Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18

Вагоны оказались фальшивыми.

Просто каркасы без сидений, поручней и тамбуров. Пустотелая металлическая кишка. Она тянулась в обе стороны от платформы, и концы её терялись в темноте.

Внутри было на удивление чисто. Только пыли много. И в этой пыли чётко отпечатались огромные крысиные следы… Впрочем, это могла быть и не крыса. Я не большой знаток фауны.

– Ну, кадет? – Алекс поставил ящик с гранатами и принялся разминать руки. – Куда?

– Вон туда, – я подбородком указал в один из туннелей. Сомневаться не приходилось: крючок, намертво вцепившийся в живот, тянул так, словно к леске был привязан автобус.

Отец Прохор сделал шаг…

– Стойте, – я впервые притронулся к святому отцу. Ничего необычного: тощее плечо подростка, не привыкшего к физическим нагрузкам. – На этот раз мы с Хафизуллой пойдём первыми.

Курд уже стоял впереди, заложив руки за пояс, и нюхая затхлый воздух, идущий из туннеля. Как только я с ним поравнялся, он сделал первый скользящий шаг, и через мгновение слился с тенями.

Не оборачиваясь более назад, я скользнул следом. Постепенно исчезли все посторонние мысли, зато чувства обострились, их как бы сделалось больше. Я превратился в одну из теней, в призрака, в безмолвный порыв ветра.

Хафизулла, скользя по другой стороне туннеля, время от времени бросал на меня быстрые взгляды.

Я улыбнулся. Приятное чувство: сопричастность чему-то большому, важному. Особенно, когда есть с кем его разделить.

…Никогда не думал, что доведётся встретиться с Хафизуллой еще раз. Его немногословность, его готовность помочь и небрежение опасностью остались далеко, в прошлой жизни. По которой я всё это время тосковал.

Говорят, война затягивает. Завораживает, заставляет восхищаться собой, своими масштабами и своей великой неизбежностью.

Те, кто побывал на войне, редко в этом признаются. Говорят, что им сняться кошмары и преследуют призраки прошлого. Они не врут. Кошмар – это мирная жизнь. Страх, что изо дня в день теперь будет тянуться скучное, однообразное бытие, намертво лишенное каких-либо значимых событий… В своём кругу, никому не признаваясь, гражданских мы называли «хомяками»: пожрал, поспал, помер…

Вагоны кончились. В последнем зияла дыра в рост человека. Издалека казалось, что она вырезана в стальной стене гигантским консервным ножом, но подойдя вплотную, мы поняли, что сталь просто вырвана, разодрана на полосы и выброшена за порог.

Скрученные, словно серпантин, полосы мы обнаружили, спрыгнув из вагона. Вдаль, сколько хватало глаз, уходили и крысиные следы.

Я удивился вот чему: по идее, в туннеле должно быть темно, хоть глаз коли. Но это было не так. Не совсем так. Серые сумерки, белёсая муть, эфемерный туман – эта взвесь клубилась в жерле туннеля, отсвечивая таинственно и жемчужно. Она и давала глазам видеть, то-ли светясь самостоятельно, то ли подсвеченная чем-то издалека.

Было очень тихо. Слабый ветерок нёс запахи ржавчины, мокрой грязи и гнилых тряпок. Знакомый запах. Так всегда пахнут развалины, в которых случилось что-то страшное. Например, разорвалась бомба и погребла под руинами несколько десятков человек…

– Тьфу ты, в дерьмо вляпался, – из вагона спрыгнул Котов. Ругаясь, он пытался оттереть каблук ботинка о щебёнку между шпал. – Нет ничего хуже человечьего дерьма.

– А ты большой эксперт? – насмешливо спросил Алекс. Колёсики чемодана с гранатами упорно поскрипывали в такт шагам.

– Да уж повидал. Не то, что некоторые белоручки…

На миг мне захотелось, чтобы их здесь не было. Чтобы всё, как в старые добрые времена: мы с Хафизуллой, чёрное, усыпанное звёздами небо и ясная цель впереди.

