Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 20

Колдун вновь захохотал. Никогда мне больше не будет нравиться громкий смех…

– Ты считаешь меня таким наивным? – он вдруг выпрямился и перестал улыбаться. – Думаешь, я совершу ту же ошибку во второй раз? – он пренебрежительно фыркнул. – Чемоданчик, что ты так трогательно тащил всю дорогу. Он ведь предназначен для меня? Гранаты? Динамит? Пара шашек? Ты всегда был мелочен, мой злейший друг. Твой жалкий чемодан – это пшик, детский фейерверк! Я ЗАМИНИРОВАЛ ВЕСЬ ТУННЕЛЬ! Стоит мне нажать кнопку – и вы все будете погребены под тоннами земли.

– Ты же знаешь: меня это не убьёт, – пожал плечами Алекс.

– И сколько тебе понадобиться времени, чтобы выкопаться? Недели? Месяцы? А как же твои друзья? Эти милые девочки… Жаль, у тебя не будет времени узнать, как мы, вчетвером, повеселились.

Алекс бросил короткий взгляд на Антигону.

– Всё в порядке, шеф, – в словах её было гораздо больше уверенности, чем в голосе. – Ничего такого, что не вылечит горячая ванна и бутылка виски… Это, и противогрибковая мазь.

– Отдай взрыватель, – тихо сказал Алекс. – Позволь выйти остальным, и я убью тебя чисто. Кремирую тело и развею над заливом. Но если ты взорвёшь туннель… Каждая частичка меня, каждый ошмёток, будет стремиться мучить тебя. Ведь тебе придётся остаться здесь, вместе со мной.

– Только об этом я и мечтаю, – половинчатая улыбка вновь озарила лицо колдуна. – С тех пор, как ты убил меня там, на берегу Дуная… Я только и мечтал добраться до тебя. И умереть, сомкнув руки на твоём горле.

– Ну так давай, – Алекс отбросил обрез. – Давай сразимся, один на один! Как в старые добрые времена, – он обернулся к отцу Прохору. – Уходите же. Это наше с Антоном дело.

– Нет! – заревел колдун. – Никто никуда не пойдёт!.. У смерти должен быть свидетель. Историю пишут победители – ты это прекрасно знаешь. Так что уговор таков: победишь ты – и вы уйдёте. Все вместе. Просто потому, что я не смогу вам помешать.

– А если победишь ты? – перебил Алекс.

Лавей расплылся в глумливой улыбке.

– Я останусь единственным выжившим.

– Но…

– Они, конечно, могут попытаться выбраться. Рабби и святой отец… И у них даже может получиться. Но они не станут. Они до последнего будут пытаться спасти остальных. Даже зная, что это бесполезно, что они всё равно не успеют… Они будут пытаться.

– Ладно, кончай трепаться, – Алекс махнул рукой и вошел в круг. – Ставки сделаны, господа.

Он принял боксёрскую стойку и затанцевал на носках туфель.

Вполне профессионально, – оценил я. И сделал шаг в темноту…

– Ты нашел взрыватели, Хафиз? – говорить приходилось шепотом.

Курд лишь отрицательно покачал головой.

Зная Хафизуллу – он искал. И искал очень тщательно…

– Он умеет отводить глаза, – к нам подошла Антигона. Вокруг глаз её были тёмные круги, волосы растрёпаны. – Лавей может держать их в руке, прямо у тебя перед носом, но ты ничего не увидишь. Будешь думать, что это гусеница. Или твои собственные пальцы.

– Что он с вами сделал? – я не хотел спрашивать. И не хотел знать. Но не спросить было нельзя.

– Тебе будет неинтересно, – девчонка передёрнула плечами так же, как недавно шеф. Будто стряхивая что-то мерзкое и противное…

– Вы… Целы? – я не знал, как спросить ещё. Разговаривать с женщинами о таких вещах у меня никогда не получалось.

– Пострадала лишь наша честь, – ответила Антигона. – А в остальном…

Она отвернулась.

Краем глаза я следил за поединком. Гиллель и отец Прохор застыли на противоположных концах круга, как молчаливые свидетели. Как секунданты.

И до сих пор всё шло хорошо.

