Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

Всё смешалось в доме Обломских. Алекс с громыхающим чемоданом вырвался вперёд, за ним еле поспевал я. Гиллель и отец Прохор шли степенно, неторопливо – и каким-то образом не отставали от нас, бегущих. Котов замешкался: то ли шнурок у него развязался, то ли ремешок зацепился… Хафизулла отстал.

Молодец, – подумал я на бегу.

Множество атак захлебнулось именно по этой причине: все сломя голову бежали вперёд, и никто не оглядывался назад. А зря. Там, за спиной, могут скрываться неприятные сюрпризы.

Чемодан шефа громыхал и подскакивал на шпалах. Когда он задевал рельсу колесом, летели искры.

– Стойте! – нас догнал Котов. – Сергеич, ты что, не понимаешь, что это ловушка?

– Засунь своё понимание сам знаешь куда, – не сбавляя хода, доброжелательно посоветовал шеф.

– Ну подумай сам: как здесь могли оказаться твои девчонки?

Значит, не мне одному показалось, что голос знакомый…

– Это моя вина, – не слушая майора, Алекс смотрел только вперёд. – Не доглядел, не уберёг…

– Поп, хоть ты ему скажи, – воззвал майор к отцу Прохору.

– Нет, это ТЫ мне скажи, – Алекс, бросив чемодан, схватил Котова за грудки, и стало видно, что он на целую голову ниже. – Чувство вины, которое терзает тебя целую вечность… Ты к этому готов? А я нет, – он вновь ринулся вперёд.

– Я тоже виноват, – сказал я.

– Это как-то должно помочь?

– Не знаю…

– Тогда заткнись.

Из туннеля донёсся низкий утробный рык. Он был густой, как мазут, и такой же вонючий. Лучше объяснить не могу: вонь была ментальная. Казалось, что по мозговым извилинам ползают муравьи. Хотелось сорвать крышку черепа и ногтями расчёсывать извилины, до крови, до серых ошмётков…

Споткнувшись, я упал на руки и колени. Рядом рухнул Алекс. По лицу шефа, оставляя дорожки на пыльных щеках, бежали слёзы. Он мычал нечленораздельно, на грани истерики, но по интонации чувствовалось, что это что-то ругательное.

Рык раздался вновь, муравьи под черепом забегали с новой силой. Схватившись за голову, я принялся рвать волосы. Не думая, не отдавая себе отчёта, я просто хотел прекратить это изнасилование.

Рядом, почти над ухом, раздался выстрел. Другой, третий… Краем глаза я заметил вставшего на одно колено Котова, с пистолетом в руках. Он целился во что-то для меня невидимое, и раз за разом жал на спусковой крючок.

Рычание стихло.

Секунду или две казалось, что всё кончилось. Я пытался проглотить сердце, которое почему-то застряло в горле…

И тут вонь вернулась. Она навалилась вдесятеро, в сотню раз сильнее. Я открыл рот и заорал. Голоса не было. А может, я просто не мог услышать сам себя…

Сквозь слёзы, сквозь зажмуренные глаза, я увидел белую фигуру. Она вышла откуда-то из-за спины, прямая и высокая – голова почти упиралась в потолок туннеля. В руке – светящийся посох с ослепительной звездой в навершье.

Смутно я понимал, что это Гиллель. Но в тот момент он представлялся древним пророком, по мановению руки которого расступаются воды и начинается огненный дождь.

Гиллель выкрикнул какое-то слово, и ментальная вонь отступила. Осталась неприятная дрожь, как бывает при сильном холоде.

– Ну чисто Гендальф, – Котов поднялся на ноги. Прятать пистолет он не спешил.

Гиллель уже стал обычного роста, и более не светился.

– Сефира Пачад? – к нему подошел отец Прохор. – Ну-ну… На мелочи, значит, не размениваемся?

– Некогда было выбирать, – смущенно ответил сторож.

– Однако, – Алекс оказался рядом. Лицо его уже было сухое, в зубах – сигара, в руке – револьвер. – Это было что-то новенькое.

– Ага, – хмыкнул отец Прохор. – Со старыми дырками. Помнишь, как в тридцать восьмом?.. – Алекс передернул плечами, словно стряхивая пауков.

Чудо-отрок пошел вперёд, водя вокруг себя кончиками пальцев так, словно брёл по пояс в воде.

– А вот и чудовище, – остановившись, он потрогал что-то носком ботинка.

