Текст книги "Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным"

Автор книги: Тимоти Снайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Одним из мнимых убийц был врач-еврей Яков Этингер, который умер в заключении в марте 1951 года. Виктор Абакумов, министр госбезопасности, будто бы не доложил об этом заговоре, потому что сам в нем участвовал. Чтобы никто не узнал о его роли, он намеренно убил Этингера. Из-за того, что Абакумов убил Этингера, тот не мог признаться во всем спектре своих преступлений[735]735
  О Щербакове см.: Brandenberger D. National Bolshevism. – P. 119 (и по тексту); Kuromiya H. World War II, Jews, and Post-War Soviet Society // Kritika. – 2002. – № 3 (3). – Pp. 523, 525; Zubok V. A Failed Empire. – P. 7.


[Закрыть].

Первый набросок этих экстраординарных утверждений был представлен при обличении Абакумова – его отослал Сталину Михаил Рюмин, подчиненный Абакумова по МГБ. Выбор, павший на Этингера, отражал опасения Сталина. Этингер был арестован не как участник какого-то медицинского заговора, а как еврейский националист. Проявив расторопную инициативу, Рюмин связал воедино еврейский национализм, с недавних пор тревожащий Сталина, с медицинским убийством – предметом собственной постоянной озабоченности. Конечно же, ни одно из утверждений Рюмина не имело особого смысла. Щербаков умер на следующий день после того, как вопреки рекомендациям врачей принял участие в Параде Победы. Жданов тоже проигнорировал предписания врачей отдохнуть. Что касается врача-еврея Этингера, его убил не Абакумов, а сам Рюмин в марте 1951 года. Рюмин доконал Этингера непрерывными допросами, известными как «конвейерный метод», после того, как врачи сказали, что это опасно для его жизни[736]736
  О параде в День Победы см.: Brandenberger D. Stalinʼs Last Crime? Recent Scholarship on Postwar Soviet Antisemitism and the Doctorsʼ Plot // Kritika. – 2005. – № 6 (1). – P. 193. Об Этингере см.: Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime: The Plot Against the Jewish Doctors 1948–1953. – New York: HarperCollins, 2003. – P. 11. Также см.: Lustiger A. Stalin and the Jews. – P. 213. Опасения Сталина насчет медицинского терроризма уходят корнями, по крайней мере, в 1930-е годы (см.: Справа «Спілки Визволення України» / За ред. Пристайка В., Шаповала Ю. – Київ: Інтел, 1995. – С. 49).


[Закрыть].

Однако Рюмин додумался до связующей цепочки, которая, по его мнению, понравилась бы Сталину: еврейские врачи-террористы убивают выдающихся (русских) коммунистов. После этого направление расследования было ясным: очистить МГБ от евреев и их пособников, а также найти врачей-убийц. Абакумов был в надлежащем порядке арестован 4 июля 1951 года и заменен Рюминым, который начал антиеврейские чистки в рядах МГБ. Центральный комитет затем приказал провести дальнейшее расследование «террористической активности Этингера» 11 июля. Спустя пять дней МГБ арестовало электрокардиолога Софию Карпай. Она была чрезвычайно важной фигурой для всего следствия: единственным на тот момент еврейским врачом, которого можно было как-то связать со смертью советского руководителя. Она действительно дважды снимала и интерпретировала показания сердца Жданова. Однако под арестом она отрицала версию о медицинском убийстве и отказалась впутать еще кого бы то ни было[737]737
  О Карпай см.: Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 296.


[Закрыть].

Дело было слабым, но дальнейшие доказательства еврейского заговора можно было поискать в других местах.

* * *

Еще один советский сателлит, коммунистическая Чехословакия, устроит антисемитский показательный процесс, которого не устроила Польша. Через неделю после ареста Софии Карпай, 23 июля 1951 года, Сталин дал сигнал Клементу Готтвальду, президенту-коммунисту Чехословакии, что тот должен избавиться от своего близкого соратника Рудольфа Сланского, который якобы олицетворял «еврейский буржуазный национализм». Сланского убрали с поста генерального секретаря 6 сентября[738]738
  Lukes I. The Rudolf Slansky Affair. – P. 165.


[Закрыть].

