Текст книги "Госпожа (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Глава 8
Конь
Уесли стоял в гостевой ванной комнате, куда его провел Кингсли, прижимая влажное полотенце к затылку. Во время работы в больнице он достаточно видел черепно-мозговых травм и знал, что его не самая серьезная, и ему не стоит волноваться. Хотя пластырь все-таки понадобится. В противном случае, рана долго будет кровоточить, пачкая волосы.
Какое это имело значение? Уесли бросил окровавленную тряпку в раковину и вернулся в спальню. В любой другой день он бы счел эту спальню красивой, даже роскошной. Нора рассказывала ему о доме Кингсли – о кроватях с балдахинами в каждой спальне. Удобные для бондажа, как она сказала, и Уес заметил следы на изножье, скорее всего, отметины от наручников. Серебряный и бледно-голубой, комната выглядела, словно из эпохи отцов основателей [4]4
творцы конституции США
[Закрыть] , в похожей он был во время экскурсии, когда был с родителями на каникулах. Нога Уеса ударилась обо что-то под кроватью. Он опустился на колени и нашел металлический чемоданчик. Из любопытства он открыл защелки и увидел дюжину различных секс-игрушек, презервативов и смазок. Под такой красотой лежит столько греха. Он захлопнул чемоданчик и затолкнул его под кровать с такой силой, что в голове зазвенело. Забудь. Его боль не имела значения. Ничего не имело значение, кроме возвращения Норы. Он не мог поверить, что должен доверить ее жизнь Кингсли, королю засранцев, и Сорену, который, судя по всему, все еще был без сознания. Этим мужчинам Нора доверяла больше, чем кому-либо другому на всей планете. От раза к разу ее решения становились все хуже. Ее согласие выйти за него, должно быть, было хорошим признаком.
Он сел на кровать и потер ноющие виски. Его руки немного тряслись. Из-за низкого уровня сахара? Или от страха, горького изнывающего зияющего страха, которого он никогда прежде не испытывал? Вероятно, по обеим причинам. Сейчас он должен был планировать свадьбу, свернувшись клубком в кровати с Норой. А не быть здесь. Где угодно, но не здесь.
Это было глупо. Ему не нужно думать о будущем. Все было неважно, абсолютно все, кроме возвращения Норы как можно скорее. С каждой прошедшей минутой опасность над ней усиливалась. Хотел бы он знать, где она. Он, не раздумывая, занял бы ее место.
Уесли подпрыгнул, когда телефон Норы снова начал звонить. Он схватил его, надеясь, что это похитители с информацией.
– Да?
– Уесли, это снова Грейс. Я в доме Кингсли.
– Как и я.
– Хорошо. Ты не мог бы мне помочь? Он пытается выгнать меня.
Уесли бросил трубку и выбежал из спальни. Он не нашел Кингсли в его кабинете или где-либо еще на втором этаже. Наконец, в холле он нашел рыжеволосую женщину с веснушками, громогласно спорящую с Кингсли.
– Эй, что происходит? – Уесли протиснулся между ними двумя.
– Пытаюсь избавиться от незваной гостьи в моем доме, – ответил Кингсли. – Показываю ей дверь. Ей всего-то нужно пройти через нее.
– Я не уйду, пока кто-нибудь не скажет мне, что происходит с Норой. Нет, не верно. Я не уйду, пока не увижу Нору.
– Думаю, она серьезно, – сказал Уесли, становясь на сторону Грейс.
– Mon Dieu, весь ванильный мир захватил мой дом. Ладно. Вы оба можете остаться. Выпить чаю. Сделать все в моем доме скучным. Если я вам понадоблюсь, я буду пытаться найти Нору, лишь бы избавиться от вас двоих.
Кингсли развернулся и промаршировал прочь из холла.
– Прелестно, не правда ли? – Грейс повернулась к Уесли. – Спасибо.
– Так ты жена Зака?
– Это я.
– Я жених Норы.
Выражение шока на лице Грейс заставило Уесли впервые за двадцать четыре часа рассмеяться.
– Знаю. Долгая история, – ответил он.
– Нора никогда не перестанет шокировать меня. Даже спрашивать не буду.
– Хорошая идея.
