Текст книги "Если копнуть поглубже"

Автор книги: Тимоти Финдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Может, она в него влюбилась, – улыбнулась Мерси. – Иногда так бывает.

– Это плохо?

– Что?

– Быть геем.

– Не плохо. Просто он не такой, как другие.

– Другие – кто?

– Другие – мужчины, которые любят женщин.

– Как папа?

– Совершенно верно.

– А я знаю кого-нибудь из геев?

– Понятия не имею. Какое это имеет значение?

– Просто интересно.

Мерси покосилась на мальчика. Выражение лица у него было странное. Почти отсутствующее, но это только казалось.

– Хорошо было на лодке? – спросила она.

– Нормально.

– Хочешь доесть мою пиццу? – Уилл свою уже прикончил.

– Если только она без анчоусов.

– Откуда? Ты же знаешь. Хорошая пицца: полно грибов.

– Давай. Один кусочек.

Мерси переложила пиццу на тарелку Уилла и посмотрела вдоль улицы.

Редьярд внезапно сел и завилял хвостом.

– Что там? – спросил мальчик.

Пес вышел из-под стола и приблизился к перилам.

– Твой отец, – сообщила Мерси.

Гриффин прошел мимо с Найджелом, который играл Калибана; они направлялись в Фестивальный театр на дневное представление «Бури». Ни один из мужчин не сказал ни слова.

Уилл и Редьярд наблюдали за их удаляющимися спинами, как люди, брошенные на берегу, наблюдают за отплывающим судном, на которое они опоздали.

Мерси налила себе второй стакан вина.

– Хочешь еще пепси?

– Нет, спасибо. – Уилл оттолкнул тарелку.

Редьярд так и остался сидеть.

– Может, пойдем? – спросил мальчик.

– Сейчас, минутку. Только заплачу по счету.

– Давай побыстрее. Здесь так противно.

– Успокойся! – резко проговорила Мерси. – Они нас не видели – спешили. А если бы увидели, то наверняка бы остановились.

Уилл подался вперед и отхлебнул вина из стакана Мерси.

– В следующий раз спрашивай, – сказала она и придвинула вино к себе.

– Если бы я спросил, ты бы мне не дала.

Они помолчали.

– Мама сказала, что отец живет у Найджела и Сьюзи, – проговорил мальчик.

– Так и есть.

Уилл подумал и добавил:

– Наверное, для этого и нужны друзья.

– Иногда, – улыбнулась Мерси.

Принесли счет. Мерси расплатилась, и они отправились в долгий путь домой.

7

Суббота, 15 августа 1998 г.

В половине восьмого, когда Мерси готовила утренний кофе и чай, явился Люк. Уилла на кухне еще не было.

– Я еду к Шеппардам. Можно на минутку?

– Конечно. Садись. Кофе сейчас поспеет. Люк расстегнул куртку и сел за стол.

– Ты в порядке? – спросила Мерси.

– Да. Только немного устал. Шеппарды хотят добавить еще роз. Я их убеждал, что сейчас не лучшее время сажать, но они настаивают. Ну ничего, может быть, все обойдется. Они у меня в грузовике.

– Кто, Шеппарды?

– Нет, – рассмеялся Люк. – Боже упаси – там жена – истинная заноза в заднице. Одни розы. Шесть штук.

– А если цветы не приживутся, виноват, конечно, будешь ты.

– Ну и ладно – они же платят.

– Еще бы.

Мерси подала кофе, молоко и принесла кружки Люку и себе.

– Ты как? – спросил он.

– Ничего. Вот Уилл меня беспокоит. Очень его жалею.

– Да… паршивая ситуация для ребенка.

– Хуже некуда. Боюсь, это плохо на него подействует. А что можно сделать? Только подбодрить – и все. Самое печальное, что он начинает ненавидеть родителей.

– Гриффа, наверное, не видите?

– Только на улице. Вчера встретили.

– А как Джейн?

– Ушла в подполье – мы почти не разговариваем.

– Скверно. Она хорошая женщина.

– Да.

Люк помешал кофе.

– Я вот зачем пришел. Хочу пригласить тебя на ужин.

– С удовольствием. Когда?

– Завтра нормально?

– Отлично.

– Я здорово готовлю спагетти под соусом. И салат. Подойдет?

– Еще как. Когда приходить?

– В семь. По-моему, для выпивки как раз.

– Договорились. Я очень рада. Бог знает сколько времени не была в гостях. Что-нибудь принести?