Явное неодобрение Москвы спровоцировало реальный шпионский заговор или, по крайней мере, плохо состряпанную попытку такового. Чехи, работавшие на американскую разведку, заметили, что Москва не прислала поздравлений Сланскому по случаю его пятидесятилетнего юбилея (31 июля 1951 года). Они решили подговорить Сланского бежать из Чехословакии. В начале ноября они послали ему письмо, в котором предложили убежище на Западе. Курьер, который должен был доставить письмо, был на самом деле двойным агентом, работавшим на службу безопасности коммунистической Чехословакии. Он передал письмо своему руководству, а оно – советскому. 11 ноября 1951 года Сталин послал личного гонца к Готтлибу с требованием немедленного ареста Сланского. Хотя ни Сланский, ни Готтлиб еще не видели письма, Готтлиб теперь, видимо, понял, что у него нет выбора. Сланского арестовали 24 ноября и допрашивали целый год[739]739
  Lukes I. The Rudolf Slansky Affair. – Pp. 178–180; Lustiger A. Stalin and the Jews. – P. 264.


[Закрыть].

Конечный результат дела Сланского был зрелищным: чехословацкий сталинский показательный процесс по советской модели 1936 года, приправленный неприкрытым антисемитизмом. Хотя некоторые из наиболее известных жертв московских показательных процессов 1936 года были евреями, их судили не за еврейство. В Праге одиннадцать из четырнадцати обвиняемых были еврейского происхождения и значились как таковые в судебных документах. Слово «космополит» использовалось так, как будто это был термин юриспруденции и его значение было всем известно. 20 ноября 1952 года Сланский задал тон политическому сеансу, призывая духи коммунистов, которые погибли до него: «Я признаю полностью свою вину и хочу честно и правдиво описать все, что я сделал, и преступления, которые совершил». Он совершенно очевидно следовал отрепетированному сценарию. В какой-то момент суда он ответил на вопрос, который прокурор забыл задать[740]740
  Цитату и соотношение (одиннадцать из четырнадцати обвиняемых еврейского происхождения) см.: Proces z vedením. – Pp. 44–47. О разоблачениях см.: Kovály H.M. Under a Cruel Star: A Life in Prague 1941–1968 / Transl. by Epstein F., Epstein H. – New York: Holmes and Maier, 1997. – P. 141.


[Закрыть].

Сланский сознался в заговоре, содержавшем весь диапазон обязательных навязчивых идей того времени: о титоистах, сионистах, свободных масонах и офицерах американской разведки, которые нанимали только евреев. Среди якобы совершенных им преступлений было медицинское убийство Готтвальда. Рудольф Марголиус, один из обвиняемых, был принужден разоблачить собственных родителей, которые погибли в Аушвице. Как и во время Большого террора, различные заговоры координировались «центром», в данном случае – Антигосударственным конспиративным центром. Все четырнадцать обвиняемых просили для себя смертного приговора, и одиннадцать из них его действительно получили. Когда 3 декабря 1952 года на шею Сланского надели петлю, он поблагодарил палача и сказал: «Я получаю по заслугам». Тела одиннадцати повешенных обвиняемых были кремированы; их пепел был позже использован для заполнения дорожных выбоин[741]741
  О признании Сланского см.: Proces z vedením. – Pp. 66, 70, 72. О смертном приговоре и палаче см.: Lukes I. The Rudolf Slansky Affair. – Pp. 160, 185. О Марголиусе см.: Kovály H.M. Under a Cruel Star. – P. 141.


[Закрыть].

* * *

В такой момент казалось возможным, что дальше последует общественный процесс над советскими евреями. Тринадцать советских граждан были казнены в Москве в августе 1952 года по обвинению в шпионаже в пользу Соединенных Штатов на основании обвинений в космополитизме и сионизме, а не на основании надежной информации. Это были люди, которым инкриминировался еврейский национализм и американский шпионаж на основании показаний, выбитых под пытками; суд над ними был секретным. Одиннадцать чехословацких граждан были казнены в Праге в декабре 1952 года во многом на таких же основаниях, но после публичного суда, который напоминал процесс времен Большого террора. Теперь даже польский режим начал арестовывать людей как израильских шпионов[742]742
  О Польше см.: Paczkowski A. Trzy twarze Józefa Światła. – P. 162.


[Закрыть].

