Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7

– Хорош ты с узлами, кадет, – сказал шеф, осмотрев полотенца на стройных лодыжках женщины. – Молодец… Где научился? Ах да. Ты же на войне был.

– Я переводчик.

– Поэтому четыре года проторчал в Сирии?

– Я думал, у нас мало времени, – говорить о том, чем я занимался в Сирии, не хотелось.

– Просто хотел сказать, что не ошибся в тебе, кадет, – пожал плечами Алекс и поднялся с табурета. – Мне было важно, чтобы ты действовал осознанно. Не за крышу над головой и недурной харч, а по зову души.

– Не догадывался, что душа у меня лежит к охоте на призраков.

– Призраков? – подобрался шеф. – Не полтергейстов, не духов, а именно призраков?

– А какая разница?

Я наклонился, чтобы проверить путы на запястьях балерины. Не хотелось, чтобы на такой красивой коже остались синяки.

– Антигона говорила, что ты – латентный медиум, – сказал Алекс, хлопая дверцами шкафчиков.

– Говорила, – я никак не мог понять, чего он там ищет. – Но причём здесь это?

– Притом, что ты легко улавливаешь вибрации тонкого мира. Что, в свою очередь, подтверждает мои догадки и делает тебя очень удобным помощником.

– Удобным? – во мне опять поднималась ярость.

– Как канарейка в шахте. Если ты понимаешь, о чём я…

Ярость испарилась так же быстро, как и возникла: на Алекса злиться невозможно. Он действительно говорил то, что думал. И плевать ему было с высокой колокольни, обижают меня его слова, или нет.

– Так причём здесь призраки? – спросил я устало. Опять ночь. И опять я не сплю… Похоже, придётся привыкать.

– Притом, что особа эта, – он похлопал Ангелину по стройному бедру – одержима именно призраком. И я даже знаю, кого, – он тяжело вздохнул и полез за сигаретами. – М-да. Не повезло.

– Дым вреден для беременной, – сказал я, когда шеф собрался щелкнуть зажигалкой.

– К сожалению, кадет, дым – это самое меньшее, что должно её сейчас волновать… Набери мужа. Номер вот тут, на визитке, – он кинул мне плоский белый прямоугольник. – Скажи, пусть лезет в Хаммер и тащит сюда все бутылки с водой, который сможет найти. Все, сколько есть.

– Зачем?

Я оглядел кухню. Большой серебряный кран с раструбом нависал над мойкой – набирай, не хочу.

– Затем, что зеркало в два часа ночи найти будет проблематично, – отрезал шеф и я повиновался.

Разумеется, сам Банкир бутылки не потащил: отправил швейцара с водителем.

Внеся в прихожую восемь канистр, они поспешно ретировались, а я, подхватив по две в каждую руку, понёс воду дальше: в хозяйскую ванную.

Еще раньше мы устроили там Ангелину Павловну – прямо на дне чёрной ониксовой чаши, не снимая пут с рук и лодыжек, но освободив рот.

Как только мы это сделали, из уст балерины, светоча культуры и искусства, полилась такая площадная брань, что Алекс, подняв брови, уважительно присвистнул. А я даже смутился: у нас даже сержанты таких слов не знали…

– Успокойтесь, госпожа Селёдкина, поздно пить боржоми, – сказал шеф и стал медленно лить на голову балерины воду из бутылки.

Лить он старался, попадая на лицо – женщина фыркала, отворачивалась и извивалась, как гусеница.

– Подержи ей голову, – скомандовал шеф. Я подчинился.

– В Америке это называется допросом третьей степени, – сказал я. Ангелина, повернув голову, попыталась схватить меня зубами за палец.

– Да, с зеркалом было бы удобнее, – не смутившись, заявил шеф. – Но за неимением горничной…

– Что мы делаем?

Ангелина выла, плевалась и продолжала материться. Алекс невозмутимо лил воду. В ход пошла четвёртая бутыль…

– Изгоняем духа, разумеется, – ответил шеф, отбрасывая пустую бутылку. – Это святая вода, – кивнул он на лужу, собравшуюся на дне ванны.

