Текст книги "Самый темный день (ЛП)"

Автор книги: Том Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

  Том Вуд

  Самый темный день

  1.

  Алан Бомонт прошел через автоматическую дверь своего офисного здания и спустился по широким ступеням на тротуар. Небо над округом Колумбия было монохромным серым облаком. Шел мелкий дождь, но несколько капель воды его не беспокоили. Мокрая одежда? Что бы ни. Растрепанные волосы? У него не было волос, которые можно было бы испортить. Этого давно нет. Ничто не помогло сохранить эти когда-то великолепные кудри. Ни таблетки. Ни зелья.

  Большим и средним пальцами он открыл зажигалку «Зиппо» и зажег сигарету, застрявшую у него во рту. Курение было, пожалуй, единственным настоящим удовольствием, которое он имел.

  Он смотрел на движение в центре города и проходящих мимо пешеходов, все несчастные. Хорошо. Он не хотел, чтобы кто-то был счастлив, кроме него самого. Это не было чистым эгоизмом. Радость была игрой с нулевой суммой. Просто не хватило, чтобы обойти.

  Он набрал полную грудь дыма и задержал его, закрыв глаза и подняв лицо к небу, выдыхая, когда редкие капли дождя падали на его щеки, лоб и веки.

  – Похоже, тебе это нравится.

  Он открыл глаза и посмотрел на говорящего. Рядом стояла молодая женщина, одетая в длинный кремовый плащ, шляпу и коричневые кожаные перчатки. Она была бледной и высокой – почти такого же роста, как Бомонт, с волнистыми светлыми волосами. Ее помада была ярко-красной. Как-то слишком для офиса. Как-то слишком многозначительно. Тогда она должна быть новой. Он предположил, что это один из многих дронов, которые обслуживали компанию. Он, без сомнения, прошел мимо нее уже раз сто или даже больше. Она могла знать его имя, его работу и, может быть, даже то, как он любит свой кофе, но для Бомонта она была никем.

  Он пожал плечами и отвернулся. Он был не в настроении болтать, тем более с кем-то, чье лицо ему не нужно было узнавать. Она была красоткой, конечно; много недвижимости в бюсте и бедрах, но он хотел смаковать свою чертову сигарету в одиночестве, как и было задумано Богом.

  – Я сама курила, – сказала женщина, не поняв намека. Было похоже, что она с юга. Наверное, в каком-то штате Бомонту посчастливилось не испачкать подошвы.

  'Это так?' Бомонт чувствовал себя обязанным сказать.

  Он отодвинулся от нее. Это было не грубо, сказал он себе. Молодая женщина вторглась в его уединенное время.

  Она сделала это снова, шагая вокруг Бомонта, пока они не оказались лицом к лицу.

  – Я курила лет десять, – невозмутимо продолжала молодая женщина. – Две пачки «Мальборо» в день. Сигарета была у меня в руке целый день. Я начал молодым, понимаете. Я успел его пнуть. Теперь я позволю себе изредка выкурить сигару. Лучше, чем ничего, верно? Но как же я скучаю по настоящей сигарете».

  Она улыбалась, но грустно, и Бомонту стало ее жалко. Она напомнила ему его дочь.

  – Ты новенький, не так ли? он спросил.

  Она кивнула. – Это так очевидно?

  Она улыбнулась так, как будто офисный ковен не принял ее с распростертыми объятиями. Он видел ее одиночество и странным образом мелькнуло будущее, когда через пару десятков лет он был стариком, толстым и разведенным, с дочерью и сыном, который не удосужился позвонить ему, потому что никогда не удосужился взять их в парк. Будет ли он так нуждаться в человеческом контакте, что проигнорирует попытки незнакомца бросить ему вызов, потому что любое общение лучше, чем ничего?

  'Как ты уживаешься?'

  Она сморщила нос и пожала плечами.

  – Настолько плохо, а?

  Она не ответила.

