Текст книги "В ожидании счастья"

Автор книги: Терри Макмиллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Вернулась? – спросила Джинива.

– Ага. Я как раз собралась тебе позвонить.

– Хорошо отдохнула?

– Просто замечательно.

– Отлично. И когда собираешься приехать за детьми?

– Да хоть сейчас.

– Они тут у меня целый день ноют „хотим пиццу", так что я их, пожалуй, свожу. Подождешь нас дома. Ключ не потеряла?

– Нет, мам, он у меня на цепочке со всеми остальными. Я буду минут через тридцать, но у меня мало времени, так что побуду с тобой недолго.

– А теперь что ты надумала?

– Устраиваю завтра распродажу. Всякий хлам из гаража.

– Делать больше нечего?

– Да ладно тебе, мам. Там столько барахла, мы им годами не пользуемся. Надоело.

– Ну, давай. Да, кстати. Я вымыла Онике голову и заплела „колосок", так что неделю можешь не беспокоиться.

– Спасибо, мама. До скорого, – сказала Бернадин и пошла за ключами от машины.

Вернувшись с детьми домой, Бернадин велела им помогать готовиться к завтрашней распродаже.

– Ма, а почему мы устраиваем распродажу? – спросил Джон-младший.

– Потому что папе эти вещи больше не нужны, – ответила Бернадин.

– Даже клюшки для гольфа? – спросила Оника.

– Даже клюшки.

– А теннисные ракетки?

– Тоже неси.

– Мы только папины вещи продаем? – снова спросила Оника.

– Да.

– А зачем?

– Не зачем, а почему, – поправила мама, – потому что он попросил.

– Попросил? – удивился Джон-младший.

– Да. Он сказал, что они ему не нужны, только пыль собирают.

– А деньги кому? – поинтересовался он.

– Нам, – сказала Бернадин.

– Здорово! А папа с нами будет продавать?

– Нет.

– Он в другую командировку уехал? – спросила Оника.

– Можно сказать и так. – Бернадин решила ничего не объяснять. Пока.

В семь утра Бернадин вышла на подъездную аллею. Она вынесла карточный столик и разложила на нем запонки, галстучные булавки и прочие драгоценности. Сняла чехол со старого „форда". Дети достали из погреба больше ста бутылок коллекционных вин, разбив по дороге пять или шесть. Его горные лыжи „Россиниоль", лыжные палки и ботинки от Саломона она положила на землю. Потом выкатила горный велосипед, за который он в свое время выложил восемьсот баксов. Уложила рядом с лыжами гантели и прочий спортивный инвентарь, которым он практически не пользовался. Потом перебрала зимнюю одежду, которая тоже хранилась в гараже, достала его кашемировое пальто, дорогие шерстяные костюмы, которые он не надевал со времен переезда из Филадельфии, и разложила на огромной простыне. И когда решила, что здесь на тротуаре все, что он берег, все, о чем он может пожалеть, она села у столика для карточной игры, закурила и стала ждать.

Люди стали приходить с половины восьмого. Они вели себя так, словно выиграли крупный приз в лотерею. Визжали, пихались, спорили. Кто-то подумал, что она точно свихнулась, особенно когда какой-то парень за старенький, но еще очень ценный „форд" дал ей четыре монеты по двадцать пять центов, а она спокойно протянула ему расписку, и он уехал. В девять часов утра на подъездной аллее остался только карточный столик, за которым она сидела и продавать который она и не собиралась. Ее выручка составила сто шестьдесят восемь долларов. Детям так понравилось, что они захотели и на следующей неделе устроить распродажу. Может, папа захочет что-нибудь еще продать? На что она сказала „нет". При этом лицо ее сияло. Когда дети убрали столик обратно в гараж, она приказала им идти в дом, поделить деньги поровну и положить в свои копилки. Она стояла в старой масляной лужице, оставшейся от „форда". Зато теперь детям будет где поиграть. Вытирая ноги о коврик на пороге гаража, она произнесла вслух:

– Новую жизнь решил начать, поганец? Ну, так посмотри же, каково начинать на пустом месте.

Она нажала кнопку в стене и на этот раз дождалась, чтобы дверь гаража опустилась полностью.

