Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

В тот момент, когда я забыл обо всём, кроме тёплых и чуть солёных губ Мириам, над нашими головами разверзся белый квадрат, свет из него упал вниз тяжелой плитой, и ослепил меня так сильно, что я закричал. Показалось, глаза залили расплавленным свинцом, а кожа вспухает, кипит, и слезает с костей.

– Ну вот! Стоит отвернуться, и молодежь уже занимается чёрт знает чем.

Голос был знакомый, немного усталый и бесконечно раздраженный.

– Алекс?

– Нет, Господь-Бог. Спустился с небушка специально, чтобы вытащить твою непутёвую жопу из переделки. Поднимайтесь. У нас мало времени.

– Вот видите, Саша! – улыбнулась Мириам. – Чудо случилось. Стоило его подождать?

Ступени были самыми обычными, и ступив на нижнюю с некоторой дрожью, мы легко поднялись наверх.

Алекс разговаривал о чём-то с Гиллелем. Над бассейном – с другой стороны дома – поднимался чёрный дым.

– Скажи, Мириам… ты действительно смогла бы меня убить? – говорил я тихо, чтобы никто, кроме неё, не услышал.

– Нет конечно, дурачок, – она завела за ухо непослушный локон. – Я согласилась, просто чтобы не тратить время на споры.

– Но… Ты же сама сказала: я превращаюсь в вурдалака, и с наступлением темноты…

– Я ни за что не убила бы тебя, – перебила она. – Потому что верила: чудо случится. Собственно, это и произошло… – она улыбнулась, и помахала рукой отцу.

– Ты ненормальная, – я даже немного разозлился. – Нельзя вот так вот, плюнув на всё, полагаться на «авось».

– Авось и чудо – это две большие разницы, – она глянула на меня так, словно я вновь сморозил глупость. – Разуй наконец глаза, любимый.

И она ушла. Встала рядом с отцом, обняла его, чмокнула в бородатую щеку…

А я прирос к месту. – Она назвала меня «любимый».

Это не укладывалось в голове, превосходило любые, самые смелые мои мечты…

Она назвала меня «любимый».

Так легко, спокойно, словно делала это сотню раз в день.

– Чего лыбишься, кадет? – из оцепенения меня вывел Алекс.

Подойдя неслышно, как он это умел, взял твёрдыми пальцами моё запястье, послушал пульс. Зачем-то похлопал по щеке – шлепки отдались в голове колокольным звоном. Заглянул в глаза, сильно оттянув по очереди нижние веки.

– Э-э-э… – протянул он досадливо. – Досталось тебе, кадет. Что ж ты так… неосторожно?

– Про вурдалака – это серьёзно? – спросил я. Ожидал: он рассмеётся, переведёт всё в шутку.

– Как эпитафия. Которую ты, как любитель литературы, можешь написать сам. Пока ещё есть время.

Я сглотнул сухим горлом. Посмотрел на солнце.

Казалось, в погребе мы провели много часов. Семь, восемь, может, больше. Но светило едва перевалило зенит. Часа два всего пополудни.

И хотя такого шока, как в первые мгновения тогда, в погребе, свет не вызывал, находиться на солнце было чертовски болезненно. Будто меня поставили под софит, от жара которого плавится и течёт грим… Только грима не было. Казалось, это течёт и плавится моя кожа.

Прищурив глаза, я шагнул под дерево – хоть какая-то тень.

– И что… со мной будет?

– Загоним тебе кол в грудь, отрубим голову и вырежем сердце.

– Сердце?

– Да ладно, я пошутил, – сжалился шеф. – Просто кремируем. Так намного чище.

В глазах помутилось. Небо потемнело, сделалось пурпурным и тяжелым, как ватное одеяло. Сквозь него вновь проступили желтые пламенники, и паря перед лицом, они звали, манили…

– Смирно, кадет! – небо прояснилось. – Не отключайся. На вот, пососи конфетку, – шеф протянул мне леденец. Зелёный, мутный, с прилипшими табачными крошками. – Бери, не стесняйся, – он чуть не насильно запихнул леденец мне в рот.

