Текст книги "Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным"

Автор книги: Тимоти Снайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

Сталинская интерпретация ленинского наследия была решающей. Когда Сталин в 1924 году говорил о «социализме в отдельно взятой стране», он имел в виду, что Советский Союз должен построить рай для рабочих без значительной помощи от рабочих всего мира, которые так и не объединились. Хотя коммунисты не могли прийти к единому мнению относительно приоритетов аграрной политики, все воспринимали как само собой разумеющееся то, что советскому селу в скором времени придется профинансировать собственное уничтожение. Но где взять начальный капитал для болезненного перехода от аграрной экономики к индустриальной? Нужно найти способ изъятия «излишков» у крестьян, которые можно было бы продавать за валюту, необходимую для закупок оборудования, а также для набивания животов все возрастающего рабочего класса. В 1927 году, когда государственные инвестиции решительно сместились в сторону промышленности, это обсуждение вошло в критическую стадию.

Дебаты вокруг модернизации были прежде всего дуэлью между Троцким и Сталиным. Из всех соратников Ленина Троцкий был самым образованным, однако во главе партийной бюрократии в качестве генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза (большевиков) поставили Сталина. Умение контролировать кадры и прагматичность Сталина на собраниях комитета способствовали его продвижению наверх. Он не блистал во время теоретических прений, но знал, как собрать коалицию. Внутри Политбюро он сначала примкнул к тем, кто выступал за более медленный путь экономических преобразований, и избавлялся от тех, чьи взгляды были более радикальными. Затем он сам встал на более радикальную позицию и избавился от прежних союзников. К концу 1927 года его бывшие левые противники (Лев Троцкий, Григорий Зиновьев и Лев Каменев) были изгнаны из партии. К концу 1929 года Сталин придерживался политики своих уничтоженных противников и избавился от своего главного правого союзника, Николая Бухарина. Бухарин, как и Зиновьев с Каменевым, остался в Советском Союзе, но лишился былой власти. Сталин нашел верных сторонников в Политбюро, в частности Лазаря Кагановича и Вячеслава Молотова; Троцкий же уехал за границу.

Будучи искусным в определении советской политики, Сталин, однако, теперь должен был обеспечить выполнение обещаний. В 1928 году в рамках плана первой пятилетки Сталин предложил изъять сельскохозяйственные земли, заставить крестьян обрабатывать их посменно под контролем государства и считать урожай государственной собственностью. Это была политика «коллективизации». Земля, техника и люди теперь принадлежали колхозу – большому образованию, которое, как предполагалось, должно было работать эффективнее. Колхозы создавались вокруг машинно-тракторных станций, которые распределяли современную технику и в которых жили политические агитаторы. Коллективизация позволяла государству контролировать сельхозпродукцию, то есть кормить рабочих и тем самым обеспечивать себе их поддержку, а также экспортировать эту продукцию в другие страны и зарабатывать твердую валюту для инвестиций в промышленность.

Дабы представить коллективизацию как неизбежность, Сталину пришлось ослабить свободный рынок и заменить его государственным планированием. Каганович, соратник Сталина, заявил в июле 1928 года, что крестьяне подняли «хлебный бунт» и единственный выход из ситуации – реквизиция всего урожая. Узнав об этом, крестьяне урожай продавать не стали, а спрятали. Так рынок стал еще более ненадежным, хотя виной этому было само государство. Тогда у Сталина появилась возможность заявить, и он это сделал, что основополагающей проблемой является рынок и что государство должно контролировать запасы продовольствия.

Начало Великой депрессии, казалось, подтверждало правоту Сталина насчет ненадежности рынка. В «черный четверг» 29 октября 1929 года обрушился американский фондовый рынок, а 7 ноября 1929 года, в двенадцатую годовщину большевистской революции, Сталин обозначил социалистическую альтернативу рынку, которую его политика вскоре воплотит в Советском Союзе. Он пообещал, что 1930 год будет «годом великих перемен», когда коллективизация принесет стабильность и процветание. Старое село прекратит существование, тогда можно будет завершить революцию в больших городах, где пролетариат разрастется за счет продовольствия, производимого усмиренным крестьянством. Эти рабочие создадут первое в истории социалистическое общество и могучее государство, способное защитить себя от внешних врагов. Представляя свое видение модернизации, Сталин вместе с тем заявлял о своем праве на власть.