– Только себя. И, может, немного сыра.

– Хорошо. Я собиралась сегодня в «Соби». Удачно, что ты успел.

Люк обвел глазами комнату – никого, кроме Мерси.

– Мне их недостает.

– Мне тоже. Так что ты не один такой.

– До завтра.

Мерси улыбнулась.

Люк ушел.

Она слушала, как заработал мотор, посмотрела, как грузовик отъехал от дома, и вернулась к столу.

Даже Редьярда нет.

Вороны улетели из сада и теперь не вернутся дотемна. Миссис Арнпрайр распахнула окна. Мерси с грустью вспомнила вот такие же утренние часы в детстве: приезжали фургоны молочника и пекаря, а почтальон тогда приходил три раза в день – уж на их-то появление можно было точно рассчитывать. Но постепенно все это сошло на нет. И теперь не появлялся никто.

8

Суббота, 15 августа 1998 г.

Жара давила сверх всякого разумения.

Неужели там, снаружи, еще осталось что-нибудь живое, думала Джейн.

Она лежала на кровати в белье – опасалась, что может войти Уилл, иначе бы разделась донага.

Электровентилятор на туалетном столике поворачивал голову туда-сюда и мурлыкал нечто, похожее на какой-то электрический мотивчик, сочиненный одним из этих юных умников, бритоголовых и в толстых очках, которых телевидение упорно рекламирует как гениев «поколения некст».

В дверь тихонько постучала Мерси и просунула в комнату голову. А увидев, что Джейн не спит, вошла.

– Что такое?

– Хотела вам кое-что показать.

– А нельзя попозже?

– Нет. Уилл катается на роликах с сыном Роузкуистов. Вам надо посмотреть это, пока он не вернулся.

Джейн села в постели.

– Что он натворил? Пристукнул миссис Арнпрайр, а труп запихнул себе под кровать? Порой мне даже хочется, чтобы он это сделал. Вы ее не слышали вчера вечером, а я слышала. Заклинания луны! – Джейн принялась напевать: – «О Луна, Луна, любезная Луна…» Совсем у нее мозги расплавились.

– Неудивительно, при такой-то жаре. Ну, пойдемте.

Джейн последовала за Мерси в комнату Уилла.

– Я убирала в шкаф чистое белье и кое-что нашла. Подумала, что должна вам показать.

Кровать мальчика была, как всегда, аккуратно застелена – уголки по-больничному подогнуты, подушки расправлены. Этому его научила Мерси, сказав: Тут дело в самоуважении. Как сам к себе относишься, так к тебе станут относиться другие.

– Ну, что? – спросила Джейн. – Где?

– В шкафу. На дне.

Джейн пересекла комнату и заглянула в шкаф.

– Ботинки?

– За ними.

Джейн пошарила рукой и через мгновение наткнулась на четыре обрывка бумаги, затвердевшей от краски. У нее перехватило горло.

– Господи, – пробормотала она. – О Боже!

Джейн стояла и вертела обрывки в руках.

– Не могу поверить.

– И я тоже, – кивнула Мерси.

Эти обрывки были тем, что осталось от акварельного рисунка Уилла, за который весной мальчика наградили в классе; с тех пор рисунок висел, пришпиленный к его доске для объявлений в самом центре, среди прочих сокровищ Уилла.

Тема рисунка – семейный пикник. Джейн и сейчас могла распознать каждую фигуру: вот Уилл кормит Редьярда, а Мерси наливает из термоса лимонад. Грифф, обняв Джейн за плечи, смеется. Лица мальчик набросал карандашом и каким-то образом сумел придать матери выражение спокойной безмятежности.

– Так… – протянула Джейн. – По крайней мере, не выбросил.

– Что нам теперь делать? – спросила Мерси.

– Не знаю. Подержу пока у себя в студии. Может, потом удастся склеить. А в остальном – понятия не имею. – Джейн отвернулась. – Господи, как мы докатились до такого?

Это был риторический вопрос.

9

Воскресенье, 16 августа 1998 г.

Сент-Мерис. Карьер.

– Мы раньше часто сюда ходили, – сказал Уилл.

На нем была майка и шорты. Мальчик надеялся выглядеть взрослее. Купанье не очень для этого подходило. Скрыть свой возраст не удавалось. Руки и ноги Уилла были худенькими – а его идеалом был Гриффин.