– Если вы будете так орать, испортите Лавею весь сюрприз, – сказал я, не оборачиваясь.

– Милый, ты думаешь он о нас до сих пор не знает? – отец Прохор в своей кенгурушке смотрелся посреди туннеля дико и неприкаянно.

– Это на нас расставили ловушку, помнишь? – легкомысленно добавил Алекс.

Мне стало немножко стыдно. Увлёкся. Надо почаще напоминать себе, где я, и зачем…

Я виновато посмотрел на Хафизуллу. Но курда, похоже, подобные мелочи не волновали. Слегка пожав плечами, он канул во тьму, спрятав в рукаве любимый пчак – острый нож, больше всего похожий на тесак для разделки мяса. Собственно, для этого он и был предназначен. Но мясо ведь бывает разное, верно?

Я было дёрнулся за ним, но отец Прохор неимоверно быстро схватил меня за локоть.

– Погодь, малец, – и повернулся к Гиллелю: – Вишь, как рвётся? Невмоготу ему…

Я хотел возразить, что вовсе меня никуда не тянет… но чудо-отрок уже стаскивал с себя тяжелый крест. Вытянув всю цепь, целиком, из-за пазухи, а затем встав на цыпочки, он повесил панагию – сантиметров двадцать, не меньше – мне на шею.

– Это лишнее, святой отец. Я в Бога не верю, – сказал я.

– Зато Он верит в тебя, – подросток подмигнул. На миг показалось, что ему всего-то лет четырнадцать.

И вдруг я почувствовал, как мир прояснился. Словно с головы моей стащили марлевый мешок, набитый изнутри пылью.

– Спасибо.

– Обращайся, – подросток с жиденькой бородёнкой покровительственно похлопал меня по локтю – выше не дотягивался. – Только не потеряй, ладно? А теперь иди.

– Отец Прохор, стоит ли пускать его одного? – услышал я голос Алекса.

– Он не один, – откликнулся чудо-отрок. – С ним крёстная сила.

– И Хафизулла, – добавил прагматичный Котов.

Сто метров, двести, пятьсот… Дорожка крысиных следов всё так же бежала вперед, как бы показывая дорогу. Кроме неё в толстом слое пыли ничего не было. Я уже начал сомневаться: а вдруг я ошибся? Вдруг в туннелях мы не найдём ничего, кроме сохлых крысиных косточек, а Лавей в это время ударит по городу…

Хафизулла остановился. Я тоже.

– Ты что-то заметил? – говорить я старался как можно тише, но эхо всё равно заметалось под потолком.

– Не знаю, – прошептал курд. – Меня словно не пускают. Ерунда какая-то, – он топтался на пороге невидимой преграды, не решаясь её перешагнуть. – Чую: если сделаю ещё один шаг – я уже буду не я…

– Это морок, – сказал я. – Он специально рассчитан на то, чтобы отпугивать любопытных. Но ты же не просто любопытный, Хафиз. Ты пришел сюда по делу.

Странно: я никакой преграды не чувствовал. Напротив, приближаясь к цели, я ощущал всё большее облегчение. Даже радость – словно бы предвкушая встречу со старым другом.

– Верно, – кивнул курд. – Я пришел по своей воле и не поверну назад. Просто дай мне минутку.

Я кивнул и сделал пару шагов вперёд. Скорее всего, не будь у меня панагии святого отца, я бы точно так же топтался перед невидимой преградой, как и Хафиз.

А может, я её не чую, потому что уже – наполовину один из них…

Он ведь не знает о том, что меня покусали, – мелькнула мысль. – Или знает? Раз Хафизулла появился здесь, в Питере, в компании моего нового шефа и всех остальных – наверняка в теме. Возможно, больше, чем я сам. Подмывало спросить, как он во всё это вляпался, но я не стал. Не время.

– Слушай, ты можешь подождать остальных, – я уже слышал скрип колёсиков и сдержанную ругань Котова. – Наверняка у Алекса или отца Прохора найдётся, чем проткнуть это непотребство.

– Нет. Всё. Я уже собрался.