  – Скажите, – начал Бомонт, – не хотите ли курить? Ради старых времен. Это заставит вас чувствовать себя лучше.

  Он заставил себя улыбнуться.

  Лицо молодой женщины просияло, как будто она выиграла в лотерею, и Бомонту стало еще грустнее за нее. Он болел за пакет.

  – Нет, – сказала женщина, подняв ладонь. «Лучше бы у меня его не было. Я только начну снова. Одного никогда не бывает достаточно, не так ли? Но я бы не отказался ни от одной затяжки, если вы не возражаете.

  Она указала на драгоценную сигарету Бомонта. Бомонт тоже смотрел на это. Он не был из тех парней, кто делится, даже если в нем участвовала горячая цыпочка вдвое моложе его. Он взглянул на высокую молодую женщину. Он посмотрел на ее ярко-красные губы. Она не выглядела больной. Не похоже, чтобы она была носителем какого-то плотоядного ретровируса. Надежда в глазах женщины сломила всякое сопротивление Бомонта и напомнила ему, что он не так уж бездушен, как он думал.

  Не было причин не делать этого, но если мужчина просил поделиться своей сигаретой, он велел дураку отправиться в поход. Но спрашивал не мужчина.

  Может быть, если он позволит ей засунуть сигарету между губ, она позволит ему…

  Он предложил сигарету, и девушка взяла ее двумя пальцами левой руки. Она подняла его и с хирургической точностью вложила между красными губами, сморщившись вокруг фильтра и напрягая их, но не вдохнула. Бомонт смотрел, очарованный.

  – Это было близко, – сказала девушка, забирая сигарету, но на этот раз правой рукой. – Я чуть не сдался.

  Прежде чем вернуть сигарету, она на мгновение покрутила фильтр между кончиками пальцев в перчатке.

  – Держать его было достаточно, – продолжала женщина, наблюдая за Бомонтом.

  – Выбор за вами, – сказал он, забирая драгоценную сигарету.

  На фильтре остались следы помады. Он сделал затяжку.

  Молодая женщина наблюдала за ним, что-то в ее глазах. Она сняла перчатки и сунула их в карман плаща. Она протянула ладонь, чтобы поймать капли дождя, и, когда ее пальцы были мокрыми, несколько раз провела ими по губам. Она достала из кармана носовой платок и вытерла им губы.

  – Смывает вкус? – спросил Бомонт, немного возбужденный.

  Женщина улыбнулась ему, но ничего не сказала. Она выглядела довольной собой. Даже самодовольный.

  – Итак, – начал Бомонт. 'Какое у тебя имя?'

  Она не ответила. Она просто смотрела.

  'Привет? Есть кто дома? Бомонт махнул рукой перед ее лицом и рассмеялся.

  Нет ответа. Неудивительно, что ей было трудно приспособиться, когда она была сумасшедшей летучей мышью.

  «Хорошо», сказал он с большим выдохом, эрекция отступала и сожалела о том, что позволила этому чудаку вторгнуться в его личное время. Он чувствовал, как внутри него нарастает раздражение, от гнева ему стало жарко, несмотря на то, что прохладный дождь барабанил по его голове.

  – Хорошо, дорогая. Я достаточно долго шутил с тобой. Можешь перестать пялиться на меня и идти своей дорогой. Хорошая девочка.

  – Скоро, – сказала женщина, глядя.

  'Что бы ни.'

  Бомонт отвернулся, ослабляя галстук. Черт возьми, он был действительно чертовски взволнован сейчас. Его сердце колотилось. Он напомнил себе никогда больше никого не жалеть. Всегда. Люди были подонками, всегда ищущими выгоду.

  Он попытался сглотнуть, но горло было как наждачная бумага. Это разозлило его еще больше. Дым заставил его закашляться. Лицо покраснело, он отбросил сигарету. Был ли это пот, который он чувствовал на лбу среди капель дождя?

  Он повернулся, чтобы вернуться в кабинет, но увидел, что молодая женщина все еще стоит там.

