Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15

Уже выехал за ворота кладбища, и только готовился набрать разгон, как на меня накатило. Вдруг неудержимо, до помутнения в мозгу, затошнило, ноги сделались ватными, а руки, лежащие на руле, отнялись. Я их видел, но совершенно не ощущал.

По скачкам пейзажа за лобовым стеклом понял, что Хам чудовищно виляет. Попытался сосредоточиться, но от усилий лишь помутнело в глазах.

– Саша, что с вами?

Голос прорезал тьму, и в тот момент, когда мою руку накрыла прохладная ладонь, тьма отступила.

Потеря крови, вот что это такое. На восстановление кровяных телец требуется время, и несмотря на капельницу и волшебное зелье Амальтеи, я всё ещё был очень слаб.

– Всё в порядке. Простите, Мириам, я задумался. Так куда ехать?

– Ничего у вас не в порядке. Я же чувствую. С вами что-то случилось прошлой ночью, и теперь вы… В вас есть что-то постороннее.

Антигона сказала: сепсис. От трупного яда на клыках вурдалака…

– Это пройдёт, – как можно увереннее пробормотал я. – Сейчас меня волнует совсем другое. Так где ваш отец, Мириам?

– Вы правильно едете, – она смотрела вперёд, не отрываясь. Предполагаю, для того, чтобы не смотреть на меня. – Когда нужно будет свернуть – я скажу.

В голосе Мириам появилась отстранённость – как у человека, который сильно обижен, но старается этого не показать.

А что я мог сделать? Сказать: – ночью меня покусали упыри… Бред собачий. Самому смешно.

Тошнота до конца не прошла, и в мозгу нарастала вязкая муть. Я время от времени встряхивал головой, чтобы её прогнать.

– Мне кажется, будет лучше, если вы пустите за руль меня, – вдруг сказала Мириам.

– А вы умеете водить?

Она посмотрела так, что я сразу пожалел о сказанном.

– Когда я вас увидела, – произнесла она. – Я надеялась, что вы не такой. Как Алекс и мой отец… Которые почему-то считают, что меня от всего нужно оберегать. Будто я – хрустальная ваза редкой ценности.

– Мне тоже хочется вас оберегать, Мириам, – признался я. – С той секунды, что мы встретились. Мне кажется, что вы – самое удивительное существо на свете.

– Но это не значит, что я беспомощная.

Нервным движением она открыла бардачок, вынула пачку сигарет, которую там всегда хранил Алекс. Прикурила от моей зажигалки, умело щелкнув колёсиком, сделала несколько быстрых затяжек, и тут же бросила сигарету в окно.

– Да я не это хотел сказать…

– У меня чёрный пояс по каратэ. Разряд по спортивной стрельбе. Я мастер спорта по скалолазанию, в конце концов, – казалось, она меня не слышит. Так бывает: человеку давно надо выговориться, и в какой-то момент плотину прорывает. – Я всё знаю об отцовских делах. Я читала рабби Акибу. Его путешествие в Шеол…

– Я думал, Некрономикон принадлежит перу Аль-Хазреда, – я вспомнил потрёпанный томик в библиотеке Алекса, покрытый обгорелой, сморщенной кожей…

– Это то же самое, – отмахнулась Мириам. – На самом деле их было трое. Рабби Акиба, Аль-Хазред и третий, безымянный. Известный, как Белый Доминиканец. Он умер там, на берегу Стикса. Араб сошел с ума, но написал пятнадцать удивительных по красоте макам… Это стихи такие; Вернулся только рабби Акиба, написал книгу и издал её совсем небольшим тиражом – тогда ещё не было печатных станков, всё делали вручную… До нашего времени дошли два или три экземпляра, – она посмотрела на меня громадными, чуть воспалёнными глазами. – Скажите, Саша, почему вы так со мной?

– Алекс сказал, что женщины не должны марать руки о такую мерзость, – сказал я. И тут же вспомнил наших девчонок из агентства.

А действительно: почему им – можно, а ей – нельзя?

– Знаете Саша, вы слишком плохо знаете женщин, – ответила Мириам с большим чувством. – И ваш Алекс тоже.

