Текст книги "Эксгумация"

Автор книги: Тоби Литт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

78

Насколько я мог судить, по дороге из Ноттинг-Хилла в Челси за нами никто не следил. Энн-Мари молчала большую часть пути. Для меня было важно постараться убедить ее, что я по-прежнему ей доверяю. Я хотел объяснить, почему я реагировал так нервно, по крайней мере, с ее точки зрения.

– Послушай, журналисты никогда не паслись у твоих дверей, и ты не знаешь, что это такое.

– Конечно, знаю, – сказала она. – Некоторые из моих моделей всю жизнь только и делали, что скрывались от прессы, и кто, ты думаешь, им помогал? Кто заказывал такси, бегал за сигаретами и уезжал в подставной машине? Ты не расскажешь мне ничего, о чем бы я уже не знала.

– Извини, я об этом не подумал.

– В следующий раз думай, что говоришь.

На этом разговор закончился.

Я приготовился к тому, что Энн-Мари предложит мне устроиться на диване в гостиной. Но когда мы приехали к ней, все мои вещи сразу же оказались в ее спальне. Сумку с пистолетом я пристроил на ее розовом гардеробе.

И тут же бросился к телевизору, чтобы не пропустить полуденные новости. Ни о деле Лили, ни о каких-либо заявлениях полиции по этому поводу не было сказано ни слова.

В ванной зашумела вода.

– Можно от тебя позвонить? – спросил я.

– Значит, мне к твоему телефону нельзя даже прикасаться, – крикнула Энн-Мари из ванной, – зато ты можешь пользоваться моим, когда захочешь?

– Так можно?

– Ладно, звони.

Я подождал, пока Энн-Мари окончательно устроится – шум текущей из крана воды сменился типичными для женщин всплесками в наполненной ванне.

Джозефин сняла трубку через два звонка.

– Встретиться будет трудно, – сказал я.

– Как я могу тебе это облегчить? – спросила она с сарказмом.

– Ты можешь подъехать поближе ко мне.

– А где ты?

Я хотел выбрать место, где бы нас никто не заметил. Наилучшим вариантом, как мне показалось, была машина Джозефин.

– Подъезжай за мной к «Макдоналдсу» на Кингз-роуд.

– Когда?

– Завтра, в час дня, – сказал я.

– Хорошо.

Пока Энн-Мари была в ванной, я переложил пистолет и патроны в свою курьерскую сумку. Я решил носить ее с собой повсюду.

Я приготовил ужин, много шутил, и к концу дня Энн-Мари почти все простила мне.

79

Пятница.

За окном был один из тех ярких, бодрящих дней, когда небо кажется на слой-другой тоньше, а космос немного ближе.

Пока я шел по Кингз-роуд, холодный воздух, наполнявший мои легкие, вселял в меня ощущение бодрости и здоровья. Пистолет в курьерской сумке шлепал меня по бедру, как ребенок, пытающийся привлечь к себе внимание.

«Макдоналдс». Час дня. Джозефин прибыла вовремя. Я забрался в «вольво».

Воздух в перегретой машине был насыщен удушливым запахом, исходившим от Джозефин, – «Пуазон».

– В чем дело? – спросил я.

– Подожди, дай мне по крайней мере где-нибудь встать, – сказала она.

Мы свернули на боковую улочку из белых оштукатуренных домов.

– Я слушаю, – сказал я, когда она заглушила двигатель.

Когда она повернулась ко мне лицом, я заметил, что нижние веки у нее влажные и покрасневшие.

– Для меня все это очень нелегко, – проговорила она.

– По телефону ты сказала, что дело в Алане.

– Прежде чем начинать разговор о нем, я хочу напомнить тебе твои слова о квартире.

– А что я говорил о квартире?

– Ты сказал, что, возможно, не станешь оставлять ее себе.

– Тебе она все еще нужна? – спросил я, заранее зная ответ.

– Конечно, нужна. Она мне очень дорога.

– Я это учту.

Джозефин безостановочно водила руками по рулю машины, выписывая полукруг. Я играл с застежкой-«липучкой» курьерской сумки, думая о том, как было бы круто наставить сейчас на нее пистолет.