Я тут же подумал о следах громадной крысы, которые отпечатались в пыли. Но увиденное превышало всякое воображение…

Поначалу в глаза бросались лишь отдельные фрагменты. Ноги, обутые как в мужские ботинки, так и в женские туфли. Смутно белеющие лица. Туловище – такое толстое, что хватило бы на несколько человек… И вот когда я так подумал, всё встало на место. Точнее, перевернулось с ног на голову.

Отец Прохор сказал: – чудовище. Я бы сказал, что чудовищем, монстром, был тот, кто это сотворил.

Человеческие тела были склеены, сплавлены между собой. Руки, ноги, головы – торчат из единого, непомерно раздутого тела. Обрывки костюмов, рубашек, платьев и кофт свисают неопрятными лохмотьями.

– Ох, грехи мои тяжкие, – пробормотал Котов. Я не заметил, как он оказался рядом – всё внимание поглотил этот… это насилие на человеком.

– Вот урод, – добавил Алекс. – Совсем берегов не видит.

– Это точно тот, на кого мы думаем? – спросил Котов. – Это Лавей?

– Приёмчики новые, – хмыкнул отец Прохор. – Вуду-шмуду, эксперименты с биомассой… Но это он, сердешный.

– Вы его что, жалеете? – удивился я.

– Он обречён, – вместо святого отца ответил Гиллель. – За такое его ждут не только вечные муки, а кое-что похуже.

– Что может быть хуже вечных мук? – спросил майор. – Не то, чтобы мне было интересно, но всё же…

– Дезинтеграция, – сказал отец Прохор. – Никакого искупления, никакого воплощения в низшие сущности – муравья там, или амёбу… Его ждёт полное стирание.

– Это значит, что его никогда не простят, – тихо сказал Алекс.

– Насилие над промыслом Божиим – тягчайшая из зол, – пожал плечами отец Прохор. – Такой участи удостаивался не так уж и много кто…

– Саша, давай огнемёт, – я не сразу понял, что святой отец обращается к шефу.

– Не слишком ли?.. – спросил тот.

– Хоронить негде. А упокоить надо, – строго ответил чудо-отрок.

Алекс, пожав плечами, снял со спины баллон.

Я представил удушающий чёрный дым, который заполнит узкую трубу подземелья, нестерпимый жар, вонь горящей плоти…

Накатило. Выбеленная солнцем улица, чёрные клубы дыма и развалины школы, в которую угодила бомба.

Никакого дыма или вони не было. Тела занялись буквально от одной искры, они были сухие, словно трут, и сгорели почти мгновенно.

Белый дым уплывал туда, откуда мы пришли.

– Пресвятая Владычице Богородице, к тебе прибегаем… – отец Прохор шептал слова молитвы тихо, еле слышно.

Когда он замолк, мы продолжили путь. Идти было страшно. И не потому, что мы знали, что ждёт нас в конце. Лично я боялся того, что мы ещё встретим в пути…

Но похоже, что и силы неведомого колдуна были не бесконечны. Многоногий монстр и волна ужаса – это было последнее препятствие. Как любил говорить Алекс – преамбула.

Амбула ждала дальше…

Вероятно, это была еще одна заброшенная станция, уже подземная. Турникеты завалены старыми коробками и прочим мусором так, что лестниц не видно. По когда-то мраморному, а теперь покрытому коркой грязи перрону ветер гнал обрывки газет – пожелтевших, скрученных временем реликтов прошлого века.

Под ногами неприятно хрустело. Вокруг ботинок при каждом шаге вздымались облачка чёрной пыли, а запах был… как на скотобойне.

Честно говоря, сам я на скотобойне никогда не бывал, но представляю, что пахнет там совершенно так же, как в окопах: страхом, кровью и дерьмом.

Котов, при его габаритах, двигался почти бесшумно, поводя стволом ТТ в разные стороны. Перекатываясь с пятки на носок, за ним крался Хафизулла…

– Кровь, тётка её подкурятина, – выругался майор, поравнявшись со мной. – Везде, куда ни плюнь…

Я замер на полушаге. Так вот почему под ногами так хрустит. Это старая, давно высохшая кровь. Мороз продрал по коже. Не так давно это вот всё пространство было сплошь залито…

Нет, меня не стошнит. Не сейчас. Потом – возможно. Если выберусь… Но только не сейчас.

Вот почему трупы горели так легко и быстро – они были высушены досуха.

– Ему нужно было очень, очень много силы, – сказал, становясь рядом, Алекс. Свой чемодан он наконец бросил – прямо на путях, не утруждаясь поднять его на перрон. – А кровь – человеческая кровь – даёт такой взрыв, что не всякий справится.