Джейн ничего не ответила, хотя все понимала. Но когда человеку семь лет – восьмой, ему многого не объяснишь. Со временем Уилл возмужает и станет таким, каким хочет быть. Но пока он всего лишь ребенок.

Карьер Сент-Мерис был популярным местом купанья – особенно среди тех, кто имел отношение к Стратфордскому фестивалю. Там даже тонули. Если точно – двое. И это придавало месту печальную, несколько романтическую ауру, словно здесь обитали привидения. Утонули не актеры, a – что было не менее трагично – двое подростков из фермерских семей, где так и не оправились после потери. Их расположенные по соседству фермы с тех пор пошли под городские застройки.

Два паренька – четырнадцати и пятнадцати лет – росли вместе. Их подружки были сестрами и жили через дорогу. Родились, росли, умерли.

Поздним вечером летом 1946 года они все вместе отправились к карьеру. Война окончилась. Атомные бомбы были сброшены. Ребята ничего не застали – по молодости. И теперь им принадлежал весь мир.

Но вот…

Джейн об этом Уиллу не рассказывала.

Зачем?

Спасателей здесь по-прежнему не было. На спасателей нужны деньги. Зато имелись многочисленные объявления, предупреждающие об опасности. И веревки, которые ограждали зону купания. Ходили слухи, будто этот карьер – а может, так оно и было – не имел дна. И вел прямиком в ад.

Достоверно одно: там, внизу – не рай.

И тем не менее карьер Сент-Мерис был любимым местом Уилла.

– Что бы ты хотел съесть? – спросила сына Джейн.

– Сэндвичи с копченой говядиной, – ответил Уилл.

Они закончили трапезу и грелись на траве под солнцем. Неподалеку находились столики, но Уилл предпочел траву. Только слабаки сидят за столами.

– Мы раньше часто устраивали пикники.

– Да.

– Мама?

– Что?

– Ты только мне не ври. Папа вернется?

Джейн посмотрела на воду и стряхнула муравья с левого колена.

– Не знаю, – а что еще можно ответить? – Но думаю, что да. И… – Она помедлила. – Я правда верю, что он вернется.

Уилл потер пальцы одной ноги о пальцы другой. Ему следовало бы постричь ногти, но Джейн так и не научила его это делать.

– А если нет, то как нам быть?

– В каком смысле?

– У нас есть деньги?

Джейн коснулась ладонью лба сына и откинула ему волосы с глаз.

– Дорогой, у нас всегда будут деньги: во-первых, мое наследство. И еще – я хочу, чтобы ты это усвоил – у меня есть работа, я каждый день зарабатываю деньги. Так же, как папа.

Уилл отвел взгляд.

– А где мы будем жить?

– Там же, где и теперь. Почему бы и нет?

– Но без папы… Может, придется переехать…

А у меня друзья. Третий класс. Моя ворона. Кто ее станет кормить?

Джейн взяла сына за руку.

– Ты, – сказала она.

– Обещаешь?

– Да. Твердо.

Уилл выдернул руку и вскочил:

– Теперь я знаю, что ты врешь. Всегда обещаешь и никогда не выполняешь.

Ну что тут ответить?

После этого они почти не разговаривали.

Наконец Джейн решила, что пора собираться домой. И велела сыну подобрать разбросанный мусор, положить в пакет из-под сэндвичей и отнести в бачок рядом со столами для пикников. А сама принялась укладывать вещи в рюкзак.

О рисунке семейного пикника она не упомянула. Джейн надеялась, что ее предложение устроить пикник подтолкнет сына к откровенности и он сам все расскажет.

Но…

Не получилось.

Они даже плавали молча – тишину нарушал только смех других семейств, пришедших охладиться в воде карьера.

Джейн заткнула пробкой бутылку вина и глянула в сторону столиков: нашел ли сын бачок для неперерабатываемых отходов?

Но Уилла нигде не было видно.

Она встала.

У столов его точно нет.

Обвела глазами сидящих там и сям на траве людей.

– Уилл!

Никто не откликнулся на ее крик.

Взгляд уперся в воду.

Господи!

Джейн подбежала к берегу и оглядела торчащие над водой головы.

Боже!

– Уилл!

Ей никто не ответил.

В этом месте стены карьера уходили отвесно вниз. Джейн прыгнула в воду.

– Уилл!

Тишина.

Она поплыла вперед. Нырнула, пытаясь рассмотреть, что там, на глубине.

Бездонная пропасть.

Она вынырнула и повернула обратно.