ТОЛСТУХА

Глория почти всю ночь не сомкнула глаз. Последний раз она взглянула на часы в пять утра, а проснулась в десять. Поднявшись в комнату Тарика, убедилась, что он еще не приходил. Затем, поскольку ни Робин, ни Бернадин пока не звонили, решила пойти в церковь, где не была очень давно. К началу службы она опоздала, и ей пришлось сесть на одну из задних скамей. Вскоре она начала клевать носом. Проповедь была скучной, приезжий священник едва ли сам понимал, что говорит. Глории приснилось, что она наконец-то оказалась в церкви. Какая-то незнакомая женщина подтолкнула ее локтем и сообщила, что служба окончилась. По дороге домой Глория решила, что ничего не скажет Тарику о Дэвиде.

Дверь гаража снова заклинило, и машину пришлось оставить перед домом. Саксофон Тарика висел на ручке двери в ванную. Грязные кроссовки валялись вверх подошвами. Глория поднялась наверх, чтобы переодеться, услышала шум душа из его ванной, снова спустилась и принялась за готовку. Вчера, после отъезда Дэвида, она выкинула весь соус в мусорное ведро, изломала французскую булку и отправила туда же. Большего сделать она не могла. Салат все еще стоял на столе; листья его потемнели и сморщились. Глория выкинула и его, потом взяла оттаявшую печенку и стала с ней возиться. Она как раз обваливала последний кусочек в муке, когда в дверях появился Тарик – в узких зеленых штанах и белой водолазке, в руках воскресная газета.

– Извини, мам, – сказал он.

– Не за что извиняться. – Глория положила печенку на сковороду. – Все. Кончено. Забыто.

– Он злился?

– Нет. Просто он этого не ждал. Но ничего, переживет.

– А на ночь он остался?

Глория кинула на сына испепеляющий взгляд.

– Нет, он не ночевал.

– Ну и ладно. – Тарик сел за стол и принялся читать спортивную страницу.

– Кто-нибудь звонил? – спросила она.

– Угу, – пробурчал он.

– Бернадин? – Глория замерла в ожидании ответа.

– Не-а. Это была мисс Робин, она сказала, что у Бернадин никого нет дома. Она уехала на день в Таксон к родителям. Потом звонила какая-то из твоего комитета, не помню, как зовут, она так тараторила, что я не успевал записывать. Она сказала, что собрание каких-то сестер будет только пятого апреля, и она хочет, чтобы ты в этом году опять возглавила этот… комитет по выставкам и уже начала придумывать тему… ну, я не помню какую. А, и еще Филип поведал, что у него желудочный грипп, и он, может, не придет во вторник, он не уверен.

– И все?

– Угу.

– Как ты повеселился у Брайана?

– Я ночевал не у Брайана.

Глория уронила кусок печенки на пол, но даже не стала подбирать.

– Что? А где же ты был?!

– У Терренса.

– Ты же спрашивал, можно ли остаться у Брайана!

– Не, мам. Я сказал: „Сейчас я у Брайана, но собираюсь ночевать у Терренса".

– Ты что, думаешь, я свихнулась?

– Нет, мама. Ты просто забыла.

– Послушай-ка. Ты точно сказал „Брайан", или я больше не Глория.

Она наклонилась за куском печенки и вдруг почувствовала острую боль в груди. Это от жары, наверное.

– Ну-ну, поди сюда. – Глория поманила сына пальцем. Тарик подошел, глядя на нее сверху вниз. – Я что, по-твоему, совсем дурочка?

– Нет, мам…

– Я не так уж давно была молодой. Как зовут сестру Терренса?

– Фелисия.

– И ты в нее втюрился? Попробуй скажи, что я не права.

– Абсолютно не права, мам. Я эту девчонку терпеть не могу. Она какая-то ушибленная.

– Она что, принимает наркотики?

– Да нет. Она просто противная. Больная. И жуткая уродина.

– Я как-то ее видела, и вовсе она не уродина.

Глория прекрасно понимала, что имеет в виду ее сын. Фелисия была толстушкой. Когда Глория только начала набирать вес, Тарик делал тонкие намеки при рекламе по телевидению любой новой диеты. „Ты только глянь, мам, какая худенькая эта леди. Попробуй и ты".

