Текст книги "Тот самый (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 8

– Доппельгангер, – сказал отец Прохор, глядя на шнурок.

На этот раз служитель церкви прибыл лично. Хилый отрок лет семнадцати – на вид. Тощей сивой бородёнкой, узким греческим носом и громадными библейскими глазами он напоминал Христа, с фресок Андрея Рублёва. Одет не в традиционную монашью рясу, а в джинсовую куртку и смешную розовую кенгурушку с капюшоном, драные джинсы и тяжелые скинхедовские ботинки. Стянутые в тощий хвостик волосы змеились по спине, поверх громадных, нарисованных на джинсе крыльев и надписи «Ангелы…» дальше было неразборчиво.

Увидев впервые, я принял его за панкующего на Невском хиппи, но узнав поближе, решил, что сей чудо-отрок не так прост, как кажется.

– Вы думаете, что на другом конце шнурка находится еще одна жертва? – перевел для непосвященных – меня и майора Котова – Алекс.

– А тут и думать нечего, – басок у святого отца был хрусткий, как утренний ледок на реке, но угадывалась в нём непреклонная неотвратимость снежной лавины. – Это близнецы. Петька и Пашка. Они у меня при церкви обретаются. Блаженненькие они. Или убогие – кому как.

– А волосы и ногти? – спросил я. Почему-то именно эта особенность не давала покоя…

– Маниак здесь ни при чём, – глаза отца Прохора напоминали тёмное лесное озеро с картины Васнецова. – Они с детства такие. Мать, покойница, постаралась… С тех пор отроки умом и тронулись. Безобидные они. Тихие. И от церкви далеко не отходили, – отец Прохор тяжело вздохнул. – Я почему и приехал: пропали ребятки. Ещё с вечера…

– Чем-то он их сманил, – задумчиво сказал Котов.

– И это объяснимо, – кивнул святой отец. – Конфетами. У нас вся округа знает, что близнецы на шоколад падкие. Всяк, кто к нам в церковь шел, гостинец нёс. Чудотворцы они, Петр и Павел, – продолжал говорить отец. – Кому чирей заговорить, кому катаракту снять… Вот люди и благодарили, – он посмотрел на шефа. – Как думаешь, Алексашка, не по твою ли душу супостат? Уж больно почерк знакомый.

– Вы о маньяке? – встрепенулся Котов.

– О нём, сердешном. Мыслиться мне, неспроста он в Петербург пожаловал, – кивнул отец Прохор. – Что-то ему здесь надобно.

– Ладно, это всё лирика, – майор рубанул рукой по воздуху. – Нам-то как быть? С улицы как это безобразие убрать? Парк ведь, утро скоро… Люди ходить начнут.

– Нужно добраться до второго, – уверенно сказал шеф. – Иначе, без летального исхода, мы с места не сдвинемся.

– Нет его здесь, – меланхолично ответил служитель церкви. – Я бы почувствовал. Увезли куда-то Павлушу…

– Нам сигналов не поступало, – качнул головой Котов. – Если б где ещё такое нашли – мы бы знали.

– А ему обязательно быть на улице? – спросил я. – Ну, понимаете… Может, близнец находится где-то в доме. В подвале, в сарае, в какой-нибудь яме, наконец.

Шеф с отцом Прохором переглянулись.

– Есть одно место, – нехотя сказал Алекс. Отец Прохор согласно поджал губы. – На Трамвайном.

– Плохое место, – согласился Котов. – Три убийства в год – как минимум.

– Проверим? – спросил я. Хотелось хоть что-нибудь сделать. Не было мочи стоять просто так, и смотреть на голого задушенного пацана…

– Возьми с собой майора, – благословил отец Прохор. – А мы с Алексашкой здесь посторожим. Авось, что-нибудь проклюнется.

– Маскирнуться бы нам, – сказал Котов, когда мы вышли на проспект, к Хаму и припаркованным мигалкам.

– Что Хаммер, что ваши сине-белые… – проговорил я.

– Штука очень заметная, – подхватил майор.

– Возьмём такси?

– А чего!.. – пожал плечами майор. – Только не вызывай. Частника словим.

– Его отследить труднее будет, – кивнул я.

Частник отыскался быстро: пожилой узбек на Приоре. Мы с Котовым завалились на заднее продавленное сиденье. В салоне пахло мокрой псиной, а на резиновых ковриках отыскались следы громадных грязных лап…

– Сенбернара подвозил, – охотно пояснил водила, словно угадав невысказанный вопрос. – С хозяйкой. Конторы такой заказ не берут, а мне – какая разница? Лишь бы платили.