Помогите! Мне нужна помощь! Скорее! Кто-нибудь!

Уилл стоял на краю карьера.

Они посмотрели друг на друга.

И, обменявшись взглядами с сыном, Джейн догадалась: он решил ее напугать. Как Том Сойер:

Пусть все они обо мне поплачут, а я явлюсь на свои собственные похороны.

Выбравшись на берег, она решила не обсуждать эту тему.

– Мне стало жарко, – только и сказала она – словно от нее требовалось какое-то оправдание.

– Ясно.

– Да, мне стало жарко. Иди к машине.

Вечером, когда Джейн пришла поцеловать его на ночь, Уилл сказал:

– Спасибо, мама.

– За что? – спросила она. Но оба все понимали. Когда Джейн вышла из воды, выражение лица выдало ее. Я думала, ты утонул. Это не было произнесено. Только написано на ее лице.

10

Воскресенье, 16 августа 1998 г.

Дом Люка на Маккензи-стрит в семь часов вечера был освещен довольно ярко. Из сыров Мерси выбрала «Стилтон». Проблема заключалась только в том, что от него несло до самых небес, с чем она пыталась бороться, завернув сыр в коричневый пластиковый пакет, который берегла для подарков.

Мерси была в платье из пестрого хлопка – желтые и голубые цветы на белом фоне. Рукава длинные и свободные, ворот с фестонами. Она надела также искусственный жемчуг и вымыла голову.

Машину она припарковала на дорожке и вернулась к передней двери. На затянутой сеткой веранде стояли стулья, плетеная кушетка и несколько старых столов.

И еще там был горшок с трепещущим цикламеном. Красным.

А он что-то планирует, подумала Мерси. Хочет показать, что культурный.

Она позвонила снаружи, хотя вполне могла бы прямо пройти в дом.

Люк вышел на веранду в белой рубашке, заправленной в безукоризненного покроя джинсы.

– Вот и славно. Добро пожаловать, – сказал он. И открыл перед ней дверь.

Сначала они сидели на веранде – пили вино и пиво и обменивались обычными любезностями. Никак не удавалось расслабиться – оба нервничали из-за нового поворота в их отношениях. Они уже спали вместе, но ни разу не сидели вместе за столом – в официальном смысле. Оба чувствовали неловкость, словно их дружба только зарождалась, а не была в самом разгаре.

– Спасибо за сыр.

– Надеюсь, ты такой любишь?

– Да. – Люк помолчал и добавил: – Очень. Обожаю датский голубой с плесенью.

– Это «Стилтон».

– Ах да, какой же я дурак. Конечно, «Стилтон».

Пауза.

Мимо прошли несколько мужчин – у каждого небольшие красные пакеты с золотыми кистями.

– Привет, Люк!

– Привет!

– Привет!

– Привет, ребята!

Они скрылись, и Мерси спросила:

– А эти пакеты… что в них такое? Они идут на вечеринку?

– Нет, там обувь для боулинга. «Краун-роял».

– Понятно. Это их команда?

– Нет. Сорт хлебной водки, – улыбнулся Люк. – Покупаешь бутылку, а пакет потом используешь для чего-нибудь другого.

– Значит, обувь для боулинга?

– Обувь для боулинга.

Снова молчание.

Тема Джесса висела в воздухе.

Наконец, глядя в окно на улицу, Мерси спросила:

– Ты не сомневаешься, что это несчастный случай?

– Что?

– Смерть Джесса.

– Да.

– А последствия какие-нибудь были? Ты ведь говорил о наркоторговцах?

– Нет. Ничего. Больше ни одного звонка.

– А полиция?

– При чем тут полиция?

– Ну как же… они всегда интересуются… человек умер в общественном месте. Что они говорят? Все в порядке?

Люк поскреб левую щеку у губ. Молчи. И ответил:

– Да.

Мерси не поверила. По крайней мере, поняла: что-то недосказано. Но не стала больше расспрашивать. Было ясно, Джесс так и останется загадкой, пока Люк когда-нибудь не заговорит. Но это зависело только от него.

– Дай огоньку, – попросила она.

– Конечно, – он поднес зажигалку к ее сигарете и закурил сам.

Мерси сделала глоток вина, положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула.

– Ты часто сюда приходишь? – спросила она.

Люк на мгновение смутился, но, заметив ее улыбку, расхохотался:

– Частенько. Почти каждый вечер. Но тебя ни разу здесь не видел.