Глория немало заплатила за всевозможные рецепты похудения. Она чуть сама не свихнулась и не свела с ума ребенка, то голодая, то употребляя жидкую пищу, небольшие порции пищи, а также продукты, которые вообще не были похожи на пищу. Но однажды ей все надоело и она велела сыну заткнуться. „Я еще не приобрела размеры кита, – заявила она. – Вот когда я стану как сестра Монро, тогда можешь говорить, что хочешь. А пока молчи". Она продолжала полнеть, но каждый раз, когда чудом сбрасывала несчастные два-три килограмма, обязательно сообщала об этом Тарику. „Классно, мам", – отзывался он. Глория знала, что ее полнота раздражает его. Однажды он прямо спросил, нарочно ли она носит такие узкие платья, из которых ее груди вылезают наружу? Как она могла рассчитывать найти себе мужа, а ему отца с таким весом? Ведь мужчины перестали бывать у нее именно тогда, когда она располнела. В церкви Тарик всегда высматривал мужчин без обручального кольца, надеясь, что Глория заговорит с ними, но на нее обращали внимание разве только жены священников. „Тебе не надоело общаться только с подружками?" – донимал ее он. Порой в его глазах было сочувствие. „Ты была такой красивой, пока не поправилась. Вот бы ты снова стала стройной!" И Глория только отвечала со вздохом, что, как бы она ни старалась, прежней она не станет.

– Ты мне вот еще что скажи. – Глория пристально взглянула на сына. – На улице тридцать градусов, зачем это ты вдруг натягиваешь водолазку?

И, прежде чем он успел ответить, Глория оттянула белый воротник на шее Тарика Так и есть, два круглых красных пятна.

– Это что, Терренс тебе сделал?

Тарик опустил голову и отступил назад, ударившись о табуретку у стола.

– Нет, – пробормотал он.

– Громче, я плохо слышу.

– Нет, – повторил он.

– Сядь, Тарик, и помолчи, пока я не разрешу тебе открыть рот.

Тарик посмотрел на часы. Половина третьего.

– Мам, мы с ребятами из нашего дома договорились встретиться в три.

– Меня это не касается.

Она продолжала готовить. За четыре минуты она выложила на сковородку всю печенку, убавила газ, вытащила две кастрюли, налила воды и засыпала рис. Тарик смотрел, как сотрясается тело матери, когда она вытряхивает мороженые овощи из пакета. Когда она наклонилась, чтобы поставить печенье в духовку, ему показалось, что ее юбка сейчас просто лопнет по всем швам.

– Ну, так. – Глория наконец села за стол. – Ты уже с кем-нибудь?..

– Вроде того. – Тарик отпихнул газету.

– Вроде того?

– Да.

– И как давно?

– Мам…

– Опять „мам", так когда же?

– С прошлого лета.

Значит, с середины февраля. Проклятье! Глория оттолкнула стул и включила кондиционер – в кухне было слишком жарко от плиты. Колени и бедра у нее вспотели. Ее малыш занимается любовью? Так вот почему он стал отставать в учебе! Ей хотелось фыркать, но она сдержалась. Вот ее сын уже и „озабочен". То, что он стал мужчиной, изменило его. Все они одинаковы. Глория вытерла пот с лица, на секунду присела, чтобы дать отдохнуть ногам, потом вернулась к столу.

– А ты хоть понимаешь, что делаешь?

– Думаю, что да. – Он изо всех сил старался скрыть ухмылку.

– Ах так? Мы давно разговаривали с тобой об этом, и честно говоря, я и не ожидала что однажды ты придешь и скажешь: „Знаешь, мама, я тут собрался с одной девочкой…" Но… именно поэтому я всегда хотела чтобы у тебя был отец. Можно тебя спросить – и не вздумай врать! – ты пользуешься презервативами?

– Почти всегда.

Снова та же боль пронзила ее грудь и остановилась в сердце Глория вздохнула, потом выдохнула, вынула из холодильника бутылочку со своим лекарством от давления и приняла две ложки. Печенка шкворчала на сковородке, рис выкипал, но Глории было слишком больно двигаться. Она оперлась о стол.

– Почти всегда?.. – повторила она.

– Всегда. Мам, что с тобой?

– Что-то с желудком. Сейчас пройдет. Не ври, Тарик. О таких вещах не врут.

– Ну ладно, почти всегда. – Он вытянул длинные ноги.

– Но этого недостаточно, и тебе это известно. Знаешь, сколько болезней сейчас можно подцепить?

– Да, но я же с такими девчонками не связываюсь.