Отвернувшись, она уставилась на пробегающие мимо кусты.

Разговор привёл меня в чувство, и некоторое время мы двигались молча, утонув в рёве двигателя Хама.

– Вот здесь сверните, – вдруг сказала Мириам, кивая на просёлок. Вдалеке угадывались черепичные крыши коттеджного городка.

Я хотел спросить, уверена ли она, но побоялся нарваться на ещё одну отповедь. И просто повернул там, где было сказано.

Проехали весь посёлок насквозь. Глухие заборы, в самом центре – небольшая площадь и магазины.

Мы остановились у последнего дома. Окна второго этажа смотрели на лес – осины и лиственницы. Деревья были покрыты весенними почками, словно золотисто-зеленой дымкой.

– Возьмите, – Мириам бросила мне на колени пакетик желтого цвета, с мелкими надписями.

– Что это?

– Гематоген, – усмехнулась она. – Вы вообще не думали, что перед поездкой надо было поесть?

– Нет, – честно сознался я. – Как-то не до того было.

– В следующий раз думайте, – сердито сказала Мириам, открывая дверцу и спрыгивая на землю. – А то свалитесь в канаву.

Я улыбнулся – постаравшись, чтобы девушка этого не заметила. В голосе Мириам прорезались типичные нотки идише-мамэ. Мне почему-то было приятно…

– Думаете, они там? – разглядеть что-либо из-за высокого забора и добротных кованых ворот не представлялось возможным. Разве что, взобраться на крышу Хама…

– Я не думаю. Я точно знаю.

Пожав плечами, я подошел к воротам, и уже собирался нажать кнопку звонка…

– Стойте, – Мириам, непонятно почему, злилась всё больше. – Нельзя же так… Наобум.

– А как?

После гематогена меня вновь затошнило. Страшно хотелось пить, но воды не было. Ни капли.

– Не знаю, – смутилась она. – Но калитку нам точно не откроют.

Забор оказался высоким и неприступным лишь спереди. Со стороны леса он был сделан из жестяных листов, гибких и невысоких. Но перебираться через них всё равно было неудобно… Мириам, кстати сказать, перепрыгнула на ту сторону легко. А я застрял. Всё никак не мог ухватиться за верх забора – жестяной лист выгибался под моим весом. К тому же, громыхал, как гроза в плохой театральной постановке.

– Давайте руку, – голова Мириам возникла на фоне белёсого неба.

Я её игнорировал.

Сжав зубы и пыхтя, как паровоз, я вцепился в край забора, и чувствуя, как в ладони впивается острый край, наконец смог закинуть ногу…

Двор был ухоженный. Стриженый газон, симпатичный дом с колоннами, дальше – низенькое строение, в котором я предположил баню… Мешал только запах. Какой-то искусственный. Как в кабинете химии, в котором ученики разгрохали бутыль с соляной кислотой…

Ветер сносил его в сторону, но когда порывы стихали, он становился невыносимым.

Я прижал к носу рукав. Мириам обмотала нижнюю часть лица газовым шарфом. Так мы и двинулись к дому.

На полпути был бассейн. Издалека мы видели металлическую лесенку, мостик для прыжков в воду. А когда подошли…

– Грехи мои тяжкие.

Бассейн почти по самые борта был завален тератосами. Они лежали вповалку, друг на друге, и не подавали признаков жизни.

От бассейна и поднимались густые пары серной кислоты и хлора.

– Довлеет дневи злоба его, – прошептала Мириам, не отрывая взгляда от бассейна.

– Идёмте, – я потянул её за рукав. – Здесь опасно находиться.

Работа была проделана грубо, топорно. Это не было похоже на заметание следов. Скорее, на избавление от отработанного материала…

С другой стороны дома пахло не так сильно. Мы смогли отдышаться.

Мириам вытерла слёзы, нервно собрала волосы сзади и стянула их резинкой.

– Всё ещё обижаетесь на то, что вас оберегают от таких зрелищ? – спросил я.

– Нам туда, – она кивком указала на баню.

