Текст книги "Похититель бурбона (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Слишком молодая, чтобы потерять мужа.

– Не мужа, хотя, к счастью для меня, он умер слишком молодым. Он был на двадцать восемь лет старше меня.

МакКуин едва не подавился своим «Пэппис». Самая молодая женщина, с которой он спал, была на восемнадцать лет младше его, и эти отношения длились так же долго, как и плохой фильм.

– Двадцать восемь. Думаю, так называют отношения с большой разницей в возрасте.

Она улыбнулась, но эта улыбка походила на улыбку коллектора, и что-то подсказывало ему, что она пришла заставить его заплатить. – Двадцать восемь лет? Скорее с огромной разницей.

МакКуин усмехнулся и поднял бокал.

– Что? – спросила она.

– У тебя достаточно бурбона в бокале, и ты говоришь, как кентуккская девчонка.

– Я настоящая кентуккская девчонка. Родилась во Франкфорте в двух шагах от реки Кентукки. И это не преувеличение. Сильным броском ты бы мог попасть камнем в реку с нашего крыльца.

– Не самое благоприятное соседство.

– Это был наш единственный сосед. Если у тебя есть крыша над головой и еда в холодильнике, и никто не вламывается в твою дверь, это хорошее соседство.

МакКуин попытался еще отпить бурбона и понял, что его бокал пуст. Он поставил его на колено.

– Значит, ты переспала со мной и украла бутылку бурбона стоимостью в миллион долларов. Видимо, ты очень хочешь эту бутылку.

– Нет, я не хочу ее. Но она нужна мне. – Во второй раз он заметил искру настоящей женщины под маской роковой женщины, женщины в красном. Решительной женщины.

– Для чего?

– Чтобы завершить то, что начал некто другой. – Она посмотрела на бурбон в бокале, которым балансировала на колене. – Мистер МакКуин, вы знаете, что такое похититель бурбона?

– Это пробирка, – ответил МакКуин. – Засовываешь ее в отверстие в бочке и извлекаешь содержимое для дегустации.

– Это ли не самое главное в визуальной метафоре? – спросила Пэрис.

МакКуин рассмеялся громко и раскатисто.

– К чему ты клонишь?

– Я похожа на похитителя бурбона?

– Ты похожа на женщину, которая никогда ничего не крала.

– Именно. Эта бутылка принадлежит моей семье. Так или иначе, ты вернешь ее мне.

– Очевидно, к утру я дам ее тебе в обмен на историю.

– Довольно долгая история.

– Тогда начинай.

МакКуин посмотрел, как она скрестила длинные ноги, откинула волосы с плеча и без страха посмотрела в его глаза, хотя была на крючке за грабеж миллиона долларов. Это заставило его нервничать: то, что она собиралась ему рассказать, но он хотел знать. Знание – сила, и деньги сила, и ни один человек не разбогател на покупке акций по незнанию.

– Десятого декабря 1978 года произошло два очень важных события в истории «Красной Нити» – река Кентукки вышла из берегов и поднялась на рекордные сорок восемь футов, и внучке Джорджа Дж. Мэддокса, хозяина винокурни «Красная Нить», исполнилось шестнадцать. Это стало началом конца «Красной Нити».

– Что именно? Наводнение?

Пэрис улыбнулась, и эта улыбка моментально заставила его пересмотреть решение не звонить копам.

– Тамара Мэддокс.

Глава 3

Истина (лат.)

1978

Тамара Мэддокс в утро своего шестнадцатилетия хотела покататься на лошади.

А что бы ни хотела Тамара Мэддокс, она это делала.

По правде говоря, девушка была избалованна, и она знала это, но каждый на ее месте захотел бы выбраться из такого дома, и для этого сгодился бы любой повод. Они снова ругались, дедуля и мама. Если бы они кричали, все было бы совсем иначе, Тамара бы закатила глаза, рассмеялась и проигнорировала ссору, включив погромче радио. Но нет, они шептались за закрытыми дверями, шипели друг на друга, как змеи. Ни один из них не удосужился сообщить ей, о чем они ругались, поэтому Тамара решила, что они ссорились из-за нее.