– С „такими" девчонками? Каждый может подцепить такую заразу. У меня это было в свое время. – Тарик уставился на мать глазами, полными недоверия. А она продолжала: – А теперь еще и СПИД! Молодежь думает, что им ничего не страшно, но эта болезнь убивает без разбору.

– Я знаю, мам.

– А о крабах[8]8
  Здесь слово „краб" имеет значение „лобковая вошь".


[Закрыть] ты слышал?

– Да, их ведь едят?

– Нет, эти не пришлись бы тебе по вкусу. – Боль понемногу отпускала, Глория смогла сесть. – Половина этих девчонок даже свои тампоны вовремя не меняют, а о спринцевании и вовсе не имеют понятия.

– А что это?

– Спроси их, пусть они тебе расскажут. Так со сколькими?

– Чего „со сколькими"?

– Со сколькими ты спал?

– Я ни с кем из них не спал.

– Не придирайся к словам, Тарик!

– Да всего-то девять и было.

– Девять девушек? С прошлого лета?..

– Да разве это много? Ты бы на других мальчишек поглядела!

– Плевать мне на твоих мальчишек! Я о тебе говорю. Я хочу, чтобы ты хорошенько меня выслушал. С этого дня – слышишь? – с этого дня ты ни шагу не сделаешь без презерватива в кармане. Понял?

– Ага.

– И никогда, слышишь, никогда! – ты не будешь больше верить этим твоим невинным милашкам, что они что-то там предпринимают!

– А разве нет?

– Откуда ты знаешь?

– Они же все время пьют таблетки.

– Можешь им верить, если хочешь. – Наконец-то она смогла нормально вздохнуть, лекарство подействовало. – Но, Тарик. Ты красивый юноша; до недавних пор ты был отличником. Ты неплохой спортсмен, музыкант, и, я надеюсь, у тебя отличное будущее – я не имею в виду флот, конечно. Твой телефон просто обрывают девчонки, и я никогда тебе и слова не сказала. Не скажу и того, что в твоем возрасте еще рано с кем-то спать. Но есть девушки, которые ничего не знают, их матери ничему их не научили; думать о будущем они не умеют. Они думают только о таких, как ты, и о том, какая отличная это штука – секс. Но секс без противозачаточных средств означает, что могут появиться дети. Понимаешь? Это как дважды два – четыре. И для таких девушек ребенок это все, что сулит им будущее. И ты вполне можешь таким образом стать отцом. Я все это говорю, чтобы ты не был таким доверчивым и не верил им на слово, когда они уверяют, что что-то там принимают. Ты должен защитить себя сам, ясно?

– Да, мама.

– Тогда вернемся к нашим баранам. – Она засмеялась. – Это Терренс поставил тебе засос?

– Нет. – Он покраснел, потом тоже рассмеялся.

– Тогда кто же?

– Мишель.

– Мишель?! Эта белая соплюшка из соседнего дома?

– Ты же спросила, вот я и ответил.

– Так ты был с белой?..

– А что такого?

Глория не сразу нашлась, что ответить. Она сразу вспомнила Джона и Бернадин.

В семидесятые в Окленде она повсюду видела белых женщин в обнимку с чернокожими. Но тогда, похоже, они это делали больше для показухи. Потом на несколько лет это прекратилось. Может быть, теперь черные мужчины стали опять предпочитать белых потому, что она и такие, как она, не умеют удержать своих возлюбленных? Тарик еще не стал мужчиной, но и он такой же. В чем здесь загадка? В чем белые женщины превосходят черных? Чем они привлекают юношей и мужчин?

– Знаешь, все, что я хочу сказать, это если я и допускала, что у тебя появятся девушки, то думала, что они будут черными.

– Мам, но сейчас конец двадцатого века! Чему же нас все эти годы учили? Преподобный Джонс всегда говорит, что люди любят друг друга просто так, а не за цвет кожи.

– Верно, – кивнула Глория. – Я ничего не имею против большинства белых, и кого ты любишь – только твое дело. Я хочу, чтобы ты это знал. Если бы они мне не нравились, я бы не жила в этом квартале. Но эта девушка тебе нравится?

– Ну, мам, она хорошенькая.

– Ладно, не морочь голову. Она может услышать. Так, это значит, что она тебе нравится.

– С ней все в порядке.

– А тебе нравится кто-нибудь из черных девушек, Тарик?

– Некоторые – да.