  – Ты еще не отъебался?

  – Скоро, – повторила женщина.

  «Слушай, ты испортил мое «время на себя», так почему бы тебе не…»

  Бомонт почувствовал слабость и протянул руку, чтобы опереться на плечо женщины.

  'С тобой все впорядке?' – без сочувствия спросила женщина. – Ты ужасно побледнел.

  'Я…'

  У Бомонта не было силы в ногах. Если бы он не стоял прямо, положив руку на плечо женщины, он бы не смог удержаться на ногах. Его рот наполнился водой.

  – О, – сказала молодая женщина. «Иногда такое может случиться, если телосложение слабое. Я думаю, мы можем обвинить в этом сигареты».

  Она отступила от Бомонта и помогла ему опуститься на колени. Бомонта вырвало. Он смотрел, как рвота и кровь стекают под дождем.

  'Что ты со мной сделал?'

  «Я не могу претендовать на все заслуги, как бы мне этого ни хотелось. Мой химик просто гений, не так ли?

  Бомонт не ответил. Он рухнул вперед, лицом вперед, в лужу рвоты и крови. Его дыхание было поверхностным, пульс слабым и нерегулярным.

  – Тогда я пойду, – сказала молодая женщина. «Прощай».

  Последним, что увидел Бомонт, была его потушенная сигарета, валявшаяся на тротуаре, впитывающая дождь.

  Высокая женщина ушла, пока Бомонт делал последние вдохи на тротуаре. Пройдя мимо широкоугольного объектива камеры слежения, наблюдающей за входом, она сняла свое кремовое пальто, вывернула его наизнанку отработанным движением, на выполнение которого ушло пять секунд, и сунула руки в огненно-красный цвет. пальто это стало.

  В полквартале отсюда ее лакированная сумочка была выброшена в мусорное ведро. Она бросила светлый парик в другую урну в конце улицы.

  Пять эффективных салфеток смоченным в растворителе ватным тампоном удалили бледный макияж с ее лица. Следующими вышли синие контакты. Затем последовали серьги-клипсы. К ним присоединились подушечки от ее лифчика. Как и те, что с ее бедер. Она остановилась и поднесла одну ногу к своей заднице. Она протянула руку и открутила съемный четырехдюймовый каблук от своей туфельки. То же самое она сделала другой ногой.

  Менее чем через минуту после того, как сердце Бомонт остановилось, она села в автобус 1115 до Арлингтона, выглядя совершенно другим человеком.

  ДВА

  Небо над Прагой представляло собой лоскутное одеяло из синего и белого. Тонкие облака бледнели перед поздним утренним солнцем, но пробивалось достаточно света, чтобы сиять от полированных автомобилей, выстроившихся вдоль дороги, и луж, устроившихся вдоль бордюров. Извилистый мощеный переулок был забит бутиками, кафе и таунхаусами. В это время дня прохожие были редкостью, а движение еще реже.

  Мужчина сидел в одиночестве за маленьким круглым металлическим столиком возле ремесленной кофейни. Он был высоким, в темно-сером костюме под шерстяным пальто, черных туфлях и черных оксфордах. Его рубашка была белой, а простой галстук – бордовым. Его черные волосы были длиннее, чем обычно, на несколько дюймов в длину, которые касались ушей и доставали почти до бровей, если он не откидывал их с лица. Две недели без бритья дали ему густую бороду, которая смягчила линию подбородка и скрыла скулы. Безрецептурные очки были простыми и функциональными и еще больше разбивали черты его лица, превращая его в бесформенное, невзрачное выражение. Его шарф из коричневой овечьей шерсти был накинут, но не завязан, на плечи и заправлен в длинное до бедер пальто, которое было расстегнуто. Он отхлебнул черный американо из прекрасной фарфоровой чашки, столь же тонкой, сколь и декоративной. Он сделал сознательное усилие, чтобы не раздавить маленькую ручку между большим и указательным пальцами.

