Текст книги "Госпожа (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
– Ты умрешь, – сказала Нора, и была серьезна. – Если ты убьешь меня или убьешь его, ты умрешь. И ты знаешь это. Кингсли будет тебя выслеживать по всему миру, если ты посягнешь на то, что принадлежит ему.
– Может, именно этого я и хочу. Может, я больше не хочу жить.
– Потому что ты не красавица, какой была в двадцать один? И это все, что у тебя есть? Больше ничего, кроме твоей красоты? Ты утратила красоту, и что осталось?
Мари-Лаура отпустила Нору и встала.
– Только ненависть.
Глава 29
Ладья
Грейс проснулась на рассвете и почувствовала, что что-то не так. Лайла спала рядом с ней в постели. Обычно Грейс просыпалась постепенно, выпивая чашку кофе или черного чая, прежде чем полностью ощутить наступившее утро. Но сейчас она вибрировала как оголенный провод, встревоженная и напуганная, хотя и не знала почему.
Она оставила Лайлу спящей. Шаги... она слышала шаги в коридоре, доносящиеся сквозь полуоткрытую дверь. Вот что ее разбудило. Она вышла в коридор и последовала на звук шагов, ее сердце сжалось от паники, которую она не могла объяснить даже самой себе.
На верху лестницы она остановилась. Сорен стоял у парадной двери в своей черной сутане и белом воротничке. Увидев его в белом воротничке... Она знала... она точно знала, почему проснулась и точно знала, что происходит.
– Нет. – Грейс опустилась по ступенькам, ее сердце едва ли не выскакивало из груди. – Нет... нет, не уходите. Нет.
Он развернулся и подошел к ней, стоящей на последней ступеньке.
– Все хорошо. Все в порядке, Грейс.
Она покачала головой. – Нет, не в порядке. Вы не можете идти. Не... – Она обняла его и крепко прижала к себе, так крепко, что ей было больно.
– Я тронут. – Он усмехнулся.
– Нет. – Это все, что она смогла произнести. Пусть он смеется над ней. Она будет обнимать его и держать здесь, даже если это ее убьет.
– Я должен идти, – прошептал он, намного нежнее обнимая в ответ, прежде чем отстраниться и посмотреть ей в глаза. – Это единственное, что я могу сделать.
– Но Кингсли... он был...
– Кингсли отправился в дом Элизабет и не нашел способа освободить Нору, не убив его сестру. Я не могу просить его сделать это, даже ради себя или Элеонор. Я люблю его так же сильно, как и ее. Сейчас я должен помочь им обоим.
– Должен быть другой способ. Я не могу... – она обхватила руками его лицо. Никогда в своей жизни она не испытывала столько страха, столько горя. Иррационального, беспричинного... она едва знала этого мужчину и, тем не менее, ощущала, что потеряв его, потеряет что-то бесценное. Она бы не стала просить так истово за свою собственную жизнь. – Пожалуйста...
– Я должен идти. Я должен вернуть свою Малышку. Не важно какой ценой.
– Цена слишком высока. Она убила ту несчастную девушку, ту беглянку. Она... вы знаете, что она сделает.
– Это не имеет значения. Если она хочет меня, тогда она получит меня. Она получит свое возмездие. Если есть хоть какой-либо шанс, что Элеанор может выбраться из этого живой, я воспользуюсь им.
– Должен быть способ, план. Что-нибудь.
– Грейс... – Сорен смахнул слезу с ее щеки. – Таков и был план. Я обещал Кингсли день на попытку. Я знал, что он не сможет пройти через это. Он всю свою жизнь страдал из-за вымышленного убийства его сестры. Я не могу позволить ему снова пройти через это. Последний раз все, что он сделал – это поцеловал меня, и тридцать лет винил себя за ее смерть. Как сильно он будет страдать, если в этот раз на самом деле нажмет на курок?
– Вы не можете спасти всех. Вы можете спасти себя.
– Так я и спасаю себя.
Грейс покачала головой, отчаянно подбирая аргументы, ответы, все, что можно сказать или сделать, чтобы убедить его не уходить на эту самоубийственную миссию.
– Но Нора... она не захочет жить без вас.
– Она уже живет. Она ушла от меня три года назад и жила ради себя. И сделает это снова. Я никогда не встречал кого-то сильнее, чем она.