– Но я спрошу вот о чем – ты знаешь хоть что-нибудь о происходящем?
– Это, правда, очень долгая история.
– Хотела бы услышать ее. Может, это тебя шокирует, но Нора единственная моя подруга в этом мире.
Уесли подошел к дивану и сел, глубоко погружаясь в черно-белые полосатые подушки. Он почувствовал легкое головокружение, усталость, потерянность. Он знал, что ему нужно было что-то поесть, проверить уровень сахара в крови, позаботиться о себе. Но у него не было сил на это, не было желания.
– У Норы тоже не много подруг. Она говорит, что пугает женщин.
– Она не пугает меня. Может, должна, но нет. – Грейс села рядом с ним на диван и начала вертеть обручальное кольцо на пальце. – Когда мы с Закари сошлись после нашего разрыва, мои близкие друзья были в ярости из-за того, что я приняла его обратно. Он уехал в Америку, завел роман с другой женщиной. Я простила ему все, а они не смогли. Единственным человеком, который был искренне счастлив за нас, была...
– Нора.
Грейс кивнула. – Она была хорошим другом для нас обоих. Меня выворачивает от беспокойства. Закари в Австралии на конференции, а единственная моя подруга в Штатах, с которой я хотела увидеться... Боже, Уесли, какого черта здесь вообще происходит?
– Скорее всего, я не должен говорить. – Он наклонился вперед, оперся локтями о колени и обхватил голову руками. Он не мог вспомнить, когда ему было так плохо или, когда был настолько уставшим или даже близко таким напуганным. – Но, думаю, сейчас это не имеет значения. Когда Кингсли и Сорен были подростками, у них были отношения.
– Они были любовниками?
– Да. Именно. Они учились в одной школе. Это была...
– Католическая школа, верно?
– Да, она самая.
– Начало очень знакомое.
Уесли рассказал ей все, что знал. Кингсли и Сорен влюбились, сестра, Мари-Лаура, приехала навестить, Сорен женился на ней, чтобы ее с Кингсли больше не разделял океан. Но сестра влюбилась в Сорена, и когда она узнала, что тот любил ее брата...
– Она инсценировала собственную смерть? – в ужасе спросила Грейс.
– Убив сбежавшую девушку, у которой был такой же цвет волос. На ее теле нашли обручальное кольцо. Никто даже не подумал, что это кто-то другой. Кингсли думал, что его сестра пересекла границу с Канадой и жила некоторое время в Квебеке. По его словам, она была самой красивой девушкой в мире. С легкостью нашла богатого мужчину, который заботился о ней.
– Но зачем все это? Зачем похищать Нору спустя столько лет?
– Понятия не имею. Он тоже не знает, что заставило ее это сделать. Но что-то же должно было.
– Где сейчас Сорен? Я могу поговорить с ним?
– Он в спальне Кингсли. Третий этаж. Дверь в самом конце коридора.
Грейс встала.
– Хотя не думаю, что ты многого добьешься от него.
– Почему? – спросила Грейс в дверях.
– Он без сознания.
– Что?
– Кингсли вколол ему что-то. Очевидно, Сорен собирался звонить в полицию и всему остальному миру. Кингсли сказал, что это будет самая плохая идея.
– Без сознания или нет, кто-то должен проверить его.
– Он весь твой.
Грейс начала уходить, но замешкалась в дверях. Она развернулась, подошла к нему и быстро поцеловала его в макушку.
– С ней все будет хорошо. Я верю в нее, – сказала Грейс и сжала его плечо. Впервые за весь день кто-то сделал или сказал ему что-то доброе. Он мог расплакаться от одной благодарности.
– Спасибо, – ответил он и едва расслышал себя. Грейс ничего не ответила, слабо улыбнулась и ушла.
Оставшись один в холле, Уесли молился. Он молился отчаянно, даже не зная, о чем молиться, кроме как о чуде. Вот что им было нужно сейчас. Чудо. Божий знак. Что-то, что убедило бы их, что все будет хорошо, Нора будет в безопасности, что мир не вращается без присмотра Бога, даже если так казалось.
Где-то неподалеку Уесли услышал, как захлопнулась дверь машины. Он проигнорировал это.
