Текст книги "Похититель бурбона (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

Тамара не ожидала, что он согласится. Она думала, что только подразнит его и будет умолять сделать это, пока он не выгонит ее из конюшни хихикающую и надутую. Заставлять его злиться было вторым самым забавным занятием, после попыток развеселить его. Когда он на самом деле обнял ее, она застыла от неожиданности. Он не поцеловал ее – он сделал что-то одновременно идеальное и ужасное.

Леви прижал ее к грубой деревянной стене стойла Кермита и удерживал ее всем телом.

– Твой дедушка платит мне за то, чтобы я присматривал за его лошадьми, – сказал Леви. – Мне не платят, чтобы я потакал тебе.

– Тогда сделай это бесплатно.

Леви тяжело посмотрел на нее, и этот взгляд ее напугал. Сейчас ее все пугало. Нахождение на таком близком расстоянии показывало разницу в их комплекции. Ее плечи были в два раза уже его. Он на голову возвышался над ней. Она могла толкнуть его со всей силы, но не сдвинула бы и на дюйм его мощное тело, которое удерживало ее на месте.

О, но она не хотела отталкивать его. По правде говоря, это последнее, что она хотела сделать сейчас.

Капелька дождевой воды стекла по виску Тамары. Леви прижался губами к капле. Они согрели ее холодную кожу, и никогда в жизни она не ощущала ничего подобного, никогда не испытывала чего-то столь чувственного и пугающего одновременно. Она закрыла глаза и молилась, чтобы дождь не прекращался, столько дождя, чтобы он заточил их в конюшне. Столько дождя, чтобы он сформировал ров, чтобы огородить от них остальной мир. Столько дождя, чтобы все на земле утонули бы, кроме нее и Леви.

– Леви. – Она прижалась бедрами к его бедрам. У него было то, что ей нужно, и ее тело должно сказать ему об этом.

– Ты играешь с огнем, девочка, – прошептал ей на ухо Леви.

– Я больше не девочка, – ответила она, смотря на него. Это было дерзко, но она должна была это сказать. Ее голос дрогнул, когда она произносила это. Тамара изучала его лицо. Она никогда не видела его так близко, на расстоянии нескольких дюймов, достаточно близко, чтобы ощутить его аромат, достаточно близко, чтобы увидеть веснушку на его нижней губе. Она могла бы посчитать его реснички.

Леви прижался к ней бедрами, и она ощутила что-то твердое, что-то, что требовало ее внимания.

О, Боже. Она дико ошиблась. Леви не был мальчиком. Леви был мужчиной. Взрослым мужчиной на двенадцать лет старше ее. Старше, мудрее и намного больше ее. Ей действительно надо его остановить. Ей действительно нужно выбираться. Да, она должна сделать это.

– Я люблю тебя, – вместо этого сказала Тамара.

– Да? – спросил Леви, едва моргнув на ее заявление, из-за чего она еще больше разозлилась, чем из-за того, что была прижата к стене. Как он смеет не принимать ее всерьез, когда она признается ему в любви.

– Да. Клянусь, да.

– Ты даже не знаешь меня. Ты не знаешь того, как ты считаешь, любишь.

– Мне плевать. Я знаю, что люблю тебя. Ты идеален и красив, и я постоянно думаю о тебе, я постоянно хочу тебя, и я люблю тебя.

– Постоянно?

– Постоянно. – Кивнула она.

Она жестко прижалась к его рту, целуя его, словно к ее голове был прижат заряженный пистолет, и только поцелуй мог спасти ее жизнь. Ей было так хорошо, что она ахнула, и когда вздох раскрыл губы, между ее зубов проник язык Леви. Она шутила о языке во рту, но Леви не смеялся. Больше ни над чем не смеялся. Леви запустил руку в ее косу и сильнее впился в ее рот. Его язык на вкус был так великолепен, она хотела сосать его. Когда она сделала это, он издал гортанный звук, грязный звук, отчего она захотела повторить.