Осенью 1952 года еще несколько советских врачей оказались под следствием. Ни один из них не имел никакого отношения к Жданову либо Щербакову, но они лечили других советских или иностранных коммунистических сановников перед их смертью. Один из них был личным врачом Сталина, который в начале 1952 года советовал вождю уйти на пенсию. По сталинским точным и повторяемым приказам этих людей жестоко избивали, после чего некоторые из них дали правильные, заранее составленные признания. Мирон Вовси, который приходился двоюродным братом Соломону Михоэлсу, сделал признание роботизированным языком сталинизма: «Обдумывая все заново, я пришел к выводу, что, невзирая на низость моих преступлений, я должен открыть следствию ужасную правду моей подлой работы, проводимой с целью разрушения здоровья и укорочения жизни определенных руководящих государственных работников Советского Союза»[743]743
  Цитата: Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 250.


[Закрыть].

Когда эти признания были получены, старый человек, должно быть, решил, что время пришло. Сталин обычно планировал свой удар наперед, но сейчас, казалось, торопился. 4 декабря 1952 года, через день после казни Сланского, советский Центральный комитет признал существование «дела врачей», в котором главную роль играли «еврейские националисты». Одним из заговорщиков был врач Сталина, русский по национальности; те, кто были евреями по происхождению, значились евреями. Сталин теперь замыслил обвинить своего терапевта, человека, который посоветовал ему прекратить политическую карьеру. Сталин демонстрировал и другие признаки того, что его политические переживания связаны с его личными страхами. Он в буквальном смысле вцепился в свою дочь Светлану, танцуя во время празднования своего семидесятитрехлетия 21 декабря 1952 года[744]744
  Kostyrchenko G. Out of the Red Shadows. – P. 264; Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 267. О танце см.: Service. Stalin. – P. 580.


[Закрыть].

Казалось, что в том декабре Сталин хотел избавиться от собственной смерти. Коммунист не может верить в бессмертие души, но он должен верить в Историю – ту, которая проявляется в изменениях способа производства, в подъеме пролетариата, ту, которую представляет коммунистическая партия, выкристализованная Сталиным и созданная его волей. Если жизнь – не более чем социальная конструкция, тогда, возможно, и смерть тоже только социальная конструкция, и все можно повернуть вспять с помощью бесстрашной и сознательной диалектики. Врачи стали причиной смерти вместо того, чтобы оттянуть ее; человек, предупредивший о приближающейся смерти, был убийцей, а не советчиком. Требовалось только правильное исполнение. Соломон Михоэлс был прекрасен в роли короля Лира – правителя, который передал власть слишком рано и недостойным преемникам. Теперь Михоэлс уничтожен, как призрак бессилия. Несомненно, его еврейский народ и все, за что он боролся (риск осквернения Советского Союза, риск другой истории Второй мировой войны, риск неправильного будущего), – все это также можно было искоренить[745]745
  О Михоэлсе как короле Лире см.: Veidlinger J. The Moscow State Yiddish Theatre.


[Закрыть].

Сталин, больной человек семидесяти трех лет, не слушая ничьих советов, кроме собственных, напряженно двигался вперед. В декабре 1952 года он сказал, что «каждый еврей – националист и агент американской разведки», – такая формулировка была параноидальной даже по его стандартам. В том же месяце он сказал, что евреи «верят, будто их нацию спасли Соединенные Штаты». Это была легенда, которая еще даже не возникла, но Сталин не был совсем уж неправ. С характерной для него проницательностью, Сталин верно предсказал один из основных мифов Холодной войны и даже нескольких десятилетий после ее окончания. Никто из стран Альянса не приложил особых усилий для спасения евреев; американцы никогда даже не видели основных мест их уничтожения[746]746
  Цитату «каждый еврей...» см.: Rubenstein J., Naumov V. Stalinʼs Secret Pogrom. – P. 62. Цитату «их нацию спасли...» см.: Brown A. The Rise and Fall of Communism. – P. 220.


[Закрыть].

Партийная газета «Правда» рассказала 13 января 1953 года об американском заговоре, целью которого было уничтожение советского руководства медицинскими методами. Врачи, как всем было понятно, были евреями. Новостное агентство ТАСС назвало «террористическую группу врачей» «извергами человеческого рода». Однако, несмотря на язвительную риторику, попахивающую временами Большого террора, не все еще были готовы к действию. Названные в статье люди еще не все сознались в своих якобы преступлениях, что было предпосылкой для любого показательного процесса. Обвиняемые должны были сознаться лично до того, как сделать это на публике: это было минимальным условием сценографии сталинизма. От обвиняемых нельзя было ожидать, чтобы они подыгрывали суду в открытом зале суда, если они не соглашались на это в стенах камеры допросов[747]747
  Цит.: Kostyrchenko G. Out of the Red Shadows. – P. 290. Также см.: Lustiger A. Stalin and the Jews. – P. 250.


