Текст книги "В ожидании счастья"
Автор книги: Терри Макмиллан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Иногда отец думает, что моя мама – это его мать, и тогда в обратном его уже ничем не убедишь. Родители женаты уже тридцать девять лет. Вместе они объездили весь мир. Играли в гольф, ходили в походы. Своими руками отец построил наш дом в Сьерра-Висте, а теперь маме надо ходить с ним в ванную, чтобы помочь ему помыться. Он мочится в постель, и она меняет мокрые простыни. Раньше он бегло говорил по-французски, а сейчас не понимает ни слова. Теперь ему все время кажется, что кто-то крадется за ним и хочет его убить, поэтому иногда он прячется. Мама говорит, что временами отца охватывает такая ярость, что она держит наготове подушку, если ему вздумается что-нибудь швырнуть в нее, что было уже не однажды. Такое случается, когда он пытается думать о нескольких вещах сразу, или если происходит что-то неожиданное, нарушающее привычный ход дня, а еще, если он видит по телевизору сцены насилия.
Когда маме стали звонить из полиции – отец бродил по улицам в пижаме, – ей пришлось поменять замки, чтобы он не мог выйти на улицу. За последние полгода координация движения настолько нарушилась, что он уже не мог сам одеться и раздеться. Часто он не понимает, что мама говорит, и она старается теперь говорить с ним короткими фразами. Папа знает, чем он болен, но поделать ничего не может, он больше не в состоянии контролировать себя.
– Мама, надо что-то делать, – говорю я.
– Я знаю. Но он твердо заявил, что не хочет ложиться в клинику ни под каким видом, а заставлять я его не хочу.
– А может, нанять сиделку? Я помогу тебе платить за полный день.
– Да ты знаешь, сколько это стоит? Тысяча двести в месяц. У тебя нет таких денег, и у меня тоже.
Она права, но нельзя же так просто сидеть и смотреть, как он деградирует. Если так и дальше будет продолжаться, мама может погибнуть первой. Она так вымоталась. Уже два года ухаживает за отцом, скоро просто будет не в состоянии управляться одна. Если б знать, что это принесет пользу, я могла бы уволиться с работы и переехать к ним, я бы сделала это. Но мама категорически против. В прошлом году я сказала, что могу взять отпуск за свой счет, но она отказалась. „У тебя вся жизнь впереди, – сказала тогда она, – не надо все из-за нас бросать. Мы сами управимся".
– Я придумаю что-нибудь, – говорю я.
– Лучше пойди посмотри, что он там делает, – говорит мама и встает.
Я брожу по дому, который мама „обезопасила", – иногда папа теряет равновесие и рушит все на своем пути или ломает вещи в приступе ярости. Она отключила горячую воду во всех ванных комнатах: один раз отец чуть не обварился, когда стал чистить зубы. Кроме того, он начал прятать вещи в самых странных местах: часы – в туалетном бачке, любимую кофейную чашку – под кроватью, книги, которые уже не может читать, – в корзине с грязным бельем. Почему-то он очень любит серебро. Сначала мама заметила, что пропал прибор для специй, потом подносы и чайник. Она спросила отца, но он сказал, что ничего о них не знает. Даже когда мама нашла ножи и вилки в кармане его зимнего пальто, он ни за что не хотел признаваться, что взял их.
Вот они с мамой выходят из кухни. Она держит его за руку. Однажды она объяснила мне, что человеческое прикосновение очень помогает. Посадив мужа в кресло, она идет достать белье из сушилки. Как только отец видит, что она закрыла дверь, он резко встает и начинает, большими шагами расхаживать по комнате.
– Сколько времени? – спрашивает он.
– Половина второго, – отвечаю я.
– Мне надо идти. Я опаздываю, – говорит он и направляется к двери.
– Подожди! – кричу я и вскакиваю.
– Не кричи, – говорит мама, выбегая из сушилки к парадной двери. – Так только хуже.
Мы выскакиваем на улицу и, так как папа не может терпеть быстро ходить, легко нагоняем его. Но он не дает нам дотронуться до себя.
– Не прикасайтесь ко мне! – кричит он и отталкивает нас с такой силой, что можно только удивляться, как он ее еще сохранил.