Леви прервал поцелуй, словно сорвал пластырь. И все же она осталась прижатой к стене. Он так сильно прижимал ее к стене, что она могла поднять ноги и не упасть.

– Ты хоть представляешь, скольких девушек я перетрахал за свою жизнь? – спросил он. – Или думаешь, что вся моя жизнь заключается в уходе за лошадьми твоего деда и в том, чтобы терпеть тебя?

Тамара не знала, что ответить на это. Ловя ртом воздух, она покачала головой. – Не знаю.

– Хочешь знать? – спросил он. Сейчас его голос был угрожающим, а не соблазняющим, и все же она ощущала соблазнение. Она не хотела находиться где-то еще, кроме этого места, у стены. – Хочешь знать, скольких девушек я трахнул?

– Да, – ответила она, потому что она думала, что именно это он хотел услышать.

– Всех девушек, которых я хотел трахнуть, вот сколько, – ответил он, и она поверила ему. Может, вчера она бы не поверила. Вчера он был лишь конюхом с красивыми глазами и сексуальной улыбкой. Сегодня он был мужчиной с мышцами и телом, и руками, достаточно большими, чтобы обхватить ее талию, что он и делал сейчас. – Каждую девушку, которую я хотел трахнуть… минус одна.

Тамара с дрожью вдохнула.

Его руки опустились с ее талии на бедра. Он поднял ее с покрытой соломой земли и заставил обхватить талию ногами. Она вцепилась в него словно в жизнь, руки обхватили плечи, сапоги крепко сцепились вместе на его пояснице. Шов вдоль паха на ее штанах для верховой езды терся о мягкое и припухшее местечко, и каждый раз, когда Леви прижимался ближе, она вздрагивала от удовольствия. Она запрокинула голову назад, когда он снова это сделал. Когда она подняла голову, заметила, как он смотрит на ее рубашку. Ее грудь была больше, чем у любой другой девчонки в школе, не огромная, но полная. Она не могла прятать ее, как и не могли этого сделать ее бюстгальтеры. Тамара убрала руку с его плеча, чтобы расстегнуть рубашку до середины груди. Он хотел смотреть на нее, а она хотела, чтобы он видел. Он наклонил голову и поцеловал вершину ее груди, где они возвышались над кружевным краем белого бюстгальтера. Кожей она ощутила его волосы и наслаждалась, наслаждалась, наслаждалась мягким щекотанием.

– Тебе нравится? – спросил он, потершись о нее, словно фитиль о кремень.

– Да. – Она едва могла дышать с его грудью прижатой к ее груди.

– Тебе не страшно?

Она отрицательно помотала головой.

– Ты девственница? – спросил он.

– Я говорила, у меня никогда не было настоящего поцелуя.

– Можно трахаться и без поцелуев.

– Со мной этого никогда не происходило.

– Не советую, – сказал он. – Я люблю делать это одновременно.

– Это очень…

– Очень что? – спросил он.

– Это довольно разумно, – сказала она. – Мне нравится эта идея.

– Мне нравятся твои идеи. С удовольствием подкину тебе еще пачку. – Леви снова прижался к чувствительному местечку между ее ног, и она тихо застонала, он поглотил поцелуем этот стон. Сначала она застыла от страха, но оттаяла почти мгновенно. Затем это превратилось в нечто большее, чем отчаяние и переросло в огонь.

Его рот двигался по ее губам, и она ахнула от чрезмерного удовольствия.