Где-то совсем рядом раздался мужской смех. Я подскочил на метр, до того это было неожиданно и дико. Смех был, что называется, бархатный. Тёплый и густой, как суп из шампиньонов. Он обволакивал, приятно щекотал уши и щекотал горло, как хороший коньяк.

Я потряс головой. Коньяк превратился в… ну в то, что плавает в нужнике. Тоже тёплое и густое, но отнюдь не вкусное. И запах соответствующий.

– Вот так, кадет, пахнут мысли… – Алекс раскуривал сигару, запас которых, походу, у него был неиссякаем. – Настоящего чёрного колдуна. Кощуна, я бы сказал. Или Кощея.

– Бессмертного? – запах мыслей застрял в горле колючим ершом и никак не хотел откашливаться.

– Этот недостаток мы исправим, – улыбнулся шеф. Сигара его дымила, как пароходная труба.

– А ты всё такой же, – голос теперь не смеялся. Слышался в нём лёгкий акцент, но какой – я определить не мог. – Ёрничаешь, хвастаешься… А что скрывается за твоим хвастовством? Испуганная, мелкая душонка.

– Богоспасаемая, хочу заметить, душонка, – откликнулся Алекс. – Чего ты, мой добрый враг, по своей глупости лишился.

– А ты уверен? – кроме голоса, никакого присутствия колдуна более не ощущалось. – Ты уверен, мой злейший друг, что сам не лишился этой, я бы сказал, сомнительной привилегии? Какое количество грехов способна вынести твоя душа?

– Да где же он? – спросил я, вглядываясь в туннель.

– Передача голоса на расстоянии, – небрежно пояснил шеф. – Детские фокусы…

– Ведь не зря отмерен именно такой срок: одно чело – один век. Потому что душа – не безразмерна. Она не может выносить скверну целую вечность, – продолжил говорить колдун.

– Грехи можно отмолить, – заметил отец Прохор. – Бог умеет прощать.

– Вот только на этом вы, попы, и держитесь, – глумился голос. – Придумали себе бизнес: менять отпущение на деньги… Индульгенции, пожертвования на храм, золочёные оклады на иконы… А ведь очищение не продаётся.

– Согласен, – кивнул святой отец. – Но его можно заслужить.

– А вот рабби не согласен, – голос сделался тих и вкрадчив. Как змея, ползущая спящему за пазуху… – Что скажете, рабби Гиллель? Можно заслужить вечную жизнь вечным покаянием?

– Нельзя, – сторож выступил из тьмы, опираясь на лопату. – Но можно получить в дар.

– А кто… Кто будет решать: какие достойны дара, а какие нет? Неужели кто-то ещё верит в старую байку о блаженных духом?

Моё внимание привлёк Хафизулла. Выступив из тьмы, как до этого Гиллель, он подал знак рукой, и пропал вновь.

Я посмотрел на спорщиков. Казалось, они были столь увлечены беседой, что не видели ничего вокруг себя… И тут Алекс мне подмигнул. А потом чуть заметно двинул бровью – в ту сторону, где скрылся курд.

Уговаривать меня не пришлось.

Сделав пару вдохов, я отступил назад, бесшумно повернулся и побежал…

– Там это, – Котов был несколько не в себе. – Просторную ветровку, в которой был на улице, он где-то потерял, и теперь сиял новеньким броником поверх обыкновенной майки-алкоголички. Я и сам ощущал некоторое прибавление температуры. Но списывал его на волнение. – Мы с Хафизом кое-что нашли… Тока ты не спеши, не дёргайся. Надо с умом.

– Показывай, – я пошел вслед за курдом, майор замыкал.

Метров через двадцать мы увидели свет. Он трепыхался, как пойманная бабочка, отбрасывая на стены причудливые тени.

Горели свечи. Вставленные в бутылки, прилепленные к консервным банкам и просто к полу. Их было несколько сотен – толстых, тонких, восковых, стеариновых – от них поднималась волна жара, почти как от печки. Воск скапливался на полу желтоватыми лужицами.

Не люблю свечи. Они сопряжены в моей памяти вовсе не с романтикой, а с несчастьем. Ладан, воск, запах мастики. Запах церкви. А в церковь нормальные люди ходят или по великим праздникам, и из-за великих несчастий…

Но сейчас я им был даже рад. Во-первых, такое количество свечей разгоняло тьму не хуже стоваттной лампочки. А во-вторых, жар выжигал запах, вонь, которую Алекс назвал запахом мыслей колдуна.