[Закрыть].

София Карпай, кардиолог, центральная обвиняемая, не созналась вообще ни в чем. Она была еврейкой и женщиной, возможно, следователи считали, что она первой сломается, но в конечном итоге она оказалась единственной из всех обвиняемых, у кого была сила стоять на своем и защищать собственную невиновность. На своем последнем допросе, 18 февраля 1953 года, она держалась твердо, открыто отрицая все обвинения. Как и Сталин, она была больна и умирала, но, в отличие от него, должно быть, понимала это. Казалось, она верила, что важно говорить правду. Поступая так, она тормозила следствие. Она пережила Сталина всего на несколько дней; возможно, благодаря ей Сталина пережили и другие[748]748
  О Карпай см.: Костырченко Г.В. Государственный антисемитизм. – С. 466; Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 296.


[Закрыть].

В феврале 1953 года советское руководство писало и переписывало коллективное еврейское саморазоблачение, включая фразы, которые могли прийти прямиком из нацистской пропаганды. Его должны были подписать выдающиеся советские евреи, и оно должно было быть напечатано в «Правде». Василий Гроссман был среди тех, кого вынудили подписаться под письмом. В злобных нападках прессы неожиданно выяснилось, что его недавно напечатанный роман о войне «За правое дело» был недостаточно патриотичным. «За правое дело» был большим романом о битве за Сталинград, написанным преимущественно в рамках сталинских традиций. (Теперь точка зрения Гроссмана изменилась. В продолжении романа, шедевральном произведении «Жизнь и судьба», Гроссман устами нацистского следователя говорит о будущем: «Сегодня вас пугает наша ненависть к иудейству. Может быть, завтра вы возьмете себе наш опыт»). В самом последнем известном варианте письма, от 20 февраля 1953 года, подписанты должны были подтвердить, что среди евреев существует «два лагеря» – прогрессивный и реакционный. Израиль находился в реакционном лагере: его лидеры были «еврейскими миллионерами, связанными с американскими монополистами». Советские евреи также должны были признать, что «народы Советского Союза и прежде всего великий русский народ» спасли человечество и евреев[749]749
  О переписывании письма см.: Костырченко Г.В. Государственный антисемитизм в СССР от начала до кульминации 1938–1953. – С. 470–478. О Гроссмане см.: Brandenberger D. Stalinʼs Last Crime? – P. 196. Также см.: Luks L. Zum Slaninschen Antisemitismus. – P. 47. Цитату Гроссмана см.: Гроссман В.С. Жизнь и судьба. – С. 403.


[Закрыть].

Письмо осуждало империализм вообще и евреев из «дела врачей» в частности. В сталинских терминах его можно было прочитать как оправдание широкомасштабных чисток советских евреев, которые не были настроены достаточно антиимпериалистическим образом, или даже как приглашение к этим чисткам. Советским гражданам, которые должны были подписать письмо, нужно было идентифицировать себя как евреев (не все из них были таковыми или считали себя таковыми) и как лидеров сообщества, которое точно подвергалось опасности. Илья Эренбург, как и Гроссман, советский писатель еврейского происхождения, разрешил Сталину поставить его имя под полемической статьей об Израиле. Теперь, однако, он колебался, одобрить ли такой документ. Он написал неискреннее письмо Сталину, спрашивая его, как поступить. Он выстроил такую же защиту, как и Берман с еврейскими коммунистами несколько лет тому назад: поскольку евреи – не нация, а мы лично – верные коммунисты, то как мы можем принимать участие в кампании против нас самих как представителей какого-то коллективного национального образования, известного как еврейство?[750]750
  Об Эренбурге см.: Brandenberger D. Stalinʼs Last Crime? – P. 197.


[Закрыть]

Сталин не ответил. Его нашли в состоянии комы 1 марта 1953 года, а через четыре дня он скончался. Можно было только догадываться, чего хотел Сталин; возможно, он и сам толком этого не знал; возможно, он ждал реакции советского общества на первые прощупывания. Мучимый мыслями о смерти и сомнениями по поводу своего преемника, беспокоящийся о влиянии евреев на советскую систему, ведя Холодную войну против могущественного противника, которого он понимал лишь туманно, он прибегнул к традиционным способам самозащиты – к судам и репрессиям. Исходя из распространенных в то время слухов, советские граждане без труда представляли себе возможные последствия: врачей бы показательно судили вместе с советскими руководителями, как бы их союзниками; остальных евреев вычистили бы из НКВД и вооруженных сил; тридцать пять тысяч советских врачей-евреев (и, вероятно, научных сотрудников) могли быть депортированы в лагеря и, возможно, евреи как таковые подверглись бы насильственному переселению или даже массовым расстрелам[751]751
  О слухах см.: Brandenberger D. Stalinʼs Last Crime? – P. 202. О количестве врачей см.: Luks L. Zum Slaninschen Antisemitismus. – P. 42.


