Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 14

– Ахххмедд… – просипел я. Воздух в лёгкие почти не шел, язык провалился куда-то в глотку, ноги беспомощно сучили по полу.

– Стой спакойно, сука. Гавари: сам меня нашел, или падсказал кто?

Сделав громадное усилие, я расслабился. Безвольно обвис, заставляя Ахмеда принять вес моего тела на себя. А потом оттолкнулся ногами и ударил затылком назад, надеясь, что там окажется его нос… Ахмед разжал руки.

– Ссу-кка… – пробулькал он сквозь кровь, и в ту же секунду пригнулся и бросился на меня. Обхватил за туловище и попытался повалить.

Ужом вывинтившись из захвата, я обхватил его шею.

Таким макаром топтались мы минут пять, ничего не замечая вокруг. Ахмед был хорош – приёмы греко-римской борьбы, дзюдо, еще что-то, я – откуда что взялось – припомнил все навыки, вбитые инструкторами в учебке… Мне не хватало массы, зато доставало прыткости и увёртливости.

Пистолет куда-то улетел. Страх, что кто-то его поднимет, и не будь дурак, примется палить, прибавлял сил.

Вокруг было столпотворение: энергия, которую вызвал к жизни колдун, породила безумие, бешенство немотивированной агрессии. Минуту назад совокупляющиеся в экстазе парочки теперь с не меньшим воодушевлением дубасили друг друга, кто чем мог.

Пожилые девушки размахивали ридикюлями, с визгом, с присвистом наскакивая на папиков. Те отбивались дорогими часами, как кастетами. Хипстеры выдирали друг другу хвостики. Скинхеды дрались молча, остервенело, разрывая друг другу рты и тыча пальцами в глаза.

В поле зрения попал Котов: он умело гасил поползновения на свою персону в зародыше. Кто-то блевал, получив удар в живот, кто-то стоял на коленях, лелея поврежденную руку, кто-то, прикусив губу, молча полз прочь по-пластунски.

Откуда-то сверху, со сцены, доносилось меканье козла…

Внезапно я выскользнул из захвата: над Ахмедом, расставив ноги в тяжелых ботинках, стояла Антигона. В руке она сжимала горлышко тёмной квадратной бутылки. Террорист лежал на полу, вниз лицом, разбросав ноги и руки.

Свитер мой спереди был покрыт кровью вперемешку с соплями, и я содрал его, отбросив в сторону. Волосы Антигоны словно бы жили собственной жизнью: тугой узел развязался, и огненно-рыжие пряди парили вокруг бледного лица, как живые.

Кивнув в знак благодарности – горло саднило, и говорить я пока не решился – я попытался взглядом найти пистолет.

– На, – рядом материализовался Котов и сунул мне в руку холодную, слегка липкую рукоять. – Пробиваемся к выходу, – скомандовал майор. – Держитесь за мной.

– А как же шеф? – сдув с лица непослушную прядь, Антигона выставила перед собой бутылку, как оружие массового поражения.

– За колдуном побежал, – ответил Котов. – Хрен его знает, где он может быть.

– Так может, ему помощь нужна? – я обвёл взглядом побоище. Сцена была пуста, даже Амальтея с козлом куда-то запропастились.

– За Сергеича не волнуйся, – бросил Котов, отпихивая особо ретивого папика.

Глаза у того были белые, морда потеряла всякое осмысленное выражение.

Опомнившись, я принялся шарить взглядом по полу: Ахмеда рядом не оказалось.

Зато из-за кулис, колонн, из каких-то тёмных промежутков, полезли фигуры в чёрных чулках на головах, с прорезями на месте глаз. Было их много, пара дюжин.

– Уходим, – скомандовал Котов.

Черноголовые пробивались целенаправленно к нам. Было в них что-то неправильное, но что – я сформулировать не мог.

Котов, как тараном, разбрасывал толпу. Я, схватив Антигону за руку, устремился за ним. Энтузиазм особо ретивых нападающих приходилось охлаждать пинками.

У выхода в коридор черноголовых столпилось больше всего. Они хлынули в зал, как муравьи, окружая нас троих, беря в клещи. Майор зарычал, сбрасывая пиджак.