Свечи окружали небольшую – метров пять в диаметре – площадку, в центре которой кто-то сидел.

Девчонки, – понял я каким-то восьмым или девятым чувством. – Это наши девчонки…

Головы их были укутаны то ли в чёрные глухие платки, то ли в мешки. Руки связаны за спиной – все трое сидели спиной друг к другу, в напряженных позах, неловко подогнув ноги.

– Антигона, – позвал я. Одна из девушек дёрнулась, как от удара, и попыталась подняться.

Это у неё не получилось – оказалось, все три девушки связаны ещё и между собой.

Я рванул к ним, но был схвачен за воротник рубахи Котовым.

– Погодь, – он ласково приподнял меня в воздух и поставил на прежнее место. – Я ж говорю: обмозговать надо…

Хафизулла наклонился и молча приложил ладонь к чему-то неразличимому. Прищурившись, я увидел проволоку. Обыкновенная растяжка. Но если бы майор меня не поймал…

– Растяжку можно перешагнуть.

Освободить! Сделать так, чтобы они оказались в безопасности!.. – я не мог думать ни о чём другом. Сердце колотилось в горле, ладони вспотели, а ноги сделались холодными, словно их сковала глыба льда.

– На них пояса, – тихо сказал Хафиз.

Дошло не сразу. Я моргнул один раз… Другой…

– Пояса шахида?

Курд молча кивнул.

– Чёрт!.. Чёрт, чёрт, чёрт!..

– Дыши, – мне в глаза таращился Котов. Он держал меня за плечи, а это всё равно, что их бы зажало железной рамой. – Мы справимся. Справимся, слышишь? Всё будет пучком.

– У кого взрыватель?

– А ты как думаешь?

– Надо сообщить Алексу…

– Не надо, – мягко, но настойчиво майор придавил мои плечи к земле. – Мне кажется, это больше по нашей части. Правда, Хафиз?

Курд кивнул.

– Ладно, – я двинул руками, вырываясь из захвата. Котов отпустил. – Ладно… первым делом, их надо осмотреть. Понять, какой взрыватель, ну и… Всё остальное. Я схожу.

Майор секунду смотрел мне в глаза, затем уступил дорогу.

– Фонарик дать? – спросил он. Свечи стояли лишь по периметру круга. Внутри угадывались только фигуры девочек, но без подробностей.

– Не надо. Я и так всё вижу.

Это была правда. Умом я понимал, что в глухом, не имеющем выхода на поверхность туннеле должна быть тьма кромешная. Но я всё видел. Это были как бы полосы светящегося тумана – я уже о нём говорил. Они тянулись туда, куда я направлял взгляд, давая столько света, что не приходилось напрягать зрение.

Вот и сейчас, стоило мне аккуратно перешагнуть растяжку, белёсый свет начал собираться в центре – там, где сидели девчонки.

– Ещё шаг, и я нажму кнопку.

Это был тот же самый голос, что остался беседовать с Алексом и остальными.

Я замер. Голос захихикал. В нём прорезались визгливые нотки – никаких больше бархатных обертонов, никакого благозвучия.

– Ты что же, думаешь, что всё так просто? – спросил голос. Он шел отовсюду и ниоткуда. Из-под потолка, со стен, даже от пола.

– А зачем усложнять?

Передача голоса на расстоянии, – так сказал Алекс. Но ведь он не имел в виду чревовещание, или что-то подобное? Он прекрасно знает, что я не верю во всю эту чушь… Так что он хотел сказать?

Камеры и микрофоны. Господи, как просто! Этот ублюдок сидит в безопасности, перед монитором, и наслаждается нашим бессилием.

Я незаметно пошарил глазами по помещению. Хафизулла стоял почти напротив меня, за пределами круга света. Я видел его глаза – светящиеся белки на фоне тёмной бороды… мы встретились взглядами, и я заговорил.

– Что ты хочешь за их свободу? – спросил я вслух.

А пальцы в это время, незаметно для несведущих, передавали совсем другое.

– За их свободу? – переспросил голос. – Дай-ка подумать… Ничего! Они и так были последним звеном в цепи, на которой я притащил вас всех. И этого напыщенного дуэлянта, и святого, в рот ему потные ноги, отца, и гробокопателя… Ты в курсе, что в старые времена кладбищенские сторожа взимали мзду с мертвецов? Проще говоря – обирали богатые захоронения…

Пусть говорит. Время теперь на нашей стороне.