Пеньюар и шелковая ночная рубашка намокли, и тело балерины перламутрово просвечивало сквозь ткань.

Хорошо, что Банкир идти с нами отказался, – подумал я невпопад. – Никому не понравится, если над его женой будут вытворять… Такое.

– Отец Прохор? – предположил я.

– Он самый, – улыбнулся шеф, опрокидывая над головой женщины шестую бутылку.

Ангелина корчилась, будто её жгли огнём, и шипела. Губы её посинели, под глазами залегли фиолетовые тени, все вены выступили на коже, словно нарисованные. Честно говоря, я думал, что такое лишь в ужастиках бывает. А вот поди ж ты…

– Вода у отца Прохора получается крепости необычайной, – продолжил Алекс. – Вурдалаков, например, с одной бутылки ушатывает…

Ангелина извернулась, выпростала руки из полотенца и вцепилась Алексу в горло.

Похоже, от воды ткань размокла, к тому же, балерина обладала нечеловеческой силой – или это в ней буянил призрак…

Она душила шефа исступлённо, с наслаждением. Волосы мокрыми прядями облепили лицо, черты исказились, и через прозрачный профиль Ангелины пробился другой. Горбоносый, хищный, с загнутым вверх подбородком.

Я бросился на помощь шефу. Схватил женщину за руки, попытался разжать… Она отбросила меня ловким пинком, точно попав в то место, которое мужчины оберегают прежде всего.

Отдышавшись, я поднялся на колени. Алекс к этому времени посинел, колени его ослабли и подогнулись. Шеф рухнул на пол. Ангелина, не разжимая рук, перегнулась через край ванны и упала на него, продолжая изрыгать проклятия и мат.

Ползком добравшись до борющихся, я не придумал ничего иного, как огреть балерину по кумполу.

Под руку попалась тяжелая стеклянная мыльница, её я и пустил в ход, мысленно попросив прощения у Ангелины Павловны. Инстинктивно я чувствовал, что сама балерина ни в чём не виновата…

Когда женщина обмякла, я кое-как расцепил её руки и помог подняться Алексу.

– Отлично, – вскричал тот. Теперь будет гораздо легче.

Я моргнул. Ни слов благодарности в мой адрес, ни слов сожаления по поводу травмированной подопечной и в помине не было.

Взяв за плечи, он вновь утянул её в ванну и откупорил седьмую бутылку с водой.

– Может, надо прочесть молитву, или ещё что? – спросил я, вытирая со лба липкий трудовой пот.

– Может, – согласился Алекс. – Но видишь ли, самые эффективные экзорцизмы сделаны на латыни, а госпожа Селёдкина, упокой Господь её душу, этого языка не знала. А просто так, без молитв, повлиять на призрака мог бы, разве что, отец Прохор, или другой какой святой его уровня… Так что будем действовать предметно. Лей.

И он передал в мои руки предпоследнюю бутылку.

– Чёрная ванна, – сказал я.

– Ну и что?

– Вы говорили, нужно зеркало. Если налить немного воды и дать ей успокоиться, можно будет увидеть отражение.

– Гений! – Алекс притянул меня за шею и смачно расцеловал в обе щеки. – И что б я без тебя делал?.. – Лей святую воду, – приказал он. – Так будет надёжнее.

Ангелину мы из ванны извлекли, а затем, подождав, пока вода на дне успокоится, наклонили над круглой гладкой поверхностью.

– Ну!.. – вскричал Алекс. – Госпожа Селёдкина, пожалуйте наружу.

Рот балерины раскрылся невероятно широко, и из него – я вовсе не шучу – полезла серая рыхлая масса, всем похожая на жеваную газетную бумагу.

– Выбор, – простонало отражение на дне ванны.

– Выбор сделан, – твёрдо сказал Алекс, глядя на тошнотворную массу, и тут же тело Ангелины Молочковой обмякло.

