Текст книги "Госпожа (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Глава 16
Конь
Дыша через нос, Уес продолжал держать глаза закрытыми. Последнее, что он хотел, так это опорожнить желудок перед Лайлой. Она достаточно пережила за день. Вряд ли она хотела столкнуться с его рвотой и потерей сознания.
– Вот. Выпей.
Он услышал рядом с собой голос Лайлы с акцентом, ощутил ее присутствие.
– Нет. Давай я, – сказала она, когда он открыл глаза и потянулся к стаканчику апельсинового сока, который она держала в руке. – У тебя руки трясутся. Я подержу.
Она поднесла стакан к его кубам.
Он пил быстро, и вскоре сок закончился.
– Где твоя аптечка? – Лайла положила руку ему на лоб.
– В рюкзаке. В холле.
– Я принесу. Не вставай.
Уесли знал, что не сможет встать, даже если попытается. Он выругался из-за своей собственной глупости. Ехать за рулем два дня, постоянно паниковать, он почти ничего не ел. Неудивительно, что сейчас он в таком состоянии. Хорошо, что Лайла распознала симптомы, прежде чем он отключился и впал в диабетическую кому. Он бы очнулся в больнице и на несколько дней был бы бесполезен для всех, особенно для Норы.
Уес услышал шаги Лайлы и попытался открыть глаза.
– Прости, – сказал он. – Я такой идиот. Я знаю, что лучше не пропускать прием пищи.
– Не извиняйся. В этом нет твоей вины.
– Разве не ты говорила тоже самое десять минут назад? «Не извиняйся, в этом нет твоей вины»?
– Хорошая фраза, – он наблюдал, как Лайла порылась в его рюкзаке и вытащила маленький кожаный черный мешочек. – Это?
Он кивнул.
Она расстегнула мешочек и взяла измеритель инсулина.
– Думаю, я справлюсь сам, – сказал Уес, она взяла его ладонь и протерла палец смоченным в спирте ватным тампоном.
– Сиди. Дыши. Я справлюсь. Делаю это постоянно.
– На собаках.
– Для меня это одно и то же, – она улыбнулась, и его внезапно поразила ее красота. И как он не заметил, что эту девушку, которая свалилась из неоткуда в этот кошмар, можно было с легкостью назвать самой красивой... ну, после Норы. Не то, чтобы они выглядели похожими. Лайла. У Лайлы были золотистые волосы, как и у ее дяди, и небесно-голубые глаза, высокие скулы и ослепительная улыбка. Даже отвратительная рана на ее щеке не портила ее красоты.
– Ты пялишься на меня, – она проткнула палец ланцетом. – Я совсем плохо выгляжу?
– Что? Нет. Я просто заметил сходство с твоим дядей.
– Мы оба похожи на мою бабушку.
– Должно быть, она была красавицей. Я имею в виду, раз ты красивая. А он нет. То есть, может быть, но он не в моем вкусе.
Лайла улыбнулась и засунула тестовую полоску в глюкометр.
– Большинство женщин скажет тебе, что он красивый. Особенно моя тетя.
– Так странно, что ты называешь Нору тетей. Никак не могу привыкнуть.
Лайла пожала плечами.
– Не помню того времени, когда ее не было в моей жизни. Есть фотографии, где она держит меня на руках, когда мне было всего лишь четыре или пять лет.
– Она часто навещала тебя?
– Один раз в год. Иногда чаще, иногда реже. Как ты познакомился с ней?
Уесли напрягся. Эта беседа шла бы намного легче, если бы Лайла не считала Нору частью своей семьи. Что он ей скажет? О, мы с твоей тетей спали всю прошлую неделю. Да, твой дядя знает. Долгая история.
– Я работал на нее, – ответил он, решив не разрушать еще больше ее мир. – Она вела курс лекций в моем университете, занятия для писателей. Мы постоянно говорили после них. Теология, философия... секс, наркотики и рок-н-ролл. Мы говорили обо всем. И в конце семестра она спросила, не хочу ли я переехать к ней. Ей был нужен ассистент.
– Ты жил с ней?