– Но белые, по-твоему, лучше?

– Мне нравится эта.

– Почему?

– Мам, это что, отягчающие обстоятельства? Она мне нравится, и все. Что в этом плохого?

– Плохого ничего, Тарик. Сколько ей лет?

– Ее зовут Мишель.

– Все равно. Сколько ей лет?

– Восемнадцать.

– Восемнадцать? А тебе только шестнадцать.

– Шестнадцать с половиной, ну и что, мам?

– Она в твоей школе учится?

– Угу.

– В старшем классе, надеюсь?

– Ну. Только какая разница, сколько ей лет?

– Никакой, Тарик. Но я готова поспорить, что ее родители и не догадываются, что ты тайком проводишь у нее ночь, а?

– Не, они знают.

– Я что же, полная дура? Нет, подожди. Я скажу, а ты послушаешь. Если только я узнаю от ее родителей, что они застукали тебя в постели с их дочкой, я с этим покончу, ясно?

– Ага, мам.

– Я хочу, чтобы ты понял, Тарик: можно поступать правильно, можно – неправильно. К твоему сведению, это называется благоразумием.

– Я всегда осторожен, мам. Я не хочу, чтобы меня подловили.

– Тебя уже подловили.

– Ну, я не это имел в виду.

– Смотри, и будь осторожен.

– Я так и делаю.

– Тарик…

– Что, мам? – Он взглянул на часы. Уже давно минуло три.

– Надеюсь, что ты уже достаточно распробовал, что это такое, и я больше не увижу ни троек, ни, упаси Боже, двоек. Обещаешь не думать о двух разных вещах одновременно?

– Да, мам.

– И поверь: если кто-нибудь придет ко мне и заявит, что их дочка забеременела от моего сына, это не только убьет меня. Это сломает всю твою жизнь, разрушит все, о чем я для тебя мечтала. Понимаешь, Тарик?

– Ага, мам.

– Ты меня слышишь?

– Да, мам. Обещаю. Я буду сверхосторожным и в учебе тоже подтянусь. Честное слово.

– Спасибо. – Глория встала. – Спасибо. А теперь давай есть.

Печенка, рис, овощи и бисквиты удались на славу. После еды, выбросив мусор, Тарик отправился к себе наверх, и оттуда послышались звуки его саксофона. Он никогда не закрывал дверь, зная, что мать любит его слушать. Глория убрала остатки еды в холодильник, соскребла с тарелок подливку, почистила сковородки и кастрюли и засунула все это в посудомоечную машину. Засыпая внутрь мыльный порошок, она думала о признании Тарика. Господи, ну какой из него любовник в таком возрасте! Она нажала кнопку и услышала шум воды внутри мойки. Глория облокотилась о стол. У дома напротив висело неизменное объявление „продается". Уткнув подбородок в ладонь, она пыталась представить себе сына без одежды, с девушкой в постели. Черт возьми, Глория завидовала ему. Десять минут она неотрывно смотрела в окно, но теперь ее мысли были о себе. Будет ли еще когда-нибудь мужчина в ее жизни? Сможет ли она сказать: „Я люблю тебя" или услышать от другого эти слова? А о своем женском естестве она не хотела и думать.

ЛЮБОВНЫЕ СТРАСТИ В ПУТИ

Я уже твердо решила к телефону не подходить. Осталось всего два дня, и мне надо было выезжать, а та приятельница, что обещала вести машину со мной на пару, здорово подвела меня. Ее парень дождался сегодняшнего утра, чтобы сказать ей, что эту затею он не одобряет. В довершение ко всему продажа квартиры накрылась, так что на ближайшее время я застряла с этим чертовым делом.

– Да, – рявкнула я в трубку.

– Алло, Саванна?

– Да, кто это? – почти завопила я.

– Это Лайонел. Если я не вовремя, то перезвоню.

– Лайонел?

– Ты меня уже не помнишь?

– Помню. Извини, что накричала. У меня сумасшедший день.

– А я все хотел тебя застать, пока ты не уехала. Думал пригласить поужинать, ты ведь тогда в сочельник просто сбежала от меня.

– Меня тогда еще в одном месте ждали. Хотела успеть до двенадцати.

– Могу я пригласить тебя хотя бы на прощальный ужин?

– Я завтра уезжаю, а сейчас как раз хотела съездить в город что-нибудь перекусить.