Ладно. Если они хотели ругаться в ее день рождения, она предоставит им такую возможность. У нее есть планы получше. И желание покататься верхом только увеличивалось, когда она увидела синий Форд пикап с белой кабиной, тарахтевший по дороге к конюшням. Что Леви делал здесь в воскресенье? Она надеялась, что он был тут из-за ее дня рождения, но даже Тамара Мэддокс была недостаточно избалована, чтобы думать, будто все дело в ней. Тем не менее, появилась еще одна причина отправиться на прогулку, когда уже была одна, – она хотела этого, и этой причины было более чем достаточно.

Тамара переоделась из пижамы в одежду для верховой езды – коричневые галифе, черные сапоги, белую блузу и тяжелое пальто – заплела свои длинные рыжие волосы и побежала в конюшню. Сегодня было холодно – только сорок пять по градуснику в амбаре, но она каталась и в худшую погоду. К тому же, дождь, наконец, прекратился, а она с ума сходила, сидя дома. Все, что ей было нужно, это час на свежем воздухе с Кермитом, ее светло-черным Ганноверским пони, и все снова будет хорошо.

А если нет, по крайней мере, она увидит Леви сегодня, а если и после этого девушка не почувствует себя лучше, на этой Божьей мокрой зеленой земле ничего не останется.

Леви едва узнал ее, когда она вбежала в амбар. Ничего нового. Ей приходилось трудиться ради его внимания, и она трудилась изо все сил. Летом она часто ловила его без рубашки, когда он вычищал стойла и разбрасывал сено. Зимой ей приходилось довольствоваться воспоминаниями о его подтянутом сильном теле, которое теперь было спрятано под его коричневым пальто с кожаным воротником и ковбойской шляпой шоколадного цвета. Его сапоги покрывала грязь. На его щеке была грязь. И если он станет еще красивее, она умрет еще до своего семнадцатилетия. Она просто умрет.

Тамара подошла к нему, пока он нес тюк соломы, и постучала по плечу, словно в дверь.

– Никого нет дома, – ответил Леви, прежде чем она успела что-то произнести.

– Я бы хотела покататься на лошади, пожалуйста, и спасибо.

– Неа.

– Неа? И что это значит?

– Неа – значит, нет, ни за что. Сейчас ты не можешь покататься на лошади, пожалуйста, и спасибо. – Леви отошел от нее, с тюком в руках, словно закончил разговор.

Тамара пошла за ним и снова решительно постучала его по плечу. Он уронил тюк.

– Почему я сегодня не могу покататься?

– Несколько дней шел дождь. Слишком сыро.

– Но сейчас же нет дождя. – Она постучала по стеклу окна. – Посмотри – сухо. Сухо, сухо, сухо.

– Какую часть «нет» ты не поняла, Ржавая? «Н» или «ет»?

– Ты не должен называть меня Ржавой, – сказала она, упершись руками в бедра, надеясь, что он заметит их. – Это не мило.

– Я не милый. И я бы не назвал тебя Ржавой, если бы ты не была так испорчена, так кто тут виноват на самом деле? И еще, ответ нет – Н Е и Т, нет. Даже ты это можешь произнести.

Он мог быть прав насчет ее испорченности, не то чтобы Тамара не хотела признавать это. Чаще всего он был единственным человеком в округе, кроме ее матери, который мог сказать ей «нет».

– О, я могу это произнести. Я могу произнести по буквам вперед и назад, «нет» наоборот будет означать «да» – да, я буду сидеть на своем коне и да, я буду кататься верхом.

