Текст книги "Похититель бурбона (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 17
Тамара открыла в голубой спальне окно. Леви слышал шелест ветра и ощущал аромат чистого соленого воздуха с океана. Он был сыном Джорджа Мэддокса. Он владел собственным островом. Этот дом был маленьким и красивым. И он собирался заняться любовью со своей женой.
Адская неделька.
Тамара откинулась на подушки, и Леви сел рядом с ней на кровать. Он обхватил ладонями ее лицо, притягивая для поцелуя. Ее губы дрожали. Он не ожидал девственной стеснительности от Тамары, но ощутил ее напряженность и поклялся действовать как можно медленнее. Сердце трепетало в груди, ее страх опьянял его. Жена или нет, он понимал, что не должен этого делать.
– Скажи мне остановиться, если хочешь, – прошептал Леви.
– Я не хочу останавливаться.
Леви поцеловал ее в лоб. Сегодня ничто не могло остановить этот поезд. Они катились вниз по склону без тормозов, и помоги Господь тому, кто окажется на их пути.
Он привстал, полностью стянул с нее одеяла и осмотрел обнаженное тело. Ее груди были правильного размера, достаточно полные для мужчины с большими ладонями, ее соски были бледно-красными, а не розовыми. Ее пупок был маленькой впадинкой. Бедра не слишком широкими, но талия узкой, создавая форму песочных часов. Длинные ноги и сильные голени, и пальчики ног, покрашенные в фиолетовый, а не розовый. Он прижал ладонь к развилке ее ног и тронул мягкие кудряшки.
– Боишься? – спросил он. Она еще не была возбуждена. Только вредность и смелость завели ее так далеко, он видел это по ее вздернутому подбородку и огню в глазах.
– Нет.
– Да, боишься. Знаешь, Ржавая, тебе можно бояться в первый раз.
– Я не поэтому боюсь.
– Тогда почему, детка?
– Потому что идет дождь.
Это был такой странный ответ, что Леви не знал, что ответить. Он посмотрел в окно и да, начался дождь. Он и не заметил, в отличие от Тамары.
– Хочешь, чтобы я закрыл окно?
– Нет, – ответила она, улыбаясь. – Я люблю дождь.
Давным-давно он усвоил одно – когда женщина в его жизни ведет себя странно, лучшее, что он мог сделать, это раздеться. Леви встал и расстегнул джинсы. Он стянул их к лодыжкам и отбросил в угол. Когда Тамара не запротестовала, он снова опустился на кровать и оседлал ее талию. Она уставилась в потолок, но в тот момент, когда он взял ее запястья, посмотрела на него.
– Почувствуй меня, – сказал он.
Он прижал ее ладони к себе, обвивая пальцы вокруг члена. Он хотел, чтобы она видела его, чувствовала его, знала во что ввязывается, что будет внутри нее. Сначала она просто держала его в руках, легонько сжимая, словно боялась навредить. Ни единого шанса. Сейчас ничто не могло ему навредить. Он был пуленепробиваемым, неуязвимым. У него был собственный остров. Кто кроме Бога или короля мог похвастаться таким же? Тамара нежно пальцем прикоснулась к головке, провела по всей длине члена. Ничто так не возбуждало его, как ее взгляд, когда она смотрела на него, изучая каждый дюйм, каждую венку, каждый изгиб головки. Пока она ласкала его, он ласкал ее, обхватив обеими руками груди. Он сжимал их, массировал, взвешивал в ладонях. Ее соски затвердели, когда он нежно кружил большими пальцами по ним, и цвет стал намного темнее, как цвет ее кирпично-красных волос.
Тамара отпустила его, но тут же нашла новую территорию для исследования. Она прикасалась к его животу, ее пальцы путешествовали по мышцам. Она поднялась к груди, к плечам и по рукам, пока, наконец, ее ладони не накрыли его, все еще ласкающие ее груди.
– Это не больно, – призналась она. Леви озадаченно посмотрел на нее.
– Сейчас и не должно быть больно.
– Я не знала.
Леви улыбнулся. Он снова взял ее руки и прижал их к подушке по бокам от ее головы.
– Тогда, думаю, я должен научить тебя.