Если бы Нора была здесь, она сказала бы ему расслабиться, глубоко дышать, позаботиться о себе. «Перестань так сильно обо мне волноваться», – сказала бы Нора, тысячу раз она говорила это. «Я большая девочка. Я могу позаботиться о себе сама».
Но предполагалось, что он должен о ней заботиться. Сорен доверил ему Нору, и он позволил похитить ее какой-то обиженной истеричке с тридцатилетней обидой. И теперь он чувствовал себя брошенным. Утрата Норы была наказанием за то, что он плохо заботился о ней, пока они были вместе. Он думал, что ей будет намного безопаснее с ним, чем с Сореном, а теперь ее нет. Ее украли. Он облажался перед ней, облажался перед всеми ними.
«Пожалуйста», – снова взмолился он. – «Подай знак, если ты слышишь».
Затем Уесли услышал звук, стук в парадную дверь. Он ждал, не зная, должен ли кто-то открыть дверь или нет. Но затем снова прозвучал стук, на этот раз сильнее. У двери был звонок. Почему бы человеку не стучать, а просто позвонить в него?
Он подошел к двери и открыл ее. На пороге лежала, свернувшись клубком, девушка, из пореза на ее лице текла кровь.
Она открыла глаза – яркие голубые глаза, умные и напуганные.
– Привет? – он опустился на колени и встретился с ней лицом к лицу.
– Я должна передать сообщение, – сказала она со странным акцентом.
– От кого? – может, это произошло. Наконец. Сообщение от похитителей.
– От Бога.
Глава 9
Ладья
Грейс прошла по коридору третьего этажа, оставив мужчин в доме наедине со своими мыслями. Они все были в ужасе – Уесли, Гриффин, который впустил ее в дом, даже Кингсли, хотя она заметила, что у него было гораздо больше опыта скрывать свои страхи, чем у остальных.
Нора... Шепотом произнесла Грейс, когда приблизилась к спальне, от которой ей сказали держаться подальше. Она не могла придумать больше слов для молитвы. Даже в воображении любые ничтожные вероятности слишком пугали, чтобы молиться против них. Уесли сказал, что Нора у сестры Кингсли. Его сестра... женщина. Уж лучше женщина, чем быть похищенной мужчиной. Женщина-похититель... определенно, его сестре помогали, рядом был мужчина. Невозможно представить, что женщина в одиночку может заполучить Нору Сатерлин. Боже милостивый, Нора. При мысли о том, что может происходить с Норой сейчас, желудок Грейс скрутило.
Перед дверью в спальню Кингсли Грейс остановилась и на мгновение задумалась, что она делала. Она всего лишь хотела увидеть его... этого мужчину, этого священника, единственного человека, которого, ее обычно бесстрашный муж признался, что боится. Для Грейс Нора казалась абсолютно свободным человеком – она шагала по всему свету в кожаных сапогах под поднятыми черными парусами. И все же, когда она говорила о Сорене, она называла его человеком, который владел ею. Обладание Норой звучало так же опасно, как и обладание ядерной бомбой. Может быть, ценная и мощная, но кто хочет иметь такое под собственной крышей?
Грейс повернула дверную ручку и заглянула внутрь. Комнату заполняла тусклым золотым светом небольшая лампа. На полу у огромной красной постели сидел мужчина, его белокурая голова была склонена, словно он молился. Дверь тихонько скрипнула, открываясь, но мужчина на полу не пошевелился. Чем бы Кингсли не накачал его, очевидно, это его еще не отпустило.
Закрыв за собой, Грейс подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть мужчину. Ее сердце сжалось от жалости. Ему будет плохо, когда он придет в себя. Сидеть на полу, должно быть, неудобно, и будет еще хуже, когда он вернется в мир, где до сих пор нет Норы. Опустившись на колени рядом с ним, Грейс изучала его лицо.