– Тогда пошли…

Хафизулла двигался так, словно шел по дну океана. Я видел, что каждый шаг даётся ему неимоверным трудом. Я же рвался вперёд – как пудель, которому не терпится по маленькому…

Но метров через пять курд пошел ровнее, легче. Выпрямился, перестал загребать руками успокоился.

А через минуту вытащил из-под просторной ветровки Узи, и повёл стволом поперёк туннеля.

– Там кто-то есть, – сказал он. – Видишь?

Да. Я тоже видел смутную тень в жемчужном тумане. Думал, это зрение играет шутки: такое бывает от сильного нервного напряжения. Вдруг начинает казаться, что ты отчётливо что-то видишь, перед глазами мелькают вспышки…

Моргнув несколько раз, я всмотрелся во туннель. Фонаря зажигать не хотелось. Он не столько поможет рассеять тьму, сколько выдаст наше местоположение.

– Идём, – я уже слышал, как позади шуршат шаги наших спутников. – Посмотрим, что это такое.

Еще метров за десять я понял, что вижу стоящего на коленях человека. Поза его выражала мольбу. Он словно ждал, что кто-нибудь придёт, и поможет ему встать…

Человек был мёртв. Не упал он лишь потому, что его мышцы и сухожилия ссохлись, стали жесткими, как проволока. И это не было трупное окоченение. Казалось, тело человека высосали изнутри, лишили всякой влаги. Или мумифицировали.

Мумии я видел только в музее – обёрнутые ветхими пеленами коконы, в которых с трудом угадывались фигуры людей, кошек и даже собак. Но почему-то казалось, что на ощупь они должны быть именно такие: сухие, твёрдые и прохладные, с лёгким ощущением пыли под подушечками пальцев.

Ни выражения лица, ни цвета волос было не различить. И неясно было, отчего он всё-таки умер – в такой нелепой позе, стоя на коленях и свободно опустив руки вдоль тела.

К сожалению, дальше стало хуже: высохшие трупы попадались один за другим. Они стояли в причудливых позах: воздев руки над головой, присев на корточки, замахнувшись, словно собираются бросить невидимый мяч…

Тератосы, – догадался я. – Вдруг они сделались не нужны, и колдун высосал из них всю энергию.

Значит, не нужно опасаться, что они полезут в город?

Как бы не так, – решил я в следующий миг. – Это знаки. Предупреждение для моих товарищей: вот что с вами будет, если осмелитесь двигаться дальше…

Сам я лишь ощущал радостное предвкушение. Встреча с Мастером!.. Наконец-то я увижу его, смогу припасть к его ногам, облобызать ботинки, и отдать всю свою силу, без остатка.

Я схватился за крест. Сжал так крепко, что углы перекладины больно впились в ладонь. А потом, втянув воздух сквозь зубы, сжал ещё крепче. Почувствовал, как лопается кожа на ладони… И тут же отдёрнул руку. Вряд ли отцу Прохору понравится, что его вещь вымазали в крови.

Достал из кобуры дезерт-игл. Холодная тяжесть железной рукоятки помогла прийти в себя. Напомнила, кто я такой и зачем здесь нахожусь.

Из глубин живота, из самых кишок поднялась волна ярости. И я ей был рад: ярость смыла наваждение, эту искусственную щенячью радость, оставив лишь предвкушение боя.

Наверное, Лавей почувствовал перемену моего настроения. Иначе, чем еще объяснить волну ненависти, настолько ощутимую, что её хотелось сорвать и выбросить, как грязную занавеску?

Хафизулла тоже что-то почувствовал. Он бесшумно крался где-то впереди, осторожно и почтительно обходя мёртвые фигуры – мы словно брели по какому-то сюрреалистическому музею, дикому перформансу, где живые люди претворяются мёртвыми. И вот он уже стоит рядом со мной, выставив в темноту ствол Узи.

– Калибр не мелковат? – я кивнул на крысиные следы. Как чёткая нить, уходили они во тьму…

– У меня не совсем обычные пули, – я хотел пошутить, но Хафизулла, как всегда, был совершенно серьёзен.