– Безутешные родственники ничего не жалели для дорогих усопших. Но мало кто знает, что все эти сокровища пополняли бездонную мошну кладбищенских сторожей, – он вновь захихикал, словно рассказал очень смешной анекдот.

У него съехала крыша, – догадка сверкнула, словно вспышка молнии. – Он больной на всю голову, вот в чём дело!

И ведь он сам в этом признался: ни одна душа, сказал он, не может вынести стольких веков скверны. Это был намёк. Оговорка по Фрейду. Сам того не желая, он молил о смерти, об упокоении…

Не зря святой отец его пожалел. Лавей свихнулся. Причём, довольно давно.

– Ты думаешь, что я сумасшедший? – я вздрогнул. Неужели он может читать мысли? Теперь голос был снисходительным и назидающим. – Я читаю в сердцах созданий моих. А ты, без сомнений, моё создание. Я чувствую в тебе свою кровь. Свою силу… Ведь это ТЫ привёл ко мне моих врагов. За что я тебе искренне благодарен.

– Не правда! Я не принадлежу тебе, чёртов упырь.

Он был прав. Я привёл их сюда.

Запоздало, душно и ослепительно, мелькнуло понимание: а ведь я мог прийти сам. Один. Он бы впустил меня. Принял, как своего. Мне бы только осталось…

– ХА-ХА-ХА… – смех был настолько театральным, что сводило зубы. – Как горько сознавать, что ошибся, верно? Как пронзительно больно знать, что время никак не повернуть вспять и ничего не исправить.

– Я не твоё создание, – сказал я. – Я всё ещё могу тебя убить.

– Мог бы, – небрежно согласился голос. – Если бы знал, где я нахожусь.

Послышался шум борьбы, упало что-то громоздкое – наверное, стул. Затем что-то разбилось, в воздухе повис скрипучий визг, поднялся до пределов слышимости… И всё смолкло.

Раздались шаркающие шаги – как если бы по полу тащили что-то тяжелое. А затем в круг света вошел Хафизулла. Он действительно тащил за шиворот какое-то тело. Надо полагать, оглушенное.

– Это он? – Котов рассматривал тело издалека, направив на него пистолет. – Лавей?

– Не знаю, – сказал я вслух.

Но чувствовал: это и вправду он. Что-то, какая-то часть меня, почуяла в нём… родственника. Это трудно объяснить. Но большинство людей могут почуять близкого человека. Та незримая связь, что существует между сыном и отцом, дядей и племянником, внуком и дедом. Лучше я объяснить не могу, но в тот момент я думал примерно так.

Вытащив, по примеру Котова, пистолет, я подошел почти вплотную к Лавею.

Наконец-то я вижу его своими глазами. Сколько тайн, недомолвок и полунамёков… Сколько насилия. И вот теперь он здесь. Человек, сделавший много зла. Колдун, погубивший многие души…

– Он мёртв? – я не сразу узнал свой голос.

– Как гвоздь, – на свет вышел Алекс. Без сигары, без сюртука и перчаток. Цилиндр он оставил. Рукава белой рубашки были закатаны, словно он приготовился к драке на кулаках. – Но это ещё ничего не значит.

– Надо его связать, – сказал практичный Котов. – Щас, достану наручники…

– Его не удержат наручники, – бросил через плечо шеф. – Разве что, сделаны они будут из волос девственницы, убитой в полночь, на могиле несправедливо казнённого…

– Опять шутишь? – насупился майор. В руке, не занятой пистолетом, сверкнуло металлическое кольцо.

– Отнюдь, – Алекс стоял в метре от колдуна, и ближе не подходил. – Ни сталью, ни даже пластиковыми стяжками его не остановить. Только серебряный кол в сердце и полная пасть чеснока, – он оглянулся на нас, будто чего-то ждал. – А вот теперь я шучу. Прошу смеяться.

– Что-то не хочется, – буркнул майор, обходя лежащего колдуна. – Здоров, гад.

Если бы Лавей поднялся, он был бы на голову выше рослого Котова. И при всей своей демонической худобе, впечатления слабака не производил. Мосластый, – такой эпитет приходил на ум.

Крупная нижняя челюсть, хрящеватый нос, огромные залысины на выпуклом лбу. Запавшие глаза, густые брови, чёрные, до плеч, волосы… Герметическая внешность. Во всяком случае, именно такое определение я вычитал в одном из опусов из библиотеки шефа… За авторством то ли Елены Блаватской, то ли Френсиса Бэкона, не помню уже.