С закрытыми глазами она не могла ничего делать, кроме как наслаждаться его вкусом, его ароматом и ощущать его, и это было даже лучше, чем видеть. На вкус он был, словно он выпил пару рюмок дедушкиного бурбона «Красная Нить». Приятный вкус яблок и лакрицы, но горячий, а не пронзительный. Также его губы были мягкими, но требовательными, словно он пытался выиграть спор, целуя ее. Она с радостью признала свое поражение. О, и он идеально пах. Потом и бальзамом после бритья, кожей и маслом для лошадиной сбруи. Он пах, как мужчина, который тяжело работал, даже в воскресенье. Воскресенье должен быть выходным, днем, который проводишь в постели, целуясь. Целуясь и еще больше целуясь …

Целоваться было так странно. Его рот на ее губах. Его язык был между ее зубов и нигде больше. Его руки были на ее бедрах и держали ее. И все же поцелуй был в тех местах, где она не ожидала его почувствовать. Он был в ее животе, глубоко внизу. Она ощущала его между ног, вдоль бедер. Она ощущала его в грудях, которые прижимались к его груди. И слой рубашки и белья отделяли ее тело от его, и все же ее соски были твердыми, жаждущими прикосновений и посасываний. Она едва не сошла с ума и не попросила его об этом.

Тамара подняла руку и провела ею по его волосам. Ему это, может, не понравится, но она хотела прикоснуться к его волосам, хотела прикоснуться к ним с тех пор, как впервые увидела его два года назад, когда они с мамой въехали в большой дом в Ардене. Сейчас же его губы были заняты поцелуем, у нее был шанс сделать все, что она пожелает, без тирады протеста. Она зарылась пальцами в его волосы, наслаждаясь их мягкостью, густотой. К стольким частям его тела она хотела прикоснуться. Тамара погладила его щеку, его сильную шею, его плечи. Она отдала бы что угодно за то, чтобы снять его одежду, прикоснуться к каждой его частичке, которая прикасалась к ней.

Тамара знала о сексе из школы, слышала от девочек, которые дошли до конца и жили, чтобы рассказать всю историю. Но никто никогда не говорил, что делать в ситуации, когда она ощущала его эрекцию через одежду, и хотела почувствовать ее внутри себя. Она больше не хотела быть девственницей, она хотела, чтобы именно он был первым, если она чего-то стоила. Взял ее.

– Пожалуйста, сделай это, Леви… – сказала она ему на ухо.

– Только потому что у тебя сегодня день рождения. – Леви обхватил ее грудь и сжал ее – это происходило. Теперь даже набег четырех всадников апокалипсиса не мог остановить их. Он отодвинул чашечку бюстгальтера вниз, обнажая сосок. Он ущипнул за него, и она умерла. Он опустил свои губы и лизнул его, и она опять умерла. Когда он прикрыл ее грудь своим горячим ртом и всосал ее, она умерла и больше не воскресала.

– Ради всего святого, чем вы двое занимаетесь?

Леви опустил Тамару на пол так быстро, что ее колени едва не подвели ее. Ножной браслет соскользнул с ее запястья и упал в сено. Она крепко затянула пальто на груди и посмотрела на Леви, но он не смотрел на нее. Он смотрел прямо.

Во всей вселенной и во всех измерениях существовало лишь три человека, которых боялась Тамара Мэддокс. Бог и Дьявол – это двое, и даже Бог и Дьявол намного отставали от одной женщины, которая могла напугать даже Тамару Белль Мэддокс – именно она получала то, что хотела, когда хотела, и хотела этого потому, что хотела, – и именно эта женщина стояла в конюшне и с ледяным взглядом смотрела на нее и на Леви.

– Ничего, мамочка.

Глава 5

– Ничего? Это не ничего.

Голос матери обрушился, как ведро ледяной воды. Леви отпустил Тамару, развернулся и встал перед ней, давая возможность поправить одежду.

– Мама, мы просто целовались, – сказала девушка, становясь рядом с Леви. – Сегодня мой день рождения.

– Миссис Мэддокс, клянусь, это был легкий поздравительный поцелуй, – вмешался Леви. – И ничего больше.

– Ты покойник, мальчик, – сказала ее мать. Она никогда не была поклонницей конюха дедушки, но прямо сейчас она хотела его убить и похоронить, и ее вид говорил о том, что она сама прекрасно с этим справится.