– Можно где-нибудь к тебе присоединиться?

А почему нет, подумала я.

– Знаешь, где ресторан „Йамашита"?

– Ага.

– Мне добираться туда минут десять.

– Значит, увидимся через четверть часа.

Я сидела за столиком у окна, когда он прошел мимо. Я помахала ему рукой и улыбнулась. Из чайника на столе вился пар, но я решила не наливать себе, пока Лайонел не сядет.

– Ну, здравствуй и прощай. – Он снял перчатки и пальто и крепко потер руки.

– Привет, Лайонел.

– Я бы тоже от чая не отказался. Замерз.

Я хотела сказать, что могла бы согреть его скорее, чем этот японский чай, но вместо этого выдала глубокомысленно:

– Ну и холодина там!

– Что, собралась в путь-дорогу?

– Почти. Подружка предложила вести машину на пару, а теперь вот не может.

– Значит, ты одна поведешь?

– Похоже на то. То есть я, конечно, могу. Просто не настраивалась ехать тысячу миль одна.

– Я тебе помогу.

Я чуть не захлебнулась чаем.

– Что-что?

– Помогу. Дорога займет часов шестнадцать-семнадцать, не больше.

– Да ведь мы с тобой едва знакомы, Лайонел.

– Ну, судя по тому, что Пол рассказывал мне и что я сам увидел, ты очень милая особа. Клянусь, я тоже не насильник и не маньяк-убийца. – Он поднял руку для клятвы, как бойскаут.

– Послушай, я очень тебе благодарна за предложение, но ты сам-то понял, что сказал?

– Понял.

– А как же работа?

– Я работаю на себя.

Я глотнула чаю и стала перебирать палочки для еды. Вот ведь как. А может, это и здорово. Вести машину по очереди с настоящим мужчиной. Он ведь не совсем чужой. Я хочу сказать, все-таки знакомый моего, шурина.

– Ты уверен?

– Абсолютно. – Он залпом допил свой чай.

– А разве ты не пожарные машины продаешь?

– Нет, нет и нет. Уже пять лет как с этим покончено. Теперь всякую хурду-мурду из Кореи и Японии ввожу. Ну, и еще кое-что.

– Тогда давай так: я могу отправить тебя самолетом обратно в Денвер сразу, как доберемся, если захочешь.

– Это не понадобится. Мне всегда хотелось побывать в Финиксе. Я в Аризоне никогда не был. Можно на несколько деньков закатиться и посмотреть, как там. Говорят, там есть замечательное место, Седона называется. И вообще, – он наклонился ко мне, – ничего не надо загадывать заранее.

Вид у него был такой, как будто все решено. Он заглянул в меню:

– Так, чего тебе хочется?

Я чуть не сказала, что этого в меню нет, но заказала говядину в имбирном соусе. Лайонел, оказалось, не ест мяса и потому заказал вегетарианскую смесь. Пока не принесли еду, мы говорили о том, как здорово, что Нельсона Манделу выпустили из тюрьмы после двадцати семи лет заключения. Целый час мы обсуждали апартеид в целом, а потом перешли на более легкие темы и говорили о том, как в Денвере скучно. К этому времени я уже твердо решила, что с этим человеком мы проведем семнадцать часов дороги в моей „Селике".

Он настоял на том, чтобы проводить меня от машины до подъезда. В подъезде я поблагодарила его за ужин и пожелала спокойной ночи. Он поцеловал меня в щеку. Меня, кажется, немного повело. В лифте мне представилась такая картина: не в силах сдержаться, мы съезжаем на пустынную дорогу и занимаемся любовью на заднем сиденье. Черт, там на сиденье этот горб в середине. Я и забыла. Вот бы мне машину побольше! „Бьюик", например.

Дома я включила автоответчик. Звонила Бернадин. У нее что-то важное, просила позвонить.

– Привет, малыш!

– Привет. Я сама собиралась тебе звонить. – Голос у нее был усталый.

– Что случилось, Берни?

– Джон ушел.

– Не может быть.

– Две недели назад.

– И ты только сейчас говоришь мне об этом?

– Я была в нокауте.

– Что ж ты не звонила? Я бы с первым самолетом вылетела, ты же знаешь. А, Берни?

– Все уже нормально. Правда.

– Погоди. Давай по порядку. Куда ушел? Почему вдруг ушел? Погоди. Дай я сама скажу. К другой женщине?