[Закрыть].

Такая операция, если бы ее осуществили, стала бы еще одним звеном в цепочке национальных операций и этнических депортаций, которые начались в 1930 году с поляков, а затем продолжались в течение Большого террора, во время Второй мировой войны и после нее. Все это происходило бы в духе предыдущих сталинских практик и подходило бы под традиционную логику. Национальными меньшинствами, которых нужно было бояться и карать, были те, кто имел явные связи с несоветским миром. Хотя война принесла смерть 5,7 миллиона евреев, она в то же время способствовала воссозданию еврейской национальной родины, недосягаемой для Сталина. Как и у вражеских наций 1930-х годов, у евреев теперь были причины для недовольства в Советском Союзе (четыре года репрессий и официального антисемитизма), внешний покровитель за пределами Советского Союза (Израиль) и роль в международной борьбе (которую вели Соединенные Штаты). Прецеденты были ясны, а логика известна. Но эпоха сталинизма подходила к концу.

* * *

Учитывая все судебные процессы в Советском Союзе и Восточной Европе, а также всех умерших в заключении, Сталин уничтожил не более чем несколько десятков евреев за последние годы своей жизни. Если он действительно хотел проведения финальной террористической операции (а это далеко не ясно), то не мог довести ее до завершения. Есть соблазн считать, что только его смерть предотвратила такой результат, что Советский Союз стремительно двигался к еще одной национальной чистке, сопоставимой по масштабам с чистками 1930-х годов, но доказательств этому недостаточно. Собственные действия Сталина были на удивление неуверенными, а реакция органов его власти – медленной.

В отличие от ситуации 1930-х годов, Сталин не был хозяином своей страны в 1950-х, да и страна уже была совсем не та. Он стал скорее культом, чем личностью. Он не посещал заводов, колхозов или правительственных учреждений после Второй мировой войны и сделал только три публичных выступления в период с 1946-го по 1953 год. К 1950 году Сталин больше не управлял Советским Союзом в качестве тирана-одиночки, как он это делал предыдущие пятнадцать лет. В 1950-е годы ключевые члены Политбюро регулярно встречались во время его долгих отлучек из Москвы, и у них были свои сети клиентов среди советских бюрократов. Как и Большой террор 1937–1938 годов, массовые смертоносные чистки евреев создали бы в советском обществе возможности для социального продвижения. Но не было ясно, хотели ли советские граждане (несмотря на то, что многие их них точно были антисемитами) получить такую возможность такой ценой[752]752
  Khlevniuk O. Stalin as Dictator: The Personalization of Power // Stalin: A New History / Ed. by Davis S., Harris J. – Cambridge: Cambridge University Press, 2005. – Pp. 110, 118. О том, что Сталин не посещал заводов, колхозов и госучреждений после войны, см.: Service R. Stalin. – P. 539.


[Закрыть].

Особенно поражала суетливость всего происходившего. Во время Большого террора предложения Сталина трансформировались в приказы, приказы – в квоты, квоты – в трупы, трупы – в цифры. Ничего подобного не происходило в случае с евреями. Хотя большую часть последних пяти лет своей жизни Сталин был занят вопросом советских евреев, он не мог найти начальника госбезопасности, который бы слепил из этого правильное дело. В старые времена Сталин избавлялся от начальников безопасности после того, как те выполняли какую-то массовую операцию, а затем обвинял их в перегибах. Теперь же офицеры МГБ, что, наверное, не удивительно, казалось, колебались, совершали перегибы. Сначала Сталин заставил Абакумова состряпать дело, хотя начальником НКВД был Лаврентий Берия. Затем он позволил, чтобы Абакумова разоблачил Рюмин, который в свою очередь пал в ноябре 1952 года. У пришедшего на смену Рюмина случился сердечный приступ в первый же день работы. Наконец, расследование принял С.А. Гоглидзе, клиент Берии[753]753
  О начальниках службы безопасности Сталина см.: Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 258.