Женщина бессильно навалилась на край ванны, голова её упала, волосы, во время борьбы распустившиеся, поплыли по чёрной воде…

Затем тело содрогнулось – простой, человеческой судорогой боли, и по ногам её потекла кровь.

– Звони мужу, – выдохнул Алекс, осторожно укладывая не пришедшую в себя балерину на пушистый белый ковёр. – Пусть поднимается, он ей сейчас нужен больше, чем мы. И набери неотложку. Скажи: у женщины случился выкидыш.

Было около трёх утра, когда мы вырулили с Рокоссовского на бульвар. Я сидел за рулём: шеф казался вымотанным до предела.

Пошарив в бардачке, он достал початую бутылку водки, сделал глоток, а потом закурил, приоткрыв форточку и выпуская дым в стылый предутренний туман.

– Тебе, пока за рулём, не предлагаю, – сказал он. – Но по приезде – обязательно накати. Для снятия стресса.

– Да я вроде как в норме, – я и сам удивился, но никаких «геопатогенных зон» в квартире на Рокоссовского я не почувствовал.

– Это только кажется, – усталым голосом отмёл мои возражения шеф и уставился в окно.

– Почему Молочкову вы назвали Селёдкиной? – спросил я. – И что это был за выбор?

– В этой квартире жила некая Варвара Селёдкина, – сказал Алекс. – Давно. Дому-то, почитай, сто пятьдесят лет… Построил его купец Первой гильдии Посляков, а госпожа Селёдкина, тогда ещё – девочка одиннадцати лет, служила у Посляковых нянькой при дитяте. Ребёнок был хилый, всё время плакал. Варя должна была укачивать колыбельку – день и ночь, день и ночь… У дитяти резались зубки, и орал он соответственно. Варя несколько дней уже не спала. Никаких мыслей не осталось в голове бедной девочки: только спать, спать, спать… Но для этого надобно, чтобы ребёнок замолчал. Нашли её под вечер – когда кормилица собралась взять младенца на руки… Девчонка спала беспробудным сном, на стуле у колыбельки, а ребёночек к тому времени уже остыл.

– Она его…

– Задушила, – кивнул Алекс, равнодушно глядя в окно. – Подушкой. Посляков в полицию не пошел. Собственноручно забил девчонку до смерти.

– Значит, это её призрак вселился в Молочкову?

– Девчонка была так замордована хозяевами, что и при жизни почти что сошла с ума. А уж после смерти… Почуяв в теле Ангелины биение маленькой жизни, она… Не знаю, впрочем, что подумал призрак маленькой девочки. Одно было ясно: мужиков она просто ненавидела.

– А что это был за выбор? – спросил я. – Вы сказали: выбор сделан.

– Выбор будет всегда, – откинувшись на сиденье, Алекс закрыл лицо руками и потянулся. – Как водится, между двух зол. И не всегда есть возможность выбрать меньшее…

– Вы выбрали смерть ребёнка, – сказал я. – Как плату призраку за то, чтобы он убрался.

– Не призраку, – поправил Алекс. – А тем, кто наблюдает. Им нужна плата. К тому же, от ребёнка там уже мало что осталось. Так что в этом случае выбирать было легко.

– Может, надо было спросить отца? Это ведь его дело, правда?

– А чем он тебе так не понравился? – пристально посмотрев на меня, спросил Алекс.

Некоторое время мы ехали молча. Тайных троп через дворы я не знал, а по обычным улицам дорога показалась втрое длиннее.

Я думал о Банкире.

Молодая талантливая жена. Красивая. И тут – такое… Алекс прав: после всего, что на него свалилось, заставить ещё и выбирать?..

– Пойми, кадет, – сказал Алекс, когда мы уже подъезжали к дому. – Нас и вызывают, чтобы мы выбрали за них. Потому что это – самое трудное. Думаешь, Автандил не знал, чем дело кончится?

– Он поэтому не пошел с нами в квартиру?

– Плохо, когда на отце – смерть его ребёнка.