– К белой.

– Ну и пусть катится ко всем чертям!

– Сейчас все немножко улеглось, и даже хорошо, что этот подонок ушел. Просто хотела тебя заранее предупредить, пока ты не выехала.

– С тобой правда все нормально? У тебя голос не ахти.

– Расслабилась. А вообще, все уже нормально. Просто устала. Приезжай. Буду рада поглядеть на твою черную мордашку.

– Я тоже. А ребятня как?

– Они еще не знают. Думают, Джон опять в деловой поездке. Только придумаю, как лучше это сделать, и скажу. Ой, мне столько надо тебе рассказать, подружка.

– Нет, я все еще не верю…

– Это правда, детка.

– А знаешь что?

– Что?

– Так называемая подруга меня надула, а этот Лайонел взялся помочь мне доехать.

– Это тот, с которым ты на Новый год познакомилась?

– Ага. Нам, может быть, придется заночевать в мотеле по дороге, но в пятницу мы уже доберемся. Как только попадем в город, я сразу же к тебе.

– Тогда ключи будут под ковриком. В пятницу возьму отгул. Надо съездить к адвокату, поговорить про наши с Джоном декларации доходов. Адвокат говорит, что нашла какие-то несоответствия. Не знаю, о чем речь. Наверное, и там он мне свинью подложил. С адвокатом, надеюсь, улажу все быстро, еще по делам надо съездить, потом забрать детей и заехать к маме.

– Берни, мне все равно не верится.

– Ох, детка, мне и самой не верится.

– А Джиниве ты сказала?

– Нет еще. Она-то обрадуется, когда узнает.

– Слушай, ты что, так и торчишь там одна в доме и сходишь с ума?

– Уже нет. Помнишь, я хотела тебя познакомить с Глорией и Робин?

– Да.

– Клянусь, такое впечатление, что я умирала, а они меня спасали. Робин взяла детей на прошлые выходные, а Глория потащила меня в кино на „Войну Алой и Белой розы". Все говорили, ужас как смешно. Но я еле досидела до середины, и мы пошли на другой фильм, в соседний зал, смотрели „Стальные магнолии". Вот это было классно. В общем, они меня одну почти не оставляют. Ну, мне надо идти читать Онике „Месси-Бесси" в трехтысячный раз, а Джону-младшему надо помочь с каким-то научным опытом, что-то там с уксусом и питьевой содой. Ладно, до встречи. И за меня не беспокойся. Веселой тебе дороги!

Я повесила трубку. Джасмина перепрыгивала через коробки и корзины. Вот черт! Я была так потрясена, что у меня не было слов.

В полшестого я подъехала к дому Лайонела.

Корзинка с кошкой стояла поверх большого чемодана на заднем сиденье. Багажник был забит до отказа. По глупости я уже накупила ребятишкам Бернадин игрушки, и они заняли все место. Кроме того, я взяла термос с питьем и со льдом, купила пластиковые стаканчики, большую упаковку картофельных чипсов, немного фруктов и сложила это все в дорожный холодильник.

Домик у Лайонела оказался крошечным. На домкрате – или как там это называется, – увязнув в снегу на подъезде к дому, стояла проржавевшая машина. Джипа видно не было. Я потянулась к звонку, но и его не оказалось. Я постучала. Лайонел вышел в черном тренировочном костюме с капюшоном. Даже в темноте и с полным ртом зубной пасты он выглядел отлично.

– Проходи, – выговорил он, – я почти готов.

Я села на какой-то допотопный диван. Он оказался таким низким, что я чуть шею не сломала, пока опускалась на него. Я бы не сказала, что комната была выдержана в каком-нибудь стиле или цветовой гамме. Но было чисто.

„Жилище холостяка", – подумала я и ухмыльнулась.

В комнате стоял едва уловимый запах плесени, и еще не осели брызги от освежителя воздуха.

Я огляделась. Стереосистема у него такая же, как у меня была в колледже. Сотни кассет лежали стопками. Кругом были разбросаны раскрытые книги. Рядом с собой я увидела „Искусство заключения сделок" Дональда Трампа. Если бы в соседней комнате стоял стол, ее можно было бы назвать столовой, но посреди, на полу, лежали два набора гирь. Ох уж эти мужчины! Я хотела устроиться поудобнее и тут за входной дверью разглядела две битком набитые спортивные сумки. Интересно, надолго ли он едет в Финикс?