– Валите, – бросил он нам с Антигоной. – А я тут побарахтаюсь маленько.

– Есть другой выход, – я вспомнил про подъезд, где мы курили с ударником. – За сценой.

– Веди, – кивнул майор, отпихивая с дороги официанта.

Я повернулся, и в этот момент меня сбили с ног. Сверху навалилась дубовая колода – создалось такое впечатление. Тяжелая, неповоротливая и твёрдая, как чёрт знает что. Но у колоды были руки и ноги, и самое неприятное – голова. Наконец-то стало понятно, что с черноголовыми было не так: это не чулки с прорезями. Сама кожа была чёрной, лаково поблёскивающей, совершенно безухой, безволосой и гладкой, как бильярдный шар.

А потом чёрная голова распахнула пасть и вонзила мне в шею клыки…

Боль была адская. Я окаменел. От неожиданности, от дикости происходящего.

К счастью, майор с Антигоной остатков разума не растеряли. Схватив с двух сторон, они оттащили черноголового, и Котов что-то с ним такое сделал, от чего тот больше не шевелился. Я смог подняться. На ощупь вместо шеи был фарш. Я осторожно повёл головой, и перед глазами поплыло, но Антигона уже подставляла плечо, закидывая мою руку себе за спину.

– Идти можешь? – голос её донёсся издалека. Я хотел кивнуть, но вовремя опомнился и просто моргнул.

Майор расшвыривал черноголовых, как кегли. Он ворочался среди них, подобно медведю, забравшемуся в пчелиный улей. Уроды пытались вцепиться ему в руки, запрыгнуть на спину, но соскальзывали и падали.

В зале за спиной творилось страшное. Вероятно, бросившись на меня, черноголовый нажал какой-то психологический спусковой крючок, прорвал барьер.

Его соратники-подельники кидались на людей, как голодные бродячие псы. Во всяком случае, рычали они точно так же. Тут и там брызгала кровь, которая возбуждала черноголовых ещё больше.

Народ кидался от них врассыпную, сбивая друг друга с ног, топча, прорываясь к выходу. Черноголовые не отставали. Хватая человека вдвоём-втроём, они оттаскивали его от основной давки и вцеплялись в горло…

Каким-то чудодейственным образом Котов пробил нам выход наружу – коридор был узким, в нём толпились черноголовые, но майор просто выдавил их своим весом, кинувшись в толпу, раскинув руки.

Стальную дверь выбило волной непреодолимой силы. Антигона помогла мне подняться по ступенькам, буквально выволокла за порог и потащила дальше, по улице. Холодный воздух и морось помогли прийти в себя.

– У меня машина! – крикнул Котов, захлопывая дверь в бомбоубежище. Кажется, с этой стороны осталось несколько пальцев…

Подогнав к нам потрёпанный джип «Чероки», майор выпрыгнул из-за руля и толкнул на своё место Антигону. Меня он, как щенка, за шкирку, забросил назад.

– А ты как же? – крикнула Антигона, лихорадочно сражаясь с коробкой передач.

– Нужно позаботиться о людях, – ответил Котов. Одновременно он говорил что-то в телефон – наверное, вызывал подмогу…

Мы неслись по пустым улицам – по крайней мере, мне казалось, что они пустые. Я не видел ни фар, ни фонарей. Тьма сгущалась, подобно высоким сходящимся стенам. Движение угадывалось лишь потому, что время от времени джип подбрасывало на ухабах.

Кровь из раны на шее течь перестала удивительно быстро – рукой я чувствовал только бугры разорванной плоти и подсохшие сгустки.

Постепенно начало казаться, что мы не в машине, а в лодке – вокруг угадывалась чёрная вода, в которой плавали белые лилии…

– Сашхен! Не молчи, – позвала Антигона. – Тебе нельзя отключаться.

Сделав усилие, я сел прямее.

Обивку придётся менять, – подумал о сиденье, покрытом сереньким плюшем. На нём отчётливо проступали тёмные пятна – там, где я привалился головой.

– Что это было? – с трудом ворочая языком, спросил я. – Вернее, кто это.

– Тератосы, – злобно выплюнула Антигона. – Грязно играет товарищ колдун.

– И что это такое?