Прижавшись к ней, он опустил рот на ее сосок. Она резко вдохнула, и Леви улыбнулся. Он обхватил пик губами и всосал его сначала нежно, но затем вобрал его глубже. С губ Тамары срывались звуки, мягкие стоны и вздохи. Уделяя внимание другой груди, он прижался бедрами к ее, позволяя ей почувствовать всю его длину между ними. Без просьбы сделать это, она развела ноги, и он расслабился в колыбели ее бедер и обнаружил, что никогда не чувствовал себя так, словно он дома.
В комнате было холодно от ночного ветра, но он ощущал только тепло. Тепло от его тела, тепло от ее. Он целовал дорожку между ее грудей к животу и ниже, и ниже, пока его плечи не заставили ее шире развести бедра. Он целовал ее живот под пупком и над завитками.
– Леви? – Его имя прозвучало испуганно.
– Тамара, всё хорошо, – решительно ответил он, но без холода в голосе. Он не мог обвинять ее в испуге. – Тебе лучше начать привыкать.
– Знаю. – И снова ее глаза посчитали потолок самым интересным местом в комнате. Не желая пугать ее, Леви сел. Он шире раздвинул ее бедра и не ощутил сопротивления. Он раскрыл ее нижние губы и посмотрел на нее, желая узнать, как выглядит его жена и снаружи, и изнутри. Он не многое видел в тусклом свете фонаря, но заметил, что она, наконец, была влажной. Он проник в нее пальцем, и Тамара приподняла бедра на дюйм, казалось, все мышцы в ее теле одновременно напряглись. Но рано или поздно она должна привыкнуть к нему, и вариант «рано» нравился ему больше. Жар внутри нее манил его, но он ввел только один палец. Он ощущал мягкость вокруг, как созревали ее внутренние складочки, набухали, раскрывались для него. Он толкнулся вверх и провел прямую линию от ее входа до преграды в лоне, из-за которой он не мог продвинуться дальше. Он проникал и выходил из нее, и ее бедра двигались в такт. Возле входа он ощутил тугой узелок сжатых мышц, и когда он потер его, из горла Тамары раздался звук – полустон, полукрик.
Все еще оставаясь внутри нее, в то время как внимание Тамары было сосредоточено на потолке, Леви снова наклонился к ее завиткам. В этот раз она не запротестовала. Теперь, казалось, она была потеряна в себе и не находила слов. Она пахла зноем, на вкус была как пирог, и ему пришлось остановиться себя, чтобы не погрузиться в нее языком. Без просьбы она притянула колени к груди и оперлась пятками о его спину. Теперь она была открытой, каждая часть обнажена перед ним. Он лизнул красную плоть ее лона, обхватил губами клитор и помассировал языком. Под подушечкой пальца ее узелок внутри пульсировал в такт сердцебиению. Он лелеял это познание, словно тайное сокровище. Никто на земле не знал о нем, даже Тамара.
Леви не знал, стоит ли доводить ее до оргазма или нет. Оргазм может сделать ее еще более тугой, хотя и увлажнит. Он добавил второй палец и затем третий без протестов с ее стороны. Все его тело кричало, хотело быть внутри нее, и слово, которое оно кричало это «Быстрей». Его бедра были словно сталь, а член словно железо. Он был весь твердым, а она, казалось, была открытой и готовой, как и любая другая девственница. Поднявшись, он расположился между ее бедер и обернул ее ноги вокруг себя.
– Со светом или без? – спросил он.
– Без, – ответила Тамара между вздохами.
Леви надеялся на такой ответ. Это было начало, а все стоящее начинается в темноте. Он расположил головку между ее складочек, прямо у входа. Когда он наклонился, чтобы задуть фитиль, то проник в нее.
Тамара ахнула. Леви задул огонек. Комната погрузилась в темноту.
Сначала он не ощущал ничего кроме жара, обжигающего жара, податливого и мягкого, и Тамара полностью окутала его. Он снова услышал звук, похожий на странное рычание, и понял, что это от него. Он обнимал ее за талию, опускал ее на себя и сам подавался вперед. Он раскачивал бедрами снова и снова, медленно и даже медленнее, не спеша и не резко, до тех пор, пока она полностью не открылась.