  Его стол был центральным в ряду из трех, которые стояли на тротуаре перед кофейней, все выкрашенные в белый цвет и покрытые сколами. За столом слева сидели две блондинки в красивой одежде и украшениях, вероятно, мать и дочь, обсуждая погоду и где пообедать после утреннего похода по магазинам. Большие сумки окружали их стулья. Справа от мужчины двое пожилых мужчин с морщинистыми лицами и седыми волосами говорили о том, как лучше всего расположить к себе своих новых более молодых и модных клиентов.

  Мужчина в костюме предпочел бы сесть на один из боковых столиков, чтобы не оказаться запертым и не загроможденным выходом, но двое мужчин и две женщины были там еще до его прихода, и обе пары, казалось, будет оставаться еще долго после того, как он ушел. Он сделал вид, что не замечает, что мать-блондинка все время посматривает на него.

  Руки и уши у него были красные, и дыхание затуманивалось перед ним, но он держал пуговицы пальто расстегнутыми и шарф не завязанным и предпочитал не носить ни перчаток, ни шляпы, как это было принято у него.

  Он не носил шляпу, потому что ее снятие означало большую вероятность выброса в воздух волосяных фолликулов, богатых ДНК, которые остались позади. На руках он ничего не носил, так как даже самые качественные перчатки снижали ловкость, которую он ценил превыше всего. Голыми пальцами хватать было эффективнее, чем выколоть глаза и вырвать глотку. Его пальто было расстегнуто, так что оружие, спрятанное под ним или во внутреннем кармане, можно было без помех вытащить. Он был безоружен, как обычно; ношение оружия было полезно только тогда, когда у него не было другого выбора, кроме как применить его, и в остальное время представляло угрозу его свободе. Но он был человеком привычки: расстегнутое пальто имело и дополнительные преимущества, заключавшиеся в том, что его легко было скинуть в случае необходимости; шарф был развязан, чтобы не давать противнику готовую петлю, но его можно было быстро сдернуть, чтобы он сам использовал его против нападавших.

  У него было много врагов, приобретенных за профессиональную жизнь, что гарантировало, что на место каждого врага, которого ему удалось устранить, придет новый, готовый занять его место. Он понял, что выживание зависит от внимания к деталям, какими бы мелкими или тривиальными они ни казались, прежде чем они окажутся решающими. Он научился никогда не ослаблять бдительность, в какой бы безопасности он ни находился. Эти уроки были вырезаны в его плоти, гарантируя, что он никогда не забудет их.

  Он ждал. Ожидание составляло более половины его работы. Он был терпелив и сосредоточен. Он должен был быть. Он был человеком, который не торопился и ценил совершенство выше скорости. Он торопился только тогда, когда это было необходимо, что случалось редко. В его работах был определенный артистизм, который он находил если не приятным, то удовлетворяющим.

  Он отхлебнул из маленькой чашки. Качество кофе было превосходным, но несоизмеримым с усилием, которое требовалось, чтобы удержать хрупкую чашку, не разбивая ее. Позор, но кофе служил разумным оправданием его присутствия.

  На дальней стороне дороги между таунхаусами стоял отель с узким фасадом. Выступающий навес и швейцар были единственными очевидными признаками существования отеля. Не было ни развевающихся флагов, ни показной атрибутики. Гостям нравилась осмотрительность и уединение, и они были готовы платить завышенные цены отеля, чтобы насладиться и тем, и другим.

  Человека в костюме особенно интересовал один гость. Он был членом Дома Саада, расширенной королевской семьи Саудовской Аравии. Он был одним из многих принцев, тридцатилетним декадентом, который тратил семейное богатство почти так же быстро, как оно могло быть создано. Если бы он не был ограничен своим отцом, принц, несомненно, разорил бы их в течение восемнадцати месяцев.