– Полагаю, звучит это не лучшим образом, – и это было плохо. О, боже, он постоянно выслушивал дерьмо от своих друзей, когда съехал из общежития к «адски горячей профессорше Норе», как они ее называли... он любил это. Он мог притворяться злым, когда они завидовали всему, что у него якобы было с Норой... да, он любил это. Парни изнывали от зависти. Женщина постарше, эротическая писательница – мечты о миссис Робинсон... он предоставил им эти мечты. Уесли не говорил с ними о сексуальной жизни, таков был ответ на их расспросы. У них было бы больше пространства для воображения, ведь они не знали правду.
– Звучит здорово. Я бы хотела жить с ней.
– Было весело. Она была замечательной соседкой.
– Была? Ты съехал?
– Да, в прошлом году. Все стало... сложно.
Он не знал, как еще объяснить, не вдаваясь во все ужасные детали, но Лайла, казалась, не была смущена.
– Я понимаю. Когда она вернулась к дяде, он бы не захотел, чтобы у нее был такой сосед, как ты.
Глаза Уесли округлились.
– В смысле, мужчина, – быстро добавила она. – Он бы не захотел, чтобы она жила с мужчиной.
– Ты знала, что они расстались?
Лайла снова покраснела, в ее ярких голубых глазах отражалось чувство вины.
– Уровень сахара в крови все еще низкий.
– В сумке есть таблетки глюкозы. И ты покраснела, – сказал Уесли, подмигнув ей.
Она протянула ему одну таблетку.
– Ненавижу этот бледный цвет.
– Сейчас ты не бледная. Ты ярко-красная.
– Надо было позволить тебя отключиться, – Лайла посмотрела на него и улыбнулась.
– Надо было, – ответил он. – Но этого не произошло, так что теперь ты должна рассказать мне, почему ты покраснела.
– Я покраснела, потому что... дядя не знает, что я знаю об их расставании с тетей.
– Как ты узнала? Нора рассказала?
– Их комната находилась рядом с моей. Я слышала их разговор.
– Ты подслушивала?
– Только разговор, – он не был уверен, что верит ей. Ее румянец был настолько ярким, что Уесу захотелось надеть солнечные очки. – Однажды она приехала навестить нас, и я слышала, как она говорит о расставании с ним, и чтобы он не говорил нам. Казалось, он знал, что она вернется к нему. Поэтому не сказал нам о ее уходе.
– Она вернулась к нему, – Уес снова закрыл глаза. – Он был прав.
– Он всегда прав, – Лайла усмехнулась. У нее был приятный смех – милый и мелодичный. – Уес? Ты не спишь? – Лайла щелкнула пальцами у его ушей.
– Не сплю. Голова кружится. Если бы Нора увидела меня в таком состоянии, она бы всю дорогу до Кентукки пинала бы меня под зад.
– Не думаю, что она бы злилась на тебя.
Он кивнул с закрытыми глазами. Она бы злилась на него. В бешенстве. Боже, как сильно он хотел, чтобы она была рядом сейчас и кричала на него, говорила, какой он глупый, потому что не нашел пяти минут, чтобы перекусить. Он так хотел вернуть ее, был готов продать собственное тело за это. Почки, легкие, – все чтобы вернуть ее. Слава Богу за этот небольшой приступ пониженного сахара в крови. По крайней мере, все спишут дрожь в его теле на это, а не на истинную причину, потому что он просто еще никогда в жизни не был так напуган.
– Я впал в диабетическую кому, пока жил с ней. Как только меня выписали из больницы, она целый час читала мне лекцию о том, как я ее напугал, и как мне запрещается делать это снова.
– Не могло же все быть настолько плохо. Ты улыбаешься.
– Получать взбучку от Норы почти весело. Я не понимал, что она так заботилась обо мне пока... знаешь, не поняла, что потеряла меня.
– Как говорят: «только потеряв, учишься ценить».
Он покачал головой.
– Нет, не правда. Я всегда знал, что у меня было. Мне не нужно терять, чтобы понять.
– А что у тебя было?
Нора, – подумал он, но не сказал вслух. Лайла, казалось, успокоилась от мысли, что Нора и ее дядя были влюблены и сошлись снова. Ради блага Лайлы он сохранит правду о его отношениях с Норой.
– У меня был лучший друг, и я хочу ее вернуть.
– И мы вернем ее, – донесся голос из дверного проема. Уес открыл глаза и увидел Сорена. – Чего бы нам это ни стоило.
– Ты уверен? – Уес с пола посмотрел на Сорена
– Да.