– Дождь был вчера, – сказал Котов. – Сегодня вроде бы сухо.

– Но лужи-то не просохли, – резонно возразил узбек. – В парикмахерскую ехали, – добавил он. – Стрижка, брижка… Специальный одеколон для собак.

– Да нет, только когти подстричь, и убрать неприятный запах изо рта, – вспомнил старый анекдот майор.

Водила мелко захихикал.

Дом на Трамвайном торцом смотрел на улицу. Скучное серое здание в шесть этажей, явно нежилое.

– Проклятый домик, – повторил майор, окидывая взглядом слепые окна без стёкол.

Кое-где в проёмах пузырилась строительная плёнка, порванная, свисающая лохмами. Кирпичная облицовка давно осыпалась, придавая фасаду вид беззубого старушечьего рта.

– Десять лет назад это началось, – продолжал майор. – Повесился один жилец. Ну, повесился – и ладно, земля ему пухом. Через год – второй, за ним – третий. И всё самоубийства. Следаки плечами жмут, и пишут отказ: чует жопа, что не всё гладко, а придраться не к чему. Затем в одной из квартир утечка газа случилась. Всю семью накрыло. Подвал затопило – подземный ручей проклюнулся… И сделались казни египетские: тараканы, блохи, крысы всех мастей. Народ начал съезжать. Продать, конечно, не получалось. Бежали, как есть: к родственникам, к знакомым, в коммуналки… Вот седьмой год домик и стоит. Что ни год – убийство. То бомжиху за пузырь водки зарезали, то депутата за долги пришили… Снести дорого, а жить не хочется. Грешили, правда, на институт галургии – во-о-о-о-н он там, – майор указал направление.

Я порылся в памяти.

– Галургия – это вроде как солевые промыслы, сульфаты…

– Где имение – а где вода… – согласился Котов. – Да и далековато до него.

– А почему Алекс… – я поискал подходящее слово. – Не занялся? Или отец Прохор?

– Таких домов в Питере, знаешь сколько? – доверительно наклонился ко мне Котов. – А Сергеич у нас один, за всё про всё. Попик так вообще только по людям работает.

– Не любишь ты отца Прохора, – наконец я сумел облечь в слова смутные ощущения.

– Странный он, – согласился майор. – Молодой, а…

– Ведёт себя, как старый.

– Сергеича Алексашкой кличет.

– Будто шеф – мальчик на побегушках.

– Но доверяет ему Сергеич, как самому себе, – подытожил майор.

– А значит, и нам можно, – согласился я.

– Но что-то в нём… – Котов неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

– Значит, будем приглядывать, – кивнул я. – И за шефом, и за…

– Друг другом.

Доставая на ходу оружие, мы пошли в захламлённый двор.

Прошлогодний бурьян стоял, как строевой лес. В нём были протоптаны узкие тропинки, которые, так казалось издалека, вели не к подъездам, а к подвальным слепым окошкам.

– Кошки, – шепнул Котов, пробираясь по узкой колее. На плечи, на голову ему сыпались сухие семена… – Это хорошо. Кот – животная такая, что абы где жить не станет.

– Тропинки старые, – так же шепотом ответил я.

В кураях, по краям дорожек, обретались потемневшие от времени прошлогодние бутылки, мятые пластиковые стаканчики, выцветшие до белесого картона пачки от сигарет… Но ничего нового, яркого, здесь не было.

Накрыло меня у первого подъезда. Как во сне: вижу дверь – древнюю, с облупившимися кудрями краски, вижу дверную ручку, длинную, с коваными бронзовыми набалдашниками… А ухватить не могу. Всё время промахиваюсь. Краска под ногтями, сухой древесный запах – а сама дверь будто в пятом измерении.

У майора получилось лучше: он распахнул створку пинком – та гулко ударилась о стену, подняв клубы пыли. И пошел в подъезд он тоже первым: «Стечкин» в правой руке, прижат к груди, в левой же – фонарик. Выключенный.

Косых лунных лучей, похожих на тусклые пыльные столбы, в подъезде хватало. В углах колыхались пыльные полотна паутины, стены изрисованы так, что живого места нет, пол усыпан битой штукатуркой вперемешку с мусором.

В пыли, на лестнице, темнели чёткие следы.

– Мужские, – кивнул Котов, включив фонарик на краткий миг. – Рубчатая подошва «Адидас», размер сорок второй. Свежие – день или два назад.

Сердце гулко бухнуло: неужели всё так просто? Но рассудок не согласился.

– Идём по следам? – спросил я. Даже тихий шепот в пустом помещении разносился на несколько этажей.

– Проверим, – согласился Котов. – Прикрой.