– Мы просто хотим, чтоб ты вернулся в дом, – говорю я как можно мягче.
– Фред, все будет хорошо. Тебя ждут на работе. Начальник только что звонил.
– Да?
– Да, и тебе надо одеться. Я погладила твою форму.
– Это ловушка?
– Нет, папа, не ловушка, – говорю я и протягиваю руку.
Он смотрит на меня без всякого доверия, потом смотрит на мать. Берет ее руку. Мне так больно, но я заставляю себя вспомнить, что это проявление болезни, а не злая воля отца. Мы возвращаемся домой, поддерживая его под руку с двух сторон, и мама запирает входную дверь на ключ. Папа идет в спальную, мама следует за ним. Я не могу найти себе места от своей полной беспомощности и иду на кухню.
Папа намазал майонез на каждый кусок хлеба и сложил их все друг на друга. Он отсыпал немного кофе в пластиковую банку, смешав его с сахаром и сухими сливками. Кроме того, он приготовил банку с соком и сложил в пластиковый пакет. Я ничего не трогаю – не хочу его расстраивать. Оставлю все как есть. Слышу, что мама дает ему лекарство и, похоже, он не сопротивляется.
– А что за лекарство? – спрашиваю я. Тут я вижу, как она наливает в стакан немного виски.
– Это помогает, – говорит мама, – виски успокаивает его, сейчас увидишь.
Я сажусь и смотрю, как папа пьет виски, он уселся близко к телевизору, и примерно через час я замечаю, что он уже не смотрит на экран и крепко спит.
– Вот что я делаю каждый день, – говорит мама.
– Не волнуйся, – говорю я. – Что-нибудь придумаю. Не могу видеть, как вы теперь живете, и не буду.
В конце концов я начинаю заниматься стиркой и уборкой. Так хочется сводить их в кино или сходить вместе по магазинам, но из-за папы это невозможно, и одного его тоже не оставишь. Мама включает ему детский канал. „Он это любит", – говорит она и уходит готовить ужин. Отец просыпается, мы смотрим вместе телевизор. Отец все время молчит. Когда я спрашиваю его, нравится ли ему программа, он продолжает так же молча сидеть, будто меня не слышит или не замечает.
Ужин проходит спокойно. Мама дает отцу настоящее лекарство и читает ему что-то на ночь. Видимо, ему нравится, потому что я слышу его смех. Не дослушав до конца, он засыпает. Минут через двадцать мама выходит из своей спальни в пижаме. Теперь грудь у нее совсем плоская.
– Я иду в постель, – говорит она. – Всю ночь тебе здесь проводить не надо. Если дома есть дела, поезжай. Все не так плохо, как кажется.
– Я хочу остаться.
– Тогда раздвинь кушетку. Если услышишь, что папа ходит, не обращай внимания, ничего не говори, и он скоро снова вернется в постель.
– Хорошо, – говорю я и целую ее.
Заснуть трудно, хотя отец этой ночью не просыпается. Хочу забыться, но не покидает мысль, почему именно эта ужасная болезнь привязалась к отцу. Почему Бог не мог послать ему другого испытания, которое не затронуло бы его разум? Мой отец всегда был сильным мужчиной. Единственным мужчиной, которого я по-настоящему уважала, на которого всегда равнялась и ставила в пример другим. Я всегда была его малышкой, я и сейчас его малышка. А как же мама? Что она будет делать, когда я уеду? Как ей пережить все это? Теперь вся ее жизнь подчинена отцу.
Утром я проснулась от того, что надо мной кто-то стоит. Открываю глаза. Это папа. Он улыбается мне, так же, как улыбался мне в детстве.
– Я люблю тебя. – Отец треплет меня по голове. – Никогда не забывай этого, – говорит он и направляется на кухню.
Дома на автоответчике меня ждет только одно сообщение. Это Бернадин. Она сообщает, что Саванна уже неделю в городе и поселилась на соседней со мной улице. Бернадин хочет, чтобы я и Глория познакомились с ней и ничего не планировали на среду, а смогли бы все вместе куда-нибудь сходить на часок. Мне надо побывать на презентации в Каса-Гранде, но я рассчитываю освободиться задолго до шести. Набираю номер Бернадин. У телефона Саванна.
– Привет, – говорю я, – это Робин.