– И она вернулась. Она любит вас. Она рассказывала мне, как сильно вас любит.
– Она и Уесли любит. Они могут быть вместе. Он может дать ей все. Она не будет ни в чем нуждаться.
– Она будет нуждаться в вас.
Грейс не выдержала на последнем слове, и слезы хлынули по щекам, словно вино из пробитой бочки. Сорен снова обнял ее, прижимая ближе.
– Послушай, – сказал он ей на ухо. – Мне нужно, чтобы ты была сильной ради нее. Я не знаю, что они могли сделать с ней, пока она была там. Заставь ее рассказать тебе, заставь ее позаботиться о себе. Она ненавидит врачей. Отведи даже против ее воли. Пообещай, что сделаешь это ради нее, ради меня.
– Обещаю, – заверила она. Как она могла отказать ему?
– Лайла здесь неспроста. Ради Лайлы Нора будет сильной. Она позаботится о Лайле, как ты позаботишься об Элеонор ради меня.
Грейс кивнула, уткнувшись лицом в его плечо. Теперь она знала, почему Сорен настоял, чтобы Уесли, Лайла и даже она поехали вместе с ним и Кингсли. Сорен знал, что сделает это, знал все. Он хотел, чтобы Нора была окружена любовью после того, как Сорен умрет ради нее. Таков и был план Б.
– Когда придет время, скажи ей, что она и Уесли... у них есть мое благословение. Он хороший мужчина, хороший человек, и она полюбит его. И все, что важно... он любит ее.
Грейс вцепилась в плечи Сорена, ощущая гладкость черной ткани под своим пальцами, мышцы его рук под тканью. Она хотела ему что-то сказать, хотела сказать, что тоже любит его, хотя это и было бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Эта любовь была глубже, чем привлекательность и привязанность к семье или к любовнику. Что-то странное, что-то сильнее, что-то необузданнее... Это было похоже на веру.
– Я должен идти.
– Я пойду с вами. Позвольте пойти с вами, пожалуйста. Хоть некоторую часть пути.
Сначала Сорен ничего не ответил. Он закрыл глаза, и Грейс ничего не оставалось, кроме как обхватить его руку.
– Правда? С удовольствием?
Они покинули дом и вышли в зарождающееся утро. Вдоль дороги им не встретилось ни одного автомобиля. Сначала Грейс пыталась не плакать, стараясь оставаться сильной для него, как он и просил. Но она не могла остановить слезы.
– Мне всегда было интересно, как это случится, – сказал Сорен после двадцати или тридцати минут ходьбы. – Когда я был в семинарии в Риме, у меня был друг. Она научила меня всему, что я знаю.
– Всему? – Грейс попыталась улыбнуться, попыталась и не смогла.
– Она могла убить муху кончиком кнута. После нескольких месяцев под ее опекой, то же мог и я.
– Кем она была?
– Она управляла женщинами.
– В монастыре?
Он улыбнулся.
– В борделе.
Грейс рассмеялась. Смех причинял боль.
– Ее звали Магдалена. Так она мне представилась. Я не поверил ей. Никогда не спрашивал ее настоящего имени, никогда не говорил ей своего. По крайней мере, раз в неделю я сбегал в ее дом с дурной репутацией. Можешь себе представить? Молодой семинарист, иезуит на обучении, проводит свои вечера в окружении самых известных проституток Рима. Ее девушки обслуживали очень специфичных клиентов. Я получил довольно приличное обучение в том доме.
– Не сомневаюсь.
– Когда пришло время покидать Рим и возвращаться в Америку, Магдалена отвела меня в сторонку. Она всегда говорила, что была наполовину цыганкой. Может, это и была правда, не то, чтобы это имело значение. Ей платили, чтобы она говорила ложь. Она сказала, что будет скучать по мне, хотя и радовалась моему отъезду. Очевидно, некоторые клиенты не были рады присутствию иезуита.
– Даже не могу представить почему.
– Но Магдалена, она хотела рассказать мне будущее перед моим отъездом.
– Что она рассказала вам? – Грейс крепче вцепилась в его руку, зная, что в тот момент, как отпустит его, она отпустит его навсегда.