– Чеснок? Нитрат серебра?

– Разрывные.

Этот обмен простыми словами помог прийти в себя. Напомнил, что мы – всё ещё люди, а не голодные призраки…

И тут на нас что-то налетело. Хафизулла выпустил длинную очередь – пули высекли искры из потолка.

Я успел выстрелить всего два раза – ду-думмм, ду-думмм… А потом понял, что мы целимся в пустоту.

– Побереги выстрелы, – сказал я. – Это тоже морок. Он с нами играет.

– Да, чисто.

Мой старый друг замер, напряженно вглядываясь вперёд.

Эйфория первых минут, когда я думал, что вновь оказался на войне, в родной стихии, схлынула. На смену ей пришли воспоминания о том, как это сложно, страшно и странно… Какой неожиданной бывает боль, даже когда её ждёшь.

Несколько раз меня чуть не остановила мысль – подождать остальных. Просто расслабиться, дождаться, пока рядом не окажется Алекс со своим арсеналом, Гиллель, с успокаивающей улыбкой, и Котов, со своей силой, нетерпеливостью и беспощадность ко всему, что угрожает его любимому городу.

Про отца Прохора я старался не думать. Его образ всё время двоился перед мысленным взором: щуплая фигура подростка отбрасывала тень высокого, чуть сутулого, но широкоплечего старца, в глухом чёрном балахоне и острой скуфье на длинных сединах…

Всё так же держа Узи перед собой, Хафизулла сделал шаг во тьму. Узкое лицо осунулось, плечи будто придавила тяжесть.

Он почти скрылся из поля зрения – я лишь угадывал в тенях смутное движение, еле слышный шорох гравия и дрожь задетого ногой рельса. Расслабился солдат. Потерял бдительность на мирных харчах – в старые времена я бы не услышал, как он двигается, пока курд не возник бы за левым плечом, приставляя к горлу свой любимый пчак.

Я сделал шаг, другой, и в самом деле раздвигая хлещущую через край ненависть руками, как занавеску, и тут понял: я слышу не Хафиза. Это что-то совсем, совсем другое…

Рельсы дрожали так, словно по ним мчался поезд. Ветер становился всё сильнее, он давил на лицо влажной ладонью, не позволяя сделать вдох. Вместе с ним шла волна шорохов, шумов и запахов.

Пахло, как и раньше – ржавчиной, тряпками и немножко мочой. Но пахло в десятки раз сильнее. Словно я входил в невидимое озеро, постепенно погружаясь в него всё глубже…

И тут я услышал щелчки – тонк-тонк-тонк… – очередь из Узи. Во что он палит? Ага, вижу.

Весь туннель был заполнен тератосами. Они двигались сплошной стеной, очень плотно друг к другу, поднимая и опуская ноги в едином ритме.

Вот почему дрожат рельсы, – не к месту подумал я.

– Не стрелять! – донёсся издалека голос Котова. – Там могут быть живые гражданские…

– Нет тут никого живого, майор, – хотел сказать я. – Для них всё давно уже кончено.

Я это чувствовал. Знал. Возможно потому, что был им сродни.

Толпа надвигалась.

Привычная критичность мышления говорила, что я не могу знать наверняка. Что среди этой толпы – да, действительно, могут оказаться гражданские. И это не давало мне сил поднять пистолет и начать стрелять.

Вот у Хафизуллы никакого раздвоения не было: он видел толпу мертвецов и стрелял по толпе мертвецов… Нет, он тоже не стрелял.

Курд отошел ко мне, встал рядом, и хотя ствол автомата всё ещё направлял на тератосов, не стрелял.

Мелькнула дикая, совершенно нечеловеческая мысль, что лучше всего здесь справился бы огнемёт. Испугавшись, я загнал её в подсознание.

Они выглядели, как обычные люди. В поношенной, слежавшейся одежде, с неопрятными волосами, заросшие колючей щетиной, с дырками в колготках, на сломанных каблуках… они двигались дёргаными движениями, будто за конечности, привязанные невидимыми нитками, дёргает злой ребенок. Они смотрели на нас пустыми запавшими глазами, в которых не было ни проблеска разума.