Леви приподнял подбородок, на его челюсти заиграли желваки.

– Как вы меня назвали? – спросил он.

– Ты слышал меня, мальчик. И если ты еще раз прикоснешься к моей дочери, то, как я называю тебя, будет твоей последней проблемой. – Она схватила Тамару за руку и потащила ее из конюшни.

– Мама, хватит…

– Молчи, – ответила она. – Подожди, пока я не рассказала об этом твоему дедушке.

– А его это должно волновать?

В глазах матери пылал огонь, а лицо было словно гранит. Она выглядела так же страшно, как и ее ярость.

– Должно.

Мать выволокла ее из конюшни, повела вверх по холму и вошла через заднюю дверь дома. Она так злилась, что ее волосы вибрировали, а, учитывая то количество лака, которым она сдабривала блондинистую шевелюру каждое утро, каждое движение было плохим знаком.

Что же, все было идеально, не так ли? Могла ли Тамара провести хоть один день без скандала на пустом месте от матери? Вчера она отчитала Тамару за слово «дерьмо» во время ужина. И в пятницу, когда она приехала из школы в Луисвилле на рождественские каникулы, Тамару пропесочили за то, что она привезла с собой только грязную одежду. Почему это так задело маму, Тамара не поняла. Не похоже, что мамочка занималась стиркой. Кора, экономка, делала всю работу. Ее мама не работала. Ее мама никогда не работала. Ее мама может даже и не знала, как пишется слово «труд», если бы они играли в Скрэббл, и у нее остались буквы Т Р У и Д. Скорее всего, она бы написала «Пруд».

В кухне, пока за ней наблюдала мама, Тамара стянула грязные сапоги. Тамара изо всех сил старалась игнорировать ее, искусство, которым она овладела почти в совершенстве за последние три года, с тех пор как папочка умер, и «злость» стала обыденным состоянием матери, ее дежурным ответом на все. Поначалу Тамара реагировала на каждую мелочь, каждую колкость, каждое оскорбление, словно камень в лицо. Но спустя несколько месяцев Тамара начала использовать камни и выстроила стену – высокую, широкую и толстую – между ней и матерью, пока стена не переросла в крепость, и теперь, казалось, что эти камни бросает крестьянин в королевский замок. Конечно же, даже пока папа был жив, ее мать не наслаждалась жизнью с ним. Она и папа перешептывались друг с другом насчет ее подобных настроений. Папа говорил, что Дьявол задолжал ему, и через маму он так рассчитался.

Как только Тамара стянула сапоги, ее мать схватила ее за руку и поволокла по коридору. Арден был огромным домом, столетняя кирпичная коробка времен возрождения Джорджии. Каждая комната отличалась по цвету, как в Белом Доме. Следуя за матерью, Тамара прошла ее розовую спальню принцессы и голубую бильярдную комнату, зеленую столовую на пути к красной комнате справа – библиотеки ее дедушки. На втором этаже, у деда был свой кабинет, и за всю свою жизнь она не могла узнать разницу между библиотекой и кабинетом, кроме одной – в одной из комнат стоял стол, а во второй нет.

Внутри библиотеки в красно-золотом кресле сидел дедушка, держа в руке бокал с бурбоном – судя по виду прокисший бурбон – а в другой руке газету.

– Мне нужно обсудить кое-что с тобой, – сказала ее мать.

– Как и всегда, Вирджиния, – ответил дедуля, перевернув страницу газеты, даже не посмотрев на них.

– Дедуля, мама… – начала Тамара, но мать перебила ее.

– Ты сейчас же отправишься в свою комнату и не смей и носа своего показывать, пока я тебе не разрешу.