Леви не знал, открыты ли его глаза или нет. В этой темноте это не имело значения. Ему не нужно зрение, когда у него были прикосновения. Он мог чувствовать ее вокруг себя, мягкая теплота согревала его словно расплавленный свечной воск. Ему необходимо было быть к ней ближе. Осторожно он опустил весь вес своего тела на нее. Его руки скользнули под нее, обхватывая ягодицы, чтобы почувствовать работу мышц.
– Вот так, – прошептал он ей на ухо. Он использовал руки, чтобы научить, как двигаться, как приподнимать и опускать бедра, не вверх и вниз как поршень, а медленным чувственными овалом, который позволял ему достичь каждого дюйма внутри нее. Вскоре его способная ученица не нуждалась в наставлении рук. Он подстроился под ее ритм, проникая в нее, когда она приподнималась, и отстранялся, когда опускалась. Сейчас они были единым целым. Другие части их тел были не важны. Тамара была ненасытна в своих движениях, словно она создана для него, и этот акт, который на самом деле не был актом, был полной его противоположностью. Маски сброшены. Притворство сорвано. От ролей отказались.
– Хорошо, детка? – спросил он, нуждаясь в ее одобрении.
– Этого я и хотела, – ответила она. – В тот день… на мой день рождения… именно этого я и хотела. Не…
– Не чего?
– Ничего. – Тамара приподняла голову и поцеловала его. И он немедленно забыл вопрос.
Пока они целовались, и пока он двигался внутри нее, Леви представил, что она чувствует, и надеялся, что ей так же хорошо, как он себе представлял – проникновение, его толщину, раскрывающую ее, ее горящие легкие, пересохшие губы от быстрого дыхания, ее тяжелые и полные груди, пылающие нервные окончания, и их танец под кожей. Он оставил дорожку поцелуев на ее шее и груди, к соскам, потому что знал, что она хотела, чтобы он их целовал и сосал без напоминания. И когда он достиг их, ощутил, как ее влагалище сжалось в ответ. Ее тело было его телом. Его тело было ее телом. Он увидел себя в ее глазах – старше, больше, красивым для нее тем странным образом, которым девушки считают мужчин привлекательным, и знающим то, что она хотела знать. Она завидовала его свободе, тому, что он был мужчиной и мог делать все, что пожелает с кем пожелает, в то время как ей пришлось выйти за него, чтобы избежать тюрьмы ее жизни и тюрьмы ожиданий всего мира. В другом мире женитьба считалась символом постоянства, контроля над собой, исполнением роли женщины в обществе.
Но не для Тамары. Не для этой Тамары. Ей как-то удалось превратить брак в подростковый мятеж. Какие еще мятежи устроит его избалованная девочка?
Леви оперся на руки. Он толкался в нее сильнее чем должен был, но она приняла его. В темноте он видел очертания ее тела, ее груди двигались с каждым толчком, ее голова была запрокинута назад, и руки впивались в его, цеплялись за него, она стонала и задыхалась с каждым толчком. Она хотела этого так же сильно, как и он. Может, больше, раз она никогда этого не испытывала, и потому что ей было семнадцать, и когда он был в этом возрасте, он бы умер без секса и считал подарком всей жизни, когда девушка отдавалась ему. Поэтому он подарил его Тамаре, потому что она нуждалась в нем, хотя и существовало тысяча причин, почему им не стоило этого делать, но ни одна из них не была достаточно веской, чтобы остановиться.
Зная, что он больше не продержится, Леви перенес вес на одну руку и дотронулся до того места, где они соединялись. Он хотел ощутить момент, когда это произойдет, ощутить его пальцами, ощутить насколько она была мягкой под его твердостью. Он обнаружил ее набухший и пульсирующий клитор и скользил по нему, пока объезжал ее, сосредоточив все внимание на единственной цели – довести ее до оргазма во время ее первого раза. Он должен был. Его самоуважение зависело от этого. Чем больше он скользил по нему, тем сильнее она сжималась и резче дышала, и больше стонала, хныкала и извивалась. Ее пальцы впились в простыни так сильно, что он подумал, что она может их порвать, и ее бедра так высоко поднялись, что она едва не подняла его вместе с собой.