– Привет, – отвечает она, – я очень много о тебе слышала, и кажется, мы почти соседи.
– Не верь всякой чепухе, которую Бернадин наболтала тебе про меня. Как называется твой район?
– Пойнте – это комплекс.
– Ой, да от меня всего несколько кварталов до Пойнте. Вот здорово! Мы и вправду соседи!
– Отлично, ведь я здесь никого не знаю, кроме Бернадин.
– Ну теперь ты знаешь меня. Правда, я буду иногда действовать тебе на нервы, так что предупреждаю заранее. Бернадин сказала, что ты работаешь на КПРХ, это кабельное телевидение, да?
– Да, на тридцать шестом канале. Начинаю в понедельник.
– Тогда давай где-нибудь пообедаем вместе. Моя контора в десяти минутах ходьбы отсюда.
– Хорошо, – соглашается она.
– А ты любишь выходить в свет, на вечеринки?
– Кто же этого не любит?
– Через три недели откроется выставка мод Эбони. Хочешь пойти?
– На самом деле, это не совсем для меня. Один раз была на чем-то подобном, и мне этого хватило на всю жизнь.
– Ясно. Ну что ж, придумаем что-нибудь другое. Ты вот что сделай, узнаешь мой номер телефона у Бернадин и позвонишь мне, хорошо?
– Так и сделаю, – отвечает она. – Ты придешь на встречу в среду?
– Скажи только куда… Так ты привыкаешь к Финиксу?
– Да особенно не к чему привыкать.
– Ты права. Скучное место. А почему ты решила сюда переехать?
– Из-за работы. Хуже, чем в Денвере, уже не будет.
– Надеюсь, здесь у тебя все получится.
– Я тоже. Подожди, я позову Берни. Она помогает Джонни разрисовывать солнечную систему на потолке и стенах в его спальне.
– Что? – говорю я, но она уже положила трубку.
– Привет, – слышу я голос Бернадин через несколько минут.
– Ты что это там делаешь?
– Я купила мальчику такой трафарет для раскраски, называется „Ночное небо". Когда он будет ложиться спать, то ему будет казаться, что он засыпает у походного костра. Но рисовать все это на потолке чертовски трудно, шея просто отваливается. Но скоро закончим, слава Богу.
– Берни, я ничегошеньки не понимаю.
– Когда выключаешь свет, перед тобой будто открывается целая галактика Звезды, созвездия и все такое. Теперь надо еще найти этот чертов Млечный Путь. Тебе тоже надо купить такую штуковину, ведь ты постоянно витаешь в облаках.
– Иди ты к черту, Бернадин.
– Кстати о тебе, черная ты задница. Могла бы уже дать о себе знать. Вечно, когда у тебя начинается светская жизнь, ничего о тебе не слышно. Есть хоть какие-нибудь новости?
– Никаких. Я только что приехала из Таксона, родителей навещала.
– Как папа?
– По-прежнему.
– А.мама, как она управляется?
– Мучается. Мне нужно что-нибудь придумать, как ей помочь. Это так угнетает. Она не может ухаживать за ним одна. Отец слишком крупный, чтобы его поднимать, поддерживать и все такое. Он почти как ребенок, совершенно беспомощен.
– А сиделку никак нельзя найти?
– У меня нет таких денег, и у них тоже.
– А нельзя как-то использовать твою страховку?
– Я уже думала об этом, нет, нельзя.
– Ну а что ты можешь сделать?
– Не знаю, – отвечаю я и быстро меняю тему разговора: – Послушай, мне в среду очень удобно. И Саванна мне понравилась.
– Вы с ней споетесь – она почти такая же сумасшедшая, как ты.
– Нахалка. У тебя-то что-нибудь продвигается?
– Да. Мой адвокат посоветовала мне нанять частного детектива.
– Зачем?
– Проверить грязные делишки Джона. Знаешь, он самый настоящий сукин сын.
– Да, знаю.
– Нет, ты не знаешь. Неважно, этот парень уже раскопал такое, что просто невозможно поверить.
– Что, например?
– А то, что Джон накупил недвижимости по всему этому чертовому району. Ты знала что он продал компанию?