– Что здесь происходит? – Дедуля, наконец, обратил внимание. Он аккуратно сложил газету на коленях. В пасмурном дневном свете он выглядел не старше пятидесяти, хотя ему было глубоко за шестьдесят. Вся его голова была седой, и лицо напоминало людям Ли Мейджорса. Женщины за спиной называли его шестимиллионным мужчиной, потому что по их словам, он, вероятно, столько держал в своем кошельке. Даже сидя в кресле, он выглядел большим и сильным, держащим все под контролем – полная противоположность маленькой, словно веточка, матери.

– Я застукала, как твой конюх целовался с моей дочерью, – ответила мама.

– Леви? Целовал Тамару?

– Я попросила его, потому что у меня день рождения, – быстро добавила Тамара. – Вот и все. Больше ничего не произошло.

– И на это я трачу свое время? – дедушка обратился к ее матери, а не к ней.

– Это был больше, чем поцелуй. Парень прилип к ней.

– Это был просто поцелуй, – закричала Тамара, четко произнося слова, словно мать была медлительной и частично глухой.

– Это был Леви Шелби, ты меня слышишь? – в ответ закричала мать. – Леви Шелби. Я говорила тебе и говорила, чтобы он не крутился рядом. Я говорила, и ты не послушалась и все еще не слушаешь, и однажды ты поплатишься за то, что не слушала меня.

Дедушка глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул.

– Я слушаю тебя, Вирджиния.

– И что ты собираешься делать?

– Ничего, – ответила Тамара. – И вы тут тоже ничего не сделаете. Сегодня день моего рождения. Я попросила Леви поцеловать меня. Это все, что произошло.

– Иди в свою комнату, сейчас же, – приказала мать.

– Но…

– Иди, детка, – сказал дедуля, взмахивая газетой, будто прогонял собаку из комнаты.

– Иди. – Мама указала длинным белым пальцем с длинным красным ногтем на дверь. Тамара ушла. Она хлопнула за собой дверью и побрела по коридору, медленно, достаточно медленно, чтобы слышать их разговор. Мать сказала: «Это ты во всем виноват» – классическая реплика мамы. Как дедушка мог быть виноват в том, что ее целовал Леви?

Тамара зашла в спальню и села на кровать, стараясь не расплакаться. Когда они переехали, ей выделили одну комнату на первом этаже и «заботливо» перекрасили ее в розовый, так как были уверены, что этот цвет обязательно понравится девушке. Он ей не нравился. Этот розовый был цвета лекарства от изжоги, и вызывал у нее еще больше боли в животе, чем лечил.

Наконец, дверь ее комнаты распахнулась и захлопнулась. Перед нею стояла мать, уперев руки в бедра. Тамара уставилась в пол.

– И… как долго это продолжается? – спросила она.

– Что продолжается?

– Отвечай мне, – ответила мама.

– Ничего не происходит. Я сказала, что попросила Леви поцеловать меня, потому что у меня сегодня день рождения. Он так и сделал. Вот и все.

– Он трогал тебя?

– Ну, его губы прикасались ко мне.

– Он трогал тебя под одеждой?

– Нет, мама. – Тамара зарычала и закатила глаза. – Мы целовались. И все. Мне шестнадцать. Мне нельзя целовать мальчиков?

– Тебя ничего нельзя делать. Ничего. Ничего без моего разрешения или разрешения дедушки.

– Ладно. Приведи сюда дедушку. Мы спросим у него, можно ли мне поцеловать мальчика в свой день рождения.

– Ты можешь спросить его о Леви Шелби, но тебе не понравится его ответ.

Мама стояла со скрещенными на груди руками и стучала по полу коричневым кожаным сапогом на высоком каблуке. В свое время Вирджиния Мэддокс была очень красивой. Тамара видела фотографии. Но она носила слишком много макияжа и красила волосы как у Фарры Фоссет до тех пор, пока те не начали ломаться и высыхать. Большинство дней она выглядела собранной, но в такие дни Тамара видела, как расходятся швы.

– Тамара, я скажу кое-что, что тебе не понравится, но лучше выслушай.

– Что?