Они оказались там. Вместе. Все остановилось, замерло, напряглось, натянулось, как канат эквилибриста. И они вместе балансировали на грани, держались, не моргали, не видели, слишком туго, чтобы дышать, и они толкали, толкали и толкали друг друга, пока давление стало невыносимым, совершенно, совершенно невыносимым…
…и тогда все случилось. Тамара закричала. Ее спина опала. Ее внутренние мышцы трепетали и дрожали вокруг него, пока он кончал, изливаясь в нее, когда они рухнули друг на друга, вне контроля, извергаясь тысячей маленьких взрывов вдоль каждого нерва в их телах.
И все закончилось. Ничего не осталось кроме отголосков, рваных вдохов, разделения и неизбежного созерцания того, что только что произошло.
Леви обнял Тамару и перекатился так, чтобы он лежал на спине, а она на нем, ее голова на его груди, ее ноги на его ногах. Сейчас все было реально. Они были мужем и женой. Она потеряла с ним девственность. И он утратил кое-что тоже, хотя и не был уверен, что именно, только он не смог бы это вернуть. И сомневался, что будет скучать.
– Значит, так и должно быть, – сказала Тамара, и он ощутил, как ее грудь двигается от его смеха. Пот капал с ее лба на его плечо, и семя вытекало из нее на его бедра.
Это была странная фраза, но он слышал и более странные вещи после секса. Леви пригладил ее волосы, погладил по спине и прижал ближе.
– Так и должно быть. – Он пытался быть зрелым на свой возраст. У него никогда не было такого секса, словно они были одним человеком, одним телом и кровью. Это пугало. Ему это не нравилось, но и в то же время он хотел большего. Заниматься сексом с Тамарой было похоже на кайф и опьянение одновременно. Он задрожал от ночного воздуха, словно человек в белой горячке, и притворился, что ее вызвал холод.
– Тебе страшно? – спросила она. Должно быть, она ощутила его дрожь.
– В ужасе. Ты животное. Я отключаюсь.
Тамара рассмеялась, человеческий звук, нормальный. Он глубоко вдохнул и заставил свое сердце успокоиться, но оно не подчинилось. Ему казалось, будто он проснулся от ночного кошмара – пропитанный потом, с бурлящей кровью в венах и страхом, диким иррациональным страхом. В детстве у него случались ночные кошмары, но несколько лет их не было, и он никогда не просыпался. Сколько бы он ни говорил себе, что все хорошо, с ним все было хорошо, его сердце снова и снова стучало, словно оно хотело покинуть его тело.
– Я не должен был кончать в тебя, – произнес он, найдя источник своего страха. – Я хотел остановиться, но не смог. Ты же на таблетках, верно?
Тамара скатилась с него и от него.
– Нет.
Глава 18
Как только Тамара произнесла это, она поняла, что сказала глупость. Она должна была солгать, но не смогла, не после того, что он сделал с ней. Не после того, что он заставил ее испытать.
– Нет? – повторил Леви. – Нет? Ты позволила себя трахнуть и…
– Мы женаты. Мы должны были это сделать.
– Тебе семнадцать, и я не хочу заводить с тобой ребенка.
Она почувствовала, как прогнулась кровать и обернулась как раз в тот момент, когда Леви надевал джинсы.
– Что значит, ты не хочешь со мной детей?
– Мне не нужны дети. С детьми ты в ловушке.
– Я не пытаюсь заманить тебя в ловушку.
– Почему ты не сказала мне, что не принимаешь таблетки?
– Я не думала, что это так важно.
– Ты не думала, что это так важно? Не важно? Тамара, этот брак не настоящий. Помнишь? Помнишь, почему мы это делаем? Я помогаю тебе получить компанию твоей матери. А я получаю свою конюшню. Помнишь тот разговор?
– Не настоящий брак? – Она натянула покрывало до шеи, и Леви поджег спичку и зажег лампу. Она хотела, чтобы он этого не делал. Теперь она видела его лицо, и она никогда не видела его таким злым. – Мы…
– Мы трахались. Вот и все. На этом все. Я трахался со многими женщинами. И никто не заставил меня жениться на них.
– Но ты женат на мне.
– Ненадолго.