Пока Сталин трудился, Гитлер вдохновлял. Пока Сталин институционализировал революцию и обеспечивал себе место на верхушке однопартийного государства, Гитлер делал политическую карьеру, отвергая институты власти. От многолетней подпольной работы во времена Российской империи большевики унаследовали принцип «обсудить и подчиниться». У национал-социалистов (нацистов) не было никаких значимых традиций подчинения или конспиративной работы. Нацисты, как и большевики, отрицали демократию, но во имя Лидера, который лучше всех мог выразить волю расы, а не во имя Партии, которая понимала предписания истории. Мировой порядок был устроен не капиталистами-империалистами, как считали большевики, а скорее евреями-заговорщиками. Проблема современного общества состояла не в том, что накопление собственности приводит к господству класса; проблема состояла в том, что евреи контролировали и финансовый капитализм, и коммунизм, то есть и Америку, и Великобританию, и Советский Союз. Коммунизм был всего лишь еврейской сказочкой о невозможном равенстве, придуманной для того, чтобы поработить наивных европейцев. Ответом на бессердечный еврейский капитализм и коммунизм мог быть только национальный социализм, означавший справедливость для немцев за счет других народов.

В демократические 1920-е годы нацисты были склонны подчеркивать то, что у них было общим с другими немцами. Гитлеровские национал-социалисты походили на большинство других немецких партий 1920-х годов в своей неприязни к условиям Версальского договора. У нацистов была навязчивая идея о своем предназначении на Востоке – там, где немецкие солдаты побеждали на полях Первой мировой войны и где Германия правила в 1918 году большой оккупированной зоной, состоявшей из Польши, Беларуси, Украины и Прибалтики. В отличие от таких европейских соперников, как Франция и Великобритания, у Германии не было огромной мировой империи, она отказалась от своих скромных заокеанских владений после поражения в войне. Таким образом, восточноевропейские рубежи были для нее особенно привлекательны. Советский Союз, воспринимавшийся как незаконный и деспотичный еврейский режим, должен был пасть. Польшу, которая лежала на пути Германии к ее восточной судьбе, нужно было на этом пути перешагнуть. Она не будет препятствием для немецкой державы – в предстоящих войнах за Восток она станет либо слабым союзником, либо поверженным врагом.

В ноябре 1923 года Гитлер попытался, но не смог начать в Мюнхене немецкую национальную революцию, в результате чего оказался ненадолго в тюрьме. Хотя суть национального социализма придумал он сам, на переворот его вдохновил успех итальянских фашистов, которыми он восхищался. Бенито Муссолини захватил власть в Италии годом раньше, после «марша на Рим», который Гитлер безуспешно попытался повторить в Мюнхене. Итальянские фашисты, как и Гитлер с нацистами, ставили прославление национальной воли выше скуки политических компромиссов. Муссолини (а вслед за ним и Гитлер) использовал факт существования Советского Союза во внутренней политике. Восхищаясь порядком Ленина и моделью однопартийного государства, оба использовали угрозу коммунистической революции как аргумент в пользу собственного правления. Хотя эти двое во многом отличались друг от друга, оба они представляли новый тип правого европейского политика, который принимает как данность то, что коммунизм – злейший враг, но при этом подражает определенным аспектам коммунистического строя. Подобно Муссолини, Гитлер был изумительным оратором и единственной властной личностью в своем движении. Он с легкостью вернул себе власть в нацистской партии после того, как освободился из тюрьмы в декабре 1924 года.

Сталин взял власть в свои руки во второй половине 1920-х годов в значительной мере благодаря кадрам, которых сам назначал и которым доверял. Гитлер получал поддержку благодаря личной харизме и ожидал, что соратники и приверженцы будут разрабатывать политические меры и язык, соответствующие его риторике и воображению. Сталин использовал идею марксизма как необходимую для своего скорейшего восхождения к власти и для защиты своей политики, но, по крайней мере, до 1933 года никогда не позволял себе вольной интерпретации марксизма. Гитлер же воодушевлял других заниматься обдумыванием тактических шагов вместо него. В тюрьме Гитлер написал первый том своего биографического манифеста «Mein Kampf» («Моя борьба»). Здесь и в других его произведениях (особенно в так называемой «Второй книге») ясно изложены его планы, но они не были частью канона. Сталин сначала опасался того, что его товарищи могут сделать, а потом – того, что они могут сказать. Гитлеру никогда не приходилось даже создавать видимость диалога или последовательности.