  Аль-Валид бин Сауд постоянно путешествовал по миру, переезжая из города в город со своей скромной свитой из шестнадцати человек. В эту свиту входили два личных помощника, бухгалтер, повар, охрана из девяти человек и три молодые женщины, которые числились стажерами, но ничего не делали, кроме как ходили по магазинам и проводили время наедине с принцем. Он останавливался в самых дорогих отелях и только в тех, которые соответствовали его требованиям. Хотя он вел экстравагантный, гедонистический образ жизни, он пытался поддерживать имидж респектабельного, набожного и гордого саудовца. Чтобы поддерживать иллюзию и гарантировать, что ни одно известие о его привычках не достигнет его родины, он избегал отелей, которые были слишком большими или слишком жесткими в правилах и положениях. Он решил остаться там, где он мог подкупать персонал и сдавать внаем целый этаж за раз, нужны ли ему комнаты или нет, исключительно для использования его свитой. И он предпочитал останавливаться в отелях, которые могли предоставить подходящие дополнения для взыскательного гостя, такие как проститутки и наркотики.

  Хотя Аль-Валид принимал все мыслимые западные упадничества, он помогал финансировать деятельность экстремистов и фундаменталистов от Мали до Малайзии. Несмотря на то, что эти пожертвования были мелочью для принца, они обеспечили значительный процент финансирования нескольких групп, которые, как известно, совершали злодеяния и были полны решимости совершить еще больше.

  Принц был далеко не единственным богатым саудовцем, поддерживавшим терроризм, но он был одним из самых плодовитых. Его пожертвования часто выплачивались наличными или драгоценностями, что затрудняло их отслеживание и еще труднее перехватывать. Таким образом, было принято решение раз и навсегда прекратить его финансовую поддержку.

  Проблема, как и в случае с более широкой проблемой поддержки терроризма Саудовской Аравией, заключалась в зависимости Запада от нефти королевства. Симбиоз нельзя было ставить под угрозу. Дом Саада не потерпит убийства одного из своих, так же как они не потерпят, чтобы один из их принцев рисковал западной поддержкой, необходимой королевской семье, чтобы остаться у власти.

  Итак, компромисс был достигнут.

  Принц должен был умереть, но его смерть не могла привести ни к ЦРУ, организовавшему ее, ни к Дому Саада, у которого не было другого выбора, кроме как потворствовать этому.

  Вот почему Виктора наняли.

  ТРИ

  Психологическая оценка, включенная в досье, предполагала, что поддержка Аль-Валидом терроризма была способом уравновесить его эксцессы его религиозной совестью. Виктора мало волновала такая проницательность. Он имел дело с полезными и эксплуатируемыми фактами. Его заботили проверенные «где» и «когда», а не спекулятивные «как» и «почему». Единственным суждением, которому он доверял, было его собственное.

  Двое парней справа от него встали и ушли, оставив большую часть своего завтрака недоеденным, только для того, чтобы остановиться и встать в метре от освободившегося стола, чтобы продолжить обсуждение. Один надел солнцезащитные очки. Другой прищурился и поднял руку, чтобы защитить глаза от прямого солнечного света. Они перекрыли взгляд Виктора на вход в отель.

  Ему не требовалось идеального обзора, чтобы знать, когда появится принц, потому что снаружи не остановился «роллс-ройс», чтобы доставить его. Записи отеля, предоставленные работодателем Виктора, показали, что принц планировал остаться еще как минимум на три дня. Это было типично. Его маршруты за последние двенадцать месяцев показали, что средняя продолжительность посещения европейских городов вне летних месяцев составляет четыре ночи. Прошлой ночью, по прибытии, Аль-Валид усердно веселился до утра, вызывая жалобы от гостей этажом ниже. Виктор не ожидал увидеть его в ближайшее время. Но ему пришлось подождать, на всякий случай. Вторичные данные не соответствовали тому, что собирал сам.