Алекс оказался очень приличным бойцом, и действовал гораздо грамотнее, чем Лавей. Колдун не уступал ему в силе, руки и ноги у него были куда длиннее, но шеф лучше двигался. До сих пор…

Как он умудрился подставиться под удар – не знаю. Миг – и он пропускает удар колдуна. Ещё миг – и Алекс лежит на полу.

У меня вырвался крик. Котов матюкнулся. Девчонки двинулись вперёд, мрачно, исподлобья сверля колдуна взглядами.

Алекс, тряхнув головой, привстал на руках. Лавей отодвинулся – давал понять, что позволяет прийти в себя…

– Не верь ему! – хотелось закричать. – Он умеет отводить глаза, – но думаю, Алекс это и так прекрасно знал.

– Я могу его снять, – тихо, стоя за моей спиной, произнёс Хафизулла. – Один выстрел – и всё.

– Я бы всеми руками за, – уголком рта ответил я. – Но ты уже один раз думал, что убил его.

– Больше я такой ошибки не совершу.

Я хотел согласиться. В конце концов – это мы нарушим правила, а не Алекс…

Но шеф справился. Поднырнув под руку Лавею, он взял его в захват, приподнял, и бросил на пол, прямо в половодье свечей. А затем пригнулся, и коротко ударил рукой. Колдун дёрнулся, но Алекс бил ещё и ещё… Мы лишь видели, как содрогается длинное тело Лавея, как тот сучит ногами и стонет…

Мне вдруг сделалось плохо. Словно это меня сейчас добивали там, среди лужиц горячего воска и огоньков мятущегося пламени.

Накатила смертельная, удушающая тоска – до визга, до скрежета зубовного. В голове билась одна мысль: а ведь умирать-то не хочется.

Я упал на колени – всё тело терзала такая боль, что хотелось завыть.

Укусив себя за мякоть ладони, я зажмурился что есть сил. Потому что больше всего мне хотелось броситься на помощь хозяину…

На спину легла холодная рука.

– Поднимайся, – Гиллель помог мне встать. – Всё уже кончено.

Лавей лежал в обрамлении горящих свечей. Рядом, бессильно повесив руки, стоял Алекс.

Долгую минуту он смотрел на колдуна, а затем повернулся к нам и улыбнулся. Выглядел шеф устало, но в глазах его вновь был тот живой огонь, который отличал его от остальных людей.

– Ну, вот и… – начал говорить он.

– Осторожно! – ах, если б я в тот момент выбрал другое слово. – «Падай», «Беги» – всё было бы лучше этого дурацкого, облического «осторожно».

Алекс лишь успел перевести на меня взгляд, когда раздался выстрел. На белой рубашке, прямо посередине, проступило тёмное пятно, и он упал. Сначала на колени, а затем, откинув руку, словно хотел сдержать падение, на спину.

Я видел, как его глаза мёртво и пусто уставились в потолок.

Время застыло.

Никто не шевелился. Как в детской игре. Замри – отомри…

Я так и не понял, ни тогда, ни потом: была это реальная остановка времени, или оно замедлилось только для меня, давая возможность охватить взором малейшие детали…

Раздался ещё один выстрел, и время потекло, как обычно.

В помутнении разума, в горячечном безумии бреда, я бросился к Алексу, еще загодя боясь увидеть на рубашке второе пятно… Но его не было.

Зато в руке Алекса, в той, что как бы пряталась за телом, был зажат пистолет. Небольшой браунинг, он как раз помещался в карман брюк.

– Алекс… – приподняв его голову, я положил её себе на колени. Я знал, что раненых трогать нельзя, что лучше подождать прихода медиков, но в данном конкретном случае… В общем, это было уже не важно.

Да и откуда в подземелье взяться медикам?

– Алекс…

Он открыл глаза, а потом, совершенно неожиданно, подмигнул.

– У каждого хорошего шулера обязательно есть туз в рукаве, – сказал он совершенно отчётливо.

И сразу глаза его подёрнулись мутной плёнкой, губы посинели, а на подбородке и щеках, словно только этого и ждала, проступила щетина.

Отец Прохор и Гиллель уже стояли над Лавеем. Сделав над собой усилие, я переложил голову шефа на свою куртку – почему-то не хотелось, чтобы его волосы пачкались в пыли – и тоже подошел к колдуну.

Во лбу Лавея, как пресловутый третий глаз, чернело совсем небольшое отверстие. Крови не было – он лежал вверх лицом, и вся кровь скопилась под головой. И было её много, очень много. Фактически, затылка у него не было. Лишь кровавая каша, с желтоватыми, влажными и всё ещё подрагивающими кусочками.