Гитлер пошел на определенный компромисс с Немецкой республикой после освобождения из тюрьмы. Он попрактиковался в парламентской политике в качестве лидера Национал-социалистической партии – просто ради распространения пропаганды, выявления врагов и приближения к институтам власти. Он старался больше не попадать в тюрьму, даже когда нацистские вооруженные формирования участвовали в уличных драках со своими врагами из левого крыла. В 1928 году, после нескольких лет уверенного роста немецкой экономики, нацисты занимали в парламенте всего двенадцать мест, получив лишь 2,6% голосов. Затем настала Великая депрессия, ставшая для Гитлера подарком даже большим, чем для Сталина. Крах немецкой экономики стал предзнаменованием коммунистической революции; и то, и другое помогло Гитлеру прийти к власти. Международный экономический кризис как будто бы оправдывал радикальные перемены. Реальная возможность революции, возглавляемой большой Коммунистической партией Германии, породила страхи, которые Гитлер сумел направить на пользу национализма. В сентябре 1930 года нацисты на выборах получили уже 18% голосов и 107 мест, а затем, в июле 1932 года, победили на выборах, получив целых 37% голосов.

К 1932 году немецкие парламентские выборы стали демонстрацией народной поддержки, а не прямой дорогой к власти, поскольку демократия в Германии существовала лишь формально. За предыдущие два года главы правительства (канцлеры) убедили президента издать указы, имевшие силу закона. В 1932 году Парламент (Рейхстаг) созывался всего лишь тринадцать раз. В январе 1933 года Гитлер был назначен канцлером при содействии консерваторов и националистов, полагавших, что с его помощью они смогут не допустить к власти большое левое крыло Германии. Гитлер объявил внеочередные выборы и воспользовался своей новой должностью, чтобы обеспечить своей партии превосходство в немецком обществе. Когда 5 марта 1933 года были объявлены результаты, то оказалось, что нацисты победили социал-демократов и коммунистов с огромным отрывом – 43,9% голосов и 288 из 647 мест в Рейхстаге.

* * *

В 1933 году и советское, и нацистское правительство делали вид, что у них достаточно сил, чтоб отреагировать на мировой экономический крах. Оба они излучали динамизм, в то время как либеральная демократия, казалось, была не способна спасти людей от нищеты. Большинство правительств Европы (в том числе немецкое правительство до 1933 года) полагали, что у них очень мало средств, чтобы справиться с экономическим коллапсом. Преобладало мнение, что бюджет нужно сбалансировать, а расходы сократить. Это, как мы теперь знаем, только ухудшило положение. Великая депрессия, казалось, дискредитировала политическую реакцию на окончание Первой мировой войны: свободный рынок, парламенты, национальные государства. Рынок стал причиной катастрофы, у парламентов не было ответов, а у национальных государств, казалось, не было инструментов для защиты своих граждан от обнищания.

И у нацистов, и у советского государства была своя убедительная версия того, кто виноват в Великой депрессии (евреи-капиталисты или просто капиталисты), и подлинно радикальный подход к политэкономии. И те, и другие не только отвергали законную и политическую форму послевоенного порядка, но также ставили под вопрос его экономический и социальный фундамент. Они оглядывались на экономические и социальные корни послевоенной Европы, переосмысливали жизнь и роль мужчин и женщин, работавших на земле. В большинстве стран Европы 1930-х годов крестьяне все еще составляли большинство, а сельскохозяйственные земли были драгоценным природным ресурсом, который подпитывал экономику, все еще приводимую в действие за счет мышечной силы людей и животных. Калории тогда подсчитывали так же, как и сейчас, но по другим причинам: тем, кто занимался экономическим планированием, нужно было добиться, чтобы население было сытым, здоровым и работоспособным.

