Текст книги "В ожидании счастья"

Автор книги: Терри Макмиллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

МУССОН

Бернадин смотрела сериал „Замужем, с детьми", когда Джон, пунктуальный, как всегда, привез детей. В дом он по-прежнему не заходил, что ее вполне устраивало. На табличку „продается" никак не прореагировал. Бернадин выставила дом на продажу месяца два назад, но пока никаких результатов.

Оника влетела в дверь вместе с порывом ветра. На девочке было новое, незнакомое Бернадин платье.

– Мама угадай, что я скажу? Папа и Кэтлин поженились!

Вошел Джон-младший, положил на пол свой рюкзачок и сумку Оники и закрыл распахнутую сестрой дверь. Бернадин с силой нажала на кнопку, чтобы убавить звук телевизора.

– Что ты сказала? – переспросила она хотя прекрасно расслышала слова дочери. Бернадин бросила пульт управления на столик, посмотрела, как он подлетел к самому краю, подождала, не упадет ли. Но он остался висеть.

– Кэтлин и папа поженились! – снова прокричала Оника, четко, словно заучила фразу наизусть.

– И когда же?

– Сегодня, – отозвался Джон-младший.

– Сегодня? А где же вы были в это время?

– Там и были, – сказал он. – Скучища страшная.

– Да, но когда он за вами заехал, в пятницу, он же ничего не сказал, что у него в выходные свадьба. Я бы вам хоть что-нибудь красивое дала с собой переодеться.

– Он и нам только вчера сказал, – пояснил сын.

– А платье у тебя откуда? – спросила она Онику. Понятно, что это Джон купил, но очень хотелось сменить тему. Ублюдок. Ведь все делается специально, назло. Не может оставить ее в покое, стремится подорвать ее душевное равновесие. Ничего, на этот раз не выйдет.

– Мы с Кэтлин ходили в магазин. Это она навыбирала. Правда, красивое, мама?

Бернадин хотелось взять ножницы и искромсать платье на мелкие кусочки.

– Да, очень милое, – сказала она и добавила: – Оника, ты же знаешь правила, говорят не „навыбирала", а „выбрала".

– Она мне трое платьев купила Только папа сказал оставить их в ихнем новом доме.

– Оника ты умеешь говорить правильно. Три платья. И не „ихний", а „их". – На самом деле ей хотелось спросить. „Какой еще новый дом?"

– А мне она купила „Мегамэн-2" и „Рейнджеры-спасатели", – сообщил Джон-младший.

„Да знаете ли вы, чьи деньги эта… тратит?" – едва не вырвалось у Бернадин. С самого начала она запретила себе плохо отзываться при детях о Джоне или Кэтлин. До сих пор ей это удавалось. Но с каждым разом становилось все труднее.

– И какой же у них дом?

– Большой. Больше нашего, – сказала Оника.

– Наш лучше, – отрезал Джон-младший.

– Понравилась вам свадьба?

– Я же сказал – скучища.

– А у меня была корзинка и я разбрасывала цветы.

– Где была свадьба?

– Я не знаю, как это называется, но не в церкви, – пожал плечами Джон.

– А сколько человек было?

– Сейчас скажу, – он принялся считать. – Шесть. Семь, если считать священника.

Оника перебила:

– Папа сказал, что теперь Кэтлин сможет проводить с нами больше времени.

– Да? Так и сказал?

– Ага и у нас теперь две мамы!

– Нет, одна – резко сказал Джон-младший.

– Нет, две! – крикнула Оника.

– Нет, одна! – заорал он.

– И знаешь еще что, мам?

– Заткнись! – прикрикнул Джон, но Оника не стала обращать на него внимание.

Приносить хорошие новости – ее любимое занятие, поэтому она так бежала чтобы опередить брата.

– У Кэтлин будет ребеночек! У нас скоро будет новенький братик или сестричка! Через семь месяцев. – Оника явно гордилась собой.

– Я очень рада. – Бернадин вскочила с дивана – Лучшая новость за весь день, будь он проклят! Нет, замечательно! Надеюсь, ваш засранец-папочка счастлив со своей белой шлюхой! – Голос ее сорвался, руки затряслись. Бернадин бросилась к себе наверх и с грохотом захлопнула дверь. Жаль, ксанакс выкинула. А, пусть, так даже лучше, подумала падая ничком на кровать. Она лежала слушая, как стучит в окно ветер, но дети говорили так громко, что ей было слышно и их тоже.