– Я знала об Алане и Лили, – произнесла она. – Лили рассказала мне, что встречается с ним. Рассказала довольно давно, почти сразу, как это у них началось. Они даже приходили ко мне на ужин. Они играли в нормальную парочку, и это было очаровательно. Честно признаться, я думала, что Алан ей куда больше подходит, чем ты. Он – настоящий мужчина. Но было ясно, что он никогда не бросит жену. Лили этого не понимала. Она верила всему, что он говорил ей. А он ей постоянно врал.

– Как настоящий мужчина, – вставил я.

– На похоронах было видно, что он чувствует свою вину.

– Он что, приезжал на похороны? – Об этом я не знал.

– Он держался в тени, но он там был.

– Это ты его пригласила?

– Нет.

– Дороти там не было, так?

– Конечно, нет. В общем, я подошла к нему и сказала, что если ему понадобится собеседник, он может позвонить мне.

Воздух в машине Джозефин все больше насыщался запахом ее духов, и это становилось все невыносимее.

– И он позвонил, – сказал я.

– Да, совсем скоро. С тех пор мы довольно много общались. Дороти не знает об этом. Она вообще о многом не знает. – Джозефин улыбнулась мерзкой чопорной улыбочкой.

– О чем, например?

– Может, ты хотя бы продашь мне квартиру? – спросила она.

Я взглянул на нее. Казалось, что с нашей последней встречи она как будто помолодела.

– Я выставлю ее на продажу и сообщу тебе первой.

Все это были пустые обещания. Я мог пообещать просто отдать ей квартиру, ведь мои слова ничего не значили. Я не знал, что со мной будет и где я буду завтра вечером. Но визит к нотариусу я точно не планировал.

Джозефин глубоко дышала, вдох-выдох, вдох-выдох, как мне казалось, целую вечность. Я догадался, что она сжимала руками руль, чтобы не было заметно, как они у нее трясутся.

– Спасибо, – сказала она после паузы.

– Я жду, продолжай, – сказал я.

– Алан чувствовал себя виноватым из-за того, что не сказал Дороти о беременности Лили. Он действительно не знает, кто – ты или он – был отцом. Но Лили сообщила ему, что беременна. Он разговаривал с ней еще один раз, последний раз. Это было уже после того, как он пообещал Дороти порвать с Лили. Он говорил с ней по телефону, и именно тогда Лили сообщила ему о ребенке. Это было в четверг, за день до гибели Лили. В разговоре со мной он назвал ее состояние абсолютным безумием. И добавил, что это его напугало. Поэтому он сказал ей, что больше не может с ней встречаться. До этого разговора он еще думал, что продолжит встречаться с ней за спиной Дороти. Он любил Лили, но ее причуды отпугнули его.

Мне казалось, что еще секунда, и мои внутренности взорвутся, как телевизор, – сноп искр и пыли.

Если верить Джозефин, Алану удалось скрывать от Дороти факт беременности Лили до того самого момента, как я вкатился на инвалидной коляске в их гримерку в «Барбикане». Все его действия с того момента были притворством: его живая реакция на мои слова, эти книги на прикроватном столике. Как ни странно, я зауважал его за это. Но я думал, что он притворялся только ради меня. В каком-то смысле он должен был быть мне благодарен, что Дороти впервые узнала о беременности Лили от меня – до суда. Хотя мне было непонятно, что он выигрывал, не сообщая ей об этом. Затем я вспомнил, как Психея приходила отчитывать меня после того, как Алан, якобы в полном смятении, наведывался в полицию. Возможно, и тогда он притворялся, причем притворялся ради Дороти. Он ведь, конечно, уже рассказал полиции о том, что у него был этот последний разговор с Лили? Может быть, он и полиция были расстроены только тем, что об этом стало известно мне?

– Лили знала, чей это ребенок? – спросил я.

– Она хотела, чтобы это был ребенок Алана, надеялась на это.

– Когда она тебе все рассказала?

– Она звонила мне утром в ту самую пятницу, когда погибла.

Я вспомнил звонок, отмеченный в ее телефонном счете.

– Что ж, – сказал я, – не слишком-то много тебе известно. На квартиру не тянет.