Мягко перекатываясь с пятки на носок, он взлетел на два пролёта, махнул…

Следующие два пролета – в пределах видимости – были мои, потом – опять майора…

Двери в квартиры являли собой лишь символ. Многие отсутствовали, другие висели на одной петле, третьи были разломаны и опалены… Но следы упорно вели наверх, под крышу.

– Стой, – я тронул майора за плечо, когда тот уже схватился за потолочную скобу – открыть люк. – Напасть на след в первом же подъезде – не слишком ли много везения?

– А я вообще везучий, – улыбнулся Котов и толкнул створку люка.

Нам на головы посыпались птичьи перья.

– Вот куда кошки повадились, – сказал Котов, наполовину всунувшись в люк и оглядывая сумрачный длинный чердак.

– Голуби, – кивнул я, вытягиваясь рядом.

Стоять было неудобно: на узкой лесенке, рядом с габаритным Котовым, не повернуться.

Окутало душное влажное тепло, набитое птичьим пухом. Словно мы оказались в перине. Лёгкий пух кружил в воздухе, снегом оседал на косые балки крыши, но при малейшем дуновении взметался в воздух.

– Только самих птиц не видно, – сказал Котов, вглядываясь в пуховую метель. – Странно.

Через чердак мы выбрались на крышу – слуховое окошко зияло выбитым стеклом, да и тянуться было невысоко.

В первый миг, на крыше, вскружил голову простор. Ветер бил влажной ладонью прямо в лицо, куда бы я не повернулся. Над головой клубились облака. Под ногами хрустел старый битум, валялись ошмётки рубероида.

Старые антенны неровным частоколом громоздились вокруг, на них болтались оборванные провода…

– Вот они, птицы-то, – сказал Котов, зайдя за низкую будочку, выстроенную из разнокалиберных досок, и светя фонариком куда-то, куда я пока не видел.

И тут меня накрыло второй раз. Крыша представилась бесконечным чёрным морем расплавленной смолы, и нельзя было сделать и шагу, чтобы не попасть в это липкое, засасывающее месиво, из которого не будет возврата.

Котов завяз в смоле уже по-пояс. Он ворочался, как гигантский, вооруженный «Стечкиным» бегемот, и от потуг его по смоле расходились ленивые блестящие круги…

– Стой на месте, Яков Иваныч, я тебя вытащу, – крикнул я.

Оглянувшись вокруг, заметил длинную доску, прислоненную к поребрику на краю. Потянувшись, я достал эту доску, перекинул Котову, упал на неё пузом и осторожно пополз… Доска вытянулась в узкий подвесной мост, а под ним образовалась исполинская пропасть. На дне её, еле слышно, грохотала река…

– Да что с тобой, Шурик?

Очнулся я, сотрясаем в могучих объятиях майора. Небо заворачивалось в воронку, из которой, наподобие крема из кондитерского шприца, лезла удушливая стылая мгла… Моргнув, я понял, что мгла из воронки не лезет, а напротив, втягивается вверх, делая воронку всё шире и нажористее.

– Рядовой Стрельников, стоять смирно!

Зычный сержантский клич привёл меня в чувство. С головы будто сняли пыльный мешок, в лицо ударил ветер, пахнущий мокрыми перьями, помётом и… ну да. Следовало догадаться. Кровью.

Доска, по которой я полз, спокойно лежала на рубероиде, который если чем-то и пугал, то лишь гигантскими трещинами, в которые проросла трава.

Кровью и помётом пахло от мёртвых голубей. Они устилали пустой участок на крыше, прямо за той будочкой. Но устилали не беспорядочно, а в форме пятиконечной звезды. Холодные трупики влипли в битум, маховые перья полоскались на ветру…

– Да какой же урод такое устроил? – прошипел сквозь зубы майор. – А голуби-то, как на подбор: белые, породистые…

– Так ты их тоже видишь? – удивился я.

Думал, голуби – это тоже глюк. Как пропасть под доской.

– Дак не слепой же, – Котов злобно хмыкнул. – Ну, найду гада…

Тела доппельгангера в пентаграмме не было.

Мы облазили весь дом, от подвалов, сырых, с тучами комарья и гнуса, до последней комнаты в последней квартире.

Нашли мёртвого бомжа – давнишнего, труп уже успел истлеть… Видно, бедолага заполз сюда ещё по осени, спасаясь от холодов, да так и не вышел.

Больше – ничего.

Меня всё ещё штормило. Особенно если заглянуть сверху, в квадратный проём лестничного пролёта – виделась та самая пропасть, с грохочущей рекой на дне.