– Довольна? Маленькая дрянь! – кричал Джон-младший. – Ты ее до слез довела!

– Это не я.

– Именно ты!

– Не я!

И тут Джон Онику ударил. Сильно.

– Это тебе за твой болтливый язык. Ты что, думаешь, она должна от радости прыгать из-за того, что какая-то другая ждет от папы ребенка?

Девочка что-то ответила, Бернадин не расслышала. Такого Оника от брата, похоже, не ожидала. Бернадин рассмеялась. Ничего, поделом. Давно надо было наподдать девчонке Совершенно не умеет себя вести – что в голову взбредет, то и ляпает. Как он ее а! Бернадин улыбнулась: хорошо, что сын ее понимает.

– Попробуй только подойти к ее комнате! – услышала Бернадин. – Я тебе еще врежу, только посильнее.

Бернадин встала, приоткрыла дверь и посмотрела в щелку. Ее сын нервно вышагивал по комнате напряженно о чем-то думая.

– Сядь сюда, дурочка, – велел он Онике – Будешь сидеть и повторять: „Я слишком много болтаю". Пятьсот раз. И не вздумай встать, пока я не разрешу.

Оника послушно села на диван.

Бернадин прикрыла рот рукой, чтобы громко не расхохотаться. Когда Оника сказала „я слишком много болтаю" в пятьдесят шестой раз, Бернадин уже закрыла дверь.

Лил дождь. Бернадин лежала под крахмальной белоснежной простыней и теплым зеленым пледом. В открытые окна, шевеля занавесками, приятно задувал прохладный ветерок. Дождь был такой сильный, а капли такие тяжелые, что казалось, будто миллионы пальцев постукивают по стеклянному окну в потолке ванной комнаты Ветер поднял в бассейне настоящий шторм, и вода выплескивалась через край. Необычная погода для октября. Бернадин удивилась еще больше услышав раскат грома, ведь сезон дождей уже давно прошел. Небо над горной цепью прорезала желтовато-лиловая молния. Водоотвод на заднем дворе – обычно небольшая сухая канавка – превратился в полноводную реку. Клумбы залило, а веранду просто затопило.

Она вспомнила, что Оника как-то сказала по поводу такого же ливня: „Боженька плачет". Сегодня такое объяснение показалось вполне разумным. Под потолком бесшумно крутился вентилятор. Бернадин зажгла лампу, но в комнате все равно было сумеречно. На коленях лежала книга, которую она даже не раскрыла. Всю неделю Бернадин пыталась не думать о Джоне и Кэтлин. Мысль, что он женился на другой, мучила ее. Не потому, что она все еще его любила. И не потому, что ревновала. Совсем нет. Просто потому, что… он всегда был ее мужем, а теперь стал чьим-то. А она вот здесь, одна и еще этот дождь. Как бы ей хотелось, чтобы рядом был кто-то, чтобы обнял ее приласкал, утешил.

Она подумала о Джеймсе. Джеймс. Джеймс. Джеймс. Всякий раз, когда ей становилось одиноко, она вспоминала Джеймса и ту ночь. Всякий раз, когда казалась себе старой, некрасивой, никому не нужной, она вспоминала Джеймса. И ту ночь. И всякий раз, когда хотела напомнить себе как хорошо может быть с мужчиной, она вспоминала Джеймса и ту ночь.

Бернадин закрыла глаза и унеслась мыслями назад, словно снова прижимаясь спиной к его груди, вспоминая запах его одеколона, жар его рук, его смех, каждое сказанное им слово. Подушка за спиной становилась его плечами, телом, губами. Она глубоко зарылась в нее и едва не произнесла его имя вслух, когда услышала тихий стук в дверь.

Бернадин села, провела рукой по лицу, поморгала и сказала:

– Входи.

Вошла Оника, что-то пряча за спиной.

– Что у тебя там?

– Угадай, – радостно улыбаясь, сказала дочь. Волосы у нее торчали в разные стороны, как проволока, от чего личико казалось слишком маленьким.

– Даже не представляю, – улыбнулась в ответ Бернадин.

– Ну, мамочка, постарайся. Пожалуйста.

– Хорошо, хороша Газета?

– Не-а.

– Моя сумочка?

– Не-а.

– Картинка? Ты мне нарисовала?

– Не.