– Надеюсь, ты прав, – сказал Уес и начал подниматься на ноги.
Сорен протянул руку Уесу. Он лишь посмотрел на нее, прежде чем встать самому, несмотря на то, что волны головокружения чуть не заставили его упасть.
– Я всегда прав, – ответил Сорен. – Когда будете готовы, мы уедем из дома.
– Кто мы?
– Я, Грейс и вы двое, – Сорен кивнул на него и Лайлу.
– А Кингсли? – спросил Уес, головокружение прошло, и его зрение прояснилось.
– Нет, – Сорен протянул руку, и Лайла прижалась к его груди, словно птенчик под крылом. – Он уже уехал.
Глава 17
Королева
«Я попросила моего мужа пожертвовать собой ради тебя».
Эти слова Мари-Лауры остались в голове Норы после их небольшой сказки на ночь. Французская сука бойко пожелала «Bonne nuit», прежде чем улечься на подушку и погрузиться в глубокий сон. Нора думала накричать на Мари-Лауру или пнуть ее, или что-то еще, но Деймон, словно немая угроза, стоял и наблюдал за ней. Поэтому Нора устроилась как можно удобнее, несмотря на оковы на запястьях и неудобную позу, и молилась всем сердцем, душой, и силами, чтобы никто не умер из-за этой женщины, ее ожесточенности и одержимости. Но никакое количество рассуждений и рационализации не оправдает это безумие, поэтому Нора молилась только о чуде.
На рассвете она, наконец, заснула. Нора проснулась от онемевших из-за веревки рук в этом мире без чудес.
Одна в комнате, которую присвоила себе Мари-Лаура, Нора спокойно и рационально, насколько могла, обдумывала свое положение. Мари-Лаура, очевидно, чокнулась. Это было самое мирное и разумное определение, которым Нора могла охарактеризовать бывшую жену Сорена. Нет. Нынешнюю жену. И подумать только, Нора последние восемнадцать лет переживала, что церковь узнает о ней, а она была лишь любовницей. Интересно, что бы они сделали, узнай, что у него была жена?
Однако... Нора пыталась успокоить себя, наблюдая, как солнце поднимается над подоконником. Сорен не был священником, когда женился. И весь мир считал Мари-Лауру мертвой. Брак так и не был косуммирован, несмотря на попытки Мари-Лауры соблазнить мужа. Конечно же, Сорен аннулирует брак, как только это все закончится. Или, еще лучше, он станет вдовцом.
Нора заставила себя не думать о превратностях семейного положения Сорена. Это не важно. Она думала об этом лишь потому, что реальная проблема пугала ее еще больше. Ей нужно прорваться сквозь эти мысли. Она не могла сдаться. Мари-Лаура не страдала от приступов малодушия при убийстве людей. Она однажды столкнула юную девушку со скалы. Заставить одного из ее мальчиков засадить пулю в мозги Норы будет еще проще.
К счастью, Мари-Лаура была настроена сначала поиграть с ней, Сореном и остальными. На это понадобится время, а за большой его промежуток может произойти что угодно. Мари-Лаура, очевидно, недооценивала людей, которых решила облапошить. Ее всегда забавляло то, как они с Кингсли выбирались в город, как вдвоем запугивали невинных людей в толпе. Кингсли Эдж – Король Извращений, Король Преисподней – о его подвигах в спальне ходили легенды. Он открыто признавался в любви как мужчинам, так и женщинам, в сексе, в извращениях, в темнейших видах удовольствия – кровопускании, найф-плэй, и, особенно им любимом, игровом изнасиловании – вызывающие страх в сердцах сторонних наблюдателей, с которыми они встречались. Очевидно, они не сталкивались со словом «игра». Извращенность Кингсли волновала их в последнюю очередь. Кингсли был бывшим шпионом и киллером, который провел десять лет, убивая врагов Французского правительства. Вот что должно было их волновать.
И в довершение ко всему Сорен, мужчина, который любил ее больше чем кто-либо другой и будет всегда любить, был бессовестным садистом, который однажды пробил гвоздями яйца Доминанта в «Восьмом круге», мужчина проигнорировал стоп-слово и мольбы о пощаде своего любовника сабмиссива и избил парня до потери сознания. Нора улыбнулась, вспомнив это. В конце концов, это она подавала Сорену гвозди, пока Кингсли держал мужчину. Они предложили Доминанту два варианта: правосудие Кинга или гражданский суд. Он выбрал правосудие Кинга и вскоре пожалел об этом.