– Сказала, что я отправлюсь в Америку, и меня отправят туда, куда я не хочу ехать. Но там я встречу замаскированную королеву. И маскировка будет очень хороша, настолько хороша, что лишь я ее распознаю. Сказала, что эта королева станет двумя вещами для меня. Она будет моим сердцем. И она будет моей расплатой.
Он остановился, и Грейс поняла, что именно здесь он оставит ее. Она хотела выговориться ему, рассказать все, что было в ее сердце. Но слов не было, ни одного. Она предпочла бы увидеть, как разбивается на осколки каждое витражное окно, как каждая церковь, каждый собор превращаются в руины, как каждая священная книга превращается в пыль, чем видеть, как этому мужчине что-либо угрожает. Пока он живет, в этом мире будет Бог, даже если все часовни будут сожжены.
– В библиотеке я оставил записку для Кингсли, – небрежно сказал Сорен, словно нужно было забрать вещи из химчистки. – Пожалуйста, убедись, что он ее получит. Не говори им, куда я ушел. Не хочу, чтобы Лайла... – затем он замолчал, словно не мог заставить себя произнести следующие слова.
– Я позабочусь о вашей девочке... об обоих.
Сорен кивнул и прошептал: – Спасибо.
Сорен начал отходить от Грейс, но она не могла его отпустить. Она снова схватила его за руку и прижала ее к груди.
– Я должна вам кое-что сказать, – сказала она, и посмотрела в его глаза.
– Последняя исповедь.
– Я люблю своего мужа больше жизни. И нет никого в мире, кроме Закари, с кем я хочу состариться. Я хочу от него детей, быть его женой и быть с ним до конца своих дней. Но правда в том... – она замолчала, чтобы набраться храбрости и найти ее в нем, – я бы продала душу за одну ночь с вами.
Она произнесла слова и улыбнулась ему, преподнося это как подарок. Сегодня он умрет. По крайней мере, она могла дать ему этот жест доброты, позволить ему смотреть как женщина, которая любит его, улыбается ему в последнее утро его жизни.
– Прекрасная Грейс, – ответил он, взяв ее за руку и целуя в центр ладони. – Я бы не стал обвинять вас в этом.
Она усмехнулась, и смех превратился в слезы, когда он отпустил ее и направился к лесу. Когда он достиг деревьев, Грейс окликнула его.
– Она сказала, что вы самый лучший мужчина на земле.
Сорен развернулся.
– Она постоянно это говорит. Но никто никогда ей не верит.
Он снова развернулся и ушел.
Грейс произнесла два слова, только она и Бог услышали их.
– Я верю.
Стоя посреди дороги, она прижала руку к животу. Боль... она никогда не испытывала такую боль. Она могла кричать так, что даже дьявол услышит ее крик, и это бы не облегчило ее боль, предательство, которое она ощущала. Она не станет жить в мире, где кто-то считает, что имеет право причинять боль ему, причинять боль женщине, которую он любит, женщине, ради которой он умрет. Она не сможет. Она не вынесет.
Поэтому она побежала.
Глава 30
Королева
Нора лежала на боку на полу. Ее оставили одну в комнате Мари-Лауры. Казалось, они утратили к ней интерес. Они ждали чего-то, чего-то, что не происходило. Это пугало ее, это внезапное отсутствие ненависти, отсутствие восхищения ею. Одержимость Мари-Лауры рассказами Норы пару дней поддерживали в ней жизнь. Теперь она больше не хотела никаких историй.
Нет историй, нет Норы.
Лежа на полу, в одиночестве, она читала свои последние молитвы. Если ей было суждено умереть сегодня, она молилась, чтобы это произошло быстро и чисто. Ей была ненавистна мысль о смерти с криком, и как она гадит под себя. По крайней мере, если она наскучила им, они просто всадят ей пулю в лоб. Одно мгновение, и ее нет.
Она молилась и за свою мать, молилась, чтобы с ней все было хорошо, чтобы она не сломалась, потеряв своего единственного ребенка. Молилась за Уесли, чтобы он нашел кого-то для любви, кого-то, кто давал бы ему все, что он пожелает и заслуживает – брак, детей, равное партнерство и целое сердце. За Кингсли она тоже молилась. Молилась, чтобы он понял, что она никогда не желала украсть Сорена у него, что она никогда не завидовала любви Сорена к нему, их дружбе. Молилась, чтобы он простил за решение не рожать от него, не спросив, чего хотел он. Она так боялась ответа, что не посмела спросить. Молилась, чтобы он нашел умиротворение с Джульеттой и все остальное, что ему нужно.