– А какого оно цвета?

Оника посмотрела в потолок.

– М-ммм… Белого и коричневого.

– Конфеты?

– Не, не угадала.

– Тогда сдаюсь. Скажи маме, что там у тебя. Ну, пожалуйста.

– Письма! – с триумфом сказала она вытягивая руки вперед. От резкого движения конверты разлетелись по всей комнате.

– Ой, я нечаянно, – смутилась Оника и принялась собирать их с пола. Потом отдала Бернадин. В основном это были счета. Отличить их было не трудно, и Бернадин решила что разберет позже. И письмо. На ее имя. Из „Риц-Карлтона". С чего бы это они стали ей писать? Бернадин поспешила вскрыть конверт. Внутри оказался другой. Письмо не из отеля. От Джеймса. Великая сила мысли, подумала Бернадин.

– Мама а „придурок" – плохое слово? – спросила Оника.

Милая Бернадин! Похоже, ты решила не писать и не звонить. Боюсь даже думать, что ты выбросила мою визитную карточку, а сам я не могу до тебя дозвониться – твоего номера нет в справочнике, а где работаешь, ты мне не говорила. (Карточку я, конечно, не выкинула но что мне было с ней делать? А свой номер мне пришлось сменить. Этот осел Герберт покоя мне не давал.)

– Придурок? Слово как слово.

Ждать я больше не мог, но ты не оставила адреса, а я не сразу сообразил написать на отель. Знаю, ты могла решить, что та ночь – так, нечто проходящее, но как я сказал перед отъездом, для меня она значила очень много. Очень.

– А Элизабет говорит, это плохое слово.

– Это не очень хорошее слово, но это не ругательство.

– А мне можно его говорить?

В августе я схоронил жену. И каким бы кощунством это не звучало, я рад, что она больше не страдает. Я продал дом и практически все, что в нем было. Ни к чему все эти воспоминания, а так много места мне тем более не нужно.

– Нет, тебе нельзя.

– Почему?

– Потому что это не очень хорошее слово.

Я хочу снова увидеть тебя, Бернадин. И не просто встретиться на одну ночь. Если родственные души действительно существуют, то ближе тебя у меня никого не было. Я пытался тебя забыть, поверь, очень старался. Но не смог. Одно это уже что-нибудь да значит. Я не люблю играть или начинать что-то без цели. Я играю всерьез, а не просто, чтобы поразвлечься. (Господи, он хочет со мной встретиться!)

– А что оно значит?

– Что „оно"?

– Слово „придурок"?

– Чудной.

Знаю, ты, наверное, думаешь, вот, мол, плачется, жалеет себя, и тут есть доля правды. Но я знаю, что полюбил тебя еще даже до того, как мы подошли к двери той комнаты в отеле. Я не прошу у тебя обещаний или обязательств. Единственное, о чем я прошу – не отталкивай меня, давай попробуем развить наши отношения (Развить? Мне нравится это слово. И „полюбил". Тоже хорошо звучит. Мамочки! Он и правда всерьез!)

– Мам, а почему „чудной" говорить можно, а „придурок" нельзя?

– Потому что я сказала – нельзя.

Я буду ждать твоего звонка. На всякий случай пишу снова мой номер. Надеюсь, у тебя и детей все в порядке, и что мы с ними как-нибудь встретимся. С любовью, Джеймс. P.S. Если что-нибудь нужно, сразу звони.

– Черт, – произнесла Бернадин и глубоко вздохнула.

– А ты сама только что сказала плохое слово, мама.

– Извини. Я нечаянно.

– Мам, а что ты читаешь?

– Письмо.

– От кого?

– От друга.

– А можно, я попробую почитать?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это письмо мне, вот почему.

– Мам, а ты спала сейчас?

– Да.

– А зачем ты так улыбаешься?

– Не зачем, а почему.

– Почему ты так улыбаешься?

– Потому что мне хорошо.

– У тебя чудной вид.

– У тебя тоже, – сказала Бернадин и легонько дернула Онику за нос.

– А можно, я с тобой полежу? – спросила девочка.

– Я уже встаю, – сказала Бернадин.

Лежать больше не хотелось, но Бернадин все же похлопала рядом с собой по постели:

– Забирайся.

Оника залезла к матери под одеяло и так крепко прижалась, что книжка Бернадин соскользнула на пол.