В нёбо ударила волна свежести. Чистая и холодная, как сосулька, она пронзила мозг, проколов остриём седьмую чакру Сахасрару, которая, как верят индийцы, находится на макушке…

– Полегчало? – в отличие от бодрого тона, глаза шефа полнились тревогой.

– Спасибо. Да, – я было замолчал, но всё же не выдержал: – Мириам говорила, от вампиризма есть лекарство.

– Для того, что может предложить Гиллель, уже поздно, – вздохнул Алекс. – Часа три-четыре назад – возможно. Но не сейчас.

– И… Сколько у меня времени?

– Чуть меньше семидесяти часов. Почти трое суток.

Целая вечность, – подумал я. – Правильно говорили греки: ожидание смерти хуже самой смерти…

– Вы его поймали? – я имел в виду Лавея. Если Алекс поймал колдуна, значит, не так уж всё бесполезно.

– Ушел, гад. Запутал следы.

К нам шел Котов.

Пространство продолжало играть со мной шутки: газон, сам дом с колоннами, тропинка желтого песка, что вилась от дома к погребу – то приобретали кристальную четкость, то размывались, делались далёкими и эфемерными.

Мне трудно было судить: особенности ли это данной местности, или моего нового состояния…

Так и с Котовым. Сначала я увидел далёкую, озарённую голубым пламенем фигуру. Она была громадной – даже на расстоянии. В одной руке у гиганта было длинное, выше роста, копьё, в другой – щит, направленный острым концом в землю. Копьё и щит тоже светились.

Как ни странно, по мере приближения фигура становилась всё меньше, и когда достигла обыкновенного человеческого роста, я понял, что майор держит в одной руке пистолет, а в другой – свою полицейскую бляху… Свечение вокруг него потухло, и оказалось, что он в своей обычной кожанке и кургузой кепке на лысой голове.

– Сука, – сказал Котов, ни к кому конкретно не обращаясь. – Поймаю – убью. Придушу вот этими руками… Там все наши висяки по пропавшим без вести, – он мотнул головой назад, на бассейн, скрытый от глаз углом дома. – За последний год.

– Значит, он здесь давно, – тыкая влажную землю концом трости, проговорил Алекс. – Никому не показывался, собирал силы, готовился…

– Третьего дня ограбили несколько станций переливания крови, – пожаловался майор. – Взяли много: что-то около пятисот литров. Мы думали – грёбаные экологи. Ну, которые шубы поливают, из натурмехов…

– А он поил кровью тератосов, – сказал я.

Котов посмотрел на меня так, словно пытался что-то вспомнить.

– Слушай, тебя же ночью покусали… ты как?

– Всё норм, – отмахнулся я.

– Где-то должны быть ещё тератосы, – поспешно вставил Алекс. – Пятьсот литров – это действительно много. А здесь, в бассейне – десятка два особей. Значит, где-то должны быть остальные. Просто он их еще не активировал.

– Ищем, – кивнул Котов. – Всех подняли, курсантов на поиски бросили…

– И что вы им сказали? – ехидно спросил Алекс.

– Ищем банду сектантов, которые приносят человеческие жертвы.

– Умно, – кивнул Алекс. – Только…

– Что только?

– Если они найдут тератосов уже ПОСЛЕ того, как их напитают?..

– Мы успеем раньше, – в голосе майора было гораздо больше уверенности, чем в глазах.

Когда мы садились в Хам, рядом с воротами как раз затормозил чёрный Эскалэйд. Из него, как горошины, посыпались пожилые тётеньки во вдовьих платках и чёрных платьях. Вели они себя деловито и бодро. Распахнув ворота, загнали джип на участок, рассыпались по газону… Вокруг бассейна ходило несколько человек в белых комбезах химзащиты и с планшетами, неуклюже зажатыми в перчатки…

– Они здесь управятся и без нас, – кивнул на тётенек Алекс и завёл двигатель.