Что-то было не так с дорожкой. Посыпанная желтоватым песком, она петляла, юлила, наклонялась то в один бок, то в другой – словом, никак не хотела подпускать нас к низенькой банной дверке.

– Ой, да чёрт с ней, – выругался я и занёс ногу над травой.

– Стой! – почти закричала Мириам. – Замри. Не двигайся.

Поискав вокруг, она подняла сучковатую палку и наклонившись, что-то подцепила. Встав рядом, я разглядел колючую проволоку. Вместо загнутых крючков на ней были острейшие бритвенные лезвия. Ботинкам они не страшны, но если споткнуться и упасть…

– Лучше по тропинке, – тихо сказала девушка.

Я сосредоточился, впился взглядом в деревянную дверь и пошел. Мириам сопела за правым плечом – ей тоже было нелегко.

Шли мы словно сквозь кисель, тягучую патоку ноги поднимались тяжко, неумело, словно мы с Мириам только учились ходить. В ушах прорезался тонкий комариный писк, в глазах прыгали чёрные мухи.

Кое-как, почти ползком, взобравшись на низенькое крылечко, я ухватился за ручку на двери. Не сразу, но всего лишь с третьей попытки. Как тогда, у подъезда заброшенного дома. Потянул на себя…

Дверь открылась с лубочным, сказочным скрипом. За нею была непроглядная, беспробудная тьма, из которой несло сырым погребом и поганками.

Я зажег зажигалку. Её тут же задуло. Щелкнул колёсиком второй раз – искра не пошла.

– Погодите, – сказала из-за спины Мириам. – У меня есть фонарик.

Достав телефон, она направила луч света во тьму.

В нём заклубились похожие на откормленных дрозофил пылинки, и я не сразу понял, что это хлопья пепла. Но гарью не пахло. Зато обнаружились ступени, ведущие куда-то вниз.

Отобрав у Мириам фонарик и крепко взяв её за руку, я ступил на первую ступеньку. Вроде бы, ничего плохого не случилось. Ступеньки были обычные, из чуть раскрошившегося на углах бетона. По бокам – сыроватые стены, от которых и пахло плесенью.

– Это погреб, – сказала Мириам, когда мы, спустя целую вечность, добрались до дна.

Луч фонарика выхватывал из тьмы груды проросшей, с белыми слепыми глазками, картошки, какие-то пыльные банки, винные бутылки в квадратных гнёздах…

Здесь было много паутины. Целые простыни, занавеси из набитой пылью паутины. А пол покрывали грибы. Серые потрёпанные шляпки вздымались на могучих белёсых ножках целыми колониями. А над ними кружились всё те же ленивые хлопья.

– Странно, откуда здесь пепел? – спросил я вслух.

– Может, из печки? – предположила Мириам. – Чистили, и просыпали золу… А потом просто замели в подпол.

– Но это же не баня, возразил я. – Вы же видите: здесь погреб.

– Да, – с усилием кивнула она. – Простите, я забыла.

– С вами всё в порядке? – мне не понравилось, как она тёрла глаза.

– Да, наверное, – кивнула девушка. – Свет от фонарика слишком резкий. У меня просто разболелась голова, ничего серьёзного.

– Всё-таки давайте выбираться, – я потянул её обратно к лестнице. – Здесь ничего нет.

Она ошиблась, – думал я. – Дом, несомненно, правильный, тератосы в бассейне – тому доказательство… Но здесь никого. Это просто погреб.

Несмотря на такие мысли, в спине продолжало неприятно свербеть. Я передёргивал лопатками, словно хотел сбросить чужую руку с холодными пальцами, которые водили вдоль позвоночника. Но сбросить не удавалось.

Я ступил на первую – теперь уже снизу – ступеньку, и пошел. Рука Мириам вновь была в моей, я держал её крепко, словно боялся, что если отпущу – она так и не сможет выбраться…

На третьем или четвёртом шаге мне показалось, что ступенька ушла из-под ног. Как на эскалаторе.

Я шагнул на следующую, но она тоже заскользила, провалилась куда-то вниз. Я заработал ногами быстрее. Почти побежал. Рядом пыхтела Мириам, её рука в моей взмокла от пота, сделалась скользкой.