Для Сорена она просила, чтобы он пережил ее потерю, чтобы он помнил свою веру и понимал, что потерял ее ненадолго, и однажды она снова будет с ним.
Свою последнюю молитву она посвятила Грейс и Заку, которые так отчаянно хотели завести ребенка. Может, заключительная молитва приговоренной женщины привлечет внимание Бога.
Наконец, над горизонтом показалось солнце, Нора закончила свои молитвы и закрыла глаза.
Даже когда минуту спустя она услышала приближающиеся шаги, Нора держала глаза закрытыми. У нее не было желания смотреть смерти в лицо. Она в безопасности с закрытыми глазами, пряча свое сердце, где держала самые прекрасные воспоминания о Сорене.
– Просыпайся, – раздался над нею голос Деймона.
– Мам, еще пять минуточек, – ответила Нора.
Нора закричала, когда ее бок взорвался от боли. Она скрутилась в позу эмбриона, захлебываясь собственными слезами.
– Я сказал, просыпайся. Я еще раз тебя пну, если ты так хочешь.
Она открыла глаза и с мучением села. Каждый вдох причинял боль. Он сломал ей ребро таким сильным ударом.
– Я проснулась. – Она подняла взгляд и посмотрела в глаза Деймону. Она заметила в них огонь ликования.
– Хорошо. Он здесь.
Глава 31
Конь
Уесли проснулся рано. Слишком рано. Солнце еще даже не поднялось. Но сейчас, когда он проснулся, знал, что больше не сможет заснуть, пока его не свалит полное истощение. Он выполз из кровати и натянул футболку и джинсы. Он заставил себя сфокусироваться на основах. Ему нужно что-то поесть, проверить уровень сахара в крови, принять душ. Он не мог позволить себе усложнить и без того патовую ситуацию и впасть в диабетическую кому. Единственное, о чем надо волноваться это о Норе. Спасение Норы... ее возвращении, ее безопасности.
В комнате он самостоятельно проверил уровень сахара и принял инсулин. Он отложил свои вещи и впервые заметил, что было под его ногами. Пол покрывал восточный ковер. Уесли заметил темное дерево, выглядывающее из-под ковра. Он подошел к краю ковра и отодвинул его, обнажая пол.
Он мог сделать это. Конечно же, мог. Если Нора смогла, то и он сможет. Шишки и синяки... ничего серьезного. В худшем случае он мог заработать фингал и головную боль. Глубоко вдохнув, Уесли позволил себя упасть вперед, падая лицом на пол.
В одно мгновение, в дюйме от пола, руки Уесли вылетели вперед и остановили его. Он выпрямил руки. Может, отсюда, в двух футах от пола, он сможет упасть и позволить себе удариться о пол. Целых пять минут он стоял в этой позе, решаясь упасть.
Он не мог. Не мог позволить себе упасть.
– Черт возьми, Нора, – сказал он себе и встал. Уесли вышел из комнаты и оставил там свой неудачный эксперимент. Напротив была комната Грейс и Лайлы. Грейс уже встала, но Лайла еще лежала в постели, ее тело скрутилось в позе эмбриона. Она всегда так спала? Свернувшись в клубок? Или ей холодно и поэтому она притянула ноги к груди? Пытаясь не разбудить ее, Уесли взял запасное одеяло из шкафа и накрыл им Лайлу. Во сне она была такой красивой, такой спокойной и умиротворенной, ее темные длинные ресницы покоились на щеках. Странно, что у девушки с такими светлыми волосами, такие темные ресницы. С трудом верится, что такая великолепная девушка сохранила девственность до восемнадцатилетия. С другой стороны, он не был уродом, как говорила Нора, и он дотянул до восемнадцати, девятнадцати и даже двадцати. Должно быть, трудно иметь такого устрашающего священника в качестве дяди. Даже если она нравилась парням, ни один не сможет соответствовать высоким требованиям ее дяди. И Лайла казалась такой умной, такой милой, и она не боялась иголок и уколов. Нет, такая девушка как Лайла определенно заслуживала самого лучшего. Кое-чего, о чем он и Сорен договорились.
