какое самомнение! Знал бы ты, что этот тип во shy;ображает о себе. – Эстер вдруг истерически расхохоталась. – Господи! Сегодня утром… – начала было она, но из-за смеха не смогла продолжать.

– Что же утром случилось?

– Пришел Кроссуэлл на примерку, – заговорила миссис Джек. – По ходу всего действия он одет в вечерний костюм – такая вот пьеса. Так вот, костюм я придумала для него прекрас shy;ный. Он оделся. А потом, – в голосе Эстер появилась истерич shy;но-веселая нотка, – принял напыщенный вид, стал расхажи shy;вать перед зеркалом, туда-сюда, туда-сюда, поводить плечами, поправлять воротник, там одергивать, тут подтягивать, я чуть с ума не сошла. А потом начал покашливать, хмыкать, и то ему не так, и другое. В конце концов этот бездарь, – негодующе воскликнула она, – решил, что прекрасный костюм, который я придумала, для него недостаточно хорош. Ну и наглец! Я го shy;това была убить его! Знаешь, он откашлялся и принялся ора shy;торствовать – можно было подумать, что он выступает в «Ист Линне» на гастролях. «В общем, – заявил он, – собственный костюм мне больше нравится». У него есть экстравагантный вечерний костюм, он так его любит, что даже завтракать в нем садится. «Вот что, мистер Кроссуэлл, – говорю, – могу толь shy;ко сказать, что этот костюм соответствует роли, и выходить на сцену вам нужно в нем». – «Да, – ответил он, – но лацканы – лацканы!– воскликнул он трагическим тоном,-лацканы, ува shy;жаемая леди, никуда не годятся». После этого понизил голос так, будто сообщал о смерти ребенка. Ну и наглец! – гневно пробормотала она. – Я в шесть лет знала о лацканах больше, чем он узнает до конца жизни. «Лацканы, – заявил он, вытя shy;нувшись и теребя их пальцами, словно выступал в парламенте.

– Лацканы слишком узки!». На его экстравагантном костюме они, разумеется, широченные. «Вот что, мистер Кроссуэлл, – говорю, – могу только сказать, что, возможно, лацканы нехо shy;роши для Кроссуэлла, но в самый раз для персонажа, которо shy;го он играет. А играет Кроссуэлл не себя, он играет роль, напи shy;санную для него в пьесе». Это, разумеется, неправда, – с от shy;вращением сказал она, – Кроссуэлл играет именно Кроссуэлла он никого больше не играл и не может играть! Само собой, понять этого он не способен – эти люди умом не блещут! – раздраженно выкрикнула она.– Ты даже представить не мо shy;жешь! Не поверишь, что такое может быть! Этот болван при shy; нялся твердить о своих достоинствах. «Да, понимаю, – гово shy;рит, словно обращаясь к ребенку, – понимаю. Однако у каждо shy;го из нас есть свои достоинства. А что до меня, – выкрикнул он, хлопнув себя по груди, как дрянной актеришка, – при этих словах миссис Джек с блестящими глазами и раскрасневшим shy;ся от смеха лицом повторила маленькой ручкой его жест, – а что до меня, – эти слова она произнесла в пародийном тоне, – что до меня, то я знаменит широким торсом!» – Она исте shy;рически затряслась от смеха, потом, все еще смеясь, негромко произнесла: – Представляешь? Можешь поверить в такое? Ну вот, это дает тебе понятие о том, что представляет собой кое-кто из актеров.

– А чем ты еще занималась? Только этим?

– Какое там! До встречи с тобой я отработала полный день! Вот смотри, – она стала кратко перечислять: – Кэти принесла кофе в половине восьмого. Потом я вымылась и приняла холод shy;ный душ. Принимаю я его до того холодным, что спину как игол shy; ками колет. – И в самом деле, лицо ее постоянно так и сияло све shy;жестью, словно она только что вышла из-под холодного душа. – Оделась, позавтракала, поговорила с кухаркой, сказала ей, что заказать, сколько гостей будет в доме вечером. Поговорила с Бар shy;ни – это наш шофер – сказала, куда приехать за мной. Потом просмотрела почту, оплатила несколько счетов, написала не shy;сколько писем. Поговорила с Робертой по телефону о новой вы shy;ставке, которую устраиваю для Лиги. Мельком видела Фрица, когда он отправлялся в контору. Ненадолго заглянула к Эдит. Вы shy;шла из дома и поехала в южную часть Манхеттена незадолго до девяти. Проработала час у Штейна и Розена, потом отправилась к Хеку на примерки, пробыла там до двенадцати, – потом при shy;ехала к изготовителю париков на Сорок седьмую стрит в четверть первого…– Она засмеялась. – Там произошла очень странная история! Ты знаешь, где находится эта мастерская, в бывшем особняке, поднимаешься по ступенькам, там на первом этаже большая витрина с париками и шляпками. Так вот! – воскликну shy;ла она с подчеркнутой, взволнованной категоричностью. – Зна shy;ешь, что я сделала? Поднялась по ступенкам, думая, что иду правильно, увидела дверь, открыла ее и вошла. И как думаешь, что увидела? Я попала в бар. Он, казалось, очень далеко уходил вглубь, у стойки выпивала целая толпа мужчин, по другую ее сто shy;рону человек смешивал напитки. Так вот! – воскликнула она снова. – Я ужасно удивилась! Право же, это было очень странно. Я не могла поверить своим глазам. Стояла, разинув рот, и тара shy;щилась на людей. А они очень веселились. Человек за стойкой крикнул: «Входите, входите, леди. Место для еще одного челове shy;ка всегда найдется». Я так растерялась, просто не знала, что ска shy;зать, и наконец выговорила: «Думала, это мастерская по изго shy;товлению париков!». Слышал бы ты, какой хохот поднялся! Бармен сказал: «Нет, леди, это не мастерская, но у нас есть средство для ращения волос, от него волосы будут лучше, чем на парике!». А другой человек говорит: «Вы не туда попали. Это не мастерская, это галантерейный магазин». И опять все засме shy;ялись; видимо, потому, что там есть ложная витрина с грязны shy;ми рождественскими колокольчиками и надписью «Объеди shy;ненная компания по поставке галантереи». Видимо, это какая-то уловка – потому-то они и смеялись. Бармен вышел из-за стойки, подвел меня к двери и показал, где эта мастерская, она оказалась рядом, заблудилась я потому, что там две лестницы, а я второпях пошла не по той – но Нью-Йорк просто великоле shy;пен!