Из-за спины донёсся придушенный стон… Чёрт! Я подскочил. Мы совсем забыли о девчонках!

– Хафиз, ты нашел взрыватели?

Курд молча покачал головой.

– Ладно… – надо только вспомнить, как нас учили: отсоединить провода…

– Я сделаю, – сказал Котов и шагнул к центру круга.

– Ты уверен?

Он посмотрел на меня, как на таракана-камикадзе. В смысле: над ним нависает тапок, а он всё равно вякает… Я уступил. Если честно, такой уверенности, как майор, я не ощущал.

– Стандартная схема, – бросил Котов через пару секунд, вытащив фонарик изо рта. – Ничего сложного, – он вновь прикусил кончик фонарика зубами. Руки его задвигались, пальцы зажили собственной жизнью.

Есть такой талант у некоторых очень крупных людей. Внешне они производят впечатление слонов в посудной лавке, но когда нужно, могут двигаться совершенно бесшумно и очень ловко.

– Готово, – крикнул он через минуту, сплёвывая фонарик в пыль. – Принимайте барышень.

Он стащил с них, по очереди, толстые разгрузочные жилеты. Не расстёгивая, через голову и руки. И отложил их в стороны.

Антигона избавилась от мешка, отбросив его в сторону. Лицо у неё было красное, потное и очень злое.

– Покажите мне этого мудака, – после долгого сидения в неудобной позе, ноги и руки у неё затекли и девчонка двигалась с трудом, как покалеченная старуха. – Пустите! Я оторву ему яйца.

– Осторожнее в выражениях, – осадил её Алекс. В его голосе слышалось неимоверное облегчение. – С нами святой отец.

– А, он тоже хочет участвовать? – спросила Афина, присоединившись к подруге. – Так пусть встаёт в очередь.

– Хотя мы не жадные, – чёрная краска растеклась по лицу Амальтеи, превратив его в карикатурную маску смерти. – Оставим и вам кусочек.

Девчонки хищно выгнули спины и скрючив пальцы, угрожающе двинулись к колдуну.

– ХА. ХА. ХА.

Боже, опять этот театральный смех…

Лавей, словно его тянули за шею, поднялся на ноги и патетически вскинул руки.

– А вот и я! – крикнул он и поклонился.

– Надо было его всё-таки в наручники, – посетовал Котов.

– Ну как? Смог я вас обмануть? – лицо колдуна лучилось счастливой улыбкой.

И всё бы хорошо. Только улыбался он одной половинкой лица. Вторая так и застыла в немом покое: слипшееся веко, опущенный уголок рта…

– Ты мёртв, – сказал Алекс спокойно. Он встал к колдуну вполоборота, загораживая собой девчонок. – И ты сам это знаешь. Смирись и упади в могилу.

– А вот и нет, – задёргался в экстазе колдун. Половинчатая мимика вызывала отвращение. – Я не могу умереть!..

– Ещё как можешь, – Алекс достал из-под плаща обрез и направил его колдуну в грудь. – Больше я не ошибусь, – и передернул затвор.

– Они мне не повредят! – колдун затанцевал, словно привязанный к невидимым верёвочкам. Ноги его едва касались пола. – Мне больше ничто не может повредить.

Он действительно был высоким. В глаза бросалась странная форма черепа, рук, грудной клетки – казалось, он вообще не принадлежит к человеческой расе.

Но что-то всё равно было не так. Он будто двоился перед глазами. Расплывался. Образ его становился всё более эфемерным, воздушным, лёгким… Он ни в чём не виноват! – мысль вспыхнула в голове, как сверхновая. – Он великий человек, гигант! Как они могут?.. Я повернулся к Алексу. Это он злодей! Он хочет убить ни в чём не повинного…

– Сопротивляйся, кадет, – приказал шеф. – Он морочит тебе голову.

– Ерунда, – улыбался мой господин. Он протянул руку, и под крышкой черепа я вдруг почувствовал его ласковые пальцы. Они массировали, гладили мой мозг, и я испытывал неземное блаженство.

– А ну, от…бись от него, – это сказала Антигона. Встав передо мной, она накинула на шею колдуна невидимую верёвку и дёрнула на себя.

Лавей, к моему удивлению, споткнулся. Ощущение пальцев из-под черепа исчезло, но соображал я всё равно с трудом.

– Уходите, – скомандовал Алекс, расстёгивая жилет. – Все уходите. Котов, Сашхен, девочки… Оставьте нас одних.