  Что его устраивало. Кофе был хорош, даже несмотря на то, что фарфор был слишком тонким, а солнечный свет приятно грел его лицо, чтобы противодействовать холоду в других местах. Перед ним была газета, которую он просматривал, но не читал, чтобы прикрыться. Он привык почти не привлекать к себе внимания, и, если не считать случайного интереса светловолосой женщины, сегодняшнее утро ничем не отличалось. Прятаться на виду было таким же необходимым навыком, как и все, что он приобрел. Чем меньше людей замечали его, тем свободнее он действовал и тем выше были его шансы на чистый побег в последствии.

  Он провел разведку отеля до прибытия принца. Он провел две ночи в номере на том же этаже, что и принц, и использовал свое время там, чтобы исследовать его залы и коридоры, добавляя трехмерный интеллект к двухмерным планам, которые он изучал. Он запомнил лица, имена и распорядок дня сотрудников, расположение камер видеонаблюдения, сколько времени требовалось для доставки еды в номер, сколько раз служащий стучал и как долго они оставляли поднос снаружи, прежде чем убрать нетронутую еду.

  Было достаточно просто играть роль постоянного гостя, потому что, как и Аль-Валид, он провел большую часть своей жизни, живя в отелях. Но если князь переезжал из города в город от скуки и желания новых и все более захватывающих впечатлений, то Виктор делал это по простой необходимости. Движущаяся цель была сложной целью.

  В отеле был вестибюль с удобными креслами и диванами, но его предыдущее присутствие исключало использование вестибюля как места для ожидания. В лучшем случае его зафиксируют камеры видеонаблюдения, а в худшем заметит зоркий сотрудник. Его изучение отеля также исключило его как ударную точку, поэтому, хотя опасность быть замеченным была минимальной, он не пошел бы туда. Он не рисковал, ему не приходилось.

  Двое седых мужчин закончили разговор, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Официант собрал наличные, которые у них остались, чтобы оплатить счет, и начал собирать тарелки.

  Обе блондинки также ушли к тому времени, когда серебристый «роллс-ройс» подъехал к отелю. Это было раньше, чем указано в маршруте, предоставленном ЦРУ. Само по себе это не проблема, но это укрепило протокол Виктора, который полагался только на собственный интеллект.

  Мгновение спустя трое охранников принца вышли из входа в отель и подошли к машине. Все они были саудовцами, одетыми в элегантные костюмы и солнцезащитные очки. Они выглядели соответствующе, но мало что знали о работе по индивидуальной защите, кроме того, что можно было втиснуть в двухнедельный курс. Тем не менее, они были проблемой, потому что действовали группами по три человека, сменяясь каждые восемь часов, чтобы обеспечить Аль-Валиду непрерывную круглосуточную защиту. Они тоже были вооружены. Принц имел дипломатический статус и мог провозить через границу все, что хотел, в том числе и оружие.

  Принц появился после того, как телохранители небрежно осмотрели местность, и забрался в ожидающие его рулоны. Аль-Валид был одет в традиционную развевающуюся одежду, которую предпочитают саудовские мужчины. Он был среднего роста и широк в животе. За ним последовал один из помощников Аль-Валида. Телохранители полезли за ним. Последний мужчина заменил парковщика, который подогнал машину.

  «Роллс-ройс» отъехал от тротуара и выехал на улицу.

  Виктор продолжал ждать. Он встал только тогда, когда бухгалтер принца вышел из отеля примерно через пять минут после ухода Аль-Валида. Это был высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с блестящей лысиной и козлиной бородкой, подстриженной до бритвенно-прямых краев. Как и вся свита Аль-Валида, бухгалтер был саудовцем. Он был другом отца принца, которого послали сопровождать своенравного сына в его приключениях и следить за тем, чтобы он не перерасходовал свое пособие и не накопил долгов, которые отец не хотел платить.

  Аль-Валид занимал должности в нескольких саудовских фирмах, принадлежащих дому Саада, но работал только по титулу. Его длительные отпуска описывались как командировки, однако он не видел клиентов и не посещал совещаний. Даже если бы он хотел играть в бизнесмена, его отец никогда бы не позволил ненадежному сыну нанести ущерб корпоративным интересам семьи. Бухгалтер все уладил. У принца не было личных деловых предприятий, и он находил такие дела утомительными; он предпочитал тратить свое время, тратя свое огромное пособие на все, что можно было купить за деньги, и на поддержку терроризма.