Эстер выложила все это торопливо, взволнованно, чуть ли не задыхаясь, но перенесенное смущение превосходно отражалось на ее лице.

– Затем, – продолжала она, – пришлось пробежаться по магазинам старой мебели на восьмой авеню. Ты даже не пред shy;ставляешь, какие вещи там можно обнаружить. Очарователь shy;но просто походить, посмотреть. Я искала кое-что для деко shy;рации комнаты в викторианском доме семидесятых годов. И нашла несколько чудесных вещей: картину в золоченой раме, насколько я понимаю, литографию, на ней изображены бело shy;курая дама, играющая на спинете, джентльмен с гофрирован shy;ным воротником и кружевными манжетами, прислонивший shy;ся к спинету с мрачным видом, и три золотоволосые девочки с высокими талиями, кружевными рукавами, в длинных, как у дамы, юбках, кружащиеся в танце, пол вымощен мраморны shy;ми плитами, на нем тигровая шкура – для той декорации, что я задумала, лучшей картины невозможно представить. Нашла несколько портьер и драпировок, какие искала – из ужасно shy;го выцветшего зеленого плюша. Господи! Они выглядели так, будто вобрали в себя всех бактерий, всю пыль, всех микробов на свете – но именно такие и были нужны мне. Спросила о других вещах, которых, казалось бы, не может быть ни у кого на свете – старик начал рыться в грудах своего хлама и наконец достал как раз то, что я разыскивала! Взгляни! – Эстер достала кусочек оберточной фольги и разгладила его: он был блестящим, экзотически-красным. – Красивая, правда?

– Что это такое?

– Обертка от леденца. Я увидела ее утром, когда шла ми shy;мо магазинчика канцпринадлежностей. Цвет показался мне таким необычным и красивым, что я зашла и купила леденец только ради обертки. Попробую пристроить ее куда-нибудь на ткань – я ни разу не видела такого оттенка, будет очень красиво.

После небольшой паузы Эстер продолжала:

– Господи! Как хотелось бы рассказать обо всем, что я сего shy;дня видела. Меня это просто распирает, я хочу все это тебе вы shy;ложить, поделиться с тобой, но тут столько всего, не расска shy;жешь. В детстве меня очаровывали всевозможные формы ве shy; щей, всевозможные красивые узоры. Я собирала разные лис shy;тья: они так отличались друг от друга по виду, по форме и были такими изящными, такими красивыми, я рисовала их во всех подробностях. Другие дети иногда смеялись надо мной, но я словно бы открыла новый чудесный мир, который окружает нас, и которого большинство людей не замечает. И он постоян shy;но становится все богаче, красивее. Я теперь ежедневно вижу вещи, каких не видела раньше – вещи, мимо которых люди проходят, не замечая их.

Иногда Эстер встречалась с Джорджем поздно ночью, после веселой, блестящей вечеринки, куда ее приглашали, или которую устраивала сама. И тут она тоже лучилась радостью, бывала охва shy;чена весельем, приносила ворох новостей. И мир, о котором она пела речь, был уже не миром утренних трудов и дел; то был заме shy;чательный мир ночи, счастливый мир наслаждений, богатства, известности, таланта и успеха. Она бывала переполнена этим ми shy;ром, он все еще булькал шампанским пьянящего веселья, ис shy;крился своим блеском и радостью.

Этот ночной мир, в котором она вращалась, жила как привычная, признанная обитательница, являлся привилегирован shy;ным миром избранных. Миром прославленных имен и знаменитыx личностей, давно прогремевших на всю страну. В него входи shy;ли значительные продюсеры и знаменитые актрисы, известные писатели, художники, журналисты и музыканты, могуществен shy;ные финансисты. И все эти великие иллюминаты[13]13
  Члены тайных религиозно-политических обществ в Баварии во второй половине XVIII века.


[Закрыть] ночи, каза shy;лось, вращались, жили, дышали в некоей прекрасной колонии, которая некогда, в волшебных мечтах его детства, представля shy;лась невозможно далекой, а теперь, благодаря тому же волшебст shy;ву, чудесно близкой.

Эстер делилась с Джорджем впечатлениями, еще не остыв от соприкосновения с этим чудесным миром славы, красоты, богат shy;ства и могущества. Делилась, небрежно давая понять, что причастна к нему, и самым невероятным казалось то, что она часть это shy;го мира.

Бог весть, что Джордж ожидал открыть для себя – услышать, что эти создания услаждаются амброзией, пьют нектар из золо shy;тых чаш, едят миног или неведомую пищу, о которой простые люди даже не слыхивали. Но почему-то странно было слышать, что это прославленное общество ложится спать, встает, умывает shy;ся, одевается и идет по делам, совсем как остальные, и что из этих знаменитых уст исходят обороты речи, мало чем отличаю shy;щиеся от его собственных.