Он сел за руль. Я не стал спорить: несмотря на живительный леденец, в голове временами мутилось, руки начинали дрожать, а в животе делалось голодно и пусто. Но при воспоминании о еде начинало тошнить.

Ни Гиллеля, ни Мириам я не видел, а спрашивать у шефа постеснялся. Возможно, они уехали ещё раньше.

– Вы его найдёте? – спросил я, глядя на залитый солнцем город. Мимо, как в замедленной съёмке, проплывали улицы, дома, пешеходы…

– Конечно найдём, – уверенность, которую излучал шеф, можно было запасать впрок. – Никуда он от нас не денется.

– Если он выпустит тератосов на свободу… – меня эта уверенность ни капельки не обманула. Я помнил, что случилось в ночном клубе.

– До темноты ничего не будет, – убеждённо сказал Алекс. – Всё-таки мы хорошенько его потрепали. А вот ночью…

– То есть, до наступления темноты он не появится.

– Ночь – время колдунов и чародеев, – усмехнулся шеф. – Во всём должен быть стиль.

– Ерунда какая-то, – я закурил. Дым показался отвратительным, словно жженые тряпки. Но я всё равно делал затяжку за затяжкой – помогало держать мысли. – Почему бы не поискать его лёжку, пока светит солнце? Нежить ведь днём должна спать?..

Алекс посмотрел на меня искоса, как бы сомневаясь: стоит мне сообщать, или нет. Но не решился. Уставился на дорогу.

– Лавэй не тератос, – наконец сказал он. – Точнее, не вурдалак, не упырь. Ему не надо пить кровь.

– Я помню, – хотел кивнуть, но шея под повязкой горела огнём. Казалось, что голова, как воздушный шарик, болтается на тонкой ниточке… – Он тянет энергию из жертв. Вот если их убить? Оборвать связь. Он стал бы слабее?

– Мы не будем этого делать, – отрезал шеф. – Найдём другой выход.

– И всё-таки… – я неловко поёрзал на сиденье. – Я ведь – тоже его жертва, верно? Так же, как из близнецов – Петьки с Пашкой, и тех девчонок, он тянет энергию и из меня… Если что – я готов. Днём раньше – днём позже… А убив меня, вы его ослабите.

Алекс фыркнул. Как совсем недавно – Мириам.

– Экий ты. Поперёк батьки в пекло… Не ссы. Разберёмся.

– Да я вовсе не…

– Я понял тебя, кадет, – он крутанул руль, закладывая вираж, и нас кинуло в бок. – Хочешь погибнуть смертью храбрых – одобряю. Сам такой, – он заложил вираж в другую сторону. – Но всему своё время.

Подъехав к крыльцу, мы увидели такую картину: святой отец и кладбищенский сторож сидят рядышком, на ступеньке, и о чём-то вдумчиво беседуют. Отец Прохор одет как всегда: в потёртую косуху, кенгурушку – ярко-оранжевую, с надписью «Моторхед», в прорванные на тощих коленках джинсы… Кладбищенский сторож выглядит рядом с ним, как пророк Моисей: ослепительно-белый балахон, подпоясанный вервием простым, на ногах – мягкие ичиги, заправленные в блестящие лаковые галоши…

Посоха не хватает, – подумал я, и тут же улыбнулся: любимая лопата, разукрашенная буквами иврита, стояла рядом, воткнутая лезвием в землю… Интересно, Мириам тоже здесь?

Но что-то подсказывало, что – нет.

Почему я оказался в том загородном доме, в компании Мириам – мы не говорили. Думаю, шеф и так всё прекрасно понимал. А если всё понятно – нафига сотрясать воздух?

Заслышав шум двигателя Хама, на крыльцо выскочила Афина – на солнце волосы её, как у Мальвины, отливали благородной платиной.