После такого точно не живут, – подумал я. – Не знаю, что там бывало раньше, но сейчас он окончательно мёртв. Мёртв, как гвоздь – пришло на ум сравнение Алекса. Да. Как гвоздь. Холодный ржавый и бесполезный.

– Хафиз, сходи за чемоданчиком шефа, – попросил я, когда все, по очереди, насмотрелись на мёртвого колдуна.

На Алекса старались не смотреть. Никто не спешил закрыть ему глаза, никто не думал накрыть с головой какой-нибудь подходящей тряпицей… Шеф словно бы прилёг отдохнуть, устав после трудов праведных.

Я чувствовал, что это правильно: оплакать его мы ещё успеем. Сейчас главное – дело.

– Нахрена тебе взрывчатка? – спросил Котов, когда Хафизулла подошел с чемоданом. Колёсики чертили в пыли две прерывающиеся дорожки.

Как пульс, – подумал я, глядя на этот призрачный пунктир. – Вот он есть… А вот его нет.

– Нужно прикрутить чемодан к мёртвому колдуну и взорвать того к чертям, – сказал я, почти дословно повторяя Алекса. – Шеф сказал, что после той дуэли на Дунае больше не доверяет огнестрельному оружию. Во всяком случае, по отношению к Лавею.

– Добре, – кивнул майор. – Я и сам этой суке ни на вот столько не верю, – он показал самый кончик желтого крепкого ногтя на большом пальце.

В чемодане было всё, что нужно: десяток динамитных шашек, пяток гранат, несколько метров бикфордова шнура, и даже зажигалка «зиппо», которая, согласно рекламе, никогда не ломается.

Я обложил тело колдуна шашками, а Котов художественно опутал его по рукам и ногам бикфордовым шнуром. Во избежание, как он выразился.

Сверху, аккуратной горкой, он уложил пояса шахида, снятые с девчонок. В последнюю очередь майор смастерил из того же шнура запал.

Говорить не хотелось. В голове, в груди, поселилась серая муторная тоска. Вот интересная зверушка – человек. Только что потерял близкого друга. Казалось бы – нужно горевать. Вспоминать его, ни о чём больше не думать. Но мысли… «Мои мысли – мои скакуны», – как пел некогда популярный певец. Они несутся, они скачут, и не желают оглядываться назад.

Что будет со мной? Не думаю, что со смертью колдуна, я как по волшебству вернулся в нормальное, человеческое, состояние.

Какой-то частью разума я чувствовал: вот она, пуля. Я ощущал, как её горячая головка соприкасается с моей кожей, как трескается под напором лобная кость, как не выдержав давления вскипают мозги и череп взрывается, разбрызгивая содержимое по полу…

И как только после этого медленно, как одинокий светодиод, тухнет сознание.

Я умирал. Умирал вместе с Лавеем, и в то же время я был жив. И я цеплялся за эту жизнь, как кот, повисший над пропастью на жалких остатках занавески… Цеплялся за мелкие бытовые детали, за сиюминутные мысли, которые помогали забыть главное: я лежу на полу, у меня нет затылка, а тело медленно деревенеет.

Алекс маячил за этими мыслями безмолвным призраком. И накатывала обида: зачем? Зачем он так со мной?

– Идёмте, – последние несколько минут Гиллель с отцом Прохором что-то делали с телом шефа. Теперь он покоился на руках у сторожа. Голова прислонена к плечу, руки сложены на груди… Нет, живым он не выглядел. Казался куклой.

– Да, пора, – сказала Антигона. Она держала в руках цилиндр и сюртук Алекса.

Афина с Амальтеей беззвучно возникли за её спиной. Девчонки вдруг представились мне тремя Эриниями, богинями мщения.

Глаза у них были сухие.

Мы с Котовым уходили последними, и я проследил, чтобы майор поднёс огонёк зажигалки к бикфордову шнуру…

Возвращаться пришлось тем же путём, что пришли сюда.

Хафизулла рассказал, что нашел Лавея в пустой диспетчерской, прямо рядом со станцией, но дальше ход был завален обломками.

Так что мы спрыгнули на пути, и пошли. Ночное моё зрение никуда не делось. Не решил, нравился ли мне такой прощальный подарок колдуна, но деваться всё равно некуда.