– Не знаю, как тебе сказать, но когда мы последний раз разговаривали, мне показалось, что слова Лили отдавали фатализмом. Все в ее жизни как бы подошло к концу. Она вышвырнула тебя – и слава Богу! Она наконец решила отказаться от съемок в рекламе хлопьев. Она знала, что сделает аборт. Алан объявил, что больше не будет встречаться с ней, поэтому и здесь для нее все было кончено. К тому же в завершение нашего последнего разговора она сказала, что хочет составить новое завещание, по которому я должна была получить все, включая квартиру.

– Это ничего не доказывает.

– Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Лили знала о том, что должно было произойти.

– Ерунда, – сказал я.

– Она винила во всем тебя. Она сказала, что если бы не забеременела, то Алан бы ее не бросил.

– Это нелогично.

– В любом случае ей так казалось. Он распрощался с ней навсегда сразу после того, как она сообщила ему о ребенке. В этот момент она, наверное, и сделала свои выводы.

– Он же сказал, что она вела себя как безумная.

– Но на следующий день, когда она говорила со мной, она была абсолютно спокойна. Спокойна, как никогда.

Я попытался отогнать свои воспоминания о поведении Лили в «Ле Корбюзье».

Джозефин продолжала:

– Она сказала буквально следующее: «Я не стану рожать маленького ублюдка. Он и так причинил мне достаточно неприятностей».

Ублюдок, ублюдок, ублюдок.

– Отвези меня домой, – быстро сказал я.

– Мне кажется, что Лили была рада умереть. Мне кажется, что она каким-то образом узнала о том, что должно было случиться в ресторане. Мне кажется, что план Дороти обернулся против нее самой. Мне кажется, что Алан предупредил Лили, но она все равно решила пойти в ресторан.

– Ты все знаешь о Дороти? – поразился я.

– Да, – ответила Джозефин.

– Откуда?

– Что-то рассказал мне Алан, о чем-то я сама догадалась.

– Почему ты не сказала обо всем следователям?

– Я сказала.

– Сказала?

– Да.

– И что они предприняли?

– Насколько я понимаю, ничего. Они сказали, что расследование продолжается.

Джозефин попыталась взять меня за руку.

– Послушай, Конрад, Лили хотела умереть.

– Я больше не хочу этого слушать.

– Я не закончила: мне кажется, она умышленно тебя пригласила. С ее точки зрения, то, чему предстояло случиться, должно было решить все ее проблемы разом.

Я вылез из машины и пошел прочь.

Мне было слышно, как Джозефин заплакала.

Я не собирался выслушивать всякую чушь.

80

Наша первая проба была назначена на четыре. Мы давали каждому актеру по полчаса. Я надеялся, что мне удастся избавиться от них быстрее. Кандидатам предлагалось сыграть довольно простую сцену. Их персонаж, Джонни, похищен. Похитители вынуждают его позвонить родителям и убедить их выполнить все требования преступников. Исполнитель в этой сцене должен был продемонстрировать максимум эмоций при минимуме тонкостей. Еще в ней была – не сочтите за нескромность – известная доля достоверности.

Некоторые из первых претендентов изображали ужас довольно правдоподобно. Мне нравилось их мучить. Но самое главное, Энн-Мари должна была привыкнуть к этой обстановке: к угрозам, крикам, к тому, как я связывал их, чтобы им было легче войти в роль. С каждым новым актером я позволял себе немного импровизации: я заставлял их притвориться – в качестве упражнения, – что они разговаривают с собственными матерями. Большинству из них это понравилось.

Все было готово.

Лоренс, которому было назначено на шесть, пришел на пять минут раньше. Энн-Мари открыла дверь и провела его в гостиную, как и в случае с другими актерами. Пока Энн-Мари меня не подводила. Лоренс был одет во все черное.

– Ты? – спросил он удивленно.

Он пожал мне руку, сжав ее чуть сильнее и задержав в своей чуть дольше, чем было нужно.

– Вы что, знакомы? – поинтересовалась Энн-Мари.

– Да, было дело, – ответил я.

– Почему ты мне не сказал? – спросила она.

– Я не хотел, чтобы ты относилась к нему предвзято, – ответил я. – Я тебе потом объясню.