Большинство стран Европы не имели перспектив социальных преобразований, поэтому у них было мало возможности конкурировать с нацистами или противостоять им и СССР. Польша и другие новые государства Восточной Европы попытались в 1920-х годах осуществить земельную реформу, но безуспешно. Землевладельцы прилагали усилия к тому, чтобы земли у них не отнимали, а банки скупились на кредиты крестьянам. Конец демократии в странах этого региона (кроме Чехословакии) поначалу не приносил ощутимых изменений в экономических вопросах. Авторитарные режимы в Польше, Венгрии и Румынии были более решительно настроены относительно ареста своих оппонентов и красноречивее говорили о нации. Но во время Великой депрессии никто не мог предложить ничего существенного в вопросе новой экономической политики.

В 1933 году советская и нацистская альтернативы демократии состояли в отрицании простой земельной реформы, дискредитированной пустышки стран, в которых демократия провалилась. Гитлер и Сталин, несмотря на все многочисленные различия между ними, полагали, что одной из причин проблемы является сельскохозяйственный сектор и что решение этой проблемы состоит в решительном вмешательстве государства. Если государству удастся воплотить радикальные экономические преобразования, это станет фундаментом политической системы нового типа. Сталинским подходом, который стал государственным с момента начала пятилетки в 1928 году, была коллективизация. Советские руководители позволили крестьянам в 1920-х годах процветать, но в начале 1930-х отобрали у них землю ради создания колхозов, в которых крестьяне трудились на государство.

Гитлер решил крестьянский вопрос так же изобретательно и так же завуалированно. Еще до прихода Гитлера к власти в 1933 году и даже первые несколько лет после этого казалось, что его больше всего волнует немецкий рабочий класс и что он собирается решить проблему недостатка продовольствия путем его импорта. В результате политики быстрого (и незаконного) перевооружения безработные немцы оказались в казармах или на военных заводах. Программы общественных работ начали функционировать через несколько месяцев после прихода Гитлера к власти. Оказалось, что нацисты помогают немецким фермерам даже меньше, чем обещали. Хотя программа нацистской партии сулила перераспределение земли от богатых фермеров к тем, которые победнее, но после того, как Гитлер стал канцлером, этот традиционный вариант земельной реформы тихо отложили в долгий ящик. Гитлера больше интересовали международные соглашения, а не аграрная политика перераспределения. Он искал торговых договоров с европейскими соседями на особых условиях, по которым немецкие промышленные товары обменивались бы на продовольствие. Сельскохозяйственная политика Гитлера в 1930-е годы была немного похожа на ленинскую политику 1920-х годов: это была политическая подготовка к восприятию почти неслыханно радикальных экономических перемен. И национал-социализм, и советский социализм завлекали крестьян обе-щаниями земельной реформы, но готовили для них более радикальные планы.

В действительности аграрная политика нацистов состояла в создании империи на восточных границах. Немецкий сельскохозяйственный вопрос предполагалось решать не на территории Германии, а за ее пределами, отобрав плодородные земли у польских и советских крестьян, которые умрут от голода, будут депортированы или же станут рабами. Вместо ввоза зерна с Востока, Германия собиралась экспортировать туда своих фермеров, где они колонизировали бы земли Польши и западной части Советского Союза. Хотя Гитлер в основном говорил о необходимости увеличения «жизненного пространства», он никогда не разъяснял немецким фермерам, что ожидает от них переселения на Восток большими группами. Точно так же и большевики не разъясняли советским крестьянам, что ожидают от них передачи их собственности государству. Во время коллективизации 1930-х годов Сталин воспринимал кампанию против крестьян как «войну» за хлеб; Гитлер же рассчитывал на победу в будущей войне, чтобы накормить Германию. Советская программа была создана во имя общечеловеческих принципов; нацисты же планировали завоевать Восточную Европу ради блага господствующей расы.

Гитлер и Сталин пришли к власти в Берлине и Москве, но их представления о преобразованиях касались прежде всего территорий, простиравшихся между этими городами. Их утопии о контроле над ними столкнулись в Украине. Гитлер помнил эфемерную германскую восточную колонию 1918 года как немецкий доступ к украинской житнице. Сталин, который служил делу революции в Украине вскоре после этого, воспринимал эту землю примерно так же: плодородные земли и крестьян нужно использовать для создания современного индустриального государства. Гитлер считал коллективизацию фатальной ошибкой и видел в ней доказательство провала советского коммунизма как такового, но не сомневался в том, что немцы смогут превратить Украину в край с молочными реками и кисельными берегами.