– И да, выведешь меня из себя, – сказал Леви. Он снял шляпу и провел рукавом по лбу. Иногда она думала, специально ли он делал это, чтобы мучить ее, потому что знал, как она влюблена в него, не то чтобы девушка скрывала это. Этот Леви был первоклассным чемпионом-мучителем. Ему было двадцать восемь, а ей только шестнадцать перевалило после полуночи, что значило, что ни за что на свете мама и дедуля не позволят ей встречаться с ним, даже если он был красивее мужчин на телевидении. У него были черные вьющиеся волосы и дьявольская улыбка, которую он достаточно часто ей дарил, чтобы дать ей надежды и разгорячить тело. У него был хороший загар всегда, даже зимой, отчего она задумывалась, как он может быть таким загорелым даже в феврале… и везде ли он был таким загорелым. Эти вопросы были самыми важными для мисс Тамары Белль Мэддокс.

И каждый раз, когда он называл ее Ржавой, она хотела запрыгнуть на него.

– Знаешь ли, сегодня у меня день рождения, – сказала она. – Ты должен быть милым со мной в мой праздник.

– Я ничего не должен, кроме как умереть и платить налоги. Если только ты не смерть с косой или Служба по внутреннему налогообложению, то сегодня не получишь и толики моего внимания. Сегодня у меня выходной. И сегодня я здесь только потому, что может прийти кузнец и посмотреть на подковы крошки Дэнни.

Она уставилась на него, глаза в глаза. Или настолько близко как могла. В этом году она выросло до пяти футов и шести дюймов, в то время как он был, как минимум, на полфута выше нее. Тамара делала все, чтобы соблазнить его.

– Леви.

– Да, Ржавая?

– Я смерть с косой. А теперь отпусти меня на прогулку, или я расскажу маме, что застала тебя за непристойным актом с Мисс Пигги.

– Ты о лошади своей мамы или о свинье из Маппет-шоу?

– Это важно?

– Для меня очень важно с кем меня застукали за непристойным актом. Надо же знать, кому отправить цветы.

– Ты самый злой человек на земле, – сказала она и покачала головой. – Где вилы?

– Ты, наконец, решила вычистить стойло Кермита без моих двадцатитысячных напоминаний?

– Нет. Буду протыкать тебя ими, пока ты не превратишься в дуршлаг.

– Они на стене, где всегда и висят. А теперь, простите, я должен заняться чем-нибудь, что не связано с болтовней с вами.

Леви шагнул в бок, но она перегородила ему дорогу.

– Леви… – сказала она, ее голос дрожал от отчаяния. – Пожалуйста, отпусти меня на прогулку сегодня. Сегодня мой день рождения, и я вычищу стойла, сегодня день рождения, я сделаю все, что ты скажешь, сегодня день рождения и…

Он шумно вздохнул и опустил голову.

– Что я такого натворил в прошлой жизни, из-за чего так страдаю в своем нынешнем воплощении? – сказал он, тяжело вздыхая.

– Ты снова странно говоришь, – заметила она.

– Карма, – ответил он. – Я говорю о карме. О которой, очевидно, ты не знаешь, потому что слишком молода, слишком глупа и слишком наивна, и единственное объяснение – это твое первое воплощение. Ты младенец в этой вселенной. У твоей души еще молоко на губах не обсохло.

– Ты знаешь, что любишь меня, – сказала она. – Знаешь, что я твоя любимица.

– Ты мне даже не нравишься, Ржавая. Ни на йоту.

– Ох, я нравлюсь тебе. Я очень нравлюсь тебе.

– Какая разница люблю или ненавижу, ты не поедешь. Я уже говорил это.

– Ты должен отпустить меня. Ты работаешь на нас. И должен делать все, что я прикажу.

Он посмотрел на нее, и этот взгляд был словно скалка, или хуже – каток. Она в ответ посмотрела так же.

– Не ты подписываешь мои чеки, Ржавая. Я работаю на твоего дедушку, а не на тебя.