– Боженька уже не плачет, – сказала Оника, глядя на алеющее солнце.

„С муссонами всегда так", – подумала Бернадин. Она поцеловала письмо, сложила и убрала в тумбочку рядом с кроватью. Глубоко вдохнула аромат дождя и взглянула на бирюзовое небо: в нем повисла двойная радуга. Бернадин обняла дочку и сказала:

– Не знаю, малыш, вряд ли это его слезы. Просто так Господь заботится о том, чтобы все, что он создал, росло.

* * *

Когда Оника заснула, Бернадин позвонила Саванне и прочитала ей письмо, до последней строчки.

– Замечательно! Я чуть не расплакалась, – сказала Саванна.

– Да, так вот. Неплохо, да?

– Ты ему позвонила?

– Нет еще. Я письмо-то только что получила.

– Ну, и чего ты ждешь? И попроси, чтобы он отправился к тебе факсом или, на худой конец, пневмопочтой.

– Не мели ерунды. Мне страшно, Саванна.

– Все стоящее в жизни немного пугает, Берни. Сама прекрасно знаешь. А что тебе терять? Это я от тебя чуть не каждый день слышу.

– Да но ведь была только одна ночь, Саванна понимаешь?

– И что? Я читала про людей, которые влюблялись с первого взгляда и некоторые счастливо прожили вместе тысячу лет. А что нам говорит интуиция?

– Не отказываться.

– Ну!

– Саванна! Я была замужем одиннадцать лет. Мне кажется, я совсем забыла что такое нормальная жизнь. Видела что произошла как только я развелась?

– Помешалась на самцах.

– Не совсем. Я хотела, скажем, разведать обстановку. Убедиться, что я еще ничего, в тираж не вышла.

– И?

– Убедилась. Но тут другое Джеймс мне действительно нравится. Вот что меня пугает. Я не собиралась ни в кого влюбляться так скоро. Я только-только оклемалась.

– Слушай, не все такие подонки, как Джон. Попадаются, знаешь, и хорошие так что не стоит подводить всех под одну черту. Мне последнее время хорошие не попадались, но похоже, тебе повезло.

– Знаю, – вздохнула Бернадин. – Я только не знаю, что той ночью было всерьез, а что сумасшествие. Ты же помнишь, я в тот день получила наконец-то развод. Я просто ошалела.

– Да помню. Кеннет тогда приезжал.

– Что скажешь, Саванна? Что мне делать? Нет, правда?

– Я тебе уже сказала Хорошо, сделай так: дай себе пару дней подумать, но обязательно скажи ему, чтобы приезжал. Как минимум на неделю. Тебе нужно провести с ним какое-то время. И конечно, он должен обязательно остановиться в отеле. Расскажи ему, чего ты боишься, а там посмотришь.

– Разумно, пожалуй, – согласилась Бернадин.

– И потом, что ты чувствуешь, когда думаешь о нем?

– Ну, скажем, стереть из памяти ту ночь мне не удалось, хоть я и пыталась спастись в мелких авантюрах. Ничего подобного я в жизни не испытывала. Даже с Джоном.

– Тогда звони, как только решишься. Но вот надолго я бы откладывать не стала.

Джинива сидела у дочери, потягивая джин с тоником и заплетая Онике косы Бернадин подумала странно, что мама решила приехать. Джинива терпеть не могла дорогу из Сан-Сити, значит, что-то случилось. Розовый спортивный костюм – хотя Джинива спортом особо не занималась – очень ей шел, а прическа поблескивала как стальная пряжа.

– Сиди смирно, – велела Джинива Онике. И удивительно, ребенок ни слезинки не проронил. Девочка раскрашивала картинки и одновременно смотрела детское кино „Все собаки попадают на небеса". С Бернадин она вела себя по-другому.

– Я возвращаюсь в Филадельфию.

– Что? – обернулась Бернадин. Она выжимала лимонный сок в шкворчавшие на сковороде телячьи ножки с луком.

– Что слышала.

– Но почему? – удивилась Бернадин, вытирая руки о посудное полотенце.

– Потому что, – вздохнула Джинива. – Мне там до смерти надоело. Друзей у меня нет, а от белых… я устала. Пойми правильно, я к ним очень хорошо отношусь, но я устала жить далеко от своих. Надоело играть в бридж, пинакль или шашки, ходить на водную аэробику и прочую чушь. Не знаю, чем себя занять. Мне одинока И еще к тому же там чертовски жарко. Поначалу я думала вот привыкну, но у меня за электричество столько денег уходит, что вполне могла бы платить за отопление.