Боже, он скучал по ненависти к этому мужчине.
Уесли оставил Лайлу в ее постели. Он не хотел быть придурком, которого застали за тем, как он смотрит на спящую девушку. Особенно Сореном, который, скорее всего, убил бы его, как и предупреждала накануне ночью Лайла.
После низкоуглеводного и безвкусного завтрака Уесли отправился на поиски Сорена. Ему нужны новости, информация, любые известия о Норе. Он не нашел Сорена внизу. Но в библиотеке он нашел Кингсли, с закрытыми глазами сидящего за большим столом, на его животе лежала книга.
– Есть новости? – спросил Уесли без вступлений.
Кингсли медленно открыл глаза.
– Мне принести тебе «Сандэй Таймс»?
– О Норе.
– Non. – Кингсли сел в кресле и через стол посмотрел на Уесли. – Новостей нет.
– Ты ходил туда прошлой ночью. Что произошло?
Он покачал головой.
– Rien.
– На английском. Пожалуйста.
– Ничего. Ничего не произошло.
– Ты пошел туда и что? Устроил пикник?
– Oui, устроил пикник. Затем проник в дом, спрятался в коридоре для слуг и слушал, как говорит твоя невеста...
– Ты слышал ее? – сердце Уесли сжалось в надежде.
– И видел ее.
– Она жива. Ох... слаба Богу. – Он упал в кресло перед столом и обхватил голову руками. – С ней все было в порядке?
– «В порядке» понятие относительное. Она была жива, выглядела неповрежденной. Она была в одежде, хоть и грязной, но не разорванной.
Уесли дышал сквозь руки.
– Тогда что? Ты видел ее. Ты не смог ее вытащить.
– Не пристрелив свою сестру в затылок.
Кингсли смотрел прямо на него. Жесткий, холодный взгляд, который Кингсли использовал в качестве оружия. Уесли посмотрел на него и не отвел взгляда. Казалось, Кингсли испытывает его, заставляя задуматься над своими решениями.
– Я бы тоже не смог, – наконец ответил Уесли. – Убить кого-то. По крайней мере, не в спину. Самооборона – возможно, но не так, не хладнокровно.
Кингсли прищурился, словно не доверял словам Уесли.
– Я оставил ее там, в доме. Я не смог ее спасти.
– Тогда что дальше? Каков план? Ты сказал, что с твоей сестрой есть люди. Людей можно подкупить.
– Ты бы хотел сейчас отправиться в дом и выписать им чек?
– Если бы я знал, что это сработает, я бы так и сделал. Иисусе, мы не можем просто сидеть и ждать. Надо что-то делать.
– Я делаю что-то. Я сделал пару звонков. Вызвал кое-какую помощь. Когда они будут здесь, мы попробуем снова. Не волнуйся. Мы вернем твою невесту, и вы двое поженитесь. Пожалуйста, не забудь пригласить меня на развод.
– Ты когда-нибудь объяснишь мне, почему так меня ненавидишь?
– Ты недостаточно интересен для ненависти.
Уесли с отвращением покачал головой.
– Боже, и я еще считал Сорена плохим. У Норы может быть еще хуже вкус в мужчинах?
– Думаю, ты и есть ответ на свой вопрос.
Уесли наклонился вперед в кресле.
– Ответь. Почему ты меня ненавидишь? Я хочу знать.
Кингсли бросил книгу перед собой на стол, закрыл ее и встал. Он обошел стол и сел на край.
– Хочешь знать почему? Я отвечу почему, mon petit prince. Ты никогда не страдал. И не убеждай в обратном. У меня есть ботинки, которые пережили худшие пытки, чем ты.
– Ты прав, – с готовностью согласился Уесли. – Я не страдал. И первым признаю, что выиграл космическую лотерею со своей семьей.
– Именно. И все же ты считаешь, что заслуживаешь кого-то, как она. И более того, ты думаешь, что она становится лучше с кем-то, как ты. Ты ребенок. Ты ребенок, который проснулся от ночного кошмара и ворвался в спальню родителей и увидел Папочку на Мамочке и думает «Почему он делает ей больно?» Вот кто ты. Невоспитанный ребенок, который не жил, не страдал, не боролся, не испытывал боли, и позволяет себе говорить своим родителям, что то, что они делают неправильно.