– И что это значит?
– Значит, что мы закончили. Завтра мы убирается от сюда ко всем чертям. Мы вернемся в Кентукки. Я подам заявление на развод. Можешь оставить себе свои деньги, можешь оставить себе конюшню, можешь оставить себе все, потому что больше я не хочу иметь с этим или с тобой ничего общего.
– Но Леви…
Он взмахнул рукой, будто прервал ее слова и вышел из комнаты.
– Мы закончили, – повторил он. – Мне не следовало доверяться проклятой Мэддокс. Ты такая же, как твоя мать.
Он хлопнул за собой дверью.
– Я не Мэддокс! – прокричала Тамара, животный звук, который напугал даже ее, вырвался из ее тела.
Она села и дышала тяжелее, чем когда Леви был внутри нее.
– Я не Мэддокс, – снова произнесла она, в этот раз тише, обращаясь к себе.
Тамара выбралась из постели, морщась при каждом движении. Внутри все болело. Секс с Леви не был болезненным, не таким как она думала. Внутри нее не было боли. Вместо этого она ощущала себя опустошенной, словно он выскреб ее внутренности и открыл те части, которые были обнесены стеной, позволяя свежему воздуху и солнцу проникать внутрь. Она не хотела закрывать эти части, не так скоро после того, как увидела свет.
Когда она встала, то ощутила, как из нее вытекает жидкость, покрывая бедра. Тамара осмотрела комнату и не нашла ничего кроме угла простыни, чтобы вытереться. Вытирая семя Леви с себя, все стало слишком реальным. В голове все так легко было планировать: свадьбу с Леви и беременность, чтобы наказать маму. Но сейчас все было реальным, а не фантазией. О Боже, она могла забеременеть. Она действительно уже могла быть беременной. И Леви уходил от нее.
Она не хотела плакать, но все равно расплакалась, пока надевала сорочку. С того дня, как она встретилась с Леви, девушка хотела его, и иметь его было намного лучше, чем хотеть его. Разве он не знал, как ей трудно было позволить ему сделать это с ней? Разве он не знал, что это значило для нее… Нет, не знал. Он не знал, потому что она не рассказала ему. И сейчас она не могла рассказать. Он посчитает, что она солгала, чтобы заставить его остаться с ней. И если он думал, что она врала, так или иначе, это уже не имело значения, потому что она больше не хотела его видеть.
Тамара взяла лампу и вышла из комнаты. Осторожно она спустилась по ступеням, боясь упасть в темноте, боясь пауков, боясь змей. Она сжала крестик на шее и погладила его для спокойствия и на удачу.
– Леви?
Он не ответил. Она снова позвала его. По-прежнему без ответа. Она осветила фонарем гостиную, кухню, ванную комнату. Нет Леви, нет Леви, нет Леви. Она зашла в маленький кабинет, но не смогла переступить через порог комнаты, где папочка покончил с собой. Она по-прежнему шептала имя Леви. Его и тут не было.
Уже рыдая, она поднялась по ступенькам вверх. Дверь в розовую спальню, в ее спальню, была закрыта. Она поставила лампу на пол рядом с дверью. Она подергала ручку и поняла, что та заперта. Леви заперся в ее спальне. Нет. Она была заперта.
– Леви…
– Иди спать, Тамара.
– Я должна поговорить с тобой.
– Иди спать. С разговорами покончено.
– Но…
– Ты больше ничего не можешь сказать, чтобы все исправить. Поэтому мы закончили.
Тамара прижала ладони к двери, словно могла по желанию волшебным образом открыть ее.
Она понимала, что должна уйти. Знала, что должна была его оставить одного, чтобы он остыл. Но внутри нее была его сперма, и они были в доме, где застрелился ее папа, и она была напугана. Она не была такой напуганной или жалкой с той ночи во время наводнения.
– Мама хотела убить Кермита, – сказала Тамара. Она произнесла это тихо, но, должно быть, Леви услышал, потому что через минуту дверь открылась, и она едва не ввалилась в комнату.
– Что ты сказала?
Тамара шагнула назад, боясь сделать еще хуже.