– Хотела бы я, чтобы ты работал на меня. Я бы платила тебе поцелуями и уволила, если бы ты не целовал.

– Я понимаю, что мне меньше всего хочется вешать ярлыки на всех, но, очевидно, все, что я когда-либо слышал о рыжих, правда.

– Леви.

– Что?

– Они снова ругаются.

Леви молча посмотрел на нее, словно хотел быть милым с ней, но это шло в разрез с его тактикой.

– Что на этот раз? – спросил Леви.

– Не знаю. Они не скажут мне. Но я знаю, что мама хочет переехать, а дедушка против.

– Вы разве не жили в своем доме?

Она кивнула. – Жили, до смерти папы.

– Ты хочешь съехать?

– Я предпочту жить здесь, в конюшне, чем в любом другом доме, где они так ругаются.

– Все так плохо?

– Ага, – ответила она, затем улыбнулась. – К тому же, здесь ты. Ради тебя я продам дедушку и маму.

– Боже милосердный, езжай. Уезжай. Кыш. Катайся на своей чертовой лошади и оставь меня в покое. Но если Кермит застрянет ногой в грязи, скинет тебя и сломает тебе шею, не ползи ко мне, чтобы починить ее. Твоя голова должна будет висеть здесь, на твоих кривых плечах.

– Merci, mon capitan. – Она схватила его за руки и поцеловала в обе щеки, и отсалютовала ему, словно она была младшим офицером, а он ее французским капитаном.

– Ты совсем выжила из ума, – пробормотал он, и она побежала к стойлу Кермита.

– Не слышу тебя, – пропела она. – Я скачу по ветру с радостью под ногами и со свободой в волосах.

Леви открыл дверь, где хранил седла. Они были слишком дорогими, она знала это, слишком большой соблазн для воров. Так же Леви знал, если он не запрет их, она украдет одно чтобы кататься, когда ей вздумается. Что шло в разрез с ее планами. Частью веселья от прогулки было умасливание Леви до тех пор, пока он ее не отпустит.

Как только она оседлала Кермита, то вывела его на тропу, которая начиналась в конце загона. Она не слишком была увлечена идеей переезда к дедушке после смерти отца. Она любила их старый дом, кирпичный дом в викторианском стиле в Старом Луисвилле, но в городе было не много конюшен. Нет лошадей, значит, нет конюшен. Нет конюшен, нет конюхов. Нет конюхов, значит, нет Леви. О да, она привыкла к жизни здесь, в поместье Мэддоксов, Арден, с дедушкой, после того как положила глаз на конюха дедушки. Но все больше и больше ее мать и дедушка ругались своими уродливыми шепотками, и Тамара не шутила, когда сказала, что предпочтет жить в конюшне, чем в большом доме.

Оказавшись на холодном воздухе, Тамара решила, чем короче будет прогулка, тем будет лучше. Слякотные тропы подразумевают медленный шаг и нервного пони. Ее уши обжигало холодом, с носа текло. Она вытерла его рукавом и была рада, что Леви нет рядом, и он не видит этот неженственный жест. Она и Кермит направились в сторону главной дорожки, которая вела через пару сотен акров леса. Осень сбросила листья с деревьев, но, тем не менее, в обнаженном лесе было что-то прекрасное. Не пустой, несмотря на внешний вид. Не пустой, а лишь спящий. Она ощутила сок под корой, день за днем деревья выпивали всю воду из земли после декабрьских дождей. Даже голые деревья казались невероятно живыми для нее. Они разрывались, чтобы проснуться и освободить зелень, считали секунды до весны, когда они смогут вытянуться, зацвести и поглощать тепло, как сладости.