Но ступеньки продолжали проваливаться, и я, побоявшись потерять Мириам, сжал её руку ещё сильнее.

Ноги загудели. В груди поселился раскалённый ёж из рыболовных крючков, в лёгких заперхало.

Не снижая скорости, я продолжал карабкаться по ступенькам. На вскидку, мы уже преодолели половину подъёма на Эверест…

– Саша, стойте, – взмолилась Мириам. – Так ничего не выйдет.

Как только мы остановились, ступеньки застыли, как вкопанные. Фонариком я высвечивал их все, до самой двери: одна, две, три… всего семь.

Что характерно: дверь, которую я предусмотрительно оставил открытой, и даже подпёр половинкой кирпича, найденной на крыльце, захлопнулась.

– А как? – спросил я, тяжело дыша. Дверь была совсем рядом, почти на уровне моих глаз.

– Не знаю, – стащив с шеи шарфик, она вытирала пот. Волосы надо лбом слиплись, глаза в свете фонарика казались воспалёнными и испуганными.

– И всё-таки, давайте попробуем еще раз, – сказал я. После секундной паузы Мириам кивнула. – Готовы? – спросил я. – Один… Два… Три…

С первых же шагов я понял, что ничего не выйдет. Бежать стало ещё труднее: воздух словно сопротивлялся, толкал нас назад, и через пару минут мы сдались.

Усевшись на перевёрнутые ящики, прижавшись друг к другу, мы потушили фонарик – нужно беречь аккумулятор – и уставились во тьму.

– Нас сюда заманили, – шепотом сказала Мириам. – Как детей, которых поймала злая ведьма, – я нервно усмехнулся. – Теперь мы сидим в сыром подвале и ждём, пока ведьма растопит печь…

По спине побежали мурашки. Рук мы так и не расцепили, и только ощущение её тёплой ладони останавливало от того, чтобы с истеричным визгом броситься колотить в стены.

– Я обожаю детские сказки, – сказала Мириам. – Ганс и Гретель, Розочка и Беляночка, Ивасик-Тулесик… С героями сказок всё время происходят чудеса.

Я вспомнил, как увидел Мириам впервые, в кладбищенском парке. На неё падал один-единственный луч солнца, делая похожей на статую из тончайшего мрамора. Или вот сегодня. Когда над её головой кружили стаи птиц…

– Мне кажется, чудеса окружают вас не только в сказках, Мириам, – сказал я медленно, подбирая каждое слово. – Чудеса составляют вашу жизнь.

Она фыркнула, совсем по-детски.

– Скажете тоже. Чудеса… То, что делаем мы с отцом – совсем не чудесно. Это наша работа, в конце концов. Я говорю совсем о другом чуде.

– Расскажите мне, – я медленно и нежно поглаживал её руку. Словно это было живое существо, пугливый зверёк, неожиданно доверивший мне свою свободу.

– Я говорю о чуде спасения, – она повернула голову и белки глаз сверкнули во тьме. – Когда уже нет никакой надежды, и всё потеряно – спасение приходит с совершенно неожиданной стороны. Это и есть чудо.

Я рассмеялся.

– Это вовсе не чудо, Мириам. – Это стечение обстоятельств. Иногда тщательно подготавливаемое, иногда – спонтанное… Но это всего лишь заведомо выверенный ход часов. Случайностей, как и чудес, не бывает.

– А вот и бывают!.. – жар, сила убежденности в её голосе поражала. – Когда я была маленькая… Впрочем, не надо. Отец говорит, что Каббала имеет две стороны: магическую и абстрактную, то есть, мистическую. Магическая может подчинить себе абстрактную, но этому никогда не бывать. Я понимаю это так: магия – всего лишь навык, практика. Ей можно обучиться с помощью наставника, или по книгам… Многие раввины были магами. Сотворить из Слова и воздуха живую материю – например тельца, и накормить им сотню людей – для них было в порядке вещей. Но абстрактная, мистическая сторона даётся не всем. К ней можно прийти лишь самостоятельно, принеся в жертву всю свою жизнь и весь свой опыт.