И для Гитлера, и для Сталина Украина значила гораздо больше, чем просто источник продовольствия. Она была местом, которое позволит им нарушить правила традиционной экономики, спасти свои страны от бедности и изоляции, а также переделать весь континент по собственному усмотрению. Их программы и их власть полностью зависели от контроля над украинским черноземом и над миллионами украинских крестьян. В 1933 году украинцы умирали миллионами от самого крупного в истории человечества искусственно созданного голода. Это было началом особой истории Украины, но не ее концом. В 1941 году Гитлер отнимет у Сталина Украину и попытается воплотить в жизнь собственный план колонизации, начав с расстрела евреев и лишения пищи советских военнопленных. Сталинисты колонизировали собственную страну, нацисты же оккупировали Советскую Украину. А жители Украины тем временем страдали и страдали. За годы, когда Сталин и Гитлер находились у власти, в Украине было уничтожено людей больше, чем в любом другом месте «кровавых земель», в Европе или даже во всем мире.

Раздел 1. Голод в Советском Союзе

1933-й год был голодным для всего западного мира. Улицы американских и европейских городов кишели мужчинами и женщинами, потерявшими работу и привыкшими стоять в очередях за едой. Предприимчивый молодой валлийский журналист Гарет Джоунс видел, как в Берлине безработные немцы оживлялись, заслышав голос Гитлера. В Нью-Йорке его поразила беспомощность американских рабочих через три года после начала Великой депрессии: «Я видел сотни и сотни бедняков, выстроившихся гуськом, на некоторых были обноски некогда хорошей одежды, все ожидали, что им каждому выдадут по два бутерброда, пончику, чашке кофе и сигарете». В Москве, куда Джоунс прибыл в марте, голод в капиталистических странах был поводом для празднований: казалось, Депрессия была предвестницей мировой социалистической революции. Сталин и его ближайшее окружение хвастались неизбежным триумфом системы, построенной ими в Советском Союзе[5]5
  Цит.: Colley M.S. More Than a Grain of Truth: The Biography of Gareth Richard Vaughan Jones. – Newark: self-published, 2006. – P. 161.


[Закрыть].

Вместе с тем, в 1933 году голодали и советские города, особенно города Советской Украины. В Харькове, Киеве, Сталино и Днепропетровске сотни тысяч людей ежедневно простаивали в очередях за простой буханкой хлеба. В Харькове, тогдашней столице республики, Джоунс видел новый тип страдания: люди в два часа ночи выстраивались в очереди возле магазинов, которые открывались в семь утра. В обычный день сорок тысяч человек стояли за хлебом. Люди так отчаянно старались удержать свое место в очереди, что цеплялись за пояс впереди стоящего. Некоторые настолько ослабевали от голода, что не могли стоять без посторонней помощи. Ожидание растягивалось на целый день, а иногда на два. Беременные женщины и калеки-ветераны лишились права не стоять в очередях; чтобы поесть, им приходилось ждать вместе со всеми. Где-то в очереди заголосит женщина, и по всей очереди эхом прокатываются стоны – так, что многотысячная группа становится похожа на зверя, испытывающего инстинктивный страх[6]6
  См. о журналисте Гарете Джоунсе: Colley M.S. More Than a Grain of Truth. – Pp. 224–238; Jones G. Will there be soup // Western Mail. – 17.10.1932; Conquest R. The Harvest of Sorrow: Soviet Collectivization and the Terror-Famine. – New York: Oxford University Press, 1986. – P. 309; Dalrymple D.G. The Soviet Famine of 1932–1934: Some Further References // Soviet Studies. – 1965. – № 16 (4). – P. 473. О Харькове: Falk B. Sowjetische Städte in der Hungersnot 1932/33. – Cologne: Böhlau Verlag, 2005. – Pp. 140, 172–175, 288; 33-й: Голод: Народна книга-меморіал / Під ред. Коваленко Л., Маняка В. – Київ: Радянський письменник, 1991. – С. 557; Werth N. La terreur et le désarroi: Staline et son système. – Paris: Perrin, 2007. – P. 130. Образное описание принадлежит Василию Гроссману.


[Закрыть].