В конечном счете, Мари-Лаура тоже пожалеет об этом. Нора надеялась, что проживет достаточно долго, чтобы увидеть это.
В ее голове мелькали картины кровавого возмездия, Нора игнорировала тихий голос, предупреждающий, что Сорен не сделает ничего, что поставит ее жизнь под угрозу. Спасательная миссия с выбиванием дверей и пистолетными выстрелами приведет к тому, что все они будут мертвы. Даже сейчас она слышала, как скрипит пол за дверью – один из мальчиков Мари-Лауры стоит на страже, готовый пристрелить ее, если ей как-то удастся развязаться.
Тем не менее, стоит попытаться.
Нора медленно повернула руки, пытаясь почувствовать веревки, узлы. В свое время она довольно много практиковала шибари, как профи. Она обожала это, особенно с клиентами, которые оплачивали трех– и четырехчасовые сессии. Связывание клиента в обвязку «обратная креветка» могло занять целый час. Поэтому она знала узлы и знала веревку, и знала, что ни за что на свете ей не удастся выкрутиться из этих уз. Он связал ее запястья и предплечья. Ей придется вывихнуть себе плечи, чтобы выбраться.
Тем не менее, немного вывихнутое плечо еще никого не убило. Чего не скажешь о пулях, они убили достаточно людей.
Нора начала тянуть за веревки, и открылась дверь.
Она замерла, пока Андрей смотрел на нее. Ей не понравилось его выражение лица – крайнее презрение, но это был не худший вариант. По крайней мере, она не видела никакой жестокости или похоти в его глазах.
– Вам помочь? – спросила Нора, но Толстяк продолжал смотреть на нее с немым презрением.
– Она хочет тебя на завтрак.
– Она еще и каннибал?
– Возможно, – ответил он, подошел к кровати и начал развязывать Нору. Как только ее руки и ноги оказались свободны, он кивнул в сторону ванной. – Одна минута. Веди себя хорошо.
Она побежала в туалет и писала, как скаковая лошадь. Она знавала Домов и сабов, которые играли с туалетным контролем. К счастью, извращения Сорена были сосредоточены на более специфических пытках. Хотя иногда он становился немного одержимым во время игр в клубе. Посреди сцены она призналась, что ей очень нужно в туалет, на что он пнул металлическое ведро на середину комнаты со словом: «Давай».
Андрей дал ей одну минуту, и она не потратила ее зря. Пока была в ванной, она быстро осмотрелась по сторонам, пытаясь найти что-нибудь, что можно использовать. Ничего. Ни черта, если только она могла задушить мужчину банным полотенцем.
– Лучше? – спросил он, когда она вышла.
– Мой мочевой пузырь благодарит тебя.
– Не благодари меня. Она не хочет, чтобы ты еще раз обмочилась.
– Она кажется такой чувствительной, – ответила Нора, и Андрей, Толстяк, схватил ее за руку и повел в коридор, его огромный пистолет выпирал сбоку. Нора на мгновение пожалела о том, что отказалась от предложения Кингсли научить ее стрельбе. Сорен в слишком юном возрасте привил ей свой иезуитский пацифизм. Это и предподростковая влюбленность в Макгайвера1 уничтожили на корню желание держать в руках пистолеты. Кингсли давным-давно научил ее основному правилу самозащиты «не делай ничего глупого». Попытка украсть пистолет у огромного наемника, когда она даже не знала, как снять пушку с предохранителя, можно с легкость квалифицировать как глупость. Фатальную глупость.
Толстяк провел ее в столовую, где Мари-Лаура сидела за столом в своем пеньюаре и халате и смотрела на весь мир, как чертова герцогиня на чай. Мари-Лаура ей ничего не сказала, даже не посмотрела в ее сторону, пока брала чашку чая и делала глоток. Толстяк толкнул Нору на пол и встал позади нее. Нора ждала в тишине и украдкой осмотрела помещение. Когда она была на похоронах отцах Сорена, в этой комнате семья собиралась на завтрак. Норе было всего лишь семнадцать, но тогда она понимала, что лучше держать рот на замке, а голову опущенной, и слиться с фоном, чтобы никто не поинтересовался, кто она и что здесь делала. Если бы кто-то спросил, она бы ответила, что была подругой Клэр, сводной шестнадцатилетней сестры Сорена от второго отцовского брака. Это была не совсем ложь. Они с Клэр довольно хорошо ладили. И «подруга Клэр» звучала намного лучше, чем «влюбленный в меня священник, который привез меня сюда, чтобы он мог рассказать мне все свои секреты». Тогда храбрость состояла по большей части из осторожности. Она решила, что и сегодня осторожность сыграет ей на руку.