– Вы хотите сказать, что стать магом, не будучи мистиком, может всякий, – сказал я. – Но стать мистиком, не будучи магом – невозможно.

– Магия – это и дар, и проклятье, – кивнула Мириам. С её помощью можно легко творить как добро, так и зло. Но чтобы понять мистику, надо выбрать путь нелёгкий, но правильный. И не всегда он оканчивается.

– Э… оканчивается… где?

– Оканчивается вообще. В смысле – перестаёт быть.

– Вы говорите о бессмертии?

– О, бессмертие – лишь побочный эффект, – легкомысленно отмахнулась Мириам.

Не знаю, сколько прошло времени. Мириам спала, подложив под голову мою куртку. Я вставал, ходил на пятачке перед дверью, чтобы не затекли ноги. Пытался ещё несколько раз взобраться по ступеням, но они начинали убегать сразу, стоило поставить ногу…

Я обследовал все доступные уголки погреба – груды картошки и прелого лука с бледными стрелками, штабеля банок с сантиметровым слоем пыли, бутылки… Трогать ничего не стал. Придёт время – и придётся открыть некоторые из них, чтобы напиться и утолить голод; но пока большую часть сил я посвящал игнорированию настойчивых позывов мочевого пузыря…

На меня всё чаще накатывала слабость. Та плитка гематогена, что заставила съесть Мириам – была единственным, что попало в мой желудок после ночи в клубе. Теперь, верно, уже вечер следующего дня, а с потерей крови…

Укус под повязкой тоже чертовски болел. Шея ныла так, словно из неё тянули жилы. Боль отдавала в горло, мешала говорить и даже глотать слюну. Я объяснял это тем, что Амальтея дала мне какое-то зверское обезболивающее. И теперь его действие начинает ослабевать…

Когда Мириам проснулась, я тоже попытался подремать. Это не было похоже на сон. Как только я опускал веки, перед глазами проступали желтые пламенники, больше всего похожие на козлиные зрачки. Глубокий зычный голос начинал стучать в ушах, читая заклинания на незнакомом языке, но сердце моё билось с ними в такт…

Потом мне показалось, что я очнулся. Мириам рядом не было, зато сам я сидел, привязанным к стулу, руки стянуты за спинкой, ноги расставлены и примотаны к ножкам скотчем.

Передо мной лицо, которое я иногда видел в снах. Безумные глаза, окруженные снизу – чёрной бородой, а сверху – белоснежной чалмой. Лицо раскрывает обветренный рот и кричит что-то, мне на кожу падают капли слюны. Потом рядом с лицом появляется кривой нож, мне становится нестерпимо больно…

– Саша! Проснитесь, вам снится кошмар.

Господь свидетель, я был рад слышать её голос.

– Мириам? – в шею словно воткнули раскалённый штырь, который пронзил горло и трахею, и уже почти вышел с другой стороны… – Что… случилось?

– Вы кричали. Я подумала, что вам снится кошмар.

– Да, спасибо. Спасибо, что разбудили, – сев, я потёр лицо.

– Саша… Почему вы не сказали, что вас укусил тератос?

Я отнял руки от лица.

– А это важно?

– Станет важным. После заката.

– В смысле? – меня начинала страшно бесить манера Мириам всё время говорить загадками. И ждать, что я сам во всём разберусь… – Что случится после заката?

– Вы станете вампиром.

Я рассмеялся. Несмотря на боль в шее, несмотря на жжение во всём теле – словно по моим венам текла не кровь, а расплавленное серебро…

Я хохотал, не в силах остановиться. Ржал, как конь. На глазах выступили слёзы… Вытерев их, я с удивлением посмотрел на руку и обнаружил кровь.

– Вампиров не бывает, – сказал я. – Брэм Стокер, Энн Райс, Стивен Кинг – они всё выдумали. Это литература. Поэтический образ, архетип, который волнует умы и будоражит воображение.

– Ох, простите, что я воспользовалась поэтическим образом, – в голосе Мириам вдруг прорезались ворчливые нотки. – Просто я не хотела ранить ваши нежные чувства. Но если вы таки настаиваете: с наступлением ночи вы станете упырём. Вурдалаком. Тем, кто откликается на зов…

– То есть, тератосом?