Боже мой, Нора не преувеличивала. Он симпатичный? Назвать этого мужчину симпатичным равносильно считать Эйнштейна довольно смышленым в математике. Он был настолько красив, что ей хотелось, чтобы он извинился за это. Его белокурые волосы были достаточно длинными, чтобы можно было пропустить их через пальцы, но, тем не менее, короткими, чтобы он выглядел цивилизованно. Нора называла его опасным, но Грейс не видела абсолютно никакой угрозы. Он определенно был высоким. Даже в сидячем положении на полу со скованными за спиной руками, Грейс с уверенностью могла сказать, что он был выше шести футов. Но нет, определенно не опасный. На самом деле, он выглядел добрым, особенно эти морщинки вокруг глаз. Нора часто превозносила его достоинства как священника – как он обходился с равным почтением со всеми в церкви, как слушал, не осуждая, как заботился о детях, словно они взрослые, и прощал взрослых, словно они были детьми, как он отдавал и отдавал, и отдавал себя им и ничего не просил взамен, только они помнили, что благословение исходит от Бога, даже если оно замаскировано.
Нет, он определенно не был опасным. Возможно, лишь для того, кто попытался навредить Норе. Но чистое безумие держать его здесь взаперти, словно он какой-то дикий зверь. Где-то здесь она точно найдет ключ. Она снимет наручники, позволит его рукам расслабиться в более естественной позе.
Грейс встала и осмотрелась. Вот они, ключи от наручников висели на голубой ленте на двери. Если бы он проснулся, он увидел бы их прямо перед собой. Кингсли жестоко обошелся с ним, если это было специально. И что-то подсказывало, что именно так оно и было.
Она еще раз опустилась на колени рядом с Сореном и потянулась ему за спину. В такой позе вставить ключ в замок будет неудобно. Ей практически пришлось обхватить мужчину руками. Но он спал, не обращая внимания на ее присутствие. Поэтому Грейс повернулась к кровати и ближе прижалась к его телу. Она не могла не вдохнуть его аромат. От него пахло прохладой, чистотой, словно свежевыпавшим снегом в глубокую зимнюю ночь. Бред какой-то. О чем она думала? Страх и паника охватили ее. Кто вообще пахнет, как зима?
Сделав глубокий вдох, Грейс отбросила свои поэтические размышления и начала тянуться за его бедро. Она обнаружила наручники на его запястьях и нащупала углубление замочной скважины.
– Почти, – прошептала она себе под нос. – Мы это снимем.
Он поднял голову, и Грейс поняла, что смотрит в самые суровые глаза на самом опасном лице, которое она когда-либо видела.
– На вашем месте я бы этого не делал.
Ахнув, она бросила ключ и отползла на пару футов назад.
– Отец Стернс, – сказала она, чуть не потеряв сознание от внезапного испуга. – Простите. Я только хотела...
– Валлийский акцент... вы миссис Истон, верно? – Отец Стернс поднял подбородок на дюйм выше и ждал ответа. Она почувствовала себя полной дурой, сидя на полу пытаясь опустить задравшуюся юбку, пока католический священник изучал каждую линию ее лица.
– Да. Я жена Закари. Я была в отпуске и позвонила Норе. Ответил Уесли... – слова вырывались из нее нервным потоком. – Он рассказал мне, что произошло, куда он направлялся. Я сразу же приехала.
– Вы что-нибудь слышали об Элеонор?
Желудок Грейс ухнул вниз. Она бы все отдала, чтобы рассказать ему любые новости.
– Мне никто ничего не сказал.
Отец Стернс кивнул и откинул голову назад на кровать и закрыл глаза.
– Мне очень жаль, – прошептала Грейс. – Я и Закари, мы переживаем за нее.
– Очень мило с вашей стороны, миссис Истон.
Она улыбнулась.
– Пожалуйста, называйте меня Грейс. Нора много рассказывала о вас.
– Неудивительно, почему вы так нервничаете.
Грейс нервно усмехнулась, доказывая его правоту.
– Клянусь, она рассказывала мне только хорошее.
Он снова открыл глаза и долго смотрел на нее, словно что-то искал в ее лице. Но что, она не могла понять. И она была не против того, что он ее разглядывал. Взгляд ощущался интимным, но не неуместным.
– Я отказываюсь в это верить, – наконец сказал он. – Я слишком хорошо знаю Элеонор.
– Ну, может, не все хорошее. Но ничего плохого. Определенно захватывающее. Она считает, что вы из тех, кто заковывает в наручники, а не оказывается в них. Если хотите, я могу их снять.
– Хочу. Но как я сказал, не советую.