– Надо видеть, что сейчас творится у нас дома, – сказал Лоренс. – Просто безумие, фотографы за каждым углом. Родители не отпустили меня. Но я соврал. Я сказал, что мне нужно…

– О чем он? – резко спросила Энн-Мари.

– Может, начнем? – предложил я.

Лоренс присел на диван, и я дал ему для ознакомления несколько страниц роли.

Я сидел напротив него, в одном из двух разномастных кресел. Между нами на коричневом ковре стоял низкий стеклянный столик, заваленный журналами мод. Журналы скрывали курьерскую сумку с пистолетом, боевыми патронами, респиратором и веревкой.

Энн-Мари с недоуменным видом присела на подлокотник второго кресла. Ей было не по себе от нового развития ситуации, но это не имело значения до тех пор, пока она хорошо себя вела.

– Гм, – сказал Лоренс, не прочитав и половину страницы, – классная вещь.

– Но ее можно немного улучшить, – откликнулся я. – Давай пока просто почитаем текст, без всяких эмоций, чтобы запомнить слова.

Он прочитал. Прочитал, надо сказать, здорово.

– А теперь, – сказал я, – я завяжу тебе глаза. Расслабься. Сделай все по максимуму.

И он сделал. По максимуму.

Энн-Мари выглядела немного озабоченной, хотя она уже видела, как я проделывал все это с другими актерами. Она наблюдала за мной не менее пристально, чем за Лоренсом.

После того как он закончил первый прогон, я немного посидел, откинувшись на спинку кресла и изобразив на лице муки творчества, как это делают режиссеры.

Наконец из глубин сознания мне удалось извлечь мысль.

– Как ты думаешь, что можно сделать, чтобы все было еще более реалистично? Как ты разговариваешь со своими родителями?

– Ну, например, – сказал он, – я называю мать мамочкой.

– Правда?

– Да.

– И ты бы так ее назвал, если бы тебе в голову направили пистолет?

– Наверное.

– А отца?

– Я называю его папой.

– Давай попробуем, – сказал я. – Подожди.

Я снял с его глаз повязку, достал веревку и связал ему руки за спиной.

Затем я направил на него два пальца, изображавшие пистолет.

– Мамочка? Алло… мамочка… мамуля, послушай, меня похитили. Нет, я тебя не разыгрываю. Они здесь, рядом со мной и тычут мне пистолетом в голову. Пожалуйста! А, черт! Перестань! Хорошо. Я стараюсь. Мамочка, делай все так, как они говорят, поняла? В точности. Не звони в полицию. Никому не звони. Просто делай, как они говорят.

– Хорошо, – сказал я. – Остановись.

Я снял трубку, включил анти-АОН, набрал номер Алана и Дороти.

Только бы они были дома, только бы они были дома.

Но где им еще быть, когда у их порога толпится вся национальная пресса?

И разве Лоренс не говорил, что они были дома, когда он уходил?

Раздались долгие гудки.

– Алло, – послышалось в трубке.

Дома.

Я сунул руку в курьерскую сумку и вынул оттуда пистолет.

– Мамочка? – отреагировал Лоренс.

Я направил пистолет ему в голову и придвинул трубку к его лицу.

– Еще раз, – сказал я. – С чувством.

Лоренс начал произносить свой текст.

– Конрад, – сказала Энн-Мари, – что, черт возьми, ты делаешь?

– В точности то, что и запланировал и в чем ты мне помогла. А теперь помолчи.

– Это не настоящий пистолет, – не унималась она. – Не может быть, чтобы был настоящий.

– Что? – воскликнул Лоренс, выйдя из роли.

Было видно, что он прикидывал, не броситься ли на меня, хотя руки его были связаны за спиной.

– Сиди на месте и произноси текст, – сказал я ему.

Лоренс продолжил с ролью.

Я направил пистолет в живот Энн-Мари.

– Это настоящий пистолет с настоящими пулями. Хотя ты чуть все не испортила.

– Что? – переспросила она.

– Сядь рядом с ним.

Энн-Мари обошла столик и села рядом с Лоренсом на диван.

Лоренс закончил написанный для него монолог.

– Гораздо лучше, – похвалил его я.