– Конечно же, нет. Я этого не знаю. – Но я вру. Глория рассказала мне все, включая и то, что Джон закрыл все их банковские счета и Бернадин вынуждена была выписать самой себе какой-то чек, так что Джону ничего не оставалось, как уплатить. Бернадин обычно все рассказывает мне сама и я решила, что нужно изобразить удивление.
– Да – говорит она. – Он думал, что все так и сойдет ему с рук, но мой адвокат знает, что делает. Уже было слушание по делу об опеке над детьми, и мой адвокат добилась, что будет еще одно, пока все не выяснится до конца. Судья был в шоке.
– Почему?
– Потому что декларация доходов Джона – сплошное вранье, а никого это не волнует. Мой адвокат сделала так, что пока не кончится суд, он не сможет ничего продать, все его добро заморожено. А если и попробует, то его ждут большие неприятности.
– И когда ты узнаешь, сколько получишь?
– Не знаю. Суд возобновится через полтора месяца. Судья обязал его платить мне пока тысячу восемьсот каждый месяц плюс земельный налог, расходы на машину и страховку.
– А как теперь с детьми?
– Пока в суде перерыв, он приходит к гам каждый второй выходной и еще два вечера в неделю. Меня уже тошнит от его вида Больше не разрешу ему входить в дом, пусть ждет у машины.
– Правильно. А сколько может занять весь этот процесс?
– Не знаю. Недели, месяцы и даже годы. Зависит от того, что они найдут и сколько это у них займет.
– Неужели?
– Я серьезно. Все так запутано, подружка. И он еще имел наглость предложить мне триста тысяч долларов.
– Надеюсь, ты не взяла?!
– Я не такая дура, – говорит она.
По-моему, все-таки именно такая. Если кто-нибудь предложил бы мне такие деньги, я б, не раздумывая, схватила их и побежала.
– Ты знаешь, на сколько их хватило бы в девяностом году? – спрашивает она.
– Мне бы хватило надолго, – говорю я. – Я наняла бы папе постоянную сиделку, это во-первых. Выплатила бы студенческий кредит и отдала бы займ по кредитной карточке, а потом купила бы себе дом.
– Все равно, мой юрист советует мне набраться терпения. Она сказала, что хоть Джон и пройдоха, но дела свои он вел крайне неаккуратно. Самая большая его ошибка в том, что он продал бизнес по такой смехотворной цене. И теперь они начали проверять все, понимаешь? Если бы я раньше не узнала обо всех этих грязных делишках, я бы согласилась решить все без суда. Но не теперь. Ни за что на это не пойду.
– Н-да, – сказала я.
– Может, придется и дом продать.
– Почему?
– Нужны будут деньги, если эта канитель затянется надолго.
– Ты же сказала, что тебе присудили на детей.
– Да, но на самом деле этого хватает, только чтобы как-то протянуть. Ты имеешь представление, сколько мне стоит содержать такой большой дом, да еще с двумя детьми?
– Нет, но знаю точно, что много.
– А на одни кондиционеры для такой махины, знаешь, сколько уходит? К тому же еще садовник, рабочий при бассейне, экономка. Вот ее-то точно не отпущу, что бы ни случилось. Про еду вообще не говорю. У младшего нога растет не по дням, а по часам, без конца нужно покупать новую обувь. Ну ладно, дело в том, что сейчас суд заставил его платить за дом, но платить всегда никто его заставить не сможет. Адвокат мне ясно сказала. Скажи, а как Майкл?
– С Майклом все кончено.
– Уже?
– Он оказался ужасным занудой.
– Ты говоришь глупости, Робин. Вечно у тебя семь пятниц на неделе. По твоему описанию мне показалось, что он хороший парень. Несколько толще, чем надо, ну так что с того? Даже Глории он понравился. Похоже, он самый порядочный мужчина, с каким ты встречалась в последнее время, по крайней мере с тех пор, как я тебя знаю.
Слава Богу, в телефоне начинаются гудки.
– Подожди минутку, – говорю я и нажимаю на кнопку переключения. Это Рассел.
– Как дела, Робин?
– Нормально.
– Хорошо. А что ты делаешь?
– Болтаю с Бернадин.
– А у нее как?
– Нормально.
– Я соскучился по тебе, – говорит он.
– Вранье.
– Нет, соскучился.