– Я работаю в другом районе.

– Понятно, – молчание. – Ты замужем?

– Я вдова.

– О! – недолгая пауза и взгляд на руки. – Собираешься снова замуж?

– Ну… не знаю… это от многого зависит.

– От чего?

– Смогу ли я освободиться. От прошлого. Есть такие связи, которые я не в состоянии порвать.

– Какие, например?

– Речь о человеке по имени Том. По фамилии Боумен. Ну и другое.

– Продолжай.

Люк долил вина в стакан Мерси и открыл еще одну бутылку пива.

– У меня есть дети.

– Наслышан.

– Да. Но это взрослые дети. О них никак нельзя забывать.

– Разумеется. Зачем же забывать?

– Не хочу, чтобы они стали проблемой для кого-то еще.

– А почему ты думаешь, что дети – это проблема?

– Есть люди, которые не переносят чужих детей. Особенно если у них самих детей нет.

– У меня был Джесс. Джесс и все остальные. Все остальные, включая мать и отца.

– Это не дети.

– Дети. Во всех отношениях, кроме одного.

– Какого?

– Возраста. Все мои дети были пятидесятилетними подростками.

– А теперь умерли? Все?

– Мать и отец. Джесс. Гек. Он первый, после Бет. Она умерла при рождении. Марбет после этого так до конца и не оправилась. Роды были тяжелыми, очень тяжелыми, а потом Бет скончалась. Прожила всего дня четыре, но достаточно, чтобы Марбет и Проповедник ее полюбили. Печально.

– Да. Как у моих соседей, Саворских. Их ребенок недавно умер.

– Это не у того парня, из компании «Белл», который приезжал чинить телефон, когда я перерубил кабель?

– У того самого.

– Он показался мне славным малым.

– Хороший парень.

– Ты знала моих родителей? Марка и Эбби?

– Нет. Но слышала о них. Я думаю, все слышали: в ту пору Стратфорд был совсем маленьким городом. Каждый знал о других все.

– И что ты о них слышала?

– Что они много пили. Ссорились на людях. Даже не ссорились, а дрались. И порой полиции приходилось вмешиваться. А когда они умерли, их сын остался один. Вот только твоего имени я не слышала. В те времена. Извини, что я это говорю. Но дебоширы Куинланы были у всех на устах. Им постоянно перемывали косточки.

– Все нормально. Еще повезло – могло быть хуже, учитывая, что они сотворили со своими жизнями. Только Бог ведает, были ли они когда-нибудь счастливы. – Люк на мгновение задумался и продолжал: – Если вспомнить, удачных браков не так уж и много, верно?

– Мой был удачным. С Томом. А не с тем сукиным сыном, Стэном. С Томом – да.

– Мне казалось, вы не были в браке.

– Не были. Но лучшего замужества не представить.

– Ты его любила?

– Да. – Мерси помолчала. – Ты его помнишь? И всех его кошек?

– Конечно. Я заправлялся у него, когда начал водить машину. Его колонка стояла в южной части города, куда моих родителей никогда не заносило.

– А когда ты начал ездить?

– В тринадцать лет.

Мерси удивленно подняла брови:

– Но у тебя в те годы не могло быть машины.

– И не было. А зачем мне? Я катался на их машине. Родители дошли до такой кондиции, когда лучше сидеть дома, чем выходить на улицу.

– А как же магазины? Им же нужно было покупать продукты. Покупать выпивку.

– Нужно… И поэтому…

– Поэтому?..

– Поэтому я их возил. На стоянке перебирался на пассажирское сиденье, а они шли в магазин и дурили продавцов. «Зерс» назывался тогда «Лоблоз». Я составлял для матери список покупок, а она врала продавцам, будто почти слепа и ей требуется помощь…

– Ха!

– Да, да, – хмыкнул Люк и состроил гримасу. – «Пожалейте меня: я почти ничего не вижу. Помогите!» Конечно, как тут что увидишь, когда зенки зальешь. Цеплялась за прилавок руками, чтобы не упасть. Отец составлял свой список сам. Ковылял по рядам, возвращался с полной тележкой бутылок, и я перегружал их в багажник.

– А кто за все платил? Они же не работали.

– В итоге я. А до этого было отцовское наследство. Он получил дом и приличную сумму денег.

– Дом?

– Вот этот дом.

– Понятно. Но деньги? Ведь были и другие дети?