– И когда же ты это решила?

– В июне. Я подумала, что лучше сначала все устрою, а потом тебе скажу. У тебя у самой в этом году перемен достаточно. Не хотела создавать лишних проблем. И потом, ты бы начала меня отговаривать.

– Почему же, мам? Ты лучше знаешь, что тебе больше подходит. Правду сказать, я вообще никогда не понимала как ты можешь там жить.

– Я буду жить с Мейбл.

– С тетей Мейбл? – спросила Бернадин.

– Да. – Джинива погладила Онику по головке. – Вот, малышка, теперь ты выглядишь что надо.

– Спасибо, бабуля. – Оника поднялась и вприпрыжку отправилась к себе в комнату, потряхивая косичками.

– С чего это ты вдруг решила поселиться с тетей Мейбл?

– Не говори таким тоном. Я знаю, характер у нее не сахар, но она все-таки моя сестра. И с тех пор как умер Милтон, она как перст. Так что составим друг другу компанию. А я знаю, как ее развеселить. Она наконец-то продала этот свой нескладный дом, и мы с ней купили пополам трехкомнатную квартиру в самом центре – чисто, спокойно и рукой подать до всего.

– Ну молодцы. Когда переезд?

– Мы подписали документы вчера. 15 ноября я отсюда уеду.

– Да это же меньше месяца!

– Я бы прямо сейчас уехала. Но у меня уйма дел осталась. И еще я хочу, чтобы внуки приехали ко мне на выходные. Не в „папочкины" выходные, разумеется.

– Они с удовольствием, – соврала Бернадин, про себя соображая, как бы их заставить.

– Что это ты стряпаешь? Запах очень соблазнительный.

– Телятину. В кастрюльке рис, тут цукини, сейчас быстренько еще салат приготовлю. Если ты мне на стол поможешь накрыть, то минут через двадцать сядем за стол.

– Как ты думаешь, дети не обидятся, если я не пойду с вами кататься на роликах после обеда?

– Мы же всего на часок, мам.

– Знаю, но я не люблю шоссе поздно вечером.

– Ладно, не волнуйся. Просто Джон-младший хотел опробовать новые ролики, а я последнее время так мало времени с детьми провожу, вот и предложила. Озарение нашло.

– Ты тоже собралась покататься?

– Ага.

– А когда ты последний раз на роликах стояла?

– Не помню. Но это все равно. Разучиться же я не могла.

– Ладно, надеюсь, что, когда увижу тебя в следующий раз, гипса на твоих ногах не будет, – рассмеялась Джинива. – Покупатели приходили дом смотреть? – спросила она, потягивая коктейль.

– Трое, два дня назад. Все в один день.

– И как?

– Пока не знаю. Торговые агенты еще не звонили.

– Очень надеюсь, что эту махину у тебя купят, и быстро.

– Я тоже.

– И что будешь делать, если не сможешь продать?

– Не знаю. Вот когда не смогу, тогда и думать стану, – сказала Бернадин.

– Я ему позвонила! – поделилась Бернадин с Саванной.

– И?

– Он приезжает.

– Когда?

– В начале месяца.

– Когда точно?

– Четвертого ноября.

– Тьфу ты, я, как назло, в Лас-Вегас еду, на конференцию. И на сколько он приезжает?

– Минимум на неделю. Но он не взял обратный билет!

– Иди ты!

– Я не шучу. Я так боюсь, что не знаю, за что хвататься, куда бежать.

– Очень хорошо, – сказала Саванна, – это очень хорошо.

– А что, если все изменилось? А может, мне даже не понравится, как он выглядит?

– Слушай, ты становишься похожей на Робин. Плевать, как он выглядит. Что ты при этом чувствуешь, вот что важно. Тебе же он понравился, когда вы познакомились, да?

– Да.

– Ну, так и не волнуйтесь. Ой, как здорово!

– Мне надо сделать педикюр. Пятки у меня шершавые, как не знаю что.

– Так пойди и сделай! – сказала Саванна.

– И зубы привести в порядок.

– Сегодня же позвони дантисту.

– И еще мне надо… Господи, у меня мысли путаются.

– Ну-с, – протянула Саванна.

– Что, „ну-с"?