– Мамочка, это Конрад, – сказал Лоренс. – У него пистолет.

Я резко ударил его по голове трубкой:

– Этого в роли не было, так? Кто тебе разрешил импровизировать?

– Конрад? – услышал я в трубке голос Дороти.

– Боже мой, – произнесла Энн-Мари, и глаза ее округлились, – это настоящий пистолет!

– Итак, Дороти, – начал я, – сейчас я скажу тебе, что ты должна будешь сделать и, самое главное, чего тебе делать не следует…

В кои-то веки Дороти меня слушала.

Когда я объяснил ей, что она должна сделать, чтобы снова увидеть сына живым, я положил трубку, не дав ей договорить, – небольшое, но приятное удовольствие.

– Конрад, что ты задумал? – спросила Энн-Мари.

– У меня большие планы.

– Вот черт, этот пистолет заряжен.

– Да.

– Пожалуйста, не направляй его на меня.

– Не стоило доверять тебе, верно?

– Что происходит? – спросил Лоренс. – Мамочка что, с вами заодно? Она тоже участвует в пробах?

– Да, – ответил я, – она тоже участвует.

– Классный сценарий.

– Не ссы, говнюк. У тебя в нем маленькая роль – если ты, конечно, не хочешь, чтобы я продырявил тебе башку.

– Оставь его в покое! – крикнула Энн-Мари.

Я направил пистолет ей между глаз.

– Вот черт, – сказала она и начала смеяться, хотя было ясно, что смеяться ей вовсе не хочется. От каждого «ха-ха-ха» ее тело содрогалось, как от рыданий. Ее глаза увлажнились, но это были слезы, вызванные чистой физиологией, а не эмоциями.

– Пожалуйста, не направляй его на меня, – наконец сказала она.

– На пол!

Ее смех тут же смолк, как будто я ударил ее.

– Я ложусь, – проговорила она.

И легла.

– Руки за спину!

– Как скажешь.

Теперь она вела себя как идеальный заложник.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я тебя убью, если ты попытаешься остановить меня.

– Я тебе верю, Конрад.

Она назвала меня по имени – мягко, нежно, успокаивающе.

Остатками веревки я связал ей руки и ноги.

– Как, не слишком туго? – поинтересовался я.

– Нет, – ответила она.

Я затянул потуже.

– Так лучше, – сказала она.

– Я вставлю тебе кляп. Через несколько минут. Но не сейчас.

На это она никак не отреагировала.

Я переступил через связанную по рукам и ногам Энн-Мари, чтобы подойти к своему второму заложнику.

– Открой-ка ротик пошире, Лоренс, – сказал я, заталкивая дуло пистолета ему между губ. Он открыл рот, как будто собирался сосать член.

– Кивнешь один раз, если да, два раза, если нет. Ты когда-нибудь трахал Лили?

Он кивнул один раз.

– Боже! – воскликнула Энн-Мари.

– Точно? – переспросил я.

Один кивок.

– Когда? Во время турне со Стриндбергом?

Один кивок.

– А потом? Когда вернулись в Лондон?

Два кивка.

– А незадолго до ее смерти? Ты уверен, что не трахал ее тогда?

Два кивка – точно, нет.

Я придвинулся поближе, заглядывая прямо в расширенные зрачки Лоренса. Мне казалось, что он еще мог соврать. Возможно, не насчет секса с Лили. Сейчас было не время для подростковой бравады. Но я не исключал, что он все еще не желал признавать вероятность своего отцовства. Может, он думал, что я прострелю ему башку, если он признается, что Лили могла забеременеть от него.

– Ты знал, что твой отец трахает ее?

Один кивок.

– Значит, таблоиды не врали, и это была правда? – подала голос Энн-Мари.

– Много-много раз, – сказал я.

Лоренс давился: от ствола во рту и от своего страха перед этим стволом. Мне не хотелось, чтобы на пистолет попало слишком много его слюны, поэтому я вытащил дуло у него изо рта, слегка стукнув его по зубам. Он закашлялся, как будто подавился волосом с лобка.

– Папа не любит мамочку, – сказал он.

– Какая жалость.

– Конрад, – вновь подала голос Энн-Мари, – что ты делаешь?