А потом мы наткнулись…

Не знаю, откуда они взялись. Но весь туннель перед нами был забит тератосами. Они молча бродили с места на место, озирая бессмысленными глазами окружающую пустоту, и более всего походили на неряшливые экспонаты музея восковых фигур.

– Что будем делать? – спросил Котов отца Прохора. Почему-то теперь все стали считать чудо-отрока главным…

– Пойдём, помолясь, – пожал тот тощими плечиками. – Авось, пронесёт.

Не пронесло.

То-ли кто-то из нас неловко толкнул тератоса. То ли мы привлекли их внимание тем, что двигались не бесцельно, а целенаправленно.

А может, они почуяли кровь, которая пропитала рубашку Алекса почти целиком.

В глазах упырей начали появляться огоньки. Они прекратили блуждания и потянулись за нами. А точнее, к нам…

Вот Хафизулла помог Амальтее отцепить руки тератоса от своей одежды. Вот Котов, чертыхаясь, отпихнул от себя другого…

– Помните: не дайте себя покусать, – сказал отец Прохор. – Хозяина у них уже нет, но смертельный яд никуда не делся…

Потом Хафизулла дал короткую очередь из УЗИ – идеального оружия для тесных помещений… Котов достал ТТ, я тоже вооружился. Но мне пострелять не дали.

– Подержи, пожалуйста, – Гиллель протянул мне тело Алекса. – Не думаю, что его можно оставить где-нибудь в уголке, пока мы будем немножко заняты… Так что, не сочти за труд.

Я не стал спорить.

– Дай сюда, – Антигона вытащила из моей руки Дезерт Игл.

– Отдача тебя снесёт, как фантик, – сказал я.

– Не снесёт.

Крепко обхватив рукоять двумя руками и широко расставив крепенькие мускулистые ноги, она начала аккуратно палить по монстрам. Один выстрел – одна голова.

Обезглавленные тела тут же падали, как мешки с песком.

Гиллель с ними разговаривал. Он подходил к какому-нибудь упырю, брал того за плечо, и что-то шептал на ухо. Упырь после этого падал, а сторож шел к следующему.

Признаться, я рассчитывал, что он начнёт орудовать своей лопатой, как косой, но нет. Обошелся словом.

Один чудо-отрок, казалось бы, ничего не делал. Он меланхолично стоял на месте, чуть склонив голову с тощим хвостиком на затылке, и думал о своём. Но тератосы вокруг него падали, как скошенные травинки.

Не знаю, сколько прошло времени. Я держал Алекса – тело его было тяжелым, как колода, и я почти все свои силы тратил на то, чтобы не выпустить его из слабеющих рук. Время от времени я переходил с места на место – когда слишком ретивый упырь пытался добраться до нас с ним…

Но в целом я даже испытывал лёгкую благодарность к Гиллелю – за то, что он освободил меня от обязанности убивать тератосов. Технически, они и так уже мертвы. Но находясь рядом с ними, я как никогда остро ощущал схожесть их природы и своей.

Мне их было искренне жаль.

Я вовсе не хочу сказать, что другие их не жалели. Но в тот момент, держа на руках мёртвого друга, казалось, что моя скорбь стократ горше, чем чья-либо ещё.

– Ну… Вроде как всё, – сказал Котов, помахивая разогретым стволом ТТ. – Кончились.

И тут за спиной глухо грохнуло. Туннель чуть-чуть, едва заметно просел.

– Что это было? – Антигона смотрела на нас огромными, совершенно чёрными глазами без радужек. – Лавей?

– В каком-то смысле, – осклабился Котов. Признаться, я уже забыл о том, что мы там приготовили прощальный подарочек. От Сергеича.

– Вы что!.. Подорвали чемодан?.. – закричала Афина.

– Ну да, – обескураженный её реакцией, Котов развёл руками. – Что он, зря его тащил всю дорогу? К тому же, так надёжнее. Остались от козлика…

– ЛАВЕЙ ЗАПОЛНИЛ ТУННЕЛЬ ВЗРЫВЧАТКОЙ, – тихо, но так гулко, что слова отразились от стен, сказала Антигона.