Не отключаться было трудно. Голова клонилась набок, мышцы с покусанной стороны отказывались её держать.

– Умертвия, – пояснила девчонка. – Вурдалаки, или упыри. Как больше нравится.

– Откуда они взялись? – почему-то сам факт явления упырей меня не удивил.

– Их делают из людей. Из тех, кто добровольно соглашается служить. Но не оправдывает надежд мастера. Отработанный материал.

– Их что, гипнотизируют, или как?

– Или как, – девчонки я за широким сиденьем не видел. Слышал лишь голос. Но вода вокруг пропала, впиталась в пол, и сквозь неё проступили очертания салона джипа.

– Эй, как ты себя чувствуешь? – позвала она.

– Будто собака покусала, – сказал я. И понял, что соврал: я не знаю, как кусают собаки. Меня они в жизни не трогали…

– Ничего, Амальтея тебя починит, – буркнула себе под нос девчонка.

– Со мной что-то серьёзное? – спросил я. – Тоже стану вампиром?

Я хихикнул – нелепости своего предположения. А потом к горлу подкатила тошнота: я вспомнил чёрную обтекаемую голову тератоса…

– Меня сейчас вырвет, – промямлил я и попытался нашарить кнопку открывания окна, но вместо неё, видимо, нажал другую, и дверь джипа неожиданно распахнулась.

Если бы я не был пристёгнут – вылетел бы на дорогу.

Но я всего лишь свесился за борт и изверг всё, что было в желудке – совсем немного. Перед глазами на бешеной скорости проносились трещины в асфальте, мелкие камушки, разметка…

Антигона, вытянув руку назад, дёрнула за ремень и вернула меня на сиденье.

– Как дитё малое, ей Богу, – пожаловалась она.

Мне стало легче. Наверное, с содержимым желудка я изверг какие-то токсины, потому что в голове прояснилось.

С кристальной ясностью я разглядел каждую ворсинку на обивке, каждое пятнышко. Почувствовал и различил все запахи – застарелый сигаретный дым, бычки в пепельнице, крошки чипсов, пролитую кока-колу, несколько оттенков грязи. А под всем этим – тяжелый, маслянистый запах старой крови…

В следующий миг я понял, что кровью пахнет от меня. Что характерно: я чувствовал цвета и видел запахи. Моя собственная кровь полыхала оранжевым и голубым. Она была гладкой, блестящей, как шелковая лента, и вибрировала на высокой ноте.

Старой крови было меньше. Цвет она имела синюшный, как флегмона, и скрежетала, подобно гусеницам ржавого танка.

– У тебя сепсис, – вдруг голос Антигоны пробился сквозь веер цветов и запахов. – Тератос отравил тебя трупным ядом.

Несмотря на все усилия сохранить сознание, я вновь начал уплывать. Вода теперь была тягучая и пахла ржавчиной, по поверхности бежала мерзкая коричнево-розовая пена.

Когда машина резко затормозила, я ткнулся лбом в промежуток между спинками передних сидений, но подняться уже не смог.

Потом меня куда-то тащили – я чувствовал руки на своей одежде. Потом было что-то твёрдое, хирургически холодное под спиной… Оно леденило лопатки и ягодицы.

Мысль, что я лежу где-то голый и беспомощный, вызвала вялое возмущение в мозгу, но быстро скрылась под слоем накатившей эйфории.

Потом Антигона рассказала, что в отключке я был около двух часов. За это время Амальтея – слава Богу, она уже была дома – промыла и вычистила мою рану, сделала перевязку и подключила капельницу.

Собственно, от нестерпимого давления в мочевом пузыре я и очнулся.

Лежал я в какой-то незнакомой комнате, больше всего похожей на лазарет. Всё вокруг было белым, пахло антисептиком и хлоркой.

Это вызвало у меня неприятные ассоциации – представилось, что я до сих пор нахожусь в армейском госпитале, а весь прошедший год, включая «Петербургские тайны» – бред воспалённого воображения…

– Ну, как тут наш больной? – свет заслонили синие, как медный купорос, волосы, и от сердца отлегло.

– В сортир охота, – сказал я, с удивлением отмечая, что горло больше не болит. Немного саднило кожу чуть ниже правой ключицы, но туда меня, вроде бы, никто не кусал…

– Реакция есть – дети будут, – заключила Афина. – Погоди. Вызову Амальтею, она вставит тебе катетер.