Жители городов Советской Украины боялись потерять место в хлебной очереди и боялись умереть от голода. Они знали, что только в городе была надежда на пропитание. За предыдущие пять лет украинские города быстро разрослись, впитывая в себя крестьян и превращая их в рабочих и служащих. Сыновья и дочери украинского села, вместе с евреями, поляками и русскими, населявшими эти города значительно дольше, зависели от продовольствия, которое они покупали в магазинах. У их семей, оставшихся в селах, не было ничего. Это была нетипичная ситуация. Обычно в голодные времена горожане устремлялись в села. В Германии или США фермеры почти никогда не голодали, даже во время Великой депрессии. Рабочим и дипломированным специалистам в городах приходилось продавать яблоки или воровать их, но всегда где-нибудь в Альтеланде или Айове были сад, зернохранилище или мясная кладовая. Украинским же горожанам некуда было податься и тщетно было искать помощи на селе. У большинства были продуктовые карточки, по которым они могли купить хлеба. Чернила на бумаге давали шанс выжить, и они это понимали[7]7
  Falk B. Sowjetische Städte. – Pp. 284–285, 288, 298–300.


[Закрыть].

Доказательства этому встречались на каждом шагу. Голодающие селяне просили милостыни у стоявших в очередях за хлебом, просили крошек. В одном городе пятнадцатилетняя девочка дошла до головы очереди и была забита до смерти продавцом. Городским домохозяйкам, стоявшим в очередях, приходилось смотреть, как крестьянки умирали от голода на тротуарах. Школьница утром по дороге в школу видела умирающих, а после обеда, возвращаясь из школы, – уже мертвых. Молодой коммунист увидел крестьянских детей и сказал, что это «живые скелеты». Член партии в индустриальном Сталино сокрушался, находя на пороге собственного дома трупы умерших от голода. Парочки, прогуливающиеся в парке, не могли не замечать знаков, запрещающих копать могилы. Врачам и медсестрам не разрешали лечить (или кормить) голодающих, которые приходили в госпиталя. Городская милиция хватала и увозила изголодавшихся уличных мальчишек. В городах Советской Украины милиция ежедневно арестовывала сотни детей; в один из дней в начале 1933 года харьковская милиция должна была выполнить план на арест двух тысяч детей. Приблизительно двадцать тысяч детей были обречены на смерть в харьковских бараках. Дети просили милиционеров разрешить им, по крайней мере, умереть от голода на свежем воздухе: «Дайте умереть спокойно. Я не хочу умирать в застенках»[8]8
  Цит.: Falk B. Sowjetische Städte. – P. 299, а также 297–301; Kuśnierz R. Ukraina w latach kolektywizacji і wielkiego głodu w latach kolektywizacji і wielkiego głodu. – Toruń: Grado, 2005. – Pp. 157, 160. Про школьницу и госпиталя см.: Davies R.W., Wheatcroft S.G. The Years of Hunger: Soviet Agriculture, 1931–1933. – London: Palgrave, 2004. – Pp. 160, 220. См. также: Kuromiya H. Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian Borderland, 1870s–1990s. – Cambridge: Cambridge University Press, 1998. – Pp. 171, 184. Про использование свидетельских показаний см.: Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. – Cambridge: Harvard University Press, 1996. – P. 4.


[Закрыть].

Голод в городах Советской Украины был намного ужаснее голода в любом из городов западного мира. В 1933 году в Советской Украине от голода умерло несколько десятков тысяч горожан, однако подавляющее большинство мертвых и умирающих в Советской Украине были селяне – именно те люди, чьим трудом был выращен хлеб, который теперь продавался в городе. Украинские города жили, а украинское село вымирало. Горожане не могли не замечать бедственного положения крестьян, которые, вопреки, казалось бы, здравому смыслу, уходили с полей в поисках пропитания. Железнодорожная станция в Днепропетровске была заполнена голодающими селянами, слишком ослабленными даже для того, чтобы просить подаяния. В поезде Гарет Джоунс повстречал крестьянина, раздобывшего немного хлеба, который у него конфисковала милиция. «Они забрали у меня хлеб», – повторял он снова и снова, зная, как подвел свою голодающую семью. На станции в Сталино голодающий крестьянин совершил самоубийство, прыгнув под поезд. Этот город, индустриальный центр юго-востока Украины, основал в имперский период Джон Хьюз, валлийский промышленник, на которого в свое время работала мать Гарета Джоунса. Город какое-то время назывался в честь Хьюза, теперь же носил имя Сталина (ныне это город Донецк)[9]9
  Цит.: Colley M.S. More Than a Grain of Truth. – P. 233. О Днепропетровске см.: Kravchenko V. I Chose Freedom: The Personal and Political Life of a Soviet Official. – New York: Charles Scribnerʼs Sons, 1946. – P. 111. Про г. Сталино см.: Maksudov S. Victory over the Peasantry // Harvard Ukrainian Studies. – 2001. – № 25 (3/4). – P. 211.