– Затыкаю тебе рот, – сказал я, поворачиваясь к ней.

Я вынул из курьерской сумки респираторы, которые купил в велосипедном магазине. Они должны были идеально подойти: и насмерть не задохнешься, и на помощь не позовешь.

Впервые на лице Энн-Мари отразился настоящий страх.

– Верь мне, – сказала она. – Я тебе помогу. Я люблю тебя.

– Не шевелись.

Ей я надел респиратор первой. Он сидел как-то слишком неплотно, и я затянул ремешок потуже. У Энн-Мари полезли глаза из орбит, поскольку она начала дышать слишком часто и этим лишила себя воздуха.

– Дыши медленно и глубоко, – посоветовал я.

Она посмотрела на меня так, как будто хотела напомнить, чтобы я не разговаривал с ней снисходительным тоном.

Я вернулся к Лоренсу и подошел поближе.

Он скулил и мелко дрожал. Из носа прямо на его черную футболку с длинными рукавами потекли сопли. Я впервые заметил, что группа на майке называлась «Слейер» – «Убийца». Ему ведь только совсем недавно, месяц назад или чуть больше, исполнилось шестнадцать. Сосунок еще… Со…

Я ощутил запах.

Ну точно, сосунок.

Запах чего-то липкого, мягкого, коричневого.

– Будешь сидеть в этом несколько часов, – сказал я.

Лоренс смотрел на ковер, не в силах поднять глаза от стыда.

Я надел респиратор ему на лицо и затянул потуже.

– Я отправляюсь в город. Убивать твоих родителей.

Он дернулся и перевернулся, раздосадованный тем, что ничего не может со мной сделать. Так он и лежал на диване: выгнутый позвоночник, задница кверху – как будто я собирался изнасиловать его.

Я присел на колени и нежно, по-отцовски или по-матерински заговорил, заглядывая ему в глаза:

– Твоя мамочка договорилась, чтобы нас с Лили застрелили. Она хотела, чтобы твой папа и ты никогда больше не могли ее трахнуть. К несчастью для нее, я выжил. Уверен, что на моем месте ты поступил бы так же. Я против тебя ничего не имею. Лили ты почему-то нравился.

Я принес из столовой два стула с высокими спинками и поставил их спинка к спинке. Затем я подтащил к стульям Лоренса и заставил его сесть на один из них. В его штанах хлюпнуло, запах усилился.

– Не двигайся, – приказал я.

Я подтащил туда Энн-Мари и устроил ее на другом стуле.

Затем я принес из кухни большой рулон пищевой пленки и замотал их обоих с ног до головы.

Из любопытства я заглянул в сумку Лоренса. В ней я нашел дневник, который и просмотрел: там были записи только за текущий год. Ничего, относящегося к Лили. Я подошел к нему с дневником в руке.

– Звездочки в верхнем левом углу, – сказал я, показывая на них, – это счет? – Столько раз ты дрочил?

Один кивок. Да.

– Будь осторожен, от этого можно ослепнуть, – сказал я и надел ему на глаза повязку.

Прежде чем надеть повязку на Энн-Мари, я посмотрел ей прямо в глаза.

– Я думал, что могу тебе доверять, – проговорил я. – Но оказалось, что зря…

Я как раз шел к телефону, намереваясь перерезать провод, как вдруг он зазвонил, – мне показалось, яростнее обычного.

Энн-Мари и Лоренс напряглись, уже надеясь на скорое спасение.

Шесть звонков.

Щелчок.

«Здравствуйте, это Энн-Мари. Сейчас я не могу подойти к телефону…»

Скорей же, скорей.

Только бы это не была моя мать.

«…но если вы оставите сообщение, я вам перезвоню».

Би-и-ип.