– Проповедник понимал, что другие заработают себе на жизнь. Так более или менее и случилось. А отец никогда бы себя не обеспечил. И Проповедник не хотел, чтобы тот умер в нищете.

– О таких вещах говорят: «подать богатому».

– Справедливо. Отец был богат тем, что, по его мнению, ничего не имел. Богат нуждой. Нужду он превратил в образ жизни, в оправдание бегства от мира. Никто никогда мне ничего не давал. Только материнскую любовь, крышу над головой и стол, как всем детям. Отцу этого было недостаточно. Он хотел большего. Он хотел убежища на всю жизнь.

– Как Джесс?

– Нет, у Джесса было иное оправдание – страх поражения. Отец обожал поражения. Они подкрепляли его статус достойного пьяницы.

Мерси посмотрела на деревья.

Листья трепетали на ветру. Сухие, но яркие. Зеленые.

– Как хорошо, что они у нас есть, – проговорила она и показала на деревья рукой. – Они по-своему рассказывают нам историю наших жизней.

– Да, – улыбнулся Люк. – Наверное, поэтому я – садовник.

Они допили пиво и вино и отправились в дом.

Ужин получился на славу. Еда была простой, но богато приправленной специями.

– А ты хороший повар, – заметила Мерси, нарезая сыр.

– Я прилично готовлю два-три блюда, – рассмеялся Люк, – фритату, креветки под чесночным соусом – все в этом роде. И жаркое из говядины. Но редко приходится готовить. Для себя почти никогда. Слишком усталым возвращаюсь домой. В основном питаюсь кемпбелловскими готовыми супами. Прекрасная вещь для одного. И еще ужинами «Крафта».

– А что это за фритата?

– Никогда не ела?

– Как-будто нет.

– Итальянский омлет. Заполняет всю сковороду. Можно положить лук, помидоры, зеленый и красный перец, немного грибов. И, конечно, яйца. Люблю фритату. И вообще плотно поесть. То, что надо в конце дня.

Они ели салат, сыр и молчали. Люк открыл две бутылки «Вальполичеллы».

– Раз ешь итальянское, значит, надо и пить итальянское.

Мерси уже успела изучить столовую: длинный, широкий стол, двенадцать стульев с гладкими, прямыми спинками, викторианские буфеты, зеркала, канделябры и люстра из красного стекла. И главная достопримечательность – украшенный узором из клевера, дубовых листьев и желудей семейный девиз, дошедший от Марбет и Проповедника: «Стань самим собой». Мерси слышала его историю.

– Люк, почему я здесь? – спросила она.

Он посмотрел на свою тарелку и положил руки по обе ее стороны.

– Потому что этот дом слишком велик для меня одного.

Мерси помолчала, отпила вина и закурила.

– А привидений недостаточно?

Он не поднял глаз и ответил едва слышно:

– Нет.

Она внимательно разглядывала его. Люк сидел и казался таким далеким: серые, седеющие волосы, хорошей формы уши, мускулистые плечи, руки с навсегда въевшейся грязью под обломанными ногтями, лоб, брови, скулы, губы. Опущенный к самой тарелке подбородок, веки с девичьими ресницами. Его полупустой стакан. Белоснежность рубашки. И тело под ней. Наклоненное вперед, но не ссутулившееся. Люк никогда не сутулился.

А он изящен, подумала Мерси. Редкое качество для мужчины, если он не выступает перед публикой – не актер, не танцор, не певец, не хоккеист и не звезда бейсбола…

– Это все, что ты хотел сказать? «Дом слишком велик»?

– Ты тоже одинока, – заметил Люк, словно предлагая Мерси сравнить их жизненные обстоятельства.

– Да, я тоже одинока.

– Зачем оставаться одиноким, если в этом нет смысла?

– Я не хочу быть заменой Джессу, Люк. Кем-то, о ком ты обязан думать и заботиться.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Меньше всего я думал об этом. – Он запнулся и добавил: – Ты мне нравишься.

– Тебе нужна сожительница, чтобы не таскаться одному по всем этим комнатам. Туда-сюда. Туда-сюда.

– Конечно, нет. Я просто…

– Ты просто не знаешь, как сказать: «Я тебя люблю».

Он поднял на нее глаза.

Мерси улыбнулась, но движения навстречу не сделала. Расслабься.

Люк снова потупился и прикусил губу. Передвинул стакан, затем поставил на прежнее место. Опустил руки на колени.