Мне сделалось стыдно: о том, что мы с шефом живы-здоровы, девчонок никто не предупредил…

– Марш работать, – бросил шеф вместо приветствия, величественно взойдя на крыльцо. Афина тут же понурилась, как побитая собачонка. – Я с вами потом разберусь.

Девушка убежала – лишь спина мелькнула в проёме. А я с укоризной посмотрел на Алекса.

– Они не виноваты, – сказал я. Нетрудно было догадаться, за что девчонок ругают: за то, что отпустили меня, грешного… – Я сам так решил. Это мой выбор.

– Ты ничего не знал, – откликнулся отец Прохор ломающимся баском. – Нельзя сделать выбор, не ознакомившись со всеми переменными. – А девы сии прощёлкали главное: дай тебе вовремя лекарство, не пришлось бы теперь убивать.

– Амальтея дала, – в дверях показалась хмурая Антигона. На плечах – шаль, косая чёлка заведена за ухо. – Мы не идиотки. И были уверены: лекарство подействовало. Сашка не станет вурдалаком.

Все – святой отец, шеф, Гиллель – дружно посмотрели на меня. Я стоял, пень пнём. А что тут скажешь?

– Темны дела твои, Господи, – широко перекрестившись, чудо-отрок прошел мимо меня в дом. На груди его, подобно маятнику, раскачивался большой металлический крест. Кажется, он называется панагия…

В кухне ждала бледная Амальтея. Девчонка и так отличалась некоторой монохромностью, но сейчас лицо её настолько контрастировало с чёрными дредами, что казалось посмертной маской. Подводка на глазах чуть расплылась, и сходство усматривалось уже не с добрым зверьком пандой, а скорее, с черепом.

– Шеф, я…

– Уйди с глаз моих.

Амальтея сорвалась с места. Не глядя на нас, выскользнула в коридор…

– Зря ты так, – сказал отец Прохор. – Девы, судя по всему, здесь ни при чём.

– Девы, святой отец, всегда причём, – назидательно ответил шеф. – Много песен, много крови, за прекрасных льётся дам… – повернувшись спиной, он принялся копаться в одном из шкафчиков. – Я их потому выгнал, – пояснил он, не оборачиваясь. – Что боюсь сорваться. Как любой нормальный человек, который чувствует за собой вину, и хочет переложить её на чужие плечи… А подставлять эти самые плечи – входит в должностные обязанности моих сотрудниц.

Я не сразу уловил смысл речей шефа, и только продравшись через жуткий канцелярит…

– Если подумать, – сказал я. – Во всём виноват я сам. Один. Я всё-таки кадровый офицер, а не кисейная барышня. Ну, бывший офицер. И тем не менее…

– Бывших в нашем деле не бывает, – в кухню впёрся Котов. Был он злой, как чёрт, и вонял гарью. – Дайте что-нить выпить, люди добрые.

Алекс к тому времени вернулся к столу, держа в одной руке большую закупоренную бутыль без этикетки, а в другой – картонную коробку с рюмками. Расставил всё это на столе – рюмки оказались серебряные, а жидкость в бутылке такой прозрачной, что на первый взгляд была не видна.

– Нашли еще один схрон, – скинув вонючую куртку в дальний угол и широко усевшись на табурет, докладывал майор. – Небольшой, голов на десять. И всё – дети, – он тихо, но отчётливо выругался. Отец Прохор перекрестился, Гиллель, который ещё не сказал ни слова, просто прикрыл глаза, словно читал молитву.

Алекс сжал рюмку. Пальцы его побелели, и если бы рюмка была из простого стекла, она бы лопнула.

– Помянем, – коротко сказал он, разливая самогон. Когда очередь дошла до сторожа, шеф споткнулся. – Шемайя, я не могу поручиться за кошерность…

– Ничего, – сторож взял рюмку осторожно, двумя пальцами. – Сейчас это не важно.