«Энн-Мари? Энн-Мари, это Клэр. Ну, психолог Конрада. Он называет меня Психеей. Если ты там, пожалуйста, возьми трубку… пожалуйста… Мне очень нужно с тобой поговорить. О Конраде. Он с тобой? Нам надо знать, где он. Наверное, ты видела, он сегодня снова во всех газетах. Ну, по крайней мере в некоторых. В самых желтых. Вероятно, поэтому ты тоже прячешься. Послушай, тут люди, которые очень хотят поговорить с ним. Ты ведь знаешь, что его дом сожгли. Мы кое-кого арестовали в связи с поджогом. Ладно, ты там? Послушай, когда вернешься… Что? – Она закрыла трубку рукой. Психея разговаривала с кем-то на том конце провода. Я расслышал только: гребаный ад. – Энн-Мари, позвони мне, как только придешь. Как можно скорее. Пока».

Черт.

Моя рука была на телефонной трубке. Я чуть было не снял ее. Когда Психея сказала, что они арестовали кого-то за поджог моей квартиры. Мне казалось, что я сдерживал все свои инстинкты.

Очень скоро Психее придется рассказать другим полицейским о том, где я мог находиться. Тот факт, что Энн-Мари дала ей свой телефон в частном порядке, немного сдерживал ее, но в конечном итоге она будет вынуждена сообщить номер. Возможно, она уже назвала его человеку, который отвлек ее от звонка.

Теперь я не мог отключить телефон: полиция скорее всего позвонит сюда и поймет, что что-то не так, если не услышит автоответчик, как и Психея.

Если они получат сигнал, что линия неисправна, они сразу сюда приедут. (Я попробовал позвонить по своему прежнему номеру в сгоревшей квартире и услышал именно такой сигнал.)

Я понял, что могу опоздать, хотя времени было еще довольно много.

Я отправился на кухню и принес оттуда радиоприемник Энн-Мари. Я включил «Кэпитал-ФМ».

Пусть помучаются, слушая каждые пятнадцать минут репортажи о пробках на лондонских улицах.

Передавали новости. Рискуя задержаться еще больше, я остановился, чтобы послушать.

Ага, вот оно – в самом конце.

– Столичная полиция отрицает, что проявила нечуткость со своей стороны при расследовании убийства Лилиан Айриш, более известной как Вита по роли в телерекламе. Сенсационный материал во вчерашнем выпуске «Миррор» свидетельствует, что Вита, возможно, была беременна в момент смерти. Местонахождение ее бойфренда, режиссера Конрада Редмана, который тоже стал жертвой расстрела, в настоящее время неизвестно. Представитель полиции подтвердил, что Редману оказывалась серьезная психологическая помощь. Два дня назад дом Редмана сгорел при подозрительных обстоятельствах. В связи с поджогом был произведен арест.

Я зашторил окна, выключил свет и прошел в спальню Энн-Мари.

Перед ее высоким, но немного узковатым зеркалом я переоделся в велосипедную форму, приготовленную для убийства. Сначала я собирался дойти так до веломагазина, чтобы забрать оттуда свою драгоценную покупку. Однако оглядев себя, я понял, что буду выглядеть очень странно: курьер-велосипедист без велосипеда, рано вечером в мирном Челси. Тот факт, что я был одет в совсем новую одежду из яркой ткани только усилил бы подозрения. Несколько секунд я колебался – может, стоит рискнуть? Мне казалось, что благодаря быстроте моего перемещения меня заподозрят в чем бы то ни было с опозданием – после того, как я исполню свой замысел. В каком-то смысле отныне чем больше свидетелей, тем лучше. Но мне приходилось быть осторожным, поэтому я надел джинсы и футболку прямо поверх натянутой лайкры. Велокроссовки я уложил в курьерскую сумку вместе с пистолетом, пулями и всем остальным снаряжением, включая экземпляр туристской карты Лондона. (На случай, если заблужусь. Я не хотел, чтобы такая банальная вещь помешала моему предприятию.)

Я вернулся в гостиную и некоторое время просто стоял там, оценивая результат своих трудов на тот момент (которого я достиг не без помощи пистолета): Энн-Мари и Лоренс сидели спина к спине, связанные прозрачной пленкой, как в каком-нибудь дерьмовом авангардном театре. Эта мысль меня рассмешила, и я захохотал.

Лоренс дернулся, как будто мой хохот повышал вероятность того, что я могу его убить.

– Я знаю, что вы оба меня слышите, – сказал я. – Я ухожу. Мне хотелось бы сказать напоследок что-нибудь высокопарное и многозначительное, но сказать мне нечего.