[Закрыть].

Сталинская пятилетка, завершившаяся в 1932 году, вызвала развитие промышленности ценой обнищания народа. Страшным свидетельством таких новых контрастов были смерти крестьян вдоль железнодорожных путей. По всей Советской Украине пассажиры железных дорог становились невольными участниками жутких несчастных случаев. Голодные селяне шли в города по железной дороге, теряя от слабости сознание и падая на рельсы. В Харцизске селяне, которых прогнали со станции, повесились на привокзальных деревьях. Советский писатель Василий Гроссман, возвращаясь из родного Бердичева от родственников, видел женщину, которая просила хлеба под окном его купе. Политический эмигрант Артур Кёстлер, приехавший в Советский Союз помогать строить социализм, столкнулся с похожей ситуацией. Много позже он писал, что за пределами харьковской станции крестьянки протягивали на руках «к окнам вагонов жутких младенцев с огромными недержащимися головами, тонкими, как палочки, руками и ногами и раздутыми выпирающими животами». Он считал, что дети в Украине выглядели как «эмбрионы в бутылках со спиртом». Все это происходило за много лет до того, как эти двое, считающиеся теперь моральными свидетелями двадцатого века, написали об увиденном[10]10
  О теряющих сознание от голода см.: 33-й: Голод. – С. 61, а также: Colley M.S. More Than a Grain of Truth. – P. 235. Про г. Харцизск см.: Kuromiya H. Freedom and Terror. – P. 170. Про Гроссмана см.: Todorov Tz. Mémoire du mal, Tentacion du Bien: Enquête sur le siècle. – Paris: Reober Laffont, 2000. – C. 61, а также: Koestler A. The Yogi and the Commissar. – New York: Macmillan, 1946. – P. 137.


[Закрыть].

Городским жителям привычнее было видеть селян на рынке, где те раскладывали дары природы и продавали свои товары. В 1933 году селяне ездили на знакомые городские рынки не торговать, а просить милостыню. Рыночные площади, на которых теперь не было ни товаров, ни покупателей, излучали только дисгармонию смерти. Ранним утром единственным звуком было тихое дыхание умирающих, съежившихся под лохмотьями, некогда бывшими одеждой. Одним весенним утром среди кучи мертвых крестьян на харьковском рынке лежал младенец и сосал грудь матери, чье лицо было безжизненно-серым. Прохожие видели такое и раньше – не только беспорядочно лежащие трупы, не только мертвую мать с живым младенцем, но именно такую сцену: крошечный ротик, последние капли молока, холодный сосок. У украинцев было для нее название. Проходя мимо, они тихонько говорили сами себе: «Вот они, почки социалистической весны»[11]11
  Цит.: Serbyn R. The Ukrainian Famine of 1932–1933 and the United Nations Convention on Genocide // Famine in Ukraine by 1932–1933: Genocide by Other Means / Ed. by Hunczak T. and Serbyn R. – New York: Shevchenko Scientific Society, 2007. – P. 131, а также: Falk B. Sowjetische Städte. – P. 289.


[Закрыть].

* * *

Массовый голод 1933 года был результатом сталинской пятилетки, воплощенной в жизнь с 1928 по 1932 гг. В те годы Сталин взял под контроль верхушку Коммунистической партии, протолкнул политику индустриализации и коллективизации, а также стал суровым отцом побежденного населения. Он трансформировал рынок в план, превратил крестьян в рабов, а пустыни Сибири и Казахстана – в ряд концентрационных лагерей. Его политический курс уничтожил десятки тысяч человек посредством казни, сотни тысяч – посредством измождения и подверг миллионы риску умереть от голода. Не без оснований Сталин беспокоился еще и из-за оппозиции внутри Коммунистической партии, но он обладал огромным политическим талантом, ему прислуживали угодливые сатрапы и он был на вершине бюрократического аппарата, утверждавшего, что предвидит будущее и создает его. А будущим был коммунизм, предполагавший тяжелую индустрию, которая, в свою очередь, требовала коллективизированного сельского хозяйства, а оно, в свою очередь, требовало контроля над огромнейшей социальной группой Советского Союза – над крестьянством[12]12
  Детальный анализ значения пятилетки см.: Harrison M. Soviet Planning in Peace and War. – Cambridge: Cambridge University Press, 1985. – Pр. 1–5.