Мы с майором переглянулись. Обмен мыслями произошел мгновенно: мы вспомнили, что колдун об этом говорил – вслух, при всех. Вспомнили, обругали друг друга последними словами, и…

– Ходу, – крикнул майор. – Тут недалеко осталось. Успеем!

Грохот ширился и густел. Казалось, по туннелю мчится исполинский товарный состав.

– Не успеем, – сказал отец Прохор. – Отойдите, все.

Сам он пошел навстречу гулу, разминая и встряхивая руками, словно мыл их под струёй воды.

– Думаешь, справишься один? – в спину ему крикнул Гиллель.

Святой отец остановился. Оглянулся на нас…

– Почту за честь, если вы присоединитесь, ребе.

«Они до последнего будут пытаться спасти остальных. Даже зная, что это бесполезно, что они всё равно не успеют», – вспомнил я слова колдуна.

Гул накатил, как волна. Вместе с ним по туннелю нёсся плотный клуб пыли – мы видели его, клубящееся рыжее нечто, готовое поглотить нас без остатка…

Отец Прохор выставил руки перед собой, развернув к клубу пыли открытые ладони. То же сделал и Гиллель.

Затем они начали наклоняться, словно упирались в невидимую стену. Одновременно, хором, они выкрикнули Слово – я не напрасно произношу его с большой буквы. Слово громыхнуло под сводами туннеля, словно бы собирая воздух вокруг себя… На пути клубящейся рыжей пыли появился заслон.

Пыль ударила в него, отшатнулась, снова ударила, заклубилась в бессильной злобе. Потом загустела, в ней прорезались огненные всполохи… В заслон заколотили огромные каменные глыбы.

– Господи, помилуй, – я скорее почувствовал, чем услышал беззвучную молитву Котова. И всей душой присоединился.

Хафизулла стоял прямо. Он не отрываясь смотрел в туннель, и губы его тоже беззвучно шевелились.

«Они попытаются всех спасти»…

Девчонок жалко, – почему-то подумал я.

Они её удержали. Гиллель и отец Прохор удержали тот невидимый щит, что выставили на пути взрыва, на нашем пути.

Чего им это стоило – не ведаю.

Когда всё закончилось, они опустили руки – так, словно это было очень трудно, словно суставы заржавели навеки в поднятом положении… И повернулись к нам.

Белая рубаха Гиллеля стала серой от пота. Его волосы, борода – порыжели, припорошенные пылью.

Чудо-отрок стащил джинсовую куртку, через голову выпростался из кенгурушки…

– Фух, упарился весь, – заявил он.

От белой майки с надписью «Калинов Мост» действительно шел пар.

– Упокой, Господи, их души, – громко сказал он, повернувшись к завалу и широко крестясь щепотью. Затем три раза поклонился, и добавил: – Пусть земля вам будет пухом.

Когда мы выбрались наверх, уже смеркалось. Лабаз бывшей станции окружали мигалки, пожарные машины и кареты скорой помощи: кто-то из бдительных граждан, услышав подземный гул, позвонил и сделал предположение о бомбе.

Но перед мигалками, как живая цепь, стояли богомолки отца Прохора. Пожилые тётки во вдовьих платьях и чёрных платках, они скорбно смотрели в клубящийся пылью проём и никого не пускали внутрь. Как ни странно, их слушались…

Не разобравшись, нас приняли за террористов. Когда мы, в клубах пыли, неразличимые друг от друга, выбрались из туннеля – я бы и сам принял нас за виновников всего безобразия… Котов побежал улаживать ситуацию.

Через десять минут он вернулся, в сопровождении ЧС-ников и хорошенькой журналистки с пушистым микрофоном. Она вилась вокруг громадного Котова, как мотылёк вокруг пламени…

Алекса у нас пытались забрать. Чтобы положить в чёрный глухой мешок, увезти в ближайший морг, где патологоанатом с холодными твёрдыми пальцами распилит ему грудную кость и вынет все внутренности…

Я молча, остервенело, отказывался выпустить тело из рук.

Спас отец Прохор. Показав удостоверение служителя церкви, он заявил, что покойник нуждается в омовении и отпевании – и только после этого будет готов предстать перед судебной экспертизой.

Думаю, продавить столь вольное обращение с правилами помог и авторитет майора.

* * *

Наконец мы поехали домой. Я устроился на заднем сиденье Хама – за руль уселась Антигона – и всё смотрел на заходящее солнце.