– У-у-у, – нецензурно выразился я по поводу её предложения, и скинул ноги с кушетки.

Тело ощущалось, как резиновый шланг, через который текла вода. На удивление, холодная.

– Ладно, так уж и быть. Давай помогу, – Афина подставила плечо и я сумел подняться на слабые, как варёные макаронины, ноги.

С унижением писанья при девчонке пришлось смириться. Сначала у меня долго не получалось, но сжав зубы, я приказал себе расслабиться – как бы абсурдно это ни звучало – и процесс пошел.

Жидкость, из меня выходящая, почему-то светилась и была всех оттенков радуги.

К кровати я вернулся обновлённым человеком. Афина помогла умыться – плечо, наискосок, пересекала широкая белая повязка, на другом светился прямоугольник пластыря, примерно десять на десять. К нему я придираться не стал. Мало ли, зачем налепили…

Улегшись, я наконец сформулировал мысль, которая не давала покой с самого пробуждения.

– Алекс вернулся?

Афина молча качнула головой. В одну сторону. А потом – в другую.

– Что?.. Как?.. – я вновь отбросил одеяло, спустил ноги с кровати, попытался встать…

– Лежи уже, – Афина еле успела подхватить меня подмышки. – Расстрельная команда.

– Но шеф! Его надо искать…

– Вернётся он, – голос Афины не дрожал, был спокоен и собран.

Вот именно: собран.

Внимательно посмотрев на девчонку, я понял, что держится она из последних сил. Игривый тон – бравада. Густая подводка на глазах скрывает усталость и недавние слёзы.

– Котову звонили? – спросил я, впрочем ни на что не надеясь.

– Не отвечает.

– Отец Прохор? – надо отрабатывать версии, одну за другой.

– Вне зоны.

– Ёпрст.

– Это не твоя проблема, Шу. Тебе нужно поправляться.

Я горько усмехнулся. Стыдно было – жуть.

Когда это со мной началось? Пожалуй, ещё в школе. Мой лучший друг Женёк должен был драться с нашим школьным пугалом, Васькой Скибо. Все вышли на школьный двор. Женёк мандражировал, стараясь этого не показать. Я давал ценные, но совершенно непродуктивные советы. Скибо задерживался.

Подзуживаемый жаждой деятельности, я решил сбегать, посмотреть: где его носит? Школа у нас была небольшая, с одного входа до другого – по букве «Г» – две минуты лёгкой рысью.

Когда я вернулся, всё было кончено: Женёк фонтанировал разбитым носом, его временные, в отсутствии меня, секунданты – тоже. Всех потащили к директору, отлучили от занятий на две недели, с занесением в табель. Я остался ни при делах.

Потом – мама. Это я не люблю вспоминать больше всего. Я собирался на гастроли – так, ничего особенного, просто лёгкий тур по городам-спутникам во время каникул – она чувствовала всего лишь лёгкое недомогание. Когда через две недели я вернулся – её уже не было… Я так и не простил отцу того, что он не позвонил. Понимал, с первого дня понимал, что таким образом он пытался меня защитить. Но всё равно не простил.

В Сирии мне дали унизительную кличку Счастливчик. Потому что во время всех значительных заварух, в которых гибли наши, меня обязательно куда-то посылали. То проверить подозрительный объект – ночью, на вертолёте; а в это время террористы утюжили нашу базу… То наоборот: я задерживался в штабе, пытаясь расколоть «трудного клиента» – а наш конвой подрывался на мине…

Не скажу, чтобы прозвище было дано из зависти. На мой взгляд, был в нём какой-то уклонистский душок. Мы мол, отдуваемся, а ты хлюздишь…

В тот раз, когда меня ранили, я пошел наперекор приказу намеренно. И даже был рад, когда выяснилось, что не такой уж я счастливчик.

Неужели моя хромая судьба подложила «фигу» сейчас? Бросила мне этого тератоса, то бишь – вурдалака, и теперь я прикован к капельнице, пока Алекс ловит где-то в городе колдуна…

– Зови Амальтею, – приказал я. – Пусть вколет мне что-нибудь… Чтобы я мог стоять на ногах. И соображать.