[Закрыть].

Крестьянин (особенно, видимо, украинский) вряд ли видел себя инструментом в великой механизации истории. Даже если он и осознавал полностью конечную цель советской политики (что мало вероятно), вряд ли он мог ее одобрять. Он был вынужден сопротивляться политике, вознамерившейся забрать у него землю и свободу. Коллективизация должна была означать большую конфронтацию между самой многочисленной группой в Советском Союзе (крестьянством) и Советским государством с его милицией, тогда именовавшейся ОГПУ. Ожидая этого сопротивления, Сталин приказал в 1929 году совершить самое массовое развертывание государственной власти в советской истории. Труд построения социализма, как говорил Сталин, будет как «прилив океана». В декабре того года он объявил, что «кулаки» будут «ликвидированы как класс»[13]13
  Цит.: Kuromiya H. Stalin. – Harlow: Pearson Longman, 2005. – P. 85; Kuśnierz R. Ukraina w latach kolektywizacji і wielkiego głodu. – P. 37.


[Закрыть].

Большевики представляли историю как борьбу классов, когда бедные устраивают революцию против богатых, чтобы двигать историю вперед. Поэтому официально план уничтожения «кулаков» был не простым решением набирающего силу тирана и его верной свиты – это была историческая необходимость, подарок из рук суровой, но великодушной Клио. За неприкрытой атакой органов государственной власти на категорию людей, не совершивших никакого преступления, последовала вульгарная пропаганда. На плакате под заголовком «Уничтожим кулака как класс!» один «кулак» изображен под колесами трактора, второй – в виде обезьяны, собирающей зерно, а третий – сосущим молоко прямо из коровьего вымени. Эти люди не были людьми, они были животными – таков был смысл изображенного[14]14
  Цитата и плакат: The War Against the Peasantry, 1927–1930: The Tragedy of the Soviet Countryside / Ed. by Viola L., Danilov V.P., Ivnitskii N.A., Kozlov D. – New Haven: Yale University Press, 2005. – P. 177; Viola L. The Unknown Gulag: The Lost World of Stalinʼs Special Settlements. – New York: Oxford University Press, 2007. – P. 32.


[Закрыть].

На практике государство решало, кто «кулак», а кто нет. Милиция должна была депортировать успешных крестьян, которые теряли от коллективизации больше всех. В январе 1930 года Политбюро распорядилось, чтобы милиция проверяла крестьян по всему Советскому Союзу. В соответствующем приказе ОГПУ от 2 февраля указывалось, какие именно меры необходимы для «уничтожения кулака как класса». В каждой отдельной местности группа из трех человек, «тройка», решала судьбу крестьян. «Тройка» состояла из работника государственных органов милиции, местного члена партии и представителя прокурорских органов. Она была уполномочена выносить быстрые и жесткие приговоры (смерть или ссылка) без права опротестования. Местные коммунисты могли выдвигать свои предложения. «На собраниях сельского совета, – говорил местный партиец, – мы записываем в кулаки тех, кого посчитаем нужным». Хотя в Советском Союзе существовали законы и суды, их теперь игнорировали в пользу простых решений трех человек. Около тридцати тысяч советских граждан были расстреляны по приговору таких «троек»[15]15
  Цит.: The War Against the Peasantry. – P. 238; Conquest R. The Harvest of Sorrow. – P. 121. Детальнее о расстрелах и депортациях см.: Davies R.W., Wheatcroft S.G. The Years of Hunger. – Pp. 20, 46; Werth N. La terreur et le désarroi. – P. 463; Viola L. The Unknown Gulag. – Pp. 6, 32; Kuśnierz R. Ukraina w latach kolektywizacji і wielkiego głodu. – Pp. 51, 56; Khlevniuk O.V. The History of the Gulag: From Collectivization to the Great Terror. – New Haven: Yale University Press, 2004. – P. 11; Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. – P. 48.


[Закрыть].