– Трефное для жида – что мозговая кость для пса, – ехидно заметил отец Прохор.

– Святой отец, – осуждающе нахмурился Алекс.

– Извините, – чудо-отрок насупился, нахохлился на табурете, как больной воробышек. – Не удержался.

– Там самому старшему – не больше семнадцати, – гнул своё Котов.

Вероятно, товарищу майору надо было выговориться. В его громадной ладони рюмка тонула, как напёрсток.

– Ладно, в общем… – начал Алекс. – Не чокаясь.

– Царствие им Небесное, – кивнул святой отец.

– Все там будем… – философски согласился Котов.

– Выпей, – шепотом подсказал шеф, наклонившись к моему плечу. – Есть не рекомендую, да ты и не сможешь… Но выпить – выпей.

Я послушался. Расплавленный свинец потёк по пищеводу, взорвался в желудке огненной белой звездой, а затем рванул наружу.

Слёзы брызнули из глаз, из ноздрей, изо рта… Во всяком случае, я надеюсь, что это были слёзы.

Платок, который мне протянули, покрылся красными пятнами.

Сквозь корчи я всё время чувствовал на себе напряженный взгляд Алекса. Остальные моего состояния деликатно не замечали…

– Итак, что мы имеем, – начал Алекс, после третьей рюмки наконец-то бросив на стол порезанную кубиками краюху, раздерганный на перья лук и банку говяжьей тушенки – крышку он просто сдёрнул, вспоров армейским ножом. – Четверых в отключке, в разных концах города…

– Пятерых, – вставил отец Прохор, коротко глянув на меня.

– М-да, – задумчиво кивнул Алекс. – Пятерых.

– А на закуску – около сотни тератосов, которых в любой момент могут напитать кровью и выпустить на улицы, – заключил Котов.

– В них проснётся остаточная память, и нежить двинется по домам… – глядя в стол и водя пальцем по пролитой лужице водки, сказал отец Прохор. – К родителям, женам, мужьям и детям.

– И когда им дадут команду, тератосы начнут жрать, – это сказал я. Непроизвольно потёр шею, и добавил: – Интересно, а в какой прогрессии это будет распространяться?

Майор угрожающе передёрнул плечами.

– Мы этого не допустим, – сказал, как отрезал.

– Последняя вспышка наблюдалась в одна тысяча девятьсот тридцать восьмом, на строительстве БАМа, – добавил отец Прохор. – Мы не успели вовремя завезти вакцину… К счастью, была зима, и другие рабочие посёлки оказались недоступны. Так что мор захлебнулся сам в себе.

– Идёмте, – Гиллель поднялся и положил руку на плечо Котову. – Мы с Мириам поможем искать лёжки. До темноты ещё есть время…

– Есть другой способ, – хмуро сказал святой отец и почему-то бросил короткий взгляд в мою сторону. А потом посмотрел на Алекса.

– Нет, – отрубил тот. – Мы справимся и так.

– Сергеич, есть что-то, чего я не знаю? – встрепенулся майор. – Какой-то, судя по всему, эффективный способ, о котором ты молчишь? Что за вытребеньки такие?

– Нет ничего, – шеф тоже поднялся. – Мы все поедем искать лёжки. До темноты управимся.

– А если не успеем? – Котов стоял набычившись, глядя на шефа сверху вниз.

– Стойте, – я тоже поднялся. В глазах помутилось – резко закружилась голова – но я постарался не показать виду. – Этот способ… Он ведь как-то рассчитан на меня?

Я переводчик. Я работал в разведке. Умею читать по губам, считываю язык тела, эмоциональный фон… От меня сложно что-то утаить.

– Нет! – вскричал Алекс. Было видно, что он не на шутку разозлился. – Мы справимся и так. Мне и без того хватает пятен на карме.

– Но это не ваш выбор, – тихо сказал Гиллель. – Такое решение нельзя принимать за другого.