[Закрыть].

Сталин утратил свою некогда безмерную власть, которая позволяла ему вовлекать людей в свой вымышленный мир. Ему доводилось угрожать начальникам безопасности вместо того, чтобы давать им инструкции. Его подчиненные понимали, что Сталин хотел признаний и совпадений, которые можно представить как факты. Однако им постоянно мешало определенное внимание к бюрократическим приличиям и даже, до определенной степени, к законности. Судья, который вынес приговор членам Еврейского антифашистского комитета, сказал подсудимым об их праве на обжалование. В процессе преследования советских евреев начальники безопасности иногда с трудом заставляли своих подчиненных (и, наверное, что самое главное, подсудимых) понимать, чего от них ожидают. Допросы, хотя и были брутальными, не всегда давали нужные доказательства. Пытки, хотя и имели место, были последним средством и именно на них лично настаивал Сталин[754]754
  Сталин приказал избивать арестованных 13 ноября (см.: Brent J., Naumov V. Stalinʼs Last Crime. – P. 224). О суде см.: Lustiger A. Stalin and the Jews. – P. 250.


[Закрыть].

* * *

Сталин был прав, что волновался о влиянии войны и Запада и о продолжении существования советской системы в том виде, какой он ей придал. В послевоенные годы далеко не все советские граждане были готовы принять то, что 1940-е годы оправдывали события 1930-х годов, что победа над Германией ретроспективно оправдывала репрессии по отношению к советским гражданам. Такова, конечно же, была логика Большого террора в то время: приближается война, поэтому опасные элементы нужно убрать. В сознании Сталина приближающаяся война с американцами, видимо, оправдывала еще один виток упреждающих репрессий в 1950-х годах. Неясно, хотели ли советские граждане пойти на такой шаг. Хотя многие поддерживали антисемитскую истерию начала 1950-х годов, отказываясь, например, ходить к врачам-евреям или покупать лекарства у фармацевтов-евреев, однако это не являлось одобрением возврата массового террора.

Советский Союз просуществовал почти четыре десятилетия после смерти Сталина, но его органы госбезопасности никогда больше не устраивали голода или массовых расстрелов. Преемники Сталина, какими бы брутальными они ни были, отказались от практики массового террора в сталинском смысле слова. Никита Хрущов, в конечном счете победивший в борьбе за право наследия Сталина, выпустил большинство украинских заключенных, которых отправил в ГУЛАГ десятилетием ранее. Не то чтобы Хрущев лично не был способен на массовое уничтожение: он был достаточно кровожадным во время террора 1937–1938 годов и повторного захвата Западной Украины после Второй мировой войны, но полагал, что Советский Союз больше не может существовать таким способом. Он даже обнародовал некоторые преступления Сталина в докладе на съезде КПСС в феврале 1956 года, хотя и делал ударение на страданиях элиты коммунистической партии, а не на группах, которые пострадали гораздо больше, – крестьянах, рабочих и представителях нацменьшинств.

Восточноевропейские государства оставались сателлитами Советского Союза, но ни одно из них не пошло от показательных процессов (прелюдия к Большому террору конца 1930-х годов) дальше, к массовому уничтожению. Большинство из них (Польша была исключением) коллективизировали сельское хозяйство, но никогда не забирали у крестьян права на частные земельные наделы. В сателлитных государствах, в отличие от Советского Союза, не было голода. При Хрущеве Советский Союз вторгнется в коммунистическую сателлитную Венгрию в 1956 году. Хотя в последовавшей за этим гражданской войне погибли тысячи людей, а интервенция привела к смене руководства, за этим не последовало массовых кровавых репрессий. Относительно мало людей были преднамеренно уничтожены в коммунистической Восточной Европе после 1953 года. Цифры были на несколько порядков ниже, чем во время эры массового уничтожения (1933–1945) и этнических чисток (1945–1947).

* * *

Сталинский антисемитизм после смерти Сталина еще долго преследовал Европу. Он редко определял основные методы правления, но всегда был доступен в моменты политического стресса. Антисемитизм позволял лидерам пересматривать историю военных страданий (как страданий исключительно славянских народов), а также историю самого сталинизма (которую изображали как деформированную еврейскую версию коммунизма).