– Почему? – она немного ближе пододвинулась к нему, чувствуя себя чуть более комфортно, чем в начале их разговора.
– Я пацифист. Не верю в оправданное насилие без обоюдного согласия. И я попытаюсь вспомнить, что я пацифист, чтобы не убить Кингсли за этот поступок сразу же на месте.
Грейс снова рассмеялась, менее взволнованно на этот раз.
– Не думаю, что убийство поможет в этой ситуации.
– Но и не навредит.
Слова были сказаны в шутку, но Грейс не услышала веселья в его голосе.
– Я, пожалуй, пойду. – Грейс начала вставать. – Не хотела быть такой любопытной, но я увидела вас на полу и...
– Нет. Не уходите. Пожалуйста.
Его голос был таким робким, что Грейс не устояла и снова опустилась на колени.
– Конечно.
– Останьтесь и поговорите со мной. Отвлеките от всех мыслей в моей голове.
Она услышала нотку отчаяния в его голосе.
– Я останусь. Буду столько, сколько вы пожелаете. – Грейс пододвинулась немного ближе к нему. – Хотите поговорить о мыслях в вашей голове? – спросила она, словно говорила с одним из детей в своем классе. – Если они наполовину такие же ужасные, как и мои, разговор поможет избавиться от них.
Сначала он молчал, только открыл глаза и смотрел на то, что только он мог увидеть.
– Мы все в ужасе, – прошептала Грейс. – Я никогда не была так напугана. Такое не происходит с людьми, которых ты знаешь. Такое случается в фильмах или в других странах, и эти истории превращаются в фильмы, и все это сумасшествие. Я едва не умерла, когда в девятнадцать у меня случился выкидыш, но, признаюсь честно, я никогда не была так напугана.
– Мне было одиннадцать, когда я впервые посмотрел смерти в лицо. В двадцать я провел несколько месяцев в лепрозории. Мне пришлось впиться пальцами в изрезанное запястье мальчика-подростка, чтобы попытаться остановить кровь и спасти его от смерти на полу моей церкви. До сегодняшнего дня я думал, что знал все об ужасе. Я ошибался.
– Я постоянно говорю себе быть сильной, что Нора была бы сильной для меня, и я должна быть такой же для нее. Раскисание не поможет ей. Мы не можем опускать руки. – Смелые слова, но все, чего сейчас хотела Грейс, – разразиться слезами.
– Не отчаиваться? Обычно я так говорю.
– Думаю, даже священнику иногда нужны успокаивающие слова.
– Постоянно, Грейс.
Он замолчал, и она боялась, что мысли в его голове были такими же, как она и представляла.
– Мне не стоит знать, что происходит в вашей голове, верно?
– Жуткие мысли. Месть. Жестокость. Что я хочу сделать с тем, кто причиняет боль моей Малышке.
– Вы называете ее Малышкой?
– Всегда. Она была подростком, когда мы встретились. Очень невоспитанным подростком. Она требовала у меня ответа, почему я такой высокий. Она намекала на то, что я вырос таким, чтобы привлекать внимание.
– Только Нора может хамить и быть кокетливой одновременно.
– Я объяснил ей, что был таким высоким для того, чтобы лучше слышать голос Бога. И так как я был выше и мог слышать Его лучше, она всегда должна слушаться меня. Это она не очень хорошо усвоила. На следующий день она парировала в ответ стихом из 114 Псалома. «Хранит младенцев Господь». Ее библейское доказательство, что Бог предпочитает низких людей. После этого я начал называть ее Малышкой. Это помогло нам обоим помнить, что в первую очередь она принадлежит Богу.
– А вы на втором месте?
– Почти на втором, – ответил он, дьявольски быстро улыбнувшись ей.
– Это хорошие мысли. Продолжайте говорить хорошее. Может, нам удастся вытащить вас из склонности к убийству и из наручников.
– Прямо сейчас у меня нет хороших мыслей.
Он замолчал и закрыл глаза. Грейс знала, что, что бы не происходило в его разуме, она не хотела ничего из этого знать.
– Вы не должны быть здесь, – сказал он, его глаза все еще были закрыты. – Здесь не безопасно. Вы должны быть с мужем.