– Голодна? – спросила Мари-Лаура спустя пять минут тишины.
– Я? – спросила Нора.
Мари-Лаура кивнула.
– Я бы не отказалась от завтрака, если ты предлагаешь.
– Я предлагаю.
Нора начала вставать, но охранник толкнул ее на пол. Мари-Лаура протянула тарелку, ее взял Толстяк и уронил на пол перед Норой.
– Без масла?
Андрей, Толстяк, лишь смерил ее взглядом.
– Ты ведь не против поесть на полу? – спросила Мари-Лаура, когда, наконец, повернулась посмотреть на нее.
– Я полжизни подчинялась. Думаешь, мне впервой приходится есть с пола? – она оторвала кусочек сухого тоста и забросила его в рот.
– Подчинялась полжизни? Интересно... расскажи мне.
– О подчинении? Что именно ты хочешь знать?
– Почему ты это делаешь? Почему тебе это нравится?
– На ответ уйдет чуть больше, чем завтрак.
– Это скорее бранч [9]9
«бранч» – в США и Европе приём пищи, объединяющий завтрак и ланч. Он подаётся между 11 часами утра и 16 часами дня.
[Закрыть].
– Ладно. Подчинение. Некоторые люди, мужчины и женщины, наслаждаются передачей контроля. Иногда на короткий промежуток времени – во время половых актов. Некоторые любят это делать постоянно, 24/7. Меня заводит отдавать свое тело и волю в руки Сорена.
– Ты не кажешься очень покорной.
– Что же меня выдало?
Мари-Лаура тихо усмехнулась.
– Кто-то не так давно принял очень плохое решение перейти мне дорогу в важном деле. Андрей привел его ко мне на беседу.
Нора догадалась, что эта встреча, которую упоминала Мари-Лаура, была тем видом «беседы», который заканчивался кем-то истекающим кровью на полу.
– Вы оба прояснили все? – спросила Нора, пытаясь сосредоточить свою энергию на быстром поглощении пищи, в случае если Мари-Лаура передумает и заберет еду. Ей нужно поесть, чтобы сохранить силы.
– Он и Андрей прояснили все так, что этот мужчина больше никогда не сможет дышать. Я бы не стала оплакивать его. Он был своего рода демоном, печально известным в той области... ну, в которой известен Андрей.
– В умении ловли рыбы нахлыстом?
Мари-Лаура улыбнулась.
– Понимаешь, и я о том же. Этот мужчина, убивавший ради любви, похоти и денег, умолял, плакал и просил о пощаде. А ты, находясь в такой же ситуации, сидишь на моем полу оскорбляешь меня и остришь.
– Я целый день не оскорбляла тебя.
– Ах, да, это было прошлой ночью. Прости меня. Но, тем не менее... объясни-ка мне, как женщина настолько... – Мари-Лаура остановилась, словно подбирала правильное слово.
– Мужественная? Храбрая? Безбашенная?
– Тупая, – поправила Мари-Лаура. – Как женщина с таким пренебрежением к собственной безопасности может быть счастлива, как глупый маленький питомец, сидя у ног человека. Это ты можешь объяснить?
– Ну..., во-первых, не думаю, что я когда-либо притворялась. Я не особо кокетничаю. И не уверена, смогу ли произнести по буквам слово «кокетничаю» даже если ты будешь держать пистолет у моей головы. Пожалуйста, не нужно, – сказала она, поглядывая на Толстяка, который пялился на нее. Он тоже был тем типом, который не притворяется.
– Но ты была счастлива, сидя у ног моего мужа.
– У него симпатичные ноги.
– Ты не ответила на мой вопрос. Это начинает раздражать.