– Нам не нужно говорить, что мы любим друг друга, – продолжала Мерси. – Мне достаточно того, как ты сказал: «Ты мне нравишься». Потому что ты мне тоже нравишься.

– Это означает «да»?

– С определенными условиями.

– С какими?

– Я сохраню фамилию Боумен. Буду продолжать заботиться об Уилле, пока он во мне нуждается. Я привезу кое-какие свои вещи, чтобы сделать комнаты повеселее. Привезу кошек. И еще: мы разделим обязанности – я буду подстригать траву, а ты – пылесосить ковры.

Люк улыбнулся ей, но очень застенчиво; и именно в этот момент Мерси поняла, как сильно он хотел того, что произошло.

– И еще: я надеюсь, ты не станешь возражать, если я всем расскажу, что живу с человеком младше себя. Я буду этим гордиться. Меня спросят: «И сколько ему?» А я отвечу: «Пятьдесят. Неплохо для такой старушки, как я». И все согласятся.

Люк встал и подошел к ней.

– Договорились?

– Договорились.

Они пожали друг другу руки.

И в ту ночь спали в одной постели.

Ближе к утру Мерси проснулась и пошла в ванную.

Сколько тут комнат, думала она, переходя из одной в другую… И Уиллу я не вечно буду нужна… Столько комнат… Оклеить новыми обоями, покрасить. Сделать еще два туалета. Я всегда мечтала об этом… стать хозяйкой гостиницы.

«Гостиница Маккензи: ночлег и завтрак». А почему бы и нет?

Когда она вернулась в постель, Люк опять потянулся к ней, и рассвет они не заметили.

11

Воскресенье, 16 августа, 1998 г.

В тот самый вечер, когда Люк и Мерси ели спагетти, Грифф, Найджел, Сьюзи, Зои и Ричард Хармс вместе ужинали в «Паццо». По воскресеньям не было вечерних спектаклей, только утренние, и рестораны работали лишь в обеденное время. Но в этот день половину «Паццо» заняли приехавшие на автобусе из Буффало, штат Нью-Йорк, дамы. Они смотрели утреннее представление «Стеклянного зверинца» и теперь подкреплялись. Поэтому вторая половина «Паццо» была открыта для местных клиентов.

По понедельникам спектаклей не было, и в воскресный вечер актеры, если хотели, могли расслабиться и как следует погудеть. И сегодня они настроились именно на это.

Во время первого круга голубого мартини возникла атмосфера праздника.

– Я приняла решение, – заявила Зои, – и хочу, чтобы вы его одобрили.

– Может, одобрят, а может, нет, – хмыкнул Ричард и взял ее за руку. Он явился один, объяснив, что предпочитает провести вечер с друзьями, а не с занудной каргой, именуемой моя жена.

Зои, разумеется, была в восторге.

– Решения, решения… – проговорил он. – Но какое это будет решение? Готов поспорить, Зои хочет бросить театр и начать совершенно новую жизнь в качестве гонщицы. – Ричард подмигнул собравшимся.

– Так о чем идет речь? – спросила Сьюзи.

– Я решила поменять имя, – расплылась в улыбке Зои.

– О нет, – всполошилась Сьюзи. – Дорогая, не надо. Публика только-только начала узнавать твое имя.

– Сьюзи права, – подхватил Найджел. – Нельзя менять имя в середине карьеры.

– Я не в середине карьеры, Найдж. Я в самом начале.

– Но это было чертовски хорошее начало. Продолжай в том же духе.

– Я тоже однажды подумывал переменить имя, – вступил в разговор Гриффин.

– Ты мне никогда не рассказывал, – повернулся к нему Найджел. – На какое?

– Не знаю. Может быть, на Роберт де Ниро. Но кое-кто меня опередил. – Грифф ухмыльнулся.

– Ах ты шалопай! – Найджел стукнул его кулаком по руке, и оба рассмеялись.

– Не смейтесь, – оборвала их Зои. – Я серьезно. Решила и сделаю. И уже говорила с Робертом. Он попросил меня остаться в труппе на следующий год. И к тому времени я поменяю имя. Он согласился.

– Ну хорошо. – Найджел откинулся на стуле. – И какое же будет новое имя?

– Тоже Зои.

– Как? – в один голос воскликнули сидящие за столом.

– Зои. Но без диакритического знака.

– Что это за дьявольщина – диакритический знак? – поинтересовался Грифф.

– Мое имя пишется с двумя точками над последней буквой. А будет писаться без них. Опустить их – и все дела.