– Закари на конференции, в Австралии. И я никуда не уйду, пока не вернется Нора. Мне все равно, если мой муж разведется со мной, Кингсли арестует меня, и меня уволят из школы за прогулы, я все равно остаюсь.
– Прогулы в школе?
– Я учительница. Учеба начинается на следующей неделе. Но она начнется со мной или без меня.
– Что вы преподаете?
– Английскую литературу в одиннадцатом классе. Преподавать Шекспира семнадцатилетним – это не рыб дрессировать.
Он улыбнулся и затем открыл глаза.
– Я когда-то был учителем, – сказал он. – Учил испанскому и французскому десяти и одиннадцатилетних мальчиков.
– Похоже на ад.
– Именно. Хотя мне нравилось.
– Это по-своему вознаграждается. Если удается достучаться до одного ученика за год, увидеть эту искру понимания, увидеть этот намек на взрослого, какими они могут стать, и ты понимаешь, что именно ты как-то помог ему или ей пройти этот пусть... это стоит всей работы, всех жертв.
– Так было с Элеонор, когда она была девочкой. В тот момент, когда я увидел ее в пятнадцать лет, я точно увидел, кем она станет.
– Неудивительно, что это была любовь с первого взгляда.
– Любовь, страсть, страх, интерес и радость – столько радости. Я думал, что это было мое предназначение, убедиться, чтобы она пережила подростковый возраст и стала женщиной, которую я видел в ней.
– Пережила? Помню, быть подростком довольно сложно, но никак не опасно для жизни.
– Элеонор была не типичным подростком.
– С трудом поверю, что Нора хоть в чем-нибудь была типичной.
– Более точно и не скажешь.
– Если это как-нибудь поможет, думаю, вы проделали отличную работу с ней. Она довольно впечатляющая личность.
– Я пытался не оплошать перед ней. Что сделали все в ее жизни, ее отец был преступником, ее мать считала Элеонор ошибкой. Я с удовольствием забрал ее у них. С большим удовольствием, чем следовало, должен признаться.
– Вы улыбнулись. Хотите, чтобы я сейчас сняла наручники?
– Хотел бы, но я все еще представляю Кингсли в морге. И, конечно, я только концентрирую свой гнев на нем, потому что его здесь нет. Я знаю, что на самом деле не злюсь на него. Повторяю себе это снова и снова.
– Он пытался спасти вас от самого себя. Вы священник, в конце концов. Нельзя сообщать полиции, ФБР и всему миру, что кто-то похитил вашу любовницу.
– Меня меньше всего заботит, что подумает весь мир о моих отношениях с Элеонор. Главное – вернуть ее.
– Конечно, – ответила она, разглаживая юбку на коленях. – Но поможет ли полиция? Я задаю насущный вопрос. Если вы считаете, что они помогут, я лично позвоню Кингсли, будь он проклят.
Отец Стернс отвел взгляд и вздохнул.
– Нет, они не помогут. Они не могут. Прошло тридцать лет, но я так и не забыл, какой была Мари-Лаура. Одержимая натура. Очевидно, она хочет отомстить. Мне. Кингсли. Элеонор будет инструментом мести. Она не пытается украсть бриллиант и скрыться в ночи. Она хочет причинить нам боль. Она уже умирала. Не думаю, что она боится снова умереть. Я боюсь того, что она планирует взять Элеонор с собой. Привлечение полиции лишь увеличит риск смерти Элеонор.
– Мари-Лаура... сестра Кингсли, и она была вашей женой?
– Была... и, по-видимому, является ею. Кингсли ужасно скучал по ней, когда мы были в школе. После смерти его родителей только они с Мари-Лаурой остались друг у друга, и даже тогда их разделял океан – она в Париже, он в Америке. Я думал, если он снова ее увидит, он станет счастливым.
– Она приехала в вашу школу?
– Я договорился о ее приезде. Больше года прошло с тех пор, как они в последний раз виделись – брат и сестра. И все-таки меньше чем через неделю после воссоединения, Мари-Лаура просто заявила, что влюблена в меня.
– Должно быть, это был своего рода шок. Для вас и Кингсли.