Когда я подошел к дому, отогнав Хама в гараж, Алекс стоял на крыльце. Курил.

– Скажи, кадет, – он протянул мне самокрутку, и я ощутил сладковатый, до рези в зубах знакомый запах марихуаны. – Когда тебя комиссовали по состоянию здоровья, ты… радовался, что больше не придётся воевать?

Я затянулся. Горький дым опалил горло, но смыл привкус крови и духов, которыми пахло от Ангелины.

– Жалел.

Коротко глянув на Алекса, я выбросил недокуренную самокрутку в урну и пошел в дом.

Утро выдалось хлопотное: откуда ни возьмись нарисовалась экскурсия из дружественного Ирана, и мы с Афиной пять часов водили группу неулыбчивых усатых мужчин и их закутанный в хиджабы жен по Эрмитажу.

Кажется, я нёс какую-то пургу: занятый своими мыслями, объяснения Афины я слушал вполуха, к тому же, меня несло. «Возвращение блудного сына» Рембрандта я спутал с «Иваном грозным, убивающим своего сына», Афродиту – с Венерой Милосской, благо, что у обеих дам руки были отрублены по самые плечи… Но иранцам, кажется, понравилось.

Во всяком случае, у «Данаи» они стояли довольно долго, о чём-то негромко переговариваясь на пушту, которого я почти не знал… Полотно же Матисса «Танец» повергло иранцев в ступор. Но их дамы, по-моему, развлеклись. Впрочем, хиджаб – это такая штука… М-да.

Приплёлся домой без задних лапок, и тут же рухнул в кровать – обедать и пить чай я отказался.

Что-то подсказывало, что ночь опять будет весёлой, и я старался урвать сна, сколько было возможно.

Удивительно, но я довольно быстро перешел на такой ненормированный режим. Два часика-тут, пятнадцать минут – там… Словно и не было этого года, прожитого на гражданке.

Что характерно: у меня перестала болеть печёнка. После ранения, в правом боку я всё время ощущал жернов – в госпитале сказали, что предциррозное состояние для меня теперь – норма. Не пить, не курить, ничего сладкого, солёного острого… Словом, трезвенник и язвенник.

В последние несколько дней я выпил больше, чем за весь прошлый год; о табаке и говорить нечего. Но мой изношенный организм, будто бы очнувшись от крепкого сна, работал не за страх, а за совесть. Сколько такая благодать продлиться, я не знал. Но решил пользоваться на всю катушку…

И когда вечером, спустившись в кухню, застал там всю честную компанию – Алекса, девочек, селёдку под шубой, исходящую паром молодую картошку «в мундирах», грибы, капусту, и хрустальный лафитничек, кочевряжиться не стал и сразу хлопнул рюмашку.

Мы очень мило посидели. Алекс рассказывал неприличные анекдоты в стихах:

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир, за чёрный ус.

Иной за деньги – понимаю…

Другой за то, что был француз.

Клеон – умом её стращая,

Дамис – за то, что нежно пел.

Скажи теперь, мой друг Аглая:

За что твой муж тебя имел?

Девчонки краснели, и стесняясь, хохотали в голос.

Но ближе к десяти вечера шеф строго сказал, что им пора, и Антигона повезла остальных по домам.

Мне же уходить было некуда. Впрочем, я чувствовал, что сейчас Алекс не будет против моей компании.

Шеф был пьян. Не в стельку, но изрядно: на стуле он сидел очень прямо, уставив глаза на блестящий кран кофейного агрегата. Как танцор, который, крутясь как волчок, вынужден смотреть в одну точку, чтобы не упасть…

Раньше я заметил, что Алекс почти ничего не ест. Салат, картошку и грибы уплетали мы с девчонками, он же только пил, занюхивая горбушкой.

Мысли о танцорах напомнили о несчастной одержимой Ангелине, а через неё – о вчерашней девчонке, которую забрали помощницы отца Прохора.

Интересно, какой выбор сделал Алекс в её случае?

– Можно спросить? – решился я. Шеф медленно перевёл на меня взгляд – голова повернулась, как орудие на лафете – и милостиво кивнул.