Но всё равно это были люди. Чьи-то пропавшие без вести близкие. Те, кто ушел утром на работу – и не вернулся. Пошел перед сном прогулять собаку – и не вернулся. Вышел купить хлеба – и не вернулся…

Как легко. Как просто, не задумываясь, Лавей тратит чужие жизни.

Сука, – в ушах раздался голос майора Котова. – Ненавижу…

– Осторожнее, – сказал я и поднял дезерт-игл. – Они здорово кусаются. Не дай к себе подойти…

Вместо ответа Хафизулла прицелился и выстрелил одиночным. От головы ближайшего тератоса отлетел кусок, сверкнула обнаженная кость. Мгновение покачавшись, тот осел на землю, повалился лицом в пол.

Это был бородатый мужчина в когда-то хорошем, а теперь измятом и пыльном костюме. В одной руке он до сих пор сжимал оторванную ручку портфеля…

В толпе тератосов произошло шевеление. Строй нарушился. Те, кто были ближе всего к упавшему, останавливались, словно перестав слышать команды, и склонялись над ним.

Я видел, как челюсть молодой женщины в модном коротком плащике раскрылась неимоверно широко, а затем она вцепилась в руку упавшего, оторвав кусок плоти вместе с тканью костюма.

Это послужило сигналом остальным. Над упавшим сомкнулась куча-мала. Чавк, треск рвущейся материи, утробное рычание и задушенный визг…

Хафизулла стрелял уже без остановки.

Пошире расставив ноги, я поднял пистолет. Отдача у него будь здоров, но зато не нужно тратить столько выстрелов. Пятидесятый калибр – то, что нужно в данных обстоятельствах.

И всё равно что-то мешало. Тератосы были уже совсем близко, я мог разглядеть детали – пижонский галстук, дорогую сумочку, яркий, чудом уцелевший мазок помады… Ах нет. Я ошибся. Это вовсе не помада…

Это уже не люди, – уговаривал я себя. – Им уже ничем не помочь.

– Саша? – голос Хафизуллы выражал недоумение. А еще опасение: а тот ли я человек, которого он знал раньше…

Крепко сжав зубы, я вдавил спусковой крючок. Ход у него был тугой, пришлось приложить заметное усилие… Звук выстрела прокатился, как камнепад. Голова тератоса взорвалась. Не давая себе опомниться, я перевёл прицел на следующего, и снова нажал.

Это просто тир, – билось в голове. – Они не настоящие. Не люди. Не живые. Зато позади, за спиной – мои друзья. Алекс, майор, Гиллель и святой отец… Мёртвые не должны добраться до живых.

Хафизулла вставил новую обойму. У меня в запасе всего семь выстрелов, так что я тоже потянулся за дополнительным магазином. Без наушников, в закрытом туннеле, выстрелы отдавались под сводом черепа, как грохот парового молота.

После таких упражнений голова болит дня два-три, а слух нарушается недели на две, – поймав себя на этой мысли, я усмехнулся. Кто сказал, что у меня есть две недели? Или, если уж на то пошло, два дня? Так что не парься, Бойцовый Кот, живым тебе всё равно отсюда не выйти.

И сразу мне стало стыдно: почему я думаю только о себе?..

– У тебя всё ещё есть семья? – спросил я Хафизуллу между выстрелами, ожидая, пока осядет пороховая гарь.

– Конечно есть, – ответил ротный. – Дочка в школу пошла. Первый класс…

– Тогда зачем ты этим занимаешься?

– Чтобы не пришлось заниматься ей, когда вырастет.

Курд одним движением поменял магазин, отбросил пустой на землю.

На самом деле, всё сражение заняло секунд тридцать – сорок. Наши только успели добежать.