– В этой семье тебе выделена одна роль, – сказала она. – Только одна. Твой дядя Эрик мертв. И твой папа, Нэш, тоже. Ты единственная Мэддокс, которая останется после смерти дедушки. Знаю, ты считаешь, что это делает тебя особенной. Но это не так. Все совсем иначе. Это значит, что ты не будешь делать ничего, что хочешь. Значит, что ты должна исполнять свою роль, потому что нет больше никого, кто будет делать это за тебя. И тебе лучше поверить, если ты не вырастешь и не повзрослеешь, и не будешь делать то, что велит дедушка, то окажешься ни с чем. И я не позволю тебе все испортить, не после всего, что вложила.

– Мне всего шестнадцать. Что же мне делать?

– Ты знаешь. Всегда знала.

Тамара вздохнула.

– Знаю. Я должна выйти замуж. Должна родить детей. – Это она знала. Несколько лет знала об этом. Два года назад она захотела стрижку как у Дороти Хэмилл, и ее мать сказала «ни за что, девочки, которые хотят замуж, не стригутся коротко». – Я должна удерживать «Красную Нить» на плаву, бла-бла-бла.

– Да, должна. И у тебя нет выбора.

– У меня ни в чем нет выбора. Ты не даешь мне выбора. Дедушка не дает мне выбора. Я с таким же успехом могла быть в тюрьме.

– Хочешь право выбора?

– Мне бы понравилось выбирать, – ответила Тамара.

– Ладно. Вот тебе выбор. Выбирай между Кермитом и Леви. Как тебе такой выбор?

– Что значит выбирай между ними?

– То и значит, я уволю Леви или продам Кермита на живодерню. Так каков будет вердикт?

– Ты не можешь этого сделать. Ты не можешь заставить меня уволить Леви или убить моего коня. Ты не… – голос Тамары дрогнул.

– О, я могу. Могу и сделаю, и даже дедушка не остановит меня. И знаешь что? Это ради твоего же блага, даже если пока ты этого не понимаешь.

– Это не ради моего блага. Это ради твоего.

– Выбирай, принцесса. Ты хотела право выбора. Я тебе его предоставила.

– Я не собираюсь выбирать между Леви и Кермитом. И не стану. – Тамара встала и скрестила руки на груди. – Я определенно не буду этого делать.

– Тогда оба. Леви уволят, и я продам Кермита. Черт, может, мне взять из стола револьвер дедушки и прямой сейчас прикончить эту чертову лошадь.

– Мама… – Тамара всхлипнула. Она шагнула вперед, выставив руки, умоляя маму успокоиться.

– Ох, даже не пытайся применить на мне эти девчоночьи приемы, – ответила мама, так яростно мотая головой, что ее золотые с бриллиантами сережки зазвенели как маленькие колокольчики. – Ты меня отговоришь. Ты даже не знаешь, во что ввязываешься с Леви. Поэтому решай и решай сейчас же. У тебя три секунды – Кермит или Леви. Один…

– Но Кермита мне подарил папа.

– Твой папа подарил себе пулю в мозг, значит, папа не имеет права голоса в этом. Два…

– Мама, нет. Пожалуйста, не заставляй.

– Кермит или Леви. Говори.

– Ты, – сказала Тамара. – Ты возьмешь револьвер дедушки и застрелишь себя, а я, Кермит и Леви уедем в закат, старая ты сука.

Мать влепила ей пощечину. Жестко. Так жестко, что Тамара ахнула и едва не упала.

– Мама… – Тамара всхлипнула. Она прижала ладонь к щеке и ощутила тепло от боли и стыд.

– Однажды, Тамара, клянусь… ты получишь то, что ты хочешь, и это будет последнее твое желание.

Мать развернулась и ушла, хлопнув за собой дверью так, что зазвенели фотографии в рамках. Тамара рухнула на кровать, ее щека пульсировала, все ее тело горело от ярости. И куда направилась мать?