Я намазал хлеб маслом, положил сверху кусочек селёдки, откусил, прожевал, запил сладким чаем… И наконец у меня в голове сформулировался вопрос.

– Семьдесят лет?

– А что такого?

– Как вы могли видеть что-то, что произошло семьдесят лет тому? И более того: про Варю Селёдкину. Вы сказали, купец построил дом сто пятьдесят лет назад. Как вы могли знать о Варваре Селёдкиной и несчастье в семье купца Послякова?

Шеф молчал. Я уже упоминал: молчать он умел совершенно особенно. Так, что собеседнику непременно хотелось заполнить пустоту…

– Верно, вы об этом прочли в интернете? – высказал я догадку. – Кто-нибудь мог опубликовать архивные списки купцов – особенно, первой гильдии. А случай с Варей Селёдкиной мог широко освещаться в прессе того времени. И тоже попасть на просторы интернета из сохранившейся в библиотеке газеты. Что до преступления на Гусарской…

– О нём я тоже прочёл в интернете? – невинно спросил Алекс.

– Ну да, – я развёл руками. – А где же ещё?

– Вопрос к тебе, кадет. На засыпку: как я мог узнать почерк преступника, спустя семьдесят лет после совершенного им преступления?

Алекс поднялся и направился к прихожей.

– Но ведь имитатор как-то узнал? – крикнул я ему вслед. – Не может же такого быть, чтобы…

– Ну конечно не может, – мягко улыбнулся шеф с порога. – Однако есть.

– К тому же, случай пока всего один, а вы говорили о…

– Уже два, – оборвал меня Алекс и кивнул в окно. – Ты что, ничего не слышишь?

– Ну, машина подъехала. Наверное, Антигона решила оставить «миника» в гараже… Или клиент. На «ночную экскурсию» – я сделал кавычки в воздухе.

– Вот именно «клиент», – невесело рассмеялся Алекс. – Это майор, кадет. Они нашли еще одно тело.

В этот момент в дверь позвонили…

У нас не было новомодных домофонов или камер слежения. Особняк располагался в собственном небольшом парке, к крыльцу под портиком, обрамлённому псевдоримскими колоннами, вела каменная дорожка. Ворота же, чугунные, двустворчатые, никогда не закрывались.

Кошки, собаки, а в одном случае – улетевший от хозяйки попугай, – бродили по нашему саду невозбранно. Но ни разу я не видел, чтобы сквозь ворота прошел случайный человек. Ни заблудшие туристы, ни мальчишки, ни бродяги, которых в этой части Петербурга хватало, ни разу не преступили невидимую черту, охраняющую особняк.

– Где? – спросил, едва открыв дверь, Алекс.

– На Пушкарской, – запыхавшись, выдохнул Котов.

– Большой или Малой?

– В Пушкарском саду. Аккурат рядом с детской площадкой, подлец. Мы, конечно, всё оцепили…

– Едем.

Алекс стремительно скрылся за своей дверью, я бросился наверх. На ходу скинул пижамные штаны и майку, впрыгнул в джинсы – чистые и даже поглаженные, они лежали на кровати.

В голове звякнул звоночек: когда я спускался, мои единственные джинсы были закинуты в угол, скомканы и прикрыты разворотом Большой Медицинской энциклопедии – на них были пятна крови, и я собирался замочить штаны на ночь, в холодной воде…

Амальтея, которую я считал своей личной благодетельницей и доброй феей, сидела на кухне, ни на минуту не отлучаясь.

Алекс, правда, несколько раз выходил, и даже помнилось, что слышен был скрип ступенек… Но не стал бы шеф заботиться о моём скудном гардеробе?..

Мысленно пообещав выбрать время, зайти на сайт магазина, адрес которого давно уже болтался у меня в закладках, и прикупить одежды, я ссыпался по лестнице и как раз успел влететь в Хаммер перед тем, как шеф завёл мотор.