Тамара нашла свой любимый камень, огромный кусок известняка, на котором в хорошую погоду она любила полежать, и с которого любила соскакивать верхом. После того, как она привязала Кермита к стволу дерева, пробралась сквозь грязь и навоз, достающую почти до лодыжки, и вышла на берег реки. Сегодня она была полноводной, выше, чем она когда-либо видела, и темнее. Быстрее. Она пахла иначе, густой, едкий запах смеси мертвой рыбы и металла. Тамара сморщила носик. Омывая берега, вода становилась белой, словно волны океана. Страсть к океану она унаследовала от отца, наличие которой у себя он никогда бы не признал, даже, несмотря на то, что ему приходилось совершать деловые поездки. Хотя ему и не нужно было говорить. Она находила песок в его туфлях. Когда она сказала ему взять ее с собой в следующий раз, он подмигнул ей, будто давно это планировал.

Вместо этого он выстрелил себе в голову где-то в Южной Каролине три года назад во время одной из его рабочих поездок, а она так и не узнала, с какого пляжа был песок.

– Папочка, вернись, – сказала она реке. Река сливалась с Огайо, которая впадала в Миссисипи, которая впадала в океан. А вода может превратиться в пар и подняться к небу. Нет того места, куда вода не могла проникнуть. Если она отдаст воде свое сообщение, может, та сможет найти ее отца. – Я скучаю по тебе. Ты должен был отвезти меня на пляж, помнишь? Ты должен был взять меня с собой.

По крайней мере, раз в неделю она отправляла это сообщение. Пока без ответа, но, может, сегодня… может, река услышит ее. Может, сегодня река найдет папу.

Тамара вернулась к Кермиту, потерла его замерзшие бока, поцеловала его бархатный нос, прежде чем завершить свою прогулку. Без Кермита и Леви она могла сойти с ума в доме дедушки. Девочки в школе завидовали кирпичному дворцу, в котором она жила, но они не знали о ссорах. Они не знали о правилах мамы. Они не знали о папе, и об облаке его смерти, нависающем над домом Арден, окутывая его так, что крики превращались в шепот, а шепот в тишину. Ее мать и дедушка хранили секреты от нее, секреты, которые заставляли их ссориться каждый день, даже в ее день рождения.

Даже в ее день рождения.

К тому времени как она вернулась в конюшню, начался дождь. Ее руки дрожали даже в перчатках, а щеки покалывало от холодного ветра. Она расседлала Кермита и расчесала, обласкивая его и почесывая так, как пожелала бы любая лошадь в мире. Она ушла, чтобы принести свежий тюк соломы для подстилки, и по возвращению обнаружила Леви, ожидающего ее в стойле Кермита. Он включил отопление и снял пальто. В своей фланелевой рубашке с длинными рукавами и джинсах он выглядел еще красивее, чем час назад. И через час он будет выглядеть еще привлекательнее, чем в эту минуту. Она не знала, как ему это удалось, но она была счастлива даже просто наблюдать за этим.

– Вот. – Леви протянул ей маленькую красную коробочку не больше чем колода карт.

– Что это? – спросила она, принимая коробку.

– Твой подарок на день рождения.

Глаза Тамары распахнулись.

– Откуда ты узнал?

– Ты миллион раз это сказала сегодня.

– Ты сегодня это купил? Пока я гуляла?

– Ну… нет.

– Тогда ты уже знал, что он сегодня. Значит, ты купил его раньше. Если только ты не прятал его здесь. Так ведь?

– Джордж сказал, что купил тебе Triumph Spitfire на шестнадцатилетие. Мне наплевать на твой день рождения. Я хотел одолжить у тебя машину.

– Я продам тебе ее за поцелуй.

– Забудь. Я забираю свой подарок.

Он потянулся к коробке, но Тамара отдернула ее, она так торопилась снять перчатки, что едва не сорвала ногти. Ее руки тряслись, пока она открывала коробку. Одна из девочек в школе, Крисси, Боже, помоги ей с таким именем, сказала, что девушки всегда должна оставаться спокойными с парнями, не реагировать слишком ярко. Ну, Крисси никогда не дарил подарок на день рождения самый красивый парень во всем мире, и Тамара не могла оставаться хладнокровной, даже если бы сидела в ледяном доме.