– И поэтому ты так ненавидишь меня? Потому что я не извращенец?
– Мне начхать, извращенец ты или нет. С таким же успехом ты мог спросить заботит ли меня то, какую машину ты водишь, Жеребенок.
Уесли уставился на Кингсли. Он начал было возражать, но Кингсли щёлкнул перед его носом пальцами, прерывая его.
– Ты мне не нравишься, потому что ты сидишь тут и осуждаешь нас. Я видел настоящее зло. Я видел ужасы этого мира и некоторые из них совершил сам. Ты смотришь на le prêtre и видишь какого-то монстра. Если и есть на земле кто-то, кто имеет право ненавидеть его или осуждать, так это я. И знаешь, кого я вижу? Я вижу Бога.
– Сорен не Бог.
– Он ближе всех к Богу. Он позволил своей возлюбленной уйти от него и вернул ее. Она уходит снова, и он сможет вернуть ее снова. Он прощает и прощает, и прощает. Mon Dieu, прощение – это его работа. Это то, что он делает всю жизнь. Он простил ее за то, что она отвергла его любовь, и встретил ее с распростертыми объятиями. Не задавая вопросов, не наказывая. Когда он несет свои наказания, они заслуженные и справедливые. Акты его милосердия легендарны. Его способность любить бесконечна. И тут приходишь ты, видишь, как он вонзает нож в чью-то грудь, и кричишь «Убийца!» пока остальные видят лишь операцию на сердце.
– Красивые слова, но именно ты однажды душил Нору так сильно, что она отключилась и упала на пол, так что ей пришлось отправиться в больницу.
– Ох, да, правильно. Ты говоришь о той ночи, когда она пришла ко мне и попросила научить игре с дыханием? В ту ночь, когда мы менялись местами? Я демонстрировал на ней. Она практиковалась на мне. Ты говоришь о ночи между равными?
– Прости. Я никогда не смогу принять причинение боли другому как норму.
Кингсли опустил голову, пока их глаза не оказались на одном уровне.
– Ты извиняешься за нежелание причинять другому боль? Маленький принц, думаю, ты задержался в своем мире слишком долго. В том, что мы делаем нет чести. Но и нет зла. Думаю, ты лучше знаешь, что хочет твоя невеста, чем она сама. Ты оскорбляешь ее интеллект и зрелость, способность принимать собственные решения. Ты оскорбляешь ее, ты оскорбляешь нас всех.
– Я хочу, чтобы она была в безопасности.
– Ты не хочешь ее безопасности. Она в безопасности с нами. Ты хочешь ее спасти. Но нельзя спасти кого-то...
– Я знаю. Знаю... Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасенным.
– Нет. Нельзя спасти того, кто не нуждается в спасении.
Они встретились взглядами, и Уесли понял, что Кингсли хотел заставить его опустить глаза, заставить его моргнуть. Ладно. Он встал и позволил Кингсли выиграть. Он проведет время с Лайлой или Грейс, с кем угодно, кто не ненавидит его. Даже Сорен был компанией поприятнее.
У двери Уесли развернулся.
– Я хочу помочь Норе вернуться. И я помогу, если ты мне позволишь.
– У тебя чистые руки, – ответил Кингсли, снова присаживаясь за стол. – Сохрани их чистыми.
– Я знаю, ты считаешь, что я не заслуживаю ее. Ладно, пусть. Ни один не будет достаточно хорош для Норы. Но, по крайней мере... дай мне шанс попытаться заслужить ее.
Кингсли вздохнул и опустился в кресло за столом.
– Сядь, Уесли.
Уесли замялся в дверях и с подозрением посмотрел на Кингсли. Кинг указал на кресло, Уесли вернулся и сел.
– Что?
– Я хочу рассказать тебе историю. Короткую.
– Хорошо. Ладно. Расскажи.
– В своей жизни я любил двух женщин. Только двух. – Он показал два пальца. – Тысячи любовниц, но любил только двух. Первой была женщина по имени Шарлотта. Я называл ее Чарли.
– Почему?
– Я предпочитаю женщин с мужскими именами. Удовлетворяют мою девиантную сторону.
– Ну да. Конечно.