– С днем рождения ты меня поздравить собираешься или нет?

– С днем рождения? Я забыла про твой день рождения? Сегодня?

– Вчера.

– Вчера? Тьфу, вот ведь. Прости, пожалуйста как же я так? Что ж ты не напомнила? Проклятье. И как отпраздновала?

– Пригласила себя в ресторан.

– То есть ты одна была?

– Ну да.

– А почему никого не позвала?

– Потому что хотела побыть одна.

– Чушь какая-то, Саванна.

– И совсем было неплохо. Я сначала сходила в спортзал, потом в ресторан, пришла домой, сделала маникюр, маску на лицо и спать легла.

– Могла хотя бы позвонить мне. Глупо.

– Знаешь, в день рождения я люблю посидеть, подумать, что я делаю со своей жизнью. Что сделала. И что буду делать дальше.

– И каков приговор?

– В прошлом году я на Новый год дала себе обещание. Очень глупое.

– Какое?

– Что больше ни один свой день рождения или любой другой праздник я не буду проводить одна.

– И…

– И я провела День 4 июля с тобой и твоими детишками, День Благодарения с тобой и детишками, остальное ты знаешь. И еще я пообещала себе, что найду настоящего мужчину до конца этого года. Пошло все на фиг. С тех пор как я уехала из Денвера, ни один стоящий не встретился, так пара идиотов. И я решила.

– Что?

– Что пора мне привыкать к мысли, что я так и останусь одна.

– Очень не похоже на прежнюю оптимистку Саванну.

– Это не пессимизм. Это жизнь. Пора примириться с тем, что, возможно, замуж я не выйду и детей у меня не будет. Если я ошибаюсь, замечательно. Но я не могу угробить всю жизнь на беспокойство по этому поводу или на ожидание. Я серьезно. К тому же я получила дюжину роз от Кеннета и несколько открыток.

– Он прислал тебе розы?

– Да Но меня это мало трогает.

– Не понимаю почему. Ты с ним говорила?

– Он оставил мне поздравление на автоответчике. Я тебе говорила, связи с ним я не хочу. Еще одна такая поездка, и роман станет прочным. Лучше я порву сейчас, пока не поздно.

– Он же сказал, что собирается уйти от жены, Саванна.

– Все они так говорят.

– Джон же ушел от меня к Кэтлин. Так что все может быть.

– Слишком все сложно.

– Ладно, слушай, я уверена, ты кого-нибудь найдешь. Ты же здесь и года не прожила.

– Знаю. И еще знаю, что прожила на этом свете уже тридцать семь лет.

– День рождения кого хочешь расстроит.

– Я не расстроена. Наоборот, удивительно хорошо себя чувствую. Правда! Честно говоря, в глубине души я по-прежнему уверена, что непременно его встречу. Просто не знаю когда. Но это будет не раньше чем действительно признаю, что и одной мне неплохо. Что я проживу, и хорошо проживу, оставаясь Саванной Джексон, без мужа или любовника. Замирать на каждом повороте, думая: „Вот он, наверное, там", я больше не буду. Если он там, мы друг друга найдем. В положенное время. Вот что я имела в виду.

– Ты за все время здесь никого приличного не встретила?

– Я встречала много хороших людей, но никого подходящего.

– Понятно.

– Не могу же я в конце концов откладывать жизнь, дожидаясь, пока он самый появится? Кстати, мне предложили место ассистента продюсера. И свою передачу.

– Правда? Саванна, да что с тобой, милая? Откуда столько секретов и так сразу? Почему ты мне об этом только сейчас говоришь, поросенок ты эдакий! А я-то тебе все-все рассказываю!

– Я еще не была уверена, что получу. Ты смотрела когда-нибудь программу „Совет черных"?

– Это по воскресеньям в шесть?

– Да.

– Нет, честно говоря, никогда не видела.

– Ладно, не важно, в какое она там время выходит. Мне дают возможность работать в этой программе на конкурсной основе. Конкурентов двое.

– Без балды?

– Без балды. Похоже, что никто это дурацкое шоу смотреть не хочет, вот они и пытаются придумать что-нибудь новое.

– И что ты будешь делать?

– Сначала мне нужно придумать, как изменить форму, но это не проблема. Я просмотрела восемь пленок, все очень однообразные. В сущности, им надо, чтобы я составила список гостей, которые могут быть интересны для черной аудитории. Для конкурсной программы мне надо кого-то одного. Я подумала, не пригласить ли кого-нибудь из нашего Совета черных женщин. Глория у меня в списке первая.