– Неприятный шок. Мое сердце было совсем в другом месте, но я не хотел ранить девушку. Кингсли казался таким счастливым, когда она была рядом. Я помню этот день, будто он был вчера. Я отправился на долгую пешую прогулку в одиночестве. Мари-Лаура последовала за мной, спросила, может ли присоединиться ко мне. Мы едва прошли милю, когда она остановилась и призналась, что влюбилась в меня. Я пытался оставаться спокойным, рациональным. Я сказал, что мне жаль, но я не чувствую того же. И ей не стоило принимать это не свой счет. Сказал, что не способен любить ее, как мог бы кто-то другой. Она сказала, что ей все равно.
– Не все равно. Клянусь, не все равно.
– Я сказал ей, если она так хочет, мы можем пожениться, но этот брак будет только на бумаге. Я рассказал ей о трастовом фонде, к которому получу доступ после свадьбы. Они с Кингсли могли получить каждый пенни из него. Бог Свидетель, я не хотел ни цента от своего отца. Я бы ничего не попросил взамен у нее. Она могла быть свободной и быть, с кем пожелает. Все, о чем я просил – позволить мне закончить школьный год в школе Святого Игнатия. По юридическим причинам я думал, так будет лучше, если мы, по крайней мере, несколько месяцев проживем вместе.
– Она согласилась?
– С радостью. Она сказала, что понимает, и с моей стороны было мило сделать такое предложение. «Любезно», – сказала она. Скорее глупо и бестолково. А я не часто бестолковый, Грейс. Это было глупо.
– Вы были влюблены, а не глупы. Два разных заболевания, но идентичные симптомы.
– Я был влюблен. Я никогда прежде не испытывал подобного. Я хотел сказать ей, но Кингсли хотел подождать. Я думал, со временем она поймет.
– Но она не поняла. – Это был не вопрос. Если Мари-Лаура похитила Нору, очевидно, эта женщина так и не поняла.
– Я даже не позволил себя поцеловать на нашей свадьбе. Это было одно из условий. Я знал, что, если Кингсли увидит это, ему будет больно. И все же, в нашу брачную ночь, как только мы остались наедине, она набросилась на меня. Все, что я говорил ей, все, на что она согласилась, она притворилась, что этого не было. Она действовала так, словно единственным словами, что я сказал ей в тот день в роще, были «Мы можем пожениться».
– Из-за любви мы можем неадекватно воспринимать действительность. Я знаю, у меня такое было с Закари. Я видела только возможности, а не угрозу.
– Любовь сделала Мари-Лауру очень опасной. Она постоянно меня трогала. Я ненавидел это. Особенно во сне. – Иногда вспыхивали картинки – старые воспоминания, возможно, и самые плохие.
– Было сложно давать ей отпор? В конце концов, если она хоть каплю была похожа на Кингсли, она должна была быть красивой.
– Многие так считали. Те, кто видел ее, утверждали, что она самая красивая девушка, которую они когда-либо видели. Но меня она не привлекала. Нисколько. Вся ее красота была снаружи. Я заботился о ней из-за Кингсли. Вот и все.
– Уверена, она думала, что, в конечном итоге, вы измените свое отношение. Женщины так поступают, убеждают себя, что мужчины передумают, когда на самом деле этого не произойдет. Если Мари-Лаура верила в силу собственной красоты, уверена, она думала, что могла заставить вас передумать. Должно быть, для ее эго это был сильный удар, когда у нее не вышло.
– Очевидно, она была не особо довольна.
– Я достаточно много знаю таких женщин. Красивые, опасные девушки. Любого мужчину, который не падает к ее ногам... они считают это оскорблением и вызовом.
– Вы говорите о красивых женщинах так, будто вы не одна из них. Уверяю вас, вы красивая. Веснушки придают особый шарм.
Грейс надеялась, что тусклое освещение в комнате скроет цветущий румянец на ее щеках.
– Не думаю, что согласна с вами. Муж бы согласился, но Закари фетишист на веснушки, если есть такое понятие.
– У вашего мужа, как и у меня, отличный вкус в женщинах.
Румянец усилился от такого заявления. Грейс глубоко вдохнула. «Не показывай страха», – предупреждала Нора. Теперь она знала, почему.
– Нора была права насчет вас.
– В чем именно? – спросил Отец Стернс. – Или мне не нужно знать?