  Аль-Валид ненавидел бухгалтера и то, что он представлял, и относился к нему с ужасающим пренебрежением. Любая задача, которую Аль-Валид считал недостойной, делегировалась бухгалтеру, часто исключительно для того, чтобы унизить человека. Таким образом, ему пришлось покупать наркотики, нанимать девушек по вызову и организовывать встречи с посредниками-террористами.

  Такие посредники были необходимы, поскольку у известных членов террористических групп были веские причины опасаться выхода из укрытия в поисках средств. Учитывая сложность выслеживания разнообразных и разрозненных террористических групп, когда из пепла тех, кто был уничтожен в бесконечном цикле, всегда возникали новые, война с террором вместо этого стала направлена против их источников дохода. Без денег нельзя было ни сделать бомбы, ни купить пули. Это была профилактика, а не лечение. Философия, которой Виктор пытался жить сам.

  Один такой посредник должен был прибыть в Прагу в тот же день. Это был турецкий банкир по имени Эрсин Чаглаян, который распоряжался банковскими счетами нескольких благотворительных организаций, которые перекачивали средства джихадистским группам по всему Ближнему Востоку. Принц встречался с ним несколько раз в прошлом и будет встречаться снова, пока оба будут в стране.

  Виктор наблюдал за бухгалтером, пока тот думал о проблеме убийства принца без обвинения ЦРУ в этом процессе. Выставлять его смерть как естественные причины – странный несчастный случай или сердечный приступ – было невозможно из-за того, что и то, и другое требовало сложности для такой серьезной цели. Аль-Валид слишком много передвигался, и у него на пути было слишком много охранников, чтобы Виктор мог спланировать и осуществить такую смерть.

  Однако самым простым решением было возложить вину на Каглаяна.

  ЧЕТЫРЕ

  Женщина объявила, что ей двадцать пять лет, но она была как минимум на десять лет старше. Мягкое свечение маломощного освещения помогло солгать, сгладив тонкие морщинки на ее лице, а обильный макияж скрыл темные мешки под глазами. Виктор пошел на обман. Он также не прокомментировал тот факт, что фотографии на ее веб-сайте, должно быть, подверглись обширной ретуши. Не нужно было быть невежливым.

  Тем не менее, она была привлекательной женщиной с длинными темными волосами и голубыми глазами, полными жизни и амбиций. Она открыла входную дверь своей квартиры на втором этаже на Парижской улице, рядом с Вацлавской площадью, в шелковом халате и с широкой улыбкой. Ее зубы были выбеленными добела и слишком прямыми и совершенными, чтобы быть ее собственными.

  Она рекламировала себя как эскортницу. Это было мягкое, почти безобидное слово. Виктор понимал необходимость этого так же, как понимал, почему такие люди, как он, называли себя наемниками, стрелками или киллерами. Он думал о себе только как о профессиональном убийце. У него не было потребности смягчать свои средства занятости больше, чем у него было использование проституток.

  Она взяла его за руку и, не говоря ни слова, повела внутрь, жестом велев пройти в гостиную, а сама закрыла за ним дверь. Виктор никому не хотел отказывать, но он играл роль типичного клиента и делал так, как она просила, чтобы сохранить иллюзию нормальности. Значительная часть его жизни прошла в актерской игре; Тем не менее, притворяться, что он обычный парень, сохраняя при этом постоянную охрану, было трудно достичь баланса. Ему никогда не нравилось повышать свою уязвимость, если этого можно было избежать, но иногда лучше быть немного более уязвимым в данный момент, чтобы обеспечить дальнейшее выживание вне его. Сейчас был один из таких моментов.

  Он потер руки в знак нервозности и потому, что они были холодными после дня, проведенного за бухгалтером принца по всему городу.