– Мама. В мой день рождения. Я должна была выбрать – или она убьет Кермита, или уволит тебя. Мне пришлось выбирать. Вот что она сделала, чтобы наказать меня за поцелуй с тобой. Твоя работа или моя лошадь.
– Твоя мать сделала это?
Тамара кивнула.
– Что ты выбрала?
– Я должна была выбрать твою работу, но не смогла. И не смогла выбрать Кермита. Я сказала, что заберу тебя и Кермита, и мы уедем, а она может застрелиться. Она ударила меня и ушла. Прости.
– За что?
– За то, что не смогла спасти твою работу.
– Думаешь, я бы выбрал работу, а не твою лошадь? Есть и другие рабочие места.
– Есть и другие лошади.
– Твой папа подарил тебе Кермита.
– Да, подарил.
– Твоя мать злая женщина.
До ночи наводнения Тамара никогда бы так не подумала. Была ли ее мать сумасшедшей? Да, но дедушка всех сводил с ума. И кто мог осуждать ее, когда ее муж покончил собой? И они часто ссорились, она и ее мать. Зачастую она не могла сказать, что любила маму. Но злой? Нет, Тамара никогда бы такого не сказала о маме до той ужасной ночи. Ей стало жаль ее. Даже в том большом доме с большим Кадиллаком и кредитными картами, которые оплачивал дедушка, в ее маме было что-то, что всегда напоминало Тамаре собачку, которую слишком часто пинал собственный хозяин. Но жалость давно исчезла. Ее мать убила жалость.
– Да, думаю она такая, – ответила Тамара.
Леви выдохнул и прижался лбом к дверной раме. С горящим фонарем между ними Леви был похож на приведение, и она представила, что так же выглядит и сама. Их тени вытянулись к потолку. Она никогда не была такой высокой, высокой, как мужчина, высокой, как монстр.
– После того, как твоя мать уволила меня, у меня была эта фантазия, – признался Леви. – Что я вернусь в Арден ночью и постучу в твое окно.
– Ты знал, где мое окно?
– Последнее окно с боку дома, ближайшего к дороге. Да, я знал, где твое окно.
Тамара открыла рот, чтобы ответить, но решила промолчать.
– Я бы постучал в твое окно посреди ночи, и ты бы меня впустила. А потом, на твоей кровати, я бы затрахал тебя. И на следующую ночь сделал бы то же самое. И следующей. И каждую ночь, пока ты бы не забеременела. А затем знаешь, о чем я мечтал?
– Нет, – ответила она, ее голос едва был громче шепота.
– Я бы бросил тебя. Бросил беременную наедине с матерью, и тебе бы пришлось признаться, что ты беременна, и ребенок от меня и только меня.
– Это была твоя мечта? – У нее тоже была такая мечта. Кроме последней части. Последней части, которая была кошмаром каждой девушки.
Он кивнул.
– Моя фантазия. Моя ужасно уродливая фантазия о расплате за то, что сказала и сделала твоя мать. Я рассказываю тебе не потому, что горжусь этим. Нет. Дядя Андре убьет меня собственными руками, если я сделаю такое с тобой или другой девушкой. Но вот ты, превращаешь меня в человека, которым я не хочу быть. Не делай этого со мной. Делай что угодно, но не это, Тамара.
– Я не этого хотела, клянусь, – попыталась убедить она. – У меня была такая мысль, такая же, как и у тебя. Мама ненавидит тебя больше, чем кого-либо во всем мире. Я, беременная твоим ребенком, доведу ее до безумия. Это ее убьет.
– А ты хочешь ее убить.
– А ты бы не хотел?
– Иди спать, Тамара. Поспи немного. Мы поговорим об этом утром.
– Этом? О чем мы поговорим утром?
– Думаю, о том, что мы собираемся делать.
– Ты разведешься со мной?
– Думаю, в конечном итоге, да. Такова и была цель, верно?
– Да, но это было раньше… понимаешь.
– Понимаю.
– Ты ненавидишь меня?
– Нет, я не ненавижу тебя. Я не счастлив с тобой, но тут мы оба виноваты. Больше я. Я взрослый. А ты нет. Я должен был позаботиться об этом, а не перекладывать все на твои плечи. Это моя обязанность.