– Амальтея отлично постаралась: вычистила укус от трупного яда. Но слюна… Она проникла в вас слишком глубоко. Вы будете всё больше жаждать крови. Станете бояться солнечного света. Перейдёте на сырое мясо… А желудок человека не приспособлен так же хорошо, как у плотоядных животных. В ваш мозг будет поступать слишком мало энергии. Вы деградируете, и в конце концов… – она обречённо махнула рукой.

– Но я…

– И ведь всего этого можно было избежать, скажи вы мне сразу, – перебила она. – Я бы дала вам лекарство.

– От этого существует лекарство? – удивился я. – От вампиризма?

– Лекарство существует от всего, – бросила Мириам. – Даже от смерти. Господи, Саша, вы даже не представляете, как я на вас зла!..

А я вдруг всё понял. Этот подвал, тёмный и глубокий… Я, укушенный тератосом, превращающийся в вурдалака, в кровососущего упыря… Мириам рядом со мной – тёплая живая девушка…

Это была ловушка. Да, Алекс так и говорил – тогда, ночью, в клубе. Но он не знал, что ловушка уже захлопнулась. Так же, как не знали и девчонки, отпуская меня на его поиски, как не знал и я сам.

– Почему с заходом солнца? – спросил я угрюмо.

– Да просто потому, что на перестройку метаболизма требуется десять – двенадцать часов. Через трое суток процесс станет необратимым. Намного раньше – если вы попробуете живую кровь.

Ловушка, – билось в голове. – Разумеется, расставлена она была на Алекса. Я – лишь пешка, инструмент, с помощью которого хотят досадить ему. Заставить разозлиться. Побудить совершать необдуманные действия.

– Чёрт!.. – крикнул я, ударив кулаком по ящику. – Чёрт, чёрт и чёрт… – деревяшка треснула, от неё откололась длинная острая щепка.

– Не зовите его, – буркнула Мириам. – А то он может и ответить.

Я счёл её слова неудачной шуткой. А потом уставился на щепку…

– Скажите, Мириам: вампиров действительно можно убить, загнав в сердце кол?

– Кого угодно можно убить, загнав в сердце кол, – сердито ответила она. И шмыгнула носом. – С деревяшкой, воткнутой в грудь, жить таки некомфортно.

Я зажал деревяшку в руке. Так, чтобы она не видела.

– Помните, вы говорили, что отец всегда знает, где вы? – спросил я. Она молча кивнула. – Значит то, что нас найдут – всего лишь вопрос времени, – она вновь кивнула, впрочем, без всякой надежды. – Но если я стану вурдалаком… Они могут прийти слишком поздно.

– Саша, что вы задумали? – подозрительно спросила Мириам.

– Мы с вами в тесном закрытом помещении, – сказал я. – Когда во мне начнутся изменения – вам просто некуда будет деться.

– И вы хотите…

– Чтобы вы убили меня. До того, как…

– Ладно, хорошо, – сказала она.

– Хорошо? – я ожидал, что придётся спорить, доказывать свою правоту, угрожать, что сделаю это сам – брошусь на деревяшку грудью…

– Глупо погибать обоим. Будет лучше, если выживет хоть один из нас, верно?

– Да, – я сел на ящик рядом с ней. – Конечно. Разумеется. Вы абсолютно правы.

– Но пока что… У нас есть время, – добавила она.

– Значит, вы согласны меня убить? – хотелось уже расставить все точки над «И».

– Если в этом возникнет необходимость – да, – сказала она, приблизив свои глаза к моим. Удивительно: за последнее время я начал отлично видеть в темноте. – Поверьте, Саша, я знаю: нет участи горше, чем сделаться живым мертвецом. Потерять бессмертную душу и никогда, никогда не получить спасения… Поэтому я сделаю для вас всё. Когда придёт время. А пока…

– Что? – я чувствовал её дыхание на своих губах. Оно отдавало мятной жвачкой.

– Будем надеяться на чудо.

Её губы прижались к моим, язык проник в мой рот, и это было удивительно. Чудесно.