Девчонка посмотрела скептически. На мгновение в её веснушках, во вздёрнутом носике и изгибе губ мне померещилась Антигона… Но нет. Синие волосы, строгий однобортный костюм – это была Афина.

Звать никого не пришлось: Амальтея возникла на пороге собственной персоной. Боевая раскраска в стиле панды и чёрные, как смоль, дреды. Даже медицинский халатик, кокетливо наброшенный на плечи, и тот был чёрным.

Через пятнадцать минут я сидел на кухне. Перевязка была новая, почти не стесняющая движений. Велюровый спортивный костюм сверкал стразами и логотипами «Гуччи». Это было единственное, что я смог натянуть…

Голова была лёгкой, словно её наполнили одуванчиковым пухом.

Антигона орудовала рычагами кофеварки.

– План такой, – я повертел в руках Афинин телефон. Плоский, в вязаном чехольчике и с забавной фенечкой в виде овечки из бисера. – По джипиэсу находим Алекса. Я сажусь в Хама, и еду к нему. Возьму на всякий случай пистолет, и… ну, и ещё что-нибудь из тира.

– Прекрасный план, – одобрила Афина. – Давно не слышала такого простого и чёткого плана.

– Есть лишь одна маленькая, просто крошечная неувязка, – продолжила Антигона.

– У Алекса нет телефона, – закончила Амальтея.

Три пары насмешливых серых глаз оставили от моей персоны дымящуюся кучку пепла.

– Ладно, – сдался я. – Что предлагаете вы?

– Могу погадать на картах, – хладнокровно сказала Амальтея.

– Или устроим сеанс столоверчения, – таким же серьёзным тоном предложила Антигона.

Я посмотрел на Афину.

– А я что? Я ничего, – смяв салфетку в крошечный шарик, она катала его по стойке. – Можно поехать к Гиллелю… У него имеются всякие вещицы… Может, какая сгодится для поиска.

Звонко поцеловав Афину в губы, я вылетел в прихожую. Гениально! Здорово! В глубине души я понимал, что просто хочу разделить с кем-то ответственность. А Гиллель, он… Представив внушительную фигуру кладбищенского сторожа, его спокойный взгляд, я уже почувствовал себя легче.

Только бы это не оказалась очередная «фига судьбы», – мелькнула мысль. Но я загнал её назад, в подсознание. Мозг жаждал деятельности.

И только подъезжая к кладбищу, я понял, что могу вот прямо сейчас, буквально через пару минут, увидеть Мириам.

Было около десяти утра, апрельское солнце не собиралось баловать нас своим ранним присутствием, но на кладбище пели птицы. Они резвились в ветвях вековых дубов и осин, прыгали по памятникам, по подметённым дорожкам, чирикали на оградках… Такое создалось впечатление, что здесь собрались все птицы города – голуби, галки, воробьи, чёрные вездесущие афганские скворцы с желтыми, похожими на долото, клювами, стрижи, даже парочка гордых, надменных поморников. Среди них мелькали крошечные трясогузки, ослепительной молнией промчалась голубая сойка…

– Саша? Что вы здесь делаете?

Передо мной стояла Мириам. В одной руке она держала корзинку, другой помахивала в воздухе, рассыпая зерно. На голове, плечах, локтях и запястьях у неё сидели птицы.

Что характерно: ни на чёрном пальто, ни на просто заколотых сзади волосах, не было видно ни единой точки помёта… То же самое я отметил с памятниками и оградами. Везде было чисто. Я мысленно усмехнулся. Иногда разум отмечает такие детали, сосредотачивая на них внимание. Чтобы не думать о чём-то ещё. Не думать о главном.

Например о том, что я, еще десять минут назад, сам не свой от беспокойства за Алекса, сейчас, в данный миг бытия, был безмерно, безыскусно счастлив.

– Я пришел к вашему отцу, Мириам, – сказал я, взяв себя в руки.

Чувствовал себя семилеткой, которому впервые в жизни понравилась девочка. И вот она стоит рядом – тонконогое существо в бантиках, а ты не можешь сказать ничего путного, и только глупо лыбишься, демонстрируя щербатый рот – вчера вечером выпал молочный зуб…

– Какая жалость, – огорчилась она. – Отца нет дома.