– Кермит…

Тамара распахнула дверь и побежала по коридору за матерью. Она знала, что мама собирается пристрелить ее коня. Она была уверена. Ковер ошпаривал ее босые ступни, пока она бежала к парадной двери. Но было слишком поздно, мама уже вышла из дома. Но она не направилась к конюшне, она села в свой кадиллак, припаркованный на У-образной подъездной дороге. Дверь машины захлопнулась. Моргнули фары, и Тамара наблюдала, как машина, оказавшаяся без водителя за запотевшими стеклами, вырулила на главную дорогу.

Мама поехала не за Кермитом. Леви. Мама поехала за Леви. Что она сделает? Отправится в полицию и сообщит о домогательстве? Поедет к нему домой и уволит его лично? Что происходило? Куда она ехала?

– Мама… вернись, – прошептала Тамара. Если Тамара извинится, удастся ли ей отговорить маму? Если она поклянется быть хорошей, если поклянется, что больше никогда не пойдет в конюшню одна, где будет Леви…

– Выпусти пар, малышка.

Тамара развернулась и увидела, как в дверях стоит дедушка и внимательно рассматривает ее.

– Мама уехала. Вы знаете, куда она поехала?

– Я попросил ее дать нам немного времени для разговора. Думаю, на сегодня вам достаточно друг друга.

– Она сказала, что я должна выбрать между работой Леви и Кермитом. Сказала, что пристрелит моего коня. Она ведь не сделает этого, верно?

– Попытайся ее остановить.

– Она не может уволить Леви. Не за поцелуй. Поцелуй – это не преступление. – Обжигающие слезы, горячие как кипяток, текли по ее щекам.

Он подошел к ней, такой большой и такой сильный, и обнял своими теплыми дедушкиными руками. Он обнимал ее, пока она плакала на его груди, не сдерживаясь, позволяя слезам капать и капать. Может, слезы способны тронуть его сердце. Может, ее отчаяние способно убедить его в том, как плохо поступала ее мать. Если дедушка займет твердую позицию, он сможет спасти Кермита и Леви. Если… Она все плакала и плакала, плакала и плакала, пока не устала и не начала кашлять.

– Ну, хватит. Достаточно. – Он гладил ее по голове и спине.

– Простите.

– Не извиняйся. Иди прими долгую горячую ванну и переоденься в пижаму. Я принесу тебе кое-что, что поможет успокоиться, и мы обсудим это. – Он обхватил пальцами ее подбородок и заставит поднять голову.

– Что поможет мне успокоиться? Молоток в голову?

– Я найду кое-что очень хорошее. Никаких молотков. – Он подмигнул. – Ступай. Я приду к тебе в комнату, когда ты закончишь. У нас с тобой будет долгая беседа.

– О чем?

– Мы с твоей мамой сегодня приняли решение насчет тебя. Мы оба решили, что настало время, когда тебе пора зарабатывать часть того, что тебе положено. Идея твоей мамы, не моя. Но если она говорит «я получу», она получает. Ты знаешь свою мать.

– Что я должна заработать? – спросила Тамара. Ей было всего лишь шестнадцать. Не похоже, что она могла устроиться на работу или что-то в этом роде. Чего они хотели от нее?

– Настало время заслужить свое место в этой семье. Твоя мать считает, что ты слишком высокого мнения о себе. Она попросила меня укоротить тебе хвост.

– Мне и так обрезали все возможные хвосты.

– Теперь мы оба знаем, что это не так. Многие девочки убили бы за твои сапоги, Тамара. Ты счастливая девушка, и ты многое принимаешь как должное. Твоя мама хочет, чтобы ты развивалась, начала делать больше для этого дома, больше для этой семьи, больше для меня.

– Я сделаю все, что она хочет, обещаю. Пока она не уволит Леви или убьет Кермита.

Он прижался своей большой теплой ладонью к ее щеке.

– Вот это моя девочка.