Огромный красный шар повис у самого горизонта, касаясь его нижним краем, и по остывающему челу его бежали хмурые облака…

Алекса забрал Гиллель. Когда он протянул руки, чтобы принять тело, мне это показалось очень естественным.

Я даже вспомнил, что на кладбище есть специальный дом для отпевания усопших…

Особняк наш в заходящем солнце пылал багряным. На ступени намело прошлогодних листьев.

Надо бы завтра с утра выйти, – подумал я. – Подмести… И тут же усмехнулся: никакого завтра для меня не будет.

Как говорил Алекс, с наступлением ночи восстану я в виде тератоса, утратив память и всякий человеческий облик… Потому что другой путь я не выберу. Колдуном, каким был покойный Лавей, я становится не желаю. Лучше уж чистая смерть: кол в сердце и жаркое дыхание кремационной печи.

– Куда? – спросил отец Прохор, когда я, войдя в особняк, по привычке направился к лестнице.

– К себе, – я пожал плечами. – Наверх…

Стыдно признаться, но в комнатах моих царил полный бардак. Последние несколько дней выдались хлопотными, и ни у меня, ни у Амальтеи не доходили руки навести элементарный порядок. Вот этим я сейчас и хотел заняться – больше всего на свете.

Я предвкушал, как буду вытирать влажной тряпкой корешки книг, как перетряхну и заново заправлю кровать – по уставу, подогнув уголки… Как напоследок заброшу вещи в стиралку и вымою полы.

– Рано тебе наверх, – фраза в устах чудо-отрока прозвучала двусмысленно. – Есть ещё парочка неоконченных дел. Давай в подвал, – скомандовал он.

Ну, вот и прибрался, – подумал я. – Впрочем, он прав. Нечего тянуть.

В подвале горела тусклая лампочка. Это был не тот подвал, где у нас были тир и арсенал. Об этом я до сих пор не подозревал…

Узкая бетонная лестница пахла картошкой и плесенью, а внизу ждал тесный погреб, где на двух табуретках стоял самый обыкновенный гроб. Крышка его была откинута, и внутри виднелась подкладка из дешевенького серого ситца.

Рядом с гробом лежала груда толстенных цепей белого металла, венчал которую огромный, метровой, наверное, длины, крест. Тело его и перекладина были изрезаны непонятными мне символами.

Я вопросительно посмотрел на отца Прохора. На языке вертелось несколько язвительных замечаний, но ни одно из них я в ход пустить не рискнул.

– Будет больно, – сказал чудо-отрок. – Скорее всего, такой боли ты не испытывал никогда.

– Что всё это значит?

– Упырей издревле лечили серебром, – пояснил святой отец. – Если выдержишь – встанешь стригоем.

Честно говоря, кожу мою жгло уже от одного взгляда на эти серебряные цепи. Что будет, когда ими меня обмотают…

– Что это значит?

– Что ты будешь почти таким, как был.

– Почти?

– Главное то, что ты – будешь. Будет у тебя живое сердце, горячая кровь и бессмертная душа. Ты не будешь бояться солнца и не будешь кидаться на людей. Выбирай.

– Сколько, – комок в горле не давал говорить, и я проглотил его. С трудом. – Сколько нужно так лежать?

– Три дни и три ночи.

– Но никакой гарантии нет, – уточнил я.

Пришла тоскливая, запоздалая мысль: уж лучше бы я остался в туннеле, под взрывом…

– Гарантия – твоя воля к жизни. Вспоминай о тех, кто тебя ждёт, о тех, кто любит…

– Да кроме вас с майором мне и вспомнить некого.

– Вот нас и вспоминай, – светло улыбнулся отрок. – Тебе сутки не часами, минутами покажутся.

Тщательно, не оставляя ни одного пустого места, он обмотал меня цепями, а затем с неожиданной силой приподнял и опустил в гроб. Сверху водрузил тяжеленный крест – плашмя, перекладина пришлась как раз на сердце…

– Не бойся, – сказал чудо-отрок перед тем, как закрыть крышку. – Я всё время буду рядом.

– А если ничего не получится? – кожу жгло, словно меня уложили не в гроб, а в печь, полную раскалённых углей.

– Вот на этот случай и буду.

Крышка захлопнулась. Я слышал, как один за другим в неё входили гвозди… А потом тело моё скрутило судорогой, и я закричал.