– Она сказала, что вы будете играть со мной, играть с моим разумом. Вы намекаете на то, что знаете, что мой муж переспал с Норой. Пытаетесь оценить мою реакцию?
– Возможно. Для жены не типично беспокоиться о женщине, с которой переспал ее муж.
– Вы можете играть во все игры разума со мной. Я переживаю за Нору. Мой брак лучше, чем когда-либо, из-за нее. Впервые в нашем браке только двое. Я и Закари. А не я, Закари и его чувство вины.
– Но Леди слишком бурно протестует? (прим.: цитата из пьесы Шекспира «Гамлет») – Отец Стернс прищурился, и Грейс поняла, что съежилась под этим напряженным взглядом.
– Нет, я просто говорю правду. Я люблю Нору. Она моя близкая подруга, и, учитывая, что я спала с кем-то еще до той ночи Закари с вашей Норой, думаю, мы квиты и даже более чем. И Нора была полностью права на ваш счет.
– Да?
– Она сказала не показывать перед вами страха. Сказала, что вы играете с ним как кот с игрушкой из кошачьей мяты.
Комнату наполнил смех, теплый, густой и мужественный. Он заставил каждый нерв в теле Грейс вытянуться в струну и отсалютовать.
Затем смех утих, и отец Стернс снова закрыл глаза. Он опять откинул голову назад на кровать. Казалось, он молился.
– Простите меня, Грейс, – извинился он. – Я пытаюсь не... – он замолчал, будто старался подобрать нужное слово, – проявлять эту сторону себя с людьми не желающими или не ожидающими ее. Боюсь, иногда она просто выходит из-под контроля.
Грейс подползла к нему немного ближе, и теперь их ноги были в дюйме друг от друга. Она протянула руку и положила ее на его бедро, чуть выше колена. Она не была уверена, что подтолкнуло ее сделать это, разве что она проделывала то же самое с Закари, когда ему была нужна поддержка и комфорт.
– Женщину, которую вы любили почти двадцать лет, похитили. Вас накачали наркотиками и пристегнули к кровати. Вы католический священник, и, если все узнают об этом, ваша репутация и карьера будут разрушены. Пожалуйста... – Грейс сжала его ногу и ощутила твердые, как сталь мышцы. – Пожалуйста, не извиняйтесь передо мной. Бог знает, я никак не могу помочь в этой ужасной ситуации. Если, по крайней мере, я могу выслушать, тогда, пожалуйста, применяйте ко мне все, что потребуется.
Отец Стернс изогнул бровь, и Грейс ощутила, как тени в комнате расступаются к углам и прижимаются к стене.
– Я не это имела в виду, – сказала она, убирая руку с его ноги.
– Уверены?
– Вы ужасны. Серьезно, – сказала она, пытаясь смехом подавить волнение. – Я собираюсь снять с вас наручники, но скажу, что буду сожалеть об этом.
– Еще как.
– Как можно сконцентрироваться рядом с вами будучи... вами? – поддела она, потянулась за кровать и нашла ключ. – Вы, должно быть, наслаждаетесь, пугая женщин.
– Мужчин тоже. Спросите у вашего мужа
– Ох, он рассказывал мне.
– Я должен извиниться перед ним. Когда мы встретились, я чувствовал себя излишне собственнически. Элеонор никогда не приводила чужаков в наш мир. Я знал, что он был особенным для нее, раз она показала ему эту свою сторону. Я выплеснул свое раздражение на Закари.
– Не извиняйтесь. Он раздробил эго стольких писателей, что я сбилась со счета. Вы отплатили ему той же монетой.
– Вы не сочувствуете мужскому эго, верно?
– Конечно, нет. Я жена. Я даже рада, что вы немного его припугнули.
– Вы не кажетесь напуганной.
– Уверяю вас, я напугана. Но Нора предупреждала о том, насколько вы пугающий. И я подготовилась.
Он улыбнулся искренней улыбкой, лишенной лукавства или притворства.
– Элеонор даже и близко не боится меня.
– С трудом в это верится. – Грейс встала на колени и потянулась за спину отца Стернса. Вот она, взрослая женщина, которая была в браке двенадцать лет, и чувствовала себя неловко, словно школьница рядом с тайной любовью.