Так всегда бывает: во время боя время растягивается, подобно резинке от трусов. В каждое мгновение вдруг начинает помещаться гораздо больше действий, они набиты мелкими событиями, как магазин – пулями, одна к одной, плотно, чтобы не осталось зазора…

Но как только бой заканчивается, резинка – вжжжик – и сжимается обратно. Время начинает течь с обычной скоростью, и ты выныриваешь в него, не понимая, что происходит. А происходит вот что: клетки тела – аксоны, нейроны – еще какое-то время, несколько мгновений, продолжают двигаться в быстром режиме, и ты как бы совершаешь скачок в будущее, туда, где никакого боя уже нет и в помине.

Я моргнул – и увидел Алекса. Под тёмным цилиндром светились лишь его лицо, похожее почему-то на маску черепа, белый воротничок и серьга в ухе.

– А времени вы не теряли, – сказал шеф, доставая сигару. Щелкнув зажигалкой, он долго посасывал её кончик, затем выпустил клуб дыма и улыбнулся. – Перекур, – объявил он остальным.

Котов тут же достал из-за пазухи фляжку, свинтил колпачок и отхлебнул. Передал фляжку отцу Прохору.

– С ума меня сведут эти подземелья, – пожаловался он сердито. – Как маньяк – так сразу подземелья. Мёдом им тут намазано, что ли?

– Не мёдом, – откликнулся Алекс. – Кое-чем похуже.

Фляжка пошла по кругу. Хафизулла пропустил – он был правоверным мусульманином. Без дураков. Без всяких там поблажек и отмазок типа: – Аллах не видит… Я его не понимал.

Не всё равно уважал его позицию. Видел, что в ней-то он и черпает силы жить дальше. Было время, когда я завидовал таким людям, как Хафизулла. Вера для них была – нечто большее, чем старец в чалме, смотрящий на мир с высокого неба.

– Как думаешь, далеко нам ещё осталось? – вдруг спросил Алекс.

Я честно прислушался к себе. Крючок, с тех пор, как отец Прохор одолжил мне крест, больше не тянул, но чувство направления всё же осталось. Разумеется, оно указывало вглубь туннеля – а куда же ещё?

– Не очень, – сказал я. – Метров семьсот – восемьсот.

– Странно, – поджал губы шеф. – Я думал, будет гораздо дальше.

– Он нас не боится, – тихо сказал Гиллель. – Против его воинства, мы – пылинки.

– Не прибедняйся, жидовин, – отец Прохор, казалось, за то время, что мы не виделись, прибавил в росте. – Такую пылинку, как ты, тараном не сдвинешь.

– Так я и не о себе, – поддел его сторож.

– Хочешь сказать, я пылинка?

Для них это тоже способ расслабиться, – подумал я. – Как солдаты, которые перед боем выстраиваются в очередь перед сортиром и травят анекдоты… Причём, чем неприличнее, тем лучше.

– Как думаешь, Сергеич, что нас там ждёт? – тихо спросил Котов.

– Судьба, – пожал плечами шеф и улыбнулся, зажав сигару в зубах. Майор сплюнул.

– Толку от тебя…

Он смолил сигарету, и сизый дым уносился туда, откуда мы пришли.

– Ты говорил, что уже встречался с Лавеем, – зашел он с другой стороны. – А значит, представляешь, что он может нам противопоставить.

– Да не знаю я ничего, – огрызнулся шеф. – В тот раз всё было совсем по-другому… Он был один, я был один. Мы стояли друг напротив друга, и шансы были равны. Мне казалось, я его убил тогда, – добавил он тихо. – Но меня тоже неоднократно убивали. А я вот ничего. Жив…

– Пора, – вдруг ни с того, ни с сего, сказал отец Прохор.

– Присядем на дорожку, – кивнул Алекс и уселся на свой чемодан с гранатами. Остальным присесть было не на что, и мы просто встали в кружок, глядя в землю.

– Тебе не надоело его тащить? – тихо спросил Котов, носком ботинка постукивая по чемодану.

– Хочешь помочь? – язвительно спросил шеф.

– Да не особо.

– Тогда не вякай.

И тут мы услышали пронзительный женский крик. Шел он с той стороны туннеля, куда мы шли. И мне почему-то стало понятно, что кричит Антигона…

– Погнали, – шеф вскочил и ухватив ручку своего ящика, устремился вперёд.