– С каких это пор ты по мне скучаешь? – спрашиваю я.
– С тех пор, как тебя нет рядом.
– Тебя очень долго не было, Рассел.
– Я знаю, что слишком долго, но я так скучаю по тебе.
– В таком случае ты очень оригинально это демонстрируешь. – В трубке длинная пауза. – Рассел?
– Слушаю, – произносит он. – Может быть, все-таки встретимся?
Я даже долго не думаю. Просто говорю „да".
– Тогда увидимся через полчаса, – говорит он.
Я снова переключаюсь на Бернадин:
– Мне надо идти.
– Что-то не так?
– Нет, – говорю я, – с чего ты взяла?
– Извини, мне казалось, что мы с тобой еще не закончили разговор.
– Да, но мне надо было поговорить с одним человеком, вот и все.
– Это Рассел?
– Нет, не Рассел. И что, даже если это он?
– Я просто спросила. Ладно, черт с тобой, увидимся в среду. Подожди минутку…
– Что? – нетерпеливо спрашиваю я.
– Собрание переносится. До пятого апреля, это четверг. Пометь себе в календаре.
– Глория мне уже сказала.
– И приготовься выступить в комитете.
– Во сколько?
– Я не знаю, придешь и выяснишь.
– Пока, Бернадин. Детишкам привет. – Я кладу трубку и бегу в ванную. Принимаю душ и благодарю Бога за то, что он послал мне сегодня желанного мужчину. Меня не трогает, даже если Рассел принадлежит кому-то еще. Пускай после этого он уйдет к ней. Мне плевать.
ПОЛЧАСА СЧАСТЬЯ
Бернадин была рада вырваться из дому; Глория только надеялась, что не умрет от скуки; Саванна жаждала встретить кого-нибудь подходящего; Робин уповала на то, что не наткнется на одного из своих бывших любовников.
Встретиться решили в „Пендлтоне" в полседьмого. Робин предложила заехать за Саванной, но тут вдруг выяснилось, что ее деловая встреча закончится намного раньше, чем она рассчитывала. Тогда она смогла бы заскочить в „Оазис" сделать маникюр, а потом – домой, чтобы переодеться во что-нибудь сногсшибательное.
Но больше всего Робин хотелось под любым предлогом заехать к Саванне. Бернадин все уши прожужжала об изумительных картинах своей подруги и о ее изумительном вкусе. Робин хотела сама все увидеть. Ее собственная квартира, правда, не была образцом дизайна, зато она была яркой.
Саванна открыла дверь; на ней было облегающее оранжевое платье с широким белым поясом и сандалии из ремешков. Волосы коротко острижены с боков, а на макушке торчат крутые завитки. В „Оазисе" такой прически никому не делали.
– Привет. Меня зовут Робин.
– Так я тебе и поверила. – Саванна обняла новую знакомую. – Входи, садись. Я через минуту вернусь. Видишь, – сказала она, входя в дом, – я еще даже распаковаться не успела, так что извини.
– По-моему, ты за два дня многое успела! – прокричала ей вслед Робин.
Она уселась на кушетку и провела рукой по нежно-зеленой обивке. Да уж, это не дешевая кожа. У стенки кушетки брошены шесть зеленых и персиковых подушек. Груды коробок распиханы по углам, но в комнате уже стояли на своих местах как минимум четыре статуэтки, шелковые цветы на столиках и керамические вазы невиданных цветов: медного, серебристо-черного и цвета крыла жука-бронзовки; форма каждой тоже довольно необычна; цветные же пятна на некоторых из ваз делали их похожими на карту мира. Какие-то вазы были надтреснуты – грузчики явно обошлись с ними безо всякого почтения, но Робин промолчала. На три стены Саванна уже повесила картины. Робин не была поклонницей такого искусства – казалось, художник оставил свое произведение неоконченным. А те картины, которые она могла понять, сюда совершенно не вписывались.
– Ну вот и я, – сказала Саванна, выходя из душа.
– Шикарная квартира. – Робин встала. – Сколько тут спален?
– Одна. Пока смотреть особо нечего, но если хочешь…
– Я любопытная, – и Робин пошла за Саванной по коридору.
– Это – все я. – Саванна величественно повела рукой, как ведущая конкурса, демонстрирующая призы участникам.