– Хорошо, серьезный ответ. Готова? Поехали, – Нора глубоко вдохнула. Она не хотел говорить о подобном с Мари-Лаурой, но пока ей интересно, пока она увлечена, Нора будет жива. – Я кончала от подчинения Сорену. Не знаю почему и как. Не могу объяснить так же, как и ты не можешь объяснить, почему любишь чай «ирландский завтрак» вместо «английского завтрака» или что ты там пьешь. Это личные предпочтения. Я люблю это. Он самый красивый мужчина на земле, у него есть внутренняя мощь и драйв, которые меня влекут, он может до усрачки напугать кого-то одним взглядом, он может поставить кого-то на колени одним словом, он может видеть тебя насквозь, если совершишь ошибку и заглянешь в его глаза. И это ошибка, потому что ты никогда больше не захочешь отводить взгляда, не важно, насколько обнаженной и голой будет раскрытое им самое тайное твое «я». Я встаю на колени у его ног, потому что чувствую, что должна там быть. И нет, не потому что настолько не достойна его, а потому что он настолько достоин моей преданности.
«Превосходная речь и правдивая», – решила Нора, когда ее слова заполнили комнату. Правдивая, да, но не совсем. Хотя, в принципе, можно было выложить все начистоту.
– О, – мгновением позже добавила она. – И на мое подчинение у него стоит как каменный, и мужик долбит, как отбойный молоток, когда в хорошем настроении. Не то что бы ты знала что-то об этом.
Мари-Лаура позволила вилке упасть на тарелку, и в комнате раздался металлический лязг.
– Не думаю, что ты мне нравишься, – сказала Мари-Лаура.
– Добро пожаловать в клуб, – ответила Нора. – Здесь много участников, которые составят тебе компанию.
– Мой брат тоже в этом клубе?
Нора проигнорировала вопрос. Попытка объяснить ее отношения с Кингсли могла быть более пугающей, чем попытка объяснить ее любовь подчиняться Сорену.
– Не хочешь говорить о моем брате? – поддела Мари-Лаура. – Прелестно.
– Мы можем говорить о Кинглси. Все что пожелаешь, – Нора решила, что сегодня достаточно надавила на кнопки Мари-Лауры. Сегодняшнее утро расцветало ярко и прекрасно. Она с удовольствием увидела бы еще одно утро.
– Хорошо. Давай поговорим. Но давай-ка ты поработаешь, пока рассказываешь. Собери посуду.
Нора посмотрела на Толстяка, который кивнул ей. С его разрешения она встала на ноги и начала собирать руками посуду.
– Ты в любой момент можешь ответить на вопрос, – сказала Мари-Лаура, отхлебывая чай.
– Эм... Кингсли и я, у нас все сложно. Нет, иногда я ему не очень нравлюсь. А иногда мы как не разлей вода.
– Почему же? Потому что ты избавилась от его ребенка?
Нора едва не уронила посуду на пол. Лишь силой воли ей удалось удержать тарелки и себя от разбивания.
– Да, избавилась, – без стыда призналась она. – Но нет, не поэтому я не нравлюсь ему иногда. Беременность была неосторожностью, его и моей. Он никогда не был так мелочен, чтобы ненавидеть меня за это.
– Тогда почему он ненавидит тебя?
– Нет. Не постоянно. Если он злится на Сорена, я его соучастник, единственный человек на планете, кроме Кингсли, кто может добраться до Сорена. Если он... если он вспоминает, кем они были с Сореном и скучает по этому, то видит во мне врага.
– А ты враг?
Нора поставила тарелки на буфет.
– Нет, я не враг. Даже если бы меня не существовало, сомневаюсь, что Сорен позволил существовать сейчас тем отношениям, который были между ними, когда они были подростками. Трудно поверить, что кто-то все еще влюблен спустя тридцать лет. Так что да, Кингсли может быть в клубе «мне не нравится Нора», но тебе стоит знать, он на все сто процентов в клубе «я не позволю случиться плохому с моими людьми». И я определенно одна из его людей.
– Угроза должным образом замечена.
– Могу я спросить тебя о Кингсли? – Нора взяла салфетку и начала вытирать крошки со стола. Глаза Мари-Лауры заблестели от темного удовольствия.
– Пожалуйста.
– Кингсли и Сорен были друзьями, за неимением подходящего слова, годами. Едва ли можно найти день, когда они не говорили друг с другом. И, несмотря на это, Кингсли более-менее удавалось жить дальше. У него есть тот, кого он любит и с кем делит свою жизнь...