– Зачем? – это спросил Найджел.

– Потому что преклоняюсь перед Зои Колдуэлл. В ее имени нет никакого диакритического знака, и видите, как она преуспела. Я видела ее в «Мастер-классе» и буквально влюбилась. Она величайшая актриса нашего века. И вообще всех веков. Гениальная.

– Перемена имени не превратит тебя в гения, – заметила Сьюзи.

– Не принесет успеха в один вечер, – поддакнул Гриффин. – Успех зарабатывается годами.

– Давайте подождем и посмотрим, – возразил Ричард. – Дадим ей шанс. Мне самому не нравится эта идея. Но она хочет, а раз так – что ж, я не против.

– Трудно будет привыкнуть, – вздохнул Грифф. – Но если тебе действительно приспичило, Бог в помощь. – Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Спасибо, Грифф.

– И когда же мы приступим к перемене? – поинтересовалась Сьюзи.

– Давайте прямо сейчас, – предложила Зои.

– За это надо выпить по новой, – обернулся к ней Найджел.

– Идет.

Подошел официант Стив, чтобы принять у них заказ.

– Передайте Джеффу, что его искусство растет, – улыбнулся Гриффин. – Последняя порция была просто грандиозной.

Джефф, младший совладелец «Паццо», очень гордился своими коктейлями, и это было известно всем.

– Непременно. – Стив закатил глаза и поспешил обратно к стойке.

Зои заметно нервничала, но Ричард сжал ей руку и посоветовал расслабиться.

– Ничего, мы привыкнем, – сказал он. – Очень быстро забудем, что твое имя писалось как-то иначе.

– О, я так рада. Я боялась, ты меня обругаешь. – Она отняла руку и щелкнула зажигалкой.

– Когда ты начала курить? – спросил Грифф.

– Я курю только после шести. Всего четыре или пять сигарет. Сегодня эта – первая.

Они представляли собой очень симпатичную компанию молодых актеров. Все, кто их видел – а на них смотрели, – сразу понимали, что дело не только в приятной внешности этих людей. Они интриговали и привлекали внимание. В них чувствовались стиль и достоинство, и они развлекались, а не рисовались. Они также явно обладали чувством юмора и радовались обществу друг друга. Найджел был плотный и угловатый, а Гриффин – стройный и гибкий. Ричард отличался от них обоих – о таких говорят: скорее интересный, чем красивый. Подобная внешность была весьма удачной для него – уже немолодого характерного актера. Сьюзи представляла абсолютную противоположность Зои: пышная блондинка, наделенная природным пленительным обаянием.

– Мне здесь нравится, – объявила она и обвела глазами зал с многочисленными столиками и множеством официантов – юношей и девушек, одетых в черное и белое. Ресторан славился превосходной итальянской кухней и винами высшей пробы. А посетители состояли из актеров, туристов и местных жителей – поровну. Здесь всегда было много цветов, всегда звучала музыка. И всегда обнаруживался кто-нибудь из знакомых. Вот и сейчас за боковым столиком с каким-то нью-йоркским приятелем сидел Уильям Хат. Он пропустил сезон из-за операции на бедре, но до этого произвел фурор, превосходно сыграв роль Лира.

– О боже! – воскликнула Сьюзи и уставилась куда-то поверх плеча Гриффина.

– В чем дело? – спросил ее Найджел.

– Джейн.

Грифф нахмурился:

– С кем?

– С Уиллом.

– Так… – сказал Найджел. – Давайте подождем и посмотрим, где они сядут. Рано или поздно это должно было произойти. И по мне, лучше раньше, чем позже.

– А по мне, нет, – возразил Гриффин. – Я бы предпочел повременить – еще не готов.

Только Сьюзи, Зои и Ричард видели Джейн и Уилла, которые шли за Ларри, другим совладельцем «Паццо», к столику, стоявшему напротив и чуть наискосок.

– Они нас заметили?

– Джейн. А Уилл – нет. Он к нам спиной.

Принесли по второму мартини. Никто не говорил и не двигался, пока Стив расставлял бокалы.

– Готовы сделать заказ? – спросил он.

– Нет, – ответил Гриффин. – Сначала выпьем коктейль. Дайте нам время.

– Нет проблем. Но должен вас предупредить, у Дина сегодня филе миньон. И если кто-нибудь хочет порцию, лучше заказать заранее. У нас сегодня большой наплыв гостей.