В Польше в 1968 году, через пятнадцать лет после смерти Сталина, Холокост был пересмотрен в целях коммунистического национализма. К этому времени Владислав Гомулка вернулся к власти. В феврале 1956 года, когда Хрущев критиковал некоторые аспекты сталинского правления, он подрывал позицию восточноевропейских коммунистических лидеров, связанных со сталинизмом, и укреплял влияние тех, кто мог называть себя реформаторами. Это был конец триумвирата Бермана, Берута и Минца. Гомулку выпустили из тюрьмы, реабилитировали и позволили ему вернуться к власти в октябре того же года. Для одних поляков он олицетворял надежду на реформу коммунизма, для других – надежду на более национально ориентированный коммунизм. Польша уже взяла что могла из послевоенной реконструкции и быстрой индустриализации; попытки улучшить экономическую систему оказались либо контрпродуктивными, либо политически рискованными. После того, как все попытки исправить экономическую систему провалились, национализм остался[755]755
  О деталях «антисионистской кампании» 1968 года см.: Stola D. Kampania antysyjonistyczna w Polsce 1967–1968. – Warszawa: IH PAN, 2000; Paczkowski A. Pół wieku dziejów Polski. – Warszawa: PWN, 2005.


[Закрыть].

В Польше 1968 года режим Гомулки предпринял антисионистские репрессии, напоминавшие риторику последних лет Сталина. Через двадцать лет после того, как он сам впал в немилость в 1948 году, Гомулка отыгрался на польско-еврейских коммунистах или, лучше сказать, на некоторых из их детей. Как в Советском Союзе в 1952-м и 1953 годах, так и в Польше в 1967-м и 1968 годах возник вопрос преемственности. Гомулка провел у власти долгое время. Подобно Сталину, он желал дискредитировать соперников посредством их связи с еврейским вопросом и особенно их мягкости по вопросу предполагаемой сионистской угрозы.

Слово «сионизм» вернулось на страницы польской прессы после победы Израиля в Шестидневной войне в июне 1967 года. В Советском Союзе война подтвердила статус Израиля как американского сателлита – этой линии теперь должны были следовать коммунистические государства Восточной Европы. Однако поляки иногда поддерживали Израиль («наших еврейчиков», как говорили люди) против арабов, которых поддерживал Советский Союз. Некоторые поляки считали в то время Израиль тем же, чем и себя: преследуемой жертвой, против которой выступает Советский Союз и которая представляет Западную цивилизацию. Для таких людей победа Израиля над арабскими государствами была воплощением мечты о победе Польши над Советским Союзом[756]756
  Rozenbaum W. The March Events: Targeting the Jews // Polin. – 2008. – № 21. – P. 68.


[Закрыть].

Официальная позиция коммунистической Польши была совсем другой. Польское коммунистическое руководство идентифицировало Израиль с нацистской Германией, а сионизм – с национал-социализмом. Такие заявления часто делали люди, которые видели Вторую мировую войну или даже принимали участие в ее сражениях. Однако эти гротескные сравнения исходили из определенной политической логики, которая была теперь типичной для коммунистических лидеров Польши и Советского Союза. В коммунистической картине мира не евреи, а славяне (русские в СССР и поляки в Польше) были центральными фигурами (и как победители, и как жертвы) Второй мировой войны. Евреи – всегда огромная проблема для этой истории страданий – были ассимилированы к ней в послевоенные годы, их считали, если было необходимо, «советскими гражданами» в СССР и «поляками» в Польше. В Польше евреи-коммунисты проделали огромную работу, чтобы убрать евреев из истории о немецкой оккупации в Польше. Выполнив это задание к 1956 году, евреи-коммунисты потеряли власть. Именно коммунист-нееврей Гомулка эксплуатировал легенду об этнической невинности Польши.

Такое изложение Второй мировой войны было также и приемом пропаганды в Холодной войне. Поляки и русские, славянские жертвы последней немецкой войны, были соответственно все еще напуганы Германией, то есть Западной Германией и ее патроном, Соединенными Штатами. В мире Холодной войны это было не так уж и неубедительно. Тогдашний канцлер Западной Германии был бывшим нацистом. Карты Германии в немецких школьных учебниках включали земли, которые были отданы Польше в 1945 году (они обозначались как находящиеся «под польской администрацией»). Западная Германия не признала послевоенную Польшу на дипломатическом уровне. В странах западной демократии, как и в Западной Германии, происходило мало публичных обсуждений о военных преступлениях Германии. Приняв в 1955 году Западную Германию в НАТО, Соединенные Штаты, в сущности, закрыли глаза на злодеяния своего еще совсем недавнего немецкого врага.