– Ах, да, это. Она мне немного противна. Гаитянка? Мой брат мог бы выбрать и получше.
Нора на мгновение представила, как вонзает вилку в глаз Мари-Лауры. Она бы сделала это, но вилки под рукой не оказалось. Она оставила столовые приборы на буфете.
– Нет никого лучше Джульетты. К тому же, какое тебе дело до Кингсли или Сорена, или любого, с кем они трахаются? Вот мой вопрос. Прошло тридцать лет. Конечно, у Кингсли до сих пор есть чувства к Сорену – они постоянно вместе. Но ты... ты исчезла тридцать лет назад. Зачем ты вернулась? Почему сейчас? Не пять лет назад, не десять?
– Интересный вопрос, и у меня есть более интересный ответ. Для тебя он будет еще более интересным, учитывая твою историю с моим братом, – Мари-Лаура поставила чашку на стол и поправила халат. – Понимаешь ли... в прошлом году меня накрыла некая ностальгия. Я жила в Бразилии в своем имении и была вполне счастлива. И все же я скучала по Франции. Каждый август, когда мы были детьми, родители отвозили нас с братом в прекрасный приморский городок на юге Франции. Я обожала это время в той маленькой деревушке. Я решила вернуться туда на несколько дней. Знаю, пошла на поводу своих желаний... но я думала, что будет мило увидеть несколько старых призраков.
– Увидела? – Нора стряхнула салфетку в маленькую мусорную корзину.
– Да. Я гуляла по узким извилистым улочкам, вдоль пляжа, вдоль доков. Я остановилась на чашечку кофе в кафе на открытом воздухе. И там... я увидела его...
– Кого? – спросила Нора.
– Я увидела Кингсли.
Нора замотала головой.
– Не может быть. Это не мог быть он. Он никогда не возвращался во Францию. Говорит, там слишком много людей, которые предпочли бы его видеть мертвым.
– Но это был Кингсли. Клянусь, это был он. Я годами гадала, как рос Кингсли после моей смерти. Я гадала, как бы он выглядел в двадцать, двадцать пять, тридцать... и вот Кингсли идет по улице с прекрасной девушкой под руку и секретом в его взгляде. Понимаешь, я узнала об истинных наклонностях моего брата случайно. И я говорю о встрече с одной из его случайностей.
– Случайностей? – Нора не была уверена, что расслышала правильно. У Кинсгли... был...
– Предполагаю, он не планировал. У моего брата был сын, вот что.
Вся комната наполнилась грохотом тарелок в руках Норы. Мари-Лаура посмотрела на нее. Нора проигнорировала.
– У Кингсли есть ребенок?
– Non, не ребенок, как ты сказала. На вид ему было двадцать. Сын, о существовании которого он даже не подозревает.
– Боже мой. У Кингсли есть сын, – повторила Нора. И по какой-то причине, причине о которой она не хотела или ей не нужно было думать, но эта новость дала ей новую надежду. Она бы заплакала от радости, если бы узнала эту новость в иной ситуации. У Кингсли был сын? Сын, которому двадцать лет, и он красив, как его отец? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и, тем не менее, она поверила. И как только поверила, рана, о которой она не подозревала, внезапно затянулась и зажила.
– Ты уверена, что это сын Кингсли? Совершенно уверена?
– Сначала я тоже сомневалась, – ответила Мари-Лаура. – Хотя сходство было поразительное, оставалась вероятность, что он был дальним родственником... или просто двойником. Поэтому я попросила кое-кого разузнать о нем. Оказалось, мой брат тоже поддался ностальгии, около двадцати четырех лет назад. Он встретил женщину и провел несколько дней в ее постели. Замужняя женщина, чей муж уехал в Париж на неделю по делам. Она утаивала происхождение мальчика даже от его настоящего отца.
– Ты... – Нора остановилась, чтобы сделать вдох. Слезы застелили ее глаза. Она поняла, что должна пережить этот кошмар, несмотря ни на что, только ради того, чтобы найти этого юношу, этого ребенка Кинга. – Ты знаешь его имя?
– Николя... хорошее французское имя для моего племянника, – смакуя, она произнесла имя с французским произношением – Нии-ко-ля. – Я все еще думаю, стоит ли знакомиться с бастардом моего брата.