Из подушки из вчерашней газеты Тамара вытащила маленькую золотую лошадь на короткой золотой цепочке.

– Тебе нравятся лошади, – сказал он, прежде чем она успела что-то произнести.

– Ты мне нравишься, – ответила она.

– Час назад ты угрожала превратить меня в дуршлаг.

– Я угрожаю только тем, кто мне нравится. Это браслет? – Цепочка была длиной в пару дюймов.

– Подвеска, – ответил он.

– Если ты повесишь такую короткую цепочку мне на шею, я задохнусь.

– Именно.

Она уставилась на него.

– Это браслет на лодыжку, Ржавая, – ответил он. – Но если у тебя толстые запястья, тогда это будет обычным браслетом.

– У меня не толстые запястья.

– Я сказал, если бы у тебя были чрезвычайно толстые запястья, тогда это могло быть браслетом.

– Леви, я вешу сорок пять килограммов. – Она обернула браслет на запястье, чтобы показать какой он большой.

– Сто фунтовое запястье. Я не говорю, что это место пригодно для такого веса, но такое бывает. Может, тебе стоит поделать какие-нибудь упражнения для запястья…

Тамара поцеловала его.

В этот раз не в щеку. Она не играла в младшего офицера со своим mon capitan. Она поцеловала его всерьез. Потому что она была серьезна. Боже всемогущий, она была серьезна.

Леви схватил ее за плечи и аккуратно оттолкнул, но все же, определенно, этим хотел обозначить между ними расстояние.

– Прости, – сказала она, немного покраснев. – Немного переборщила. Потому что люблю лошадей, ну ты понимаешь.

– Ты знаешь, что не должна ходить и целовать парней вот так.

– Как?

– Как меня. Ты не можешь целовать парней как меня.

– Почему нет?

– Тебе шестнадцать, Тамара.

– Вчера было пятнадцать.

– Это противоположность того, что ты должна говорить.

– А что я должна говорить?

– Может, что ты не хотела снова поцеловать меня в губы. Или куда-либо еще. Думаю, это было бы хорошим началом.

Он скрестил руки на груди.

– Но сегодня мой день рождения.

– Ты не можешь делать все, что захочешь лишь потому, что у тебя день рождения. – Он был дико раздражен, и дико раздраженный Леви был ее любимой версией Леви. – Попытайся сказать полиции, что тебе разрешено убивать всех и каждого только потому, что у тебя день рождения. Это не прокатит.

– Я никого не кокнула. Я чмокнула. Большая разница.

– Ржавая, я слишком стар для тебя. Я работаю на твоего дедушку. Он спустит с меня шкуру, если увидит, как я ошиваюсь рядом с тобой.

– Я хочу поцелуй, Леви, а не предложение о замужестве. Меня никогда не целовали. Не по-настоящему. И этот раз не считается, потому что ты не знал, что происходит.

– Думаю, знал. Часть меня определенно знала.

Она раскачивалась на каблуках.

– Только один? Пожалуйста? Настоящий поцелуй?

– Что ты подразумеваешь под настоящим поцелуем? – спросил он.

Она пожала плечами и покачала головой. – Не знаю. То как они целуются в «Молодых и дерзких»?

– И кто я? Молодой или дерзкий?

– Очевидно, ты дерзкий, – ответила она. – Потому что ты такой, такой старый, а я такая, такая, такая молодая.

– Ты заткнешься, если я поцелую тебя?

– Я же не могу говорить с языком во рту, верно?

Леви взял коробку из ее рук, бросив на тюк сена. Он взял ее за руку и прижал ее тело к своему.

– Наконец-то, – сказал он, улыбаясь ей. – Теперь у нас есть убедительные аргументы.