– А вот и можно! – шеф даже притопнул ножкой, ей Богу, не вру. – Это мой подопечный. Мой ученик. Мой… друг. Я имею право выбирать за него.

Мне было приятно. При других обстоятельствах я бы даже оценил. Но сейчас я просто перевёл взгляд на отца Прохора и спросил:

– Что от меня требуется?

Почему-то все вдруг оказались за столом, и огненная вода вновь забулькала в рюмках – не в моей, но забулькала. Я был в центре внимания.

Начал Гиллель.

– Понимаете, Саша, своим… – он поискал нужное слово. – Воскрешением, вы создали определённый прецедент.

– Он хочет сказать, – ворчливо буркнул отец Прохор. – Что ты, вместо того, чтобы превратиться в живой труп, питающий своей силой хозяина, восстал и почти приблизился к нему.

– Не понимаю, – судя по выражению лица, Котов поддерживал меня в неведении.

– Ты тоже стал энергетическим вампиром, – выдохнул Алекс вместе с запахом водки, тушенки и свежего лука. – Ты стал почти таким же, как Лавей. Послабее, конечно, но во вполне обозримом будущем…

– То есть, я не умру через трое суток? В смысле – не превращусь в упыря, вурдалака или ещё кого похуже…

– Вот как раз «похуже» тебя и ждёт, – сказал отец Прохор. – Когда твоему телу потребуется энергия, ты начнёшь тянуть её из окружающих. Сначала немного, но с годами – всё больше. Пока, в конце концов, тебе не потребуется выпить человека ЦЕЛИКОМ.

– Но зато ты будешь жить вечно, – философски заметил Алекс. – А пить можно преступников. Маньяков, насильников…

– Как это случилось? – спросил я.

– Это всё Афина, – послышался от двери голос Антигоны. – Она поставила Сашке Печать, которая защищает от превращения в тератоса…

– А ну подь сюды, – позвал шеф. Антигона повиновалась.

– Афина сделала ему татуху, – она указала на моё здоровое плечо, скрытое, в то же время, пластырем. Я так и не догадался посмотреть, что там такое… – Пока Сашка валялся в отключке, под капельницей, – она смотрела в пол, кутаясь в шаль. – Мы хотели как лучше.

– Золотко ты моё! – подхватив на руки, Алекс смачно поцеловал девчонку в губы. – Почему ты раньше-то не сказала?

– Так… Вы сами нас выгнали, шеф. Слова вставить не дали.

– Сергеич, – напомнил о деле Котов.

– Да-да-да… – опустив девчонку на пол, шеф вновь толкнул её к выходу из кухни. – И чтоб больше не подслушивать, – он легонько хлопнул её по заду, придавая ускорение. А потом повернулся ко мне.

– Если хотите, я могу ему всё объяснить, – предложил Гиллель.

– Нет, – шеф упёрся взглядом в моё лицо. – Я должен сам. Идите, покурите, что-ли…

Гиллель с отцом Прохором послушно поднялись. Майор досадливо крякнул, но тоже встал. Натянул кепку на уши.

– Только помни, Сергеич…

– Да помню я, помню, – отмахнулся шеф, не глядя. – Дайте нам пять минут.

Когда все вышли, Алекс закурил. Не сигарету. Достал из кармана трубку, набил её табаком, долго разжигал длинной спичкой… И только выпустив ароматный клуб вишнёвого дыма, сказал:

– Такие дела, тёзка. Не углядел я. Прости.

– Что нужно делать?

Перед глазами вновь встала картина тератосов, резвящихся в ночном клубе. Страшно подумать, что будет, если они выйдут в город…

– Ты в курсе, что любой упырь слышит зов того, кто его создал?

– Нет, но продолжайте.

– Тебя создал Лавей. Опосредованно, руками – извини, зубами – приспешников, но твоим мастером стал он. Скажи: ты что-нибудь чувствуешь? Ну… – он взмахнул трубкой – Такое.