– По-моему, это замечательно.

– Вот. Теперь мне надо написать сценарий, придумать вопросы, которые задаст ведущий, – ну, чтобы зрителям было понятно, чем эти люди заняты, и все такое. Думаю, получится.

– А какие шансы, что работу получишь ты?

– Не знаю. Они еще двоим с других телестанций поручили то же самое. Поживем – увидим.

– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы все удалось. По крайней мере, звучит заманчиво. А как Робин и Глория? – спросила Бернадин.

– Глории я как-то не звонила последние дни, а Робин в Таксоне, – ответила Саванна.

– Отец у нее в больнице?

– Нет, кажется. Но он очень плох.

– Похоже, придется им все же отправить его в клинику для престарелых. Бедная ее мама. Такое свалилось. А Робин, надо сказать, хорошо держится.

– Да ты права. Только грустно все это очень. Просто представить не могу, что я буду делать, если, не дай Бог, что-нибудь подобное случится с моей мамой.

– Слава Богу, моя еще в полном здравии и с головой у нее все в порядке.

– И моя тоже. Кстати, Берни, я решила послать ей свой билет, знаешь, тот, премиальный. Достоянному пассажиру от авиакомпании". Она просто изнылась, все просится приехать. Ей, конечно, хотелось бы на День Благодарения, но я уже вызвалась помочь в церкви кормить бездомных, так что, скорее всего, она приедет на Рождество. Правда я было думала слетать в Лондон. А, черт с ним. Я маму уже больше года не видела. Да и ей стоит отдохнуть от моего братца. А мне компания на праздники тоже не помешает.

– А моя переезжает в Филадельфию.

– Да ты что?

– Говорит, Аризона ей уже поперек горла.

– Как я ее понимаю.

– Нет, ну, как я могла забыть про твой день рождения! Я себя убить готова. Вот что, не занимай субботу. Я приглашаю тебя поужинать. Напьемся с тобой вдрызг.

– Я за.

– Ладно, давай теперь я расскажу о своих событиях.

– В смысле? – удивилась Саванна.

– Сегодня я побывала у своего адвоката. Ох, и глубоко же они копнули!

– И что же?

– Она наконец-то собрала всю нужную информацию. И вот ни за что не угадаешь.

– Что?

– Инспектор просмотрел все налоги Джона и счета компании, и его насторожило, что все переводы шли под разными кодами и…

– Берни, а нельзя ближе к делу?

– Так я же и пытаюсь. Короче, когда сравнили кое-какие цифры с его налогами, то они не сошлись.

– То есть он обманывал налоговую инспекцию?

– Не только. Он не просто прикарманивал денежки, но и обкрадывал своего компаньона. У него столько всего куплено за счет последнего, ты просто не представляешь! И „порше", и мой БМВ! Они вытащили столько дерьма, я до сих пор в себя прийти не могу.

– Ну, с налоговой инспекцией шутки плохи.

– Будто я не знаю!

– И что же теперь?

– А теперь я могу совершенно спокойно заявить на него о жульничестве. Хоть завтра.

– А ты это сделаешь, Берни?

– Нет, конечно. Я не сволочь, как он. И потом, мой адвокат говорит, что, поскольку налоговые декларации мы подписывали вместе, у меня тоже могут быть неприятности, и штрафы нам придется платить обоим. Так что я сижу и помалкиваю. Мне нужны только мои деньги, и можно будет это дело наконец закрыть. Адвокат, однако, все равно собирается Джона припугнуть, чтобы он не выкинул какой-то новый фортель. Заседание по разделу на следующей неделе.

– Черт побери.

– Это точно. Но если все пройдет нормально, значит, с этим будет покончено.

– Ты разговаривала с ним последнее время?

– Недавно. Но не по этому поводу. Мой адвокат запретила мне обсуждать с ним все, кроме детей. Я говорила, что нам пришлось изменить расписание посещений, с тех пор как он женился?

– Нет.

– Н-да.

– Все-таки не верится. Как он так мог? Ничего не сказать…

– Ерунда. И знаешь что?

– М-м?

– Поглядим теперь, станет ли наша белая стерва любить этого черного засранца, когда он с „порше" пересядет на „хонду".