Как и в 1950-е годы, сталинский антисемитизм приписывал Израилю вероломную роль в Холодной войне. Подхватив тему из советской прессы января 1953 года, польская пресса в 1967 году объясняла, что Западная Германия передала нацистскую идеологию Израилю. Политические мультфильмы изображали израильскую армию, как Вермахт. Таким образом, заявление Израиля о том, что его существование морально санкционировано Второй мировой войной и Холокостом, предполагалось переиначить: с точки зрения польских коммунистов, капитализм привел к империализму, примером которого был национал-социализм. В то время лидером империалистического лагеря были Соединенные Штаты, в чьей игре Израиль и Западная Германия в равной мере были всего лишь пешками. Израиль был всего лишь очередным воплощением империализма, подпирающим мировой порядок, который генерировал преступления против человечества, а не маленьким государством с особой исторически оправданной претензией на роль жертвы. Коммунисты хотели монополизировать претензию на роль жертвы для себя[757]757
  О предыдущих советских практиках см.: Szaynok B. Z historią i Moskwą w tle: Polska a Izrael 1944–1968. – P. 160.


[Закрыть].

Эти сравнения нацизма с сионизмом начались в коммунистической Польше со времени Шестидневной войны в июне 1967 года, но в полной мере проявились они тогда, когда польский режим следующей весной репрессировал своих оппонентов. Студенты польских университетов, протестуя против запрета на театральную постановку, созвали мирную демонстрацию против режима 8 марта 1968 года. Тогда режим сурово осудил их лидеров как «сионистов». В предыдущем году евреев в Польше называли «пятой колонной», поддерживающей врагов Польши за рубежом. Теперь в проблемах Польши в целом были виноваты евреи, которых снова называли, как и в СССР пятнадцать лет назад, «сионистами» и «космополитами». Как и в Советском Союзе, это было всего лишь очевидным противоречием: «сионисты» предположительно поддерживали Израиль, а «космополитов» предположительно тянуло к Соединенным Штатам, но и те, и другие были союзниками империализма, а потому – врагами польского государства. Они были аутсайдерами и предателями, безразличными к Польше и польскости[758]758
  Stola D. The Hate Campaign of March 1968: How Did It Become Anti-Jewish? // Polin. – 2008. – № 21. – Pp. 19, 31. О «пятой колонне» см.: Rozenbaum W. The March Events: Targeting the Jews // Polin. – 2008. – №. 21. – P. 70.


[Закрыть].

Благодаря этому проворному маневру польские коммунисты присвоили старый европейский антисемитский аргумент. Нацистский стереотип «жидобольшевизма» (собственная идея Гитлера о том, что коммунизм – это еврейский заговор) был довольно распространен в довоенной Польше. Выдающееся положение польских евреев во время раннего коммунистического режима хоть и было продуктом особых исторических обстоятельств, однако не помогло развеять бытующее отождествление евреев с коммунистами. Теперь, весной 1968 года, польские коммунисты играли на этом стереотипе, утверждая, что проблемой сталинизма была его еврейскость. Если в коммунистической Польше в 1940-е и 1950-е годы что-то шло не так, то это была вина евреев, имевших слишком большой контроль над партией, а следовательно, деформирующих всю систему. Подразумевалось, что некоторые коммунисты могли навредить полякам, но эти коммунисты были евреями. Однако польский коммунизм, как следовало далее, можно было очистить от таких людей или, по крайней мере, от их сыновей и дочерей. Режим Гомулки таким образом пытался сделать коммунизм этнически польским.

Выход был только в том, чтобы вычистить евреев из общественной жизни и позиций политического влияния. Но кто был евреем? В 1968 году пресса уделяла непропорционально большое внимание студентам с еврейскими фамилиями или родителями-сталинистами. Польские власти использовали антисемитизм, чтобы отделить остальное население от студентов, организуя огромные демонстрации рабочих и солдат. Польский рабочий класс стал (по официальным заявлениям руководителей страны) этнически польским. Но не все было так просто. Режим Гомулки был счастлив использовать еврейское клеймо, чтобы освободить себя от критики в целом. Еврей, по определению партии, не всегда был человеком, чьи родители были евреями. Характерным для кампании была определенная нечеткость в отношении евреев: часто «сионистом» был просто интеллектуал или тот, кого не устраивал режим[759]759
  Stola D. The Hate Campaign of March 1968. – P. 20.


[Закрыть].