Огромная кровать, заваленная подушками, стояла на возвышении в середине комнаты. Над ней висела картина с изображением нагой пары. К камину приткнулся туалетный столик, покрытый черно-розовой цветастой скатертью. Вокруг стояли дубовые стулья с металлическими сварными спинками, а в углах – опять нераспакованные коробки и корзины. Одна стена выглядела в точности как секция дамских шляпок в большом универмаге – не меньше двадцати штук их висело на крючках.
– Столько шляп! Видно, у тебя к ним слабость.
– Это точно, – и Саванна пошла в гостиную.
– Что же ты не позвала меня? Я бы тебе помогла распаковываться.
– Да знаешь, все было на складе и так перепуталось! Я сама ничего не могла найти. Но все равно – спасибо.
– У одних есть талант дизайнера, Саванна, а у других нет. По-моему, ты выбрала не ту профессию.
– Бернадин сказала, что у тебя тоже милая квартирка, не прибедняйся. Эх, надо было и цветы с собой привезти.
– Так в чем же дело?
– Вряд ли меня пропустили бы с ними через границу штата – боятся жучков. Ужасно обидно. Ну ладно, я найду другие, не могу жить без живых цветов.
– У меня какие-то растения есть, но они вот-вот зачахнут. – Робин начала тереть глаза – они вдруг зачесались, а потом принялась чихать.
– А у тебя что, аллергия на кошек? – спросила Саванна.
– Да. Где этот твой зверь?
– В той комнате. Ну вот, я готова. – Саванна взяла сумочку и ключи и взглянула на Робин, чья грудь в белой майке выглядела особенно заметной. – Ты шикарно выглядишь. Если б у меня тоже ноги росли из ушей, и я бы носила мини-юбки. У тебя какой рост?
– Метр семьдесят восемь. – Робин вынула носовой платок и стала вытирать глаза. – А мне так хочется иметь твою попку. – Она снова чихнула.
– Идет – меняю на кусочек твоего бюста.
– Пойди купи себе такой же. Где я, по-твоему, такой себе достала?
Они рассмеялись. Робин опять чихнула.
– Ну, мне, по крайней мере, ясно только одно – нечего тебе соваться со своей помощью, раз так.
– Это верно, – кивнула Робин. – А теперь удираем отсюда.
– Так что это там за кабак? – спросила Саванна.
Они исколесили полгорода, а приехали в какую-то дыру.
– Не знаю, подружка. Я здесь тоже в первым раз.
Чернокожий лет тридцати вышел им навстречу. Похоже, он был в восторге от их появления. Робин ущипнула Саванну, как бы говоря: „Этот твой". Саванна ущипнула ее в ответ: „Он мне ни к чему".
– Спасибо, что пришли, – сказал мужчина. – Вы впервые у нас?
Женщины кивнули.
– Меня зовут Андре Уильямс, мы с партнерами создали организацию „Фондовая биржа". Устраивали в Финиксе разные мероприятия, а сейчас собираемся организовать клуб, где смогут объединиться профессионалы, чтобы лучше познакомиться, ну, и немножко выпить, закусить, потанцевать.
– А вы что, все брокеры? – спросила Робин.
– Нет, сестричка Просто нам нужно было броское название; а это нравится нам всем. У вас есть визитные карточки?
Робин дала свою, а у Саванны еще не было новой – она и не думала, что карточки ей понадобятся так скоро. Само слово „организация" покоробило ее. Вообще ей все не понравилось. Как будто нельзя собраться просто так, без того, чтобы принимать на себя какие-то обязательства. Куда подевались эти старомодные развлечения? Робин опустила свою карточку в специальную корзинку. Интересно, что они будут делать с ниш дальше?
– Я принесу в другой раз, – сказала Саванна и заглянула в соседнюю комнату. Там толпились человек пятнадцать-двадцать. „Вот так поворот!" – подумала она.
Бернадин и Глория еще не появились, поэтому она вернулась к Робин. Та прогуливалась под окнами, где между двумя столами стояла женщина. На одном столе лежали кипы книг о черных и для черных, на другом – африканские безделушки: серебряные и медные украшения, пестрые ткани, статуэтки из дерева и мыльного камня, сделанные вручную карты, майки с силуэтом Африки, бутылочки с благовонными маслами; были там также и плакаты с изображением Нельсона и Винни Мандела Малькольма Икса, Мартина Лютера Кинга, Мэджика Джонсона и Майкла Джордана.