– Ну что ты копаешься? – мрачно буркнул он. Хаммер развернулся, разбрасывая шинами гравий.

Мигалки Котовского Фольксвагена маячили впереди.

Я хотел осторожно как-нибудь намекнуть, что в его состоянии за руль не то, чтобы не рекомендуется, а категорически нельзя, и уже открыл по этому поводу варежку, но тут же закрыл.

Шеф был трезв, как стёклышко. Руки его уверенно крутили штурвал, глаза смотрели пронзительно и ясно, и даже перегаром от него не пахло.

Будто пили мы с ним весь вечер не сорокоградусную, а берёзовый сок, к примеру.

– Может, позвонить отцу Прохору и узнать, как там девушка? – робко предложил я.

– Она в коме, – Алекс, навалившись на руль, вписывался в крутой поворот, и поэтому голос его звучал немного сдавленно. – И пока мы не прищучим мерзавца, из оной не выкарабкается.

Дальше мы гнали молча. Благо, что мигалки и полицейская сирена разгоняли толпу на дороге не хуже лиса, пробравшегося в сонный курятник.

На этот раз жертвой был парень. Почти мальчишка, лет шестнадцати, не больше. Лежал он на подтаявшем, чёрном от городской сажи сугробе. Он был гол, и изображал Витрувианского человека. Что характерно: так же, как и давешняя девушка, ни спиной, ни ягодицами или пятками пацан не касался земли.

Иголок не было. Зато шею его крепко перетягивал узкий чёрный шнурок. Кожа вокруг шнурка набухла и почернела, а лицо мальчишки отливало трупным синюшным колером.

На всём его теле не было ни одного волоска. Что это – природная особенность, или же алопеции поспособствовал маньяк, я не знал. Но скорее предполагал второе. Тем более, что на пальцах пацана – и на руках и на ногах – не было ногтей.

Они не были вырваны. Ни крови, ни ссадин или болячек я не заметил. Ногти словно были удалены хирургическим путём, можно сказать, ювелирно.

И еще одна деталь. Её я тоже заметил не сразу, но когда увидел, никакого логичного объяснения придумать не сумел.

Конец шнурка, которым была обмотана шея мальчишки, был туго натянут параллельно земле и уходил в никуда. Можно было представить, что он привязан к дереву, например, но мы этого дерева не видим, слепое пятно у нас на том месте, где стоит дерево.

Вот как-то так.

– Не трогай! – закричал Алекс одному из одетых в белый пластиковый костюм лаборантов – те собирали улики. Всякие там ниточки, волоски и прочую ДНК, которую преступник, по глупости, обронил рядом с местом преступления…

Лаборант как раз хотел перерезать шнурок, чтобы тело можно было увезти.

– Не трогайте ничего, – уже тише сказал шеф. – Собирайте манатки и проваливайте.

– Но Сергеич, его же надо в морг… – неуверенно возразил Котов.

Здесь, В Пушкарском саду, кроме двух машин полиции, нашего Хама и микроавтобуса, который привёз лаборантов, никого не было. Возможно, чины и впрямь уверовали в то, что тела грозят новым штаммом вируса и не хотели рисковать.

Но что гораздо ближе к истине – постарался Котов. Как я уже говорил, этот хитрый майор из убойного отдела имел совершенно мифические полномочия. Как Господь-Бог, например. Или начальник спецслужб, генерал Кулебякин.

– Сестра, может, в реанимацию? – спрашивает больной, – Шеф состроил глумливую рожу. – Нет. Врач сказал в морг, значит, в морг… Вы опять не догадались проверить пульс?

– Да какой тут пульс, Сергеич? Трупные пятна видишь?

– Это совсем не то, Яша, – начал объяснять Алекс, но тут же вызверился на лаборанта: – Не надо трогать верёвочку! Я же вам говорю… Парень жив, хотя с виду и не скажешь. А шнурок – это, можно сказать, пуповина. Если перерезать – тогда точно в морг. Кадет, набери отца Прохора, – это уже в мою сторону. – Пусть высылает бригаду.