Ярость вскипела в Норе. Сын Кингсли... Однажды Нора носила ребенка Кингсли и решила его не рожать. До сегодняшнего дня она ни разу не пожалела об этом решении, но теперь она ощутила материнские чувства, и она не подозревала, что они ворвутся в ее сердце как готовая к сражению армия. Она будет жить и найдет его, расскажет, откуда он и где его место. И, возможно, целомудренно обнимет его и поймет, что делает то, как она думала, больше никогда не смогла бы делать – держит в руках ребенка Кингсли. Она даже не встречалась с ним, с Николя, сыном Кинга. Но она предстанет перед лицом смерти, чтобы защитить его от этой женщины и каких бы то ни было безумных, подлых планов, которые были в ее голове.
– Не приближайся к сыну Кингсли, если тебе дорога твоя жизнь, – тихо и угрожающе сказала Нора. И что-то в ее тоне проникло сквозь сумасшествие и темноту Мари-Лауры.
– Он мне не интересен, – Мари-Лаура пренебрежительно махнула рукой. – Чистое любопытство. Один взгляд на него впервые за несколько лет вызвал во мне желание узнать о моем брате. В конце концов, я была под впечатлением, что его интерес к женщинам был лишь прикрытием, прикрытием его истинных наклонностей. И все же, есть живое подтверждение, что мой брат в свои двадцать спал с женщинами. И я подумала... а в чем еще я ошибалась?
– И ты начала расследовать?
Мари-Лаура кивнула, а Толстяк указал на пол. Нора снова опустилась на колени, с жадностью слушая. После откровения о Николя, она понимала, что ей придется слушать. Какие еще секреты были у Кингсли? Больше секретов, чем он сам думал?
– Да. Я даже приехала в Нью-Йорк, сделала то, чего поклялась не делать, потому что знала, что это была его территория. Я многое узнала на той экскурсии. Он не подозревал, что я преследую его, наблюдаю за ним, изучаю его на расстоянии. Любовники... мужчины и женщины. Чаще всего Джульетта, хотя он и пытается показывать всем, что она ему безразлична.
– У него есть враги. Он защищает ее, не показывая, насколько она важна для него.
– Я знаю, что у него есть враги, – с улыбкой сказала Мари-Лаура. – Я одна из них. Я приготовила себя ко всему, что могла увидеть, наблюдая, как мой брат входит и выходит из своего особняка, в его ложе в опере, во время игры в футбол, прости, то есть соккер, на школьном стадионе.
Внутренности Норы сжались от слов Мари-Лауры. Кингсли только однажды играл в эти дни в футбол с...
– Ты видела с ним Сорена.
– Oui. Я видела его с моим мужем. Я узнала, что мой муж стал католическим священником, а мой брат все еще был влюблен в него спустя столько времени. Но для меня это казалось лишь трагедией, мой брат страдает от неразделенной любви даже тридцать лет спустя. Страдает из-за мужчины, которого не может заполучить по стольким причинам. Несомненно, если он католический священник, то принял обет безбрачия. Тогда для меня все стало ясно. Мой муж, абсолютно не заинтересованный в женщинах, стал священником. Судя по тому, что я слышала, он был всего лишь одним из множества священников, которых совершенно не интересовали женщины.
Руки Норы начали трястись, пока Мари-Лаура продолжала свою историю. Ей не нравилось, к чему все это шло.
– И все же... – продолжила Мари-Лаура, – я не могла перестать смотреть на него. Мне пришлось успокаивать этот ужасный зуд. И я продолжила смотреть. Я наблюдала за его домом из небольшой, огораживающей его рощицы.
Дыхание Норы участилось.
– Милый маленький дом священника, такой тихий и одинокий. Он, мой муж, казался таким жалостливым со мной. Иеромонах, который оставил любовь, брак и детей, чтобы служить Богу, которому начхать, что делают маленькие муравьи под Его ногами. Мне нравится, что он стал священником. Мне стало спокойнее, зная, что он спит один в своей постели, и никто не прикасается к нему, не занимается с ним любовью. Я надеялась, что среди его одиноких ночей он думал обо мне, о нашем браке, и как я лежала возле него, желая прикосновений мужчины, который заботился о моей любви чуть больше, чем о нем заботился Господь. И тогда я увидела ее.