  Квартира женщины была небольшой, но обставлена дорогой мебелью в чистом современном стиле. Это было так по-спартански, что он задался вопросом, служило ли оно только местом работы, а она жила в другом месте, но книжные полки, заполненные до отказа, противоречили этой оценке. Может быть, ей просто понравился минималистский подход.

  – Вы знаете мою ставку за час, да? – спросила женщина, следуя за ним в гостиную.

  Она говорила по-английски, но с сильным чешским акцентом. Ее высокие каблуки цокали и цокали по голому полу. В них она была такого же роста, как и он.

  Он уже повернулся к ней лицом, расположившись так, чтобы быть рядом с той же стеной, что и окна, выходящие на запад, под острым углом, чтобы не оказаться на линии огня стрелка с другой стороны улицы.

  – Да, – ответил он.

  «Тогда я хотела бы увидеть свой подарок прямо сейчас», – сказала она с улыбкой, из-за которой просьба казалась такой же невинной, как и то, как она ее сформулировала.

  'Конечно.'

  Он достал бумажник и отсчитал хрустящие банкноты.

  Она подошла и взяла их у него из рук, все еще улыбаясь, но улыбка исчезла, когда она повернулась, чтобы пересчитать деньги, и положила их с глаз долой на книжный шкаф между двумя романами в твердом переплете. Историческая фантастика, отметил он.

  – Я так понимаю, вы прочитали все правила, – сказала она, не оборачиваясь. «Что разрешено, а что нет».

  'Я сделал.'

  'Это хорошо знать. Я не люблю повторяться. Это пустая трата нашего времени.

  – Я здесь не для того, чтобы терять время, – сказал он.

  Она обернулась и посмотрела на него по-другому, словно оценивая его желания и извращения по тому, как он стоял, и по крою его костюма. Может быть, это была игра, в которую она играла с каждым клиентом, давно привыкнув к тому, что движет мужчиной.

  – Как мне тебя звать? – спросила она, играя со своими волосами.

  Виктор молчал.

  Женщина сказала: «Можешь сказать мне свое имя, дорогой. Я никому не скажу, клянусь. Уверяю вас, осмотрительность – это часть службы.

  Виктор сказал: «Дорогая, все будет хорошо».

  Она склонила голову набок. – Это то, что ты хочешь, чтобы я кричал в постели?

  – Тебе незачем притворяться.

  Она улыбнулась. – Не думаю, что мне понадобится с тобой, не так ли?

  Он, конечно, уже все это слышал. Это был не первый раз, когда он платил за секс. Иногда это было необходимо в жизни, когда он не мог позволить себе никакой настоящей связи ни с кем, но не мог позволить слишком долго отвлекаться на желание. Это был единственный порыв, с которым он мало что мог совладать одной лишь силой воли.

  Он улыбался вместе с ней, потому что именно этого она от него и ожидала, и он играл роль постоянного клиента – может быть, бизнесмена, изменяющего своей жене, или политика, живущего отвратительным клише личной жизни, – а не профессионального убийцы, который использовал проституток, потому что не мог рисковать отношениями или даже дружбой. Любая личная связь создавала брешь в его защите и в то же время подвергала этого человека риску со стороны тех, кто намеревался причинить Виктору вред. В последний раз, когда кто-то хотел сблизиться с ним, он убедил их, что это чувство не взаимно.

  – Ты не предложишь мне выпить?

  Он указал на маленький столик, где на массивном серебряном подносе стоял графин из свинцового хрусталя; Скотч, судя по бледно-желтому цвету жидкости.

  – Нет, – сказала она в ответ. – Боюсь, это виски было подарком от дорогого клиента. Было бы невежливо поделиться им с другим. Я уверен, вы можете это понять.

  Он кивнул.

  'Что вам нравится?' – спросила она, и он почувствовал ожидание ее слов. Она хотела увидеть, была ли она права в своей предыдущей оценке его.