– Чарли, прекрасная Чарли. Одна из самых сексуально раскрепощенных женщин, которых я когда-либо встречал. Что бы я ни предлагал, она была более чем готова испробовать. Она была доброй, заботливой, хорошо обходилась с моими слугами, обожала меня. Но спустя несколько месяцев я мог назвать ее неугомонной. Она хотела больше, чем я мог дать. Она хотела путешествовать по миру, грандиозных приключений, пока я оставался в городе и управлял Империей. До меня она была привязана к своей работе, своему брату. Живя в моем мире, она обрела крылья. И улетела.
– Мне жаль, – искренне посочувствовал Уесли. Потеряв впервые Нору, он чуть не умер и умирал еще несколько месяцев.
– Мне нет. Я хотел чего-то другого, чем Чарли. Несмотря на то, как сильно мы обожали друг друга, мы не подходили друг другу. Пока я скорбел по своей утраченной любви, я отправился на Гавайи. Я встретил свою Джульетту и в ней нашел половину себя, половину, которую, как я думал, давно ушла, и мне пришлось научиться жить без нее. Если бы я никогда не встретил, не полюбил и не потерял Чарли, я бы никогда не встретил, не полюбил и не удержал Джульетту. Моя потеря была ключом к моей величайшей находке.
– Ага, когда Бог закрывает дверь, он открывает окно. Слышал.
– Бог или нет, но это правда. Добро пожаловать в реальный мир. Дерьмо случается. Ты переживаешь. Я даже не скучаю по Чарли и, откровенно говоря, уверен, что и она не скучает. Повзрослей. Двигайся дальше. Ты найдешь кого-то еще. И ради всего святого, не проси первую женщину, которая дала себя трахнуть, выйти за тебя замуж.
– Дерьмо случается? Двигайся дальше? И это твой главный жизненный совет?
– Совет-то хороший. Я сам ему следую. Я много лет страдал, прежде чем нашел настоящую любовь с Джулс.
– Настоящую любовь? Если это настоящая любовь, тогда где она сейчас? Я нигде ее не вижу.
– Она будет со мной, если я позволю. Я отправил ее подальше.
– Романтично.
– Я отослал ее ради ее же блага. Тебе должно быть это знакомо.
– Знакомо и глупо, – ответил Уес, его ярость возрастала. Сорен отправил Нору к Дэниелу на неделю. Он делил ее с Кингсли. Кингсли отослал Джульетту по Бог его знает какой причине.
– Отсылать Джульетту не было глупо.
– Почему? Почему для тебя отсылать того, кого ты любишь, правильно? Поверь, меня отослали. Я знаю, что это за чушь. Сорен сказал, что я Норе как отец, из-за моего желания защитить ее. Ты ведешь себя так, будто я совершил какое-то преступление, желая уберечь ее. Почему ты можешь решать, что хорошо для Джультетты, а я не могу решать, что хорошо для Норы?
– Ситуация совершенно другая. Кардинально.
– И в чем же разница? Почему ты можешь вести себя по-отцовски, а я нет?
– «По-отцовски» – правильное определение. Джульетта беременна. И да, на случай если тебе интересно, ребенок мой.
Уесли не мог говорить. Он просто сидел и смотрел на Кингсли. Кингсли тоже молчал. Он потер подбородок двумя длинными элегантными пальцами, между бровями проступили морщины.
– Она сказала мне это сразу после того, как ты и твоя невеста сбежали. Я получил письмо с угрозами. Я не мог рисковать Джульеттой. Я отослал ее, чтобы обезопасить. И это единственное, о чем я не сожалею в этой ситуации.
Уесли пытался подобрать слова, любые, правильные или нет. Он произнес лишь одно.
– Поздравляю.
Кингсли посмотрел на него взглядом, полным потрясения.
– Поздравляю? Вот что ты можешь мне сказать?
– Ну... да... дети – это здорово. Что ты хочешь, чтобы я сказал? Ты станешь отцом. Поздравляю.
– Ты не шокирован перспективой, что такой человек, как я будет отцом?
– У меня небольшие трудности с тем, чтобы представить, как ты меняешь подгузники. Но у тебя есть деньги. Думаю, ты можешь нанять кого-то для этого. Но нет, я не шокирован. А почему должен?
– Из-за того, кто я... что я делаю...