– Смеешься над берлогой холостяка? – спросил Лайонел, появляясь из глубины дома.

– Нет, соображаю, как втиснуть твои сумки в машину.

– Не волнуйся, уж я-то их втисну.

С этими словами он натянул безрукавку, поднял сумки, и мы вышли. Тут он снова ухмыльнулся:

– Так и думал, что у тебя именно красная машина. – Он открыл правую переднюю дверь. – А это кто в клетке? – спросил он, впихивая свои сумки.

– Джасмина, моя кошка. Только не говори, что у тебя на них аллергия.

– Нет, аллергии нету. Я их просто не перевариваю.

Мы заправились на бензоколонке и, перейдя через дорогу, в магазине „Серкл-Кей" купили кофе и орешков в тесте и выбрались на 25-е шоссе. Лайонел потребовал, чтобы я уступила ему руль, а я и не возражала.

– А у тебя ведь джип? – спросила я.

– Уже нет. Несколько месяцев, как продал.

– А-а, – я решила не уточнять.

Первые триста километров прошли легко. Говорил большей частью Лайонел. Раньше он работал по продаже недвижимости и кое-что смог приобрести. Потом, увидев, как доходно продавать пожарные машины, купил две. Пару лет дела шли недурно, но затем он выпал из игры: поджимали конкуренты, да и пожарники больше не меняли машины так часто, как раньше, и дело сворачивалось. Тогда он все бросил и взялся за новое дело с одним приятелем. Тот убедил его, что ввозить всякую хурду-мурду, как он выражался, из Кореи и Японии куда выгоднее. Последний год дела, однако, шли не ахти. Рынок был насыщен всяким хламом, и приятель собирался завязать. Они с женой решили открыть мотель возле одной из горнолыжных баз. Лайонелу пришлось выкупить его долю, на что и ушли все имевшиеся средства. Тогда все, кто защищали его тыл, сами отвернулись от него. Лайонел было попробовал убедить их, что скоро в Штатах на ура пойдут предметы искусства из Африки, но они не поддались. Так что теперь он попал из огня да в полымя.

– И что же дальше будет? – поинтересовалась я.

– Свинина.

– Что-что?

– Свинина. Свинина – это золотая жила.

– Ты же вегетарианец, как я поняла.

– Ну да, а какая тут связь?

– Если ты не ешь мяса, как можно им торговать?

– По-твоему, что же, каждый владелец винного погребка – алкоголик?

– Нет, конечно.

– Я знаком с одним парнем. Он – один из крупнейших экспортеров свинины в стране. Уже несколько месяцев его ищу. Мы познакомились в Шейенне, на одной ферме. Он просил позвонить ему, если мне захочется заняться свининой.

– Ну и?

– Он мне так и не перезвонил. Но на самом деле, – такое совпадение, просто потрясающее! – в тот вечер, когда мы с тобой ужинали, верные люди сказали, что этот парень будет в Финиксе как раз послезавтра. И в какой гостинице он остановится, и все, что надо.

В эту минуту я, наверное, выглядела полной идиоткой. Но у меня не было слов. Лайонел все говорил и говорил, а я отвернулась к окошку и смотрела на горы. Я думала о новой работе. Вернее, не о ней самой, а о том, какие возможности она сулит. На собеседовании я прямо сказала, что не хочу застрять в рекламе навсегда, а собираюсь заняться режиссурой. Мне ответили, что сотрудников продвигают из любых подразделений при первой возможности, а поскольку работу свою я знала, то и не беспокоилась. Моя нефтяная компания была тому подтверждением. Там я сделала множество рекламных объявлений и учебных фильмов, но продвигать меня дальше было некуда. Конечно, уходить на меньшую зарплату не лучшая мысль, но я знала: на телестудиях хорошо платят только тем, кто стоит перед камерой. Что ж, буду работать как лошадь, а пока продам часть облигаций и получу по депозитам, чтобы покрыть кредит и помогать маме.

– Я тебе надоел? – донеслось до меня.

– Нет-нет, Лайонел. Просто я устала немножко. Давно так рано не вставала.

– А я встаю. В шесть часов каждое утро бегаю.

– А-а, так вот почему ты в такой классной форме.

– Не только поэтому, – подмигнул он, выдвигая пепельницу.