Я честно прислушался к себе.

– Да вроде нет. Только в животе – словно портал в другое измерение, из которого всё время тянет холодом… И желтые мушки перед глазами.

– Мушки, или такие… Как бы факелы?

– Факелы.

– Это зов.

– Но я не сказал бы, что меня куда-то зовут, – пожав плечами, я тоже закурил. Сигарету. Не трубку.

– Это потому, что на тебе только первая метка, – ласково улыбнулся Алекс. – Как только появится вторая, ты будешь ТОЧНО знать, куда тебе нужно идти, чтобы найти Мастера.

– Ну так ставьте эту самую метку, и давайте его найдём, – я поднялся. – Чего тянуть-то? Я пойду на зов, а вы с Котовым пойдёте за мной… Чего же проще?

– Всё не проще, – вздохнул шеф. – Во-первых, метку должен ставить сам Мастер. А во-вторых… Получив её, ты уже не сможешь вернуться назад. Твоя бессмертная душа будет потеряна навсегда.

– К счастью для вас, – медленно сказал я. – Я не верю в подобную чушь. В смысле – в ад, в рай и всё такое. Так что это – не проблема.

– Ещё ты необратимо изменишься. Со всеми вытекающими.

– А сейчас? Можно что-то изменить? Отыграть назад?

– Сейчас ты – личинка. Зародыш. И если хорошенько постараться, можно обратить процесс вспять. Сделать тебя вновь человеком.

– Вы же говорили – поздняк метаться.

– Да, но тогда я не знал про Печать. К тому же, отец Прохор подсказал один способ…

– Подведём итог, – за окном я видел широкую спину Котова. Нет, он не поворачивался, и не пялился в окно, но вся его поза выражала нетерпение. – Сейчас всё можно вернуть. Я стану опять человеком и всё будет в шоколаде. Ну, кроме того, что мы упустим Лавея, он выпустит тератосов в город, и в Питере начнётся настоящий дурдом. Но если я приму метку Мастера, то смогу вывести на его лёжку. Вы его замочите, и всё закончится. Остаётся одна крошечная, просто незаметная неувязка: каким макаром я получу эту грёбаную метку, если мы не знаем, где Лавей?

– Есть один способ, – поморщился Алекс. – Остальные подростки, от которых сейчас питается колдун. Они – проводники его силы, его воли… Если ты выпьешь кровь кого-то из них… Немного, один-два глотка, – поспешно добавил он. – Эффект будет не таким стабильным, как от крови самого Мастера, но чуять, как до него добраться, ты будешь.

– То есть, обращая меня, Лавей попал в ловушку собственных амбиций, – усмехнулся я.

– Он думал, что этого не случится, – пожал плечами Алекс. – Он думал, ты станешь таким же послушным инструментом в его руках, как и другие. Будешь смирно лежать в отключке, питать его ненасытное сердце… И заодно – осложнять нам жизнь, внушая мысли о безысходности бытия.

– Но Печать, которую поставила мне Амальтея, спутала его планы.

– Печать, и ты, тёзка. Сам, своей собственной силой, удержался на честном поросячьем слове…

– Ладно, – нетерпение Котова уже готово было пробить стекло и я поднялся. – Поехали. Кто там ближе всех? Близнецы? Или кто-то из девчонок?

– Ты хорошо подумал, кадет?

Я на минутку остановился.

– Честно сказать, я стараюсь вообще об этом не думать. Просто это то, что можно сделать в данных обстоятельствах, верно?

Хаммер уже стоял под парами: за рулём сидел отец Прохор, Гиллель занял место рядом с ним. Меж колен его стояла верная лопата. Котов бежал к своей мигалке.

– Ну… С Богом, – сказал святой отец, как только мы с Алексом разместились на заднем сиденье. А потом так вдавил педаль газа, что только шины взвизгнули.

С девчонками я так и не попрощался…