У Робин на запястьях уже красовались купленные только что два черных браслета Как-то Саванна слышала от Бернадин, что их подругу просто невозможно пускать в магазин, иначе она скупит его весь. Саванна улыбнулась продавщице, пристальней взглянула на одну из статуэток, но подходить не стала. Она не за покупками сюда пришла. К тому же теперь она должна была думать о некой совершенно непривычной для нее вещи – об экономии.
– Пошли, Робин, – сказала Саванна и направилась к одному из сорока незанятых столиков. Им сразу же показалось, что все взгляды устремились на них. Впрочем, Робин это, кажется, было по вкусу. Ей нравилось быть в центре внимания, и это было заметно. У стойки бара стояло около десятка мужчин. Некоторые на миг взглянули на них, потом отвернулись.
– Бернадин вроде говорила, что начало в шесть, – протянула Робин.
– Ты меня сюда притащила Я не в курсе.
– Что-то никого нет. Ну ладно, хоть музыка хорошая.
Саванна прислушалась, исполнялась песня „Твоя навсегда".
– Терпеть не могу Полу Абдул. Она не умеет петь. Джоди Уотли тоже. По правде говоря, и у Джанет Джексон голоса никакого. Все три меня раздражают. – При этом она, однако, подумала, что если ее пригласят танцевать, она не откажется, но никто к ней не подошел.
Официантка записала их заказ: бокал вина для Робин и коктейль „Маргарита" для Саванны.
– Кажется, там можно потанцевать, – Робин кивнула на дальний угол, потом встала, заглянула туда и вернулась. – Ага, там диск-жокей и все такое. И столики там тоже есть. Только никто не танцует.
Саванна смотрела в окно на площадку для гольфа, когда официантка принесла заказ.
– Я заплачу, – сказала Робин. – Пошли, возьмем вот там что-нибудь поесть. Еда бесплатная, а я умираю с голоду.
А они не поскупились на еду, подумала Саванна, поглядывая на тарелку со свежим фруктовым салатом, салатом оливье, макаронами и крылышком цыпленка. Не очень-то она любила есть курятину на людях – вечно мясо застревает в зубах, а ниточку для чистки зубов она забыла дома. Но уж здесь-то стесняться было нечего.
Робин уже дважды опустошила свою тарелку и выпила вина; тогда же она поведала Саванне о своей жизни, которая, казалось, началась лишь с того момента, как Робин встретила Рассела. Она рассказала о нем все. О Майкле тоже. И о ребенке, которого она хотела бы иметь, пока не стало „слишком поздно". Когда же под конец она упомянула мимоходом, что работает страховым агентом, и рассказала, какие иногда ей приходят в голову идеи, оборачивающиеся миллионными доходами, Саванна пришла к выводу, что мозги у Робин начинают варить как надо только на работе.
– На бумаге все выглядит прекрасно, – пожаловалась Робин, – но больших денег я с этого не имею, стоит, наверное, поискать другую работу в компании покрупнее. Сейчас живу от зарплаты до зарплаты, даже не могу отложить денег на сиделку для отца. – „Обидно". – Она сказала это словно про себя. – И для чего я только получала диплом?
Зал понемногу заполнялся, но Глории и Бернадин по-прежнему не было. Выпив второй бокал вина, Робин вернулась к своей излюбленной теме – ее ненаглядному Расселу. Она готова была простить его интрижки.
– Что же он может поделать, если из-за его внешности на него так и вешаются? Будь я чуть-чуть более терпеливой и не дави на него так, может, он и женился бы на мне. Но раз все, значит все.
Саванна не отозвалась. Слушая всю эту ерунду, ей хотелось стукнуть Робин. Вбить бы чуть-чуть ума ей в голову. Нет, права была Бернадин: при виде штанов Робин просто делалась сама не своя.
Жалко смотреть на нее. Слишком уж она озабоченная. Но все равно Робин ей нравится, думала Саванна, потягивая коктейль. Такая живая, а еще открытая и честная и совсем не понимает, как она глуповата. И болтает без умолку. Сидя с ней тридцать пять минут, Саванна уже выкурила три сигареты.