– Ты нравишься Норе, – ответил Уесли, не желая признавать это, но понимая, что притвориться, что она была другой, а не собой, будет ложью. – Не думаю, что ее пристрастия делают из нее плохую маму. Она отлично ладит с детьми. Однажды она станет чудесной матерью.
– Она не хочет детей.
– Она может передумать. Как только все успокоится, как только мы поженимся и...
– Поверь мне... она не хочет детей. У нее уже был шанс. Она не воспользовалась им.
Глаза Уесли впились в Кингсли.
– О чем ты говоришь?
– Говорю... – Кингсли наклонился вперед и медленно заговорил. – У нее был шанс. Я знал, что был, потому что тот ребенок тоже был моим. Твоя невеста забеременела, она поняла, что беременна и в течение двух дней больше беременной она не была. И прежде чем ты начнешь фантазировать о детских садах, нянях и сияющей Норе, вынашивающей твоего ребенка, ты должен знать – она не хочет детей. А если ты хочешь, то должен серьезно обдумать выбор хозяйки дома.
Уесли ощутил, как что-то лопнуло – что-то легкое и небольшое, не больше чем мыльный пузырь. Он взорвался в воздухе прямо перед ним и воспарил в небеса. Он не знал, что это было – надежда или мечта, или, возможно, простое желание – но оно ушло, ушло навсегда.
– Она сказала мне... – начал Уесли и замолчал, выжидая пока выровняется голос. – Она однажды сказала, что доверяет тебе. Я не доверяю. Ты отправлял ее на все эти задания. Отправлял эту женщину, ростом всего в пять футов и три дюйма, в странные дома и отели, ни с чем, кроме стека для самозащиты. Ты отправлял её в спальни богатых и опасных мужчин. Я сказал, что она не должна это делать, это опасно, ее могли убить. Вы двое постоянно ругались по телефону. Ругались и флиртовали, составляли планы и интриги. Я спросил ее, почему она тебе доверяет. И знаешь, что она ответила?
– Просвети меня.
– Она сказала, что ты ей как брат, которого у него никогда не было. Да, она так сказала, вы двое постоянно ругались, но только как родственники. Она сказала, что по большому счету она знает, что ты никогда не поставишь ее под реальную угрозу. Ты можешь ущипнуть ее за руку и потянуть за волосы, потому что ты старший брат, но если это попытается сделать кто-то еще...
– Я уничтожу их.
– Да. И потом сказала, что знала, что ты – семья, потому что только семья прощает друг другу, как ты должен был простить ее. Я спросил ее, что же она сделала такого ужасного. Она ответила, что забрала кое-что у тебя, кое-что, что ты хотел, и в конечном итоге простил ее. Сейчас я не доверяю тебе и не доверяю Сорену, но доверяю Норе. Значит, буду думать, что она была права на твой счет, когда говорила, что даже когда вы двое ненавидите друг друга, тем не менее, вы друг друга любите. Иногда мы с отцом тоже устраиваем мерзкие ссоры. Обычно с понедельника по воскресенье. Но в конце дня он все еще мой отец, и он все еще готов сжечь весь мир дотла ради спасения моей жизни, если понадобится. Нора сказала, что с тобой все так же.
Кингсли молчал, и за это Уесли был готов расцеловать мужчину. У него был довольно учтивый французский акцент и этот покровительственный тон.
– Мне жаль о том, что произошло между тобой и Норой. Я хотел, чтобы она рассказала мне всю правду. Затем я бы сказал, что не ненавижу ее за это и не осуждаю ее, – продолжил Уес, желая оказаться рядом с ней тогда. Может он смог бы ее отговорить.
– Она никогда не будет женой, которую ты видишь в ней, – ответил Кингсли.
– Знаешь что, мне наплевать на это сейчас. Я лишь хочу, чтобы она была в безопасности. Понимаешь?
– Больше, чем ты можешь представить.
– Ты собираешься ее вернуть? Или сделаешь из Норы лгунью, которая сказала, что доверяет тебе как семье?
– Я верну ее, даже ценой собственной жизни.
Уесли начал что-то отвечать, но услышал, как хлопнула входная дверь и быстрые шаги.
На пороге появилась задыхающаяся и дрожащая Грейс.
– Он ушел, – тяжело дышала она. – Он оставил для тебя записку в столе, но ушел.