Она знала, что он хотел ответить, и это причиняло боль. Она знала, что он имел в виду под «Ты глупый ребенок, и я не должен был доверять тебе». И, может быть, он был прав. Может, ему не стоило доверять ей.
Но она не была глупым ребенком.
– Я пойду спать, – произнесла она. – Если мы должны… Если мы должны пойти к доктору, чтобы разобраться с этим, то сделаем это.
Он медленно кивнул.
– Да, так всегда. Это было всего один раз. Посмотрим, что будет.
– Хорошо, – сказала она. – Посмотрим. – Она посмотрела на него. – Спокойной ночи.
– Верно. Спокойно ночи.
Леви начал закрывать дверь, но остановился.
– Я знаю, ты ненавидишь ее, – начал он. – Я тоже ее ненавижу. Но не порти мою жизнь, пытаясь испортить ее, хорошо?
Тамара сглотнула ком, у которого оказался привкус вины.
– Не буду. Прости.
– Ты не виновата. Не виновата. Я не должен был терять голову. В таких вещах я должен быть главным, понимаешь? Каждая девушка на земле принимает таблетки. Кроме той, на которой мне посчастливилось жениться.
– В то время это казалось хорошей идеей.
Он тяжело вздохнул. Один из старых раздраженных вздохов Леви, которые она обожала.
– Ты правда думаешь, что сможешь справиться с ребенком? – спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты ведь понимаешь, что он может быть темнокожим, верно? Я светлый, но не значит, что и мои дети будут такими. Иногда так бывает. Есть темнокожие женщины такие светлые, что их принимают за белых, и они выходят за богатых белых мужчин, и каждая беременность – это игра в ожидание. Будет ли ребенок белым? Темным? Никогда не угадаешь.
– Ты поэтому не хочешь заводить со мной детей?
– Списком причин, почему я не хочу иметь с тобой детей, можно обклеить весь дом. Но если ты хочешь знать причину номер один – потому что я не хочу иметь детей. Точка. Не в этой жизни, по крайней мере. Я не могу доверить этому миру своих детей. Я знаю, что он делает с такими, как я.
– Но ты достаточно светлый, чтобы быть белым.
– Но я не белый, – ответил он так же, как и она сказала: «Я не Мэддокс». – Я знаю, что ты делаешь мне комплимент, говоря такое, когда это не так.
– Не думала, что ты воспримешь это как комплимент. И не думала, что ты примешь это как оскорбление.
Леви тяжело выдохнул.
– Когда мне было четырнадцать, мы с мамой переехали из Франкфорта в Лоуренсбург. Я пошел в новую школу. Новенький в школе. В большинстве своем белая школа. И так никто ничего не знал обо мне. Я сдал тесты, и меня определили в лучший класс. Девушки флиртовали со мной. Парни хотели сидеть со мной за одним обеденным столом на перерыве. Тренера говорили мне попробовать себя в футбольной команде, раз я на полфута выше, чем остальные в классе. Я был новым человеком, заново рожденным. Эта школа протянула мне ключи от царства. Спустя две недели после начала учебы на родительское собрание пришла мама. И это стало концом Возрождения Леви Шелби. Знаешь, что я больше всего ненавидел?
– Что? – спросила Тамара.
– Те две лучшие недели в моей жизни.
Тамара смотрела на свои белые ступни на выбеленном полу.
– Я так злился на маму за то, что она все испортила, – продолжил он. – Я собирался высказать ей все после школы, сказать, чтобы она больше не приходила в школу. Я пришел домой и увидел ее, она стояла на четвереньках на кухне, оттирала линолеум. Весь день она убиралась в домах и возвращалась домой и убирала наш. Мне было стыдно за себя, так стыдно, что я взял тряпку и опустился на пол рядом с ней. Но я скорее был зол, нежели пристыжен. Эти белые дети заставили меня презирать собственную маму. После этого я не хотел быть одним из них. Моя мама стоила миллион таких, как они. И ты ждешь, что я приведу ребенка в этот мир, который сделает с ним такое? Заставить его ненавидеть собственную маму? Я – семья для тети Глории и дяди Андре. Им все равно, что я как бельмо на глазу на семейных собраниях. Я их кровь. И мой отец дал мне работу выгребать дерьмо за лошадьми из его конюшни. Где же мое приглашение на семейные собрания Мэддоксов?