Я моргнул. Фига всё-таки вылезла. Мир вокруг словно померк, воздух сгустился и придавил плечи невыносимым бременем.

– Но может, я смогу чем-нибудь помочь? – спросила Мириам, участливо беря меня за руку. Птицы что-то клевали у её ног, не обращая на меня никакого внимания.

– Боюсь, что нет, – еле выдавил я. Конечно же, мне хотелось выложить ей всё, как на духу. Но памятуя нежелание шефа впутывать крестницу в свои дела…

– Это насчёт Алекса, да? – спросила она сама. – Не упрямьтесь, Саша, просто скажите. Я же чувствую. Он пришел к нам под утро, отец только встал. Они о чём-то быстро пошептались на кухне и ушли. И с тех пор я в жутком беспокойстве.

Воздух снова потёк в лёгкие, и я смог вздохнуть. Какое облегчение…

– Так значит, ваш отец с ним? С моим шефом?

Ну всё. Миссия выполнена. Можно возвращаться в постельку…

– Да. И с ними ещё один. Он пришел с Алексом… – Мириам наморщила лоб. – Кажется, его зовут Хафизулла. Отец не велел мне выходить, и я слышала далеко не всё. Что-то про ночь равноденствия…

Последнее имя пробудило во мне смутное беспокойство.

– Хафизулла? – переспросил я. Да нет, не может быть. Не бывает таких совпадений. Наверняка это кто-то другой. – Курд? Шепелявый? Вместо «р» говорит «л»?

– Насчёт курда не знаю, – Мириам поджала губы. – Но он действительно говорил как-то странно. «Лавноденствие». Но оно уже прошло, весеннее равноденствие было двадцать первого марта…

– Мириам, – я взял её за руки обеими руками. По коже побежали мурашки. – Пожалуйста, помолчите минутку. Я должен подумать.

Она послушно замерла, не отнимая у меня своих рук. За что я был отдельно благодарен.

Руки её были сухими, тёплыми, и дарили покой.

Хафизулла. Года два я не слышал этого имени… Конечно, если это – тот самый Хафизулла, курд по происхождению, наш связной в ставке Игил в Сирии. Он смог продержаться под прикрытием целый год. Поверьте, для тех мест и того времени – это запредельно много. В конце концов его тоже вычислили, и приговорили к смерти. Разумеется, после пыток.

Наша группа по извлечению успела в последний момент. В смысле – пока Хафизуллу еще не успели превратить в кричащий от боли обрубок… После долгого лечения и восстановительной физиотерапии у него осталась лёгкая шепелявость – сказывалось отсутствие кончика языка, а также неизлечимая соматическая перемежающаяся хромота.

Я слышал, что его отправили куда-то в глубокий тыл, под Смоленск или в Рязань, куда он смог даже вывезти семью…

Пока что я не понимал, каким удивительным образом моя прошлая жизнь сплетается с нынешней. Встреча с Седьмым Ахмедом могла быть случайностью. Но вот появляется Хафизулла… Что это – именно он, я почему-то не сомневался.

– Мириам, – сказал я через минуту. – Мне обязательно, просто жизненно необходимо знать, куда они поехали.

– Простите, Саша. Об этом они не говорили, – я смотрел в её глаза, не отрываясь. – Но зато я точно знаю, где находится отец.

– Что? – до меня не сразу дошел смысл её слов.

– Видите ли… Я всегда знаю, где он, – повторила Мириам. – Так же, как отец всегда знает, где нахожусь я.

– Так что же вы сразу не сказали!..

Чмокнув её в щеку – на большее я не решился – я как сумасшедший побежал к Хаму.

– Саша!

Останавливаться так не хотелось. Хотелось вскочить на сиденье, вдавить педальку и гнать…

– Что?

– Вы ничего не забыли? – она уже была рядом, открывая дверцу с пассажирской стороны. Я хлопнул себя по лбу. А потом пригорюнился.

– Знаете, а ведь меня не похвалят за то, что я вас втянул.

– Переживёте, – отмахнулась Мириам. – Тем более, что это я сама себя втянула.