Робин наклонилась к ней через стол.
– Обещаешь ничего не говорить Глории и Бернадин?
– Обещаю, – кивнула Саванна.
– Я в субботу оставила Рассела ночевать.
– Так ведь это никого не касается.
– Понимаешь, Бернадин говорит глупости, что Рассел просто бабник, поэтому она не поймет. А у Глории хватило ума сказать, что он тянет канитель и вовсе не хочет на мне жениться. Но она же ничего не понимает в мужчинах, у нее ничего стоящего никогда не было! Прямо ужас какой-то. Такая красивая, и чтобы так располнеть…
– Ну не каждой же иметь сороковой размер!
– Понятно, но она вполне бы могла сбросить хоть несколько килограммов. Я все еще надеюсь. – Робин откинулась назад.
– Ты о чем?
– О Расселе. Я же его просто выгнала, он не хотел уходить.
– Так что, он всю ночь оставался у тебя?
– Нет. Наутро он должен был везти мать в церковь. Послушай, ты ничего не знаешь об этих слухах… насчет Рассела, будто он живет с какой-то женщиной и у них будет ребенок?
Саванна покачала головой.
– Рассел сказал, что это неправда, – вздохнула Робин. – А после этой ночи, стыдно признаться, но я ему верю.
Саванне снова захотелось треснуть ее как следует.
– Хорошо бы он вернулся, – сказала Робин. – Я собираюсь этого добиться.
– Но почему?
– Потому что никогда не встречу второго такого, как он.
– Какого?
– Во-первых, он умеет шикарно одеваться, он самый лучший любовник из всех, что у меня были в Финиксе, он просто классный, и дети от него будут очень красивые.
Это было для Саванны уже слишком!
– Он же тебя обидел! – воскликнула она.
– Есть немного, но любой мужчина может так поступить. Думаю, он не нарочно. Он еще не окончательно повзрослел.
– И ты хочешь, чтобы он взрослел у тебя на глазах?
– Не совсем. Но, по-моему, разлука пошла ему на пользу. В нем, правда, много хорошего.
– Например? – спросила Саванна.
– Он обаятельный, и с ним весело, когда он захочет.
– А еще?
– Ну, он бесподобный любовник, у нас одинаковые вкусы, мы отлично ладим. И я его люблю.
– Слушай, Робин, а почему ты решила, что лучше не встретишь?
– Мы уже год, как расстались, а у меня всего только-то и был этот придурок Майкл.
– Робин, можешь мне объяснить, почему ты думаешь, что он захочет вернуться?
– Он же так сказал.
– И ты ему поверила?
– А почему бы нет?
У Саванны не хватило сил ответить как следует.
– Ну и что же, ты хочешь быть с мужчиной которому не можешь доверять?
– Я ему доверяю, – отозвалась Робин. – Люди не меняются. И нечего попрекать человека всю жизнь старыми ошибками.
– Верно. – Саванна слизнула соль с верхушки бокала. Какими же дурами бывают некоторые женщины! Все готовы простить мужчинам, которые о них ноги вытирают, оправдывают все их поступки и зовут их обратно, хотя те уже разбили им сердце. И это называется любовью? Это нормально? Это так они представляют себе семейную жизнь? К счастью, хоть она-то не такая. А Робин уже села на другого конька: теперь она говорила о себе.
– Надо бы сделать несколько пластических операций, чтобы все было в порядке.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, зад у меня слишком плоский, нос просто безобразный, губы слишком тонкие, а бедра и вовсе какие-то дряблые. И мешки под глазами появляются, видишь? – Робин оттянула кожу на лице.
– Ты выглядишь прекрасно.
– Но раньше-то я была красивее. Не нравится мне стареть, ой как не нравится.
„Робин все еще привлекательна", – думала Саванна. С ее-то внешностью терзать себя мыслями о своем возрасте, лице и фигуре. Единственное, что ей надо сделать, – это избавиться от завитушек и перестать пользоваться этими красными румянами – слишком уж они ярки для ее кожи.
– До того как мне стукнет тридцать шесть, я хотела бы завести ребенка, – сказала Робин. – А ты?