– Но я видела пару твоих девушек. Ты встречался с белыми девушками.
– Я трахал белых девушек. Вот в чем разница.
– Но почему, если…
– Потому что я трахал их.
Это были самые холодные слова, которые она когда-либо слышала от него. Холодные и медленные.
Потому что. Трахал. Их. Три пощечины.
– Вот почему… почему ты поцеловал меня в мой день рождения?
– Нет, – выдохнул он, потирая лоб. Она с уверенностью могла сказать, что он не хочет этой беседы. – С тобой все было по-другому.
– Почему?
– Потому что ты… милая. Но больше ты не такая милая, верно?
Четвертая пощечина. Пока что самая сильная. Она больше не была милой. Нельзя держать своего дедушку под холодной и мерзкой водой от потопа, пока он не перестал сопротивляться, и все еще оставаться милой. Он тоже отнял у нее это, как и дедушка. Он забрал ее очарование, и она никогда его не вернет. Однажды она признается самой себе, что хотя она и была рада, что он мертв, тот факт, что именно она была убийцей, так и не принес ей счастья.
– Прошлый год я провела, думая о том, как сильно ненавижу свою семью, как сильно хочу навредить им.
– Им? Тамара, их не существует. Все Мэддоксы, кроме меня, мертвы, верно?
– Думаю, да. – Она знала о нескольких двоюродных и троюродных кузенах, но они не были в бизнесе и не были частью линии Джейкоба Мэддокса.
– Что ты собираешься делать? Вернуться в прошлое и убить их всех?
– Хотела бы. – Она так холодно ответила, что Леви немного напрягся.
– Ржавая… что на самом деле здесь происходит?
– Папа, Нэш, не был моим отцом, но он был единственным в семье, кто любил меня. А потом папа убил себя из-за того, что дедушка заставил его жениться на маме.
– Я знаю и знаю, что это неправильно, но теперь они оба ушли, и ты ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить то, что произошло с Нэшем. – Леви прикоснулся к ее плечу. Его голос был успокаивающим, а прикосновение мягким. Но она не стала спокойней, это не утешило ее. – Ты не можешь причинить боль людям, которые уже мертвы.
– Нет, – ответила она, шагая от него. – Но я могу попытаться.
На этот раз Леви ничего не ответил. Он только покачал головой.
– Можешь спать в голубой комнате, – наконец сказала она. – Я хочу спать в этой.
– Она розовая, – напомнил он ей. – Ты ненавидишь розовый.
– Папа не знал об этом. Он сделал эту комнату для меня. И я ею воспользуюсь.
– Приятно слышать. – Он направился в голубую комнату.
– Почему ты это делаешь? – спросила она, и Леви остановился.
– Делаю что? – поинтересовался Леви, но у нее было ощущение, будто он знает, о чем она спрашивала.
– Со мной. Почему ты делаешь это со мной? – Тамара ощутила, как к лицу прилил жар. Она хотела потерять девственность, волшебным образом превратиться во взрослую, которая могла говорить о таких вещах, не краснея, как ребенок. Но пока не получалось.
– Обычная причина, по которой мужчина трахает красивую девушку.
– И это все?
– Закончил то, что мы начали на твое шестнадцатилетние. И сейчас мы женаты, верно? Вроде как.
– Мама с папой никогда не спали вместе. Он так написал в предсмертной записке.
– Что же, тогда, Ржавая, вот он. Ты уже переплюнула ее.
– Думаю, да.
– Я собираюсь спать. Если понадоблюсь тебе, ты знаешь, где меня найти. – Леви прошел мимо нее по коридору. Дверь в голубую комнату была в паре шагов. – Но, Тамара, если ты войдешь в эту комнату, то лучше бы это было по серьезной причине. Лучше это будет змея, медведь или деревенщина с ружьем наперевес. Я серьезно.
– Знаю, – ответила она. – Я не наброшусь на тебя во сне.
– Нет, не набросишься. И я тоже не собираюсь к тебе приближаться. Если мы хотим, чтобы все получилось, не убив друг друга до того, как ты получишь свои деньги…