Обратно на Пушкарскую ехали в майорском фольксе – независимо друг от друга решили, что прятаться больше не имеет смысла.

Брезжило утро.

Провозились мы с тем домом, почитай, до самого света.

– Идлибский котёл? – тихо спросил майор, когда мы рухнули на заднее сиденье. Машину вёл молодой сержант, которому по уставу надлежало быть слепым, глухим и немым.

Кивнув, я в свою очередь спросил:

– Афган?

– Кандагар. И Чечня.

– Ну что, майор, будем приглядывать?

Мы молча пожали друг другу руки.

– Автограф, – сказал Алекс, выслушав нашу историю. – Знал, что я вспомню про это место. И просто хотел сказать: – Это я.

– Он нас опережает, – кивнул Котов.

Были мы у нас, в особняке.

По дороге на Пушкарскую выяснилось, что ехать туда уже не надо. Отец Прохор со своим женским отрядом, установил вокруг пацана палатку – снаружи казалось, что там ведутся земляные работы. И учредили дежурство, из крепких богомолок.

Больше пока придумать ничего не смогли.

– Он это, – кивнул святой отец, осторожно отхлёбывая раскаленный чай из блюдца. – Кому ж ещё…

– Но я убил его своими руками, – тихо сказал Алекс. – Две пули в голову, три – в грудь.

Кого? – хотел спросить я, но постеснялся.

– Таких пуля не берёт, – вздохнул чудо-отрок. – Проклятие диавольское его бережет…

Я переводил взгляд с шефа на святого отца, и ничего не понимал. Также, как и майор.

– Мне кажется, вы, ребята, играете краплёными картами, – наконец сказал Котов. – А ну, выкладывайте всё, как на духу.

– Тайное знание сие, – сварливо нахохлился чудо-отрок. – Не для мирского уха.

– Это мой город, – майор воздвигся над щуплым монашеком, как Гаргантюа. – И всё, что в нём происходит – моё дело.

Алекс посмотрел на отца Прохора.

– Нам всё равно понадобится помощь, – сказал он. – К тому же, коготок увяз…

– Как увяз, так можно и вытащить, – заупрямился святой отец. – А грех на душу…

– Всю ответственность беру на себя, – веско, словно кошелек с рыжевьём, бросил майор.

Ну вот и очередной выбор, – подумалось, когда все взгляды скрестились на мне.

– Разумеется, я в деле.

Хотел сказать также напористо и внушительно, как Котов. Но вышло, как всегда.

– За тёзку я ручаюсь головой, – поспешно сказал шеф. – Тем более, что он видит.

– Талант сей редок зело, – согласился отец Прохор. – И в деле нашем незаменим.

– Рассказывайте.

Майор встал в дверях, загородив плечами проём. Как бы намекая: пока не расколетесь – не выпущу.

– Барон Андон фон Зее, – начал Алекс. – Глава Тевтонского ордена с одна тысяча двести восьмого по одна тысяча тридцать девятый. Был на короткой ноге с папой Гонорием третьим. В одна тысяча двести одиннадцатом его пригласил король Венгрии Андраш, для помощи в борьбе с половцами. Тевтоны разместились на юго-восточной границе Трансильвании, и построили несколько замков, в том числе Розенау, Мариенбург и Кройцбург.

– В тридцать девятом барон фон Зее был заколот собственными солдатами, – тихо сказал отец Прохор. – Его обвиняли в колдовстве, поклонении дьяволу и питии крови из отворённой вены живого человека.

– В тысяча триста седьмом, – вновь подхватил Алекс, – некоего барона фон Зее видели на стенах Акры, в составе войска герцога Д’Артуа, где он проявил невиданную свирепость по отношению к врагам. Ходили слухи о необыкновенной живучести барона, а также о том, что на поле брани он кусал сарацин в шею и пил кровь, – поднявшись, он включил кофе-машину, подставил чашечку и нажал на рычаг. Машина плюнула паром и выдала густую, как грязь, струю эспрессо.

Пока шеф готовил кофе, майор, отворив форточку, закурил. Я присоединился.

– Далее следы бывшего великого магистра теряются, и всплывает он уже в одна тысяча семьсот тридцать втором, под именем барона Зеботтендорфа, – говорит Алекс, вновь устраиваясь за столом, рядом с отцом Прохором. – Тесно сотрудничает с графом Сен-Жерменом и обещает прусскому королю Фридриху добыть Философский камень из крови девственниц… Потом его видели на Руси, в компании некоего сына ямщика Распутина; а спустя почти пятьдесят лет – в ставке Гитлера. Что удивительно, не сменив ни имени, ни титула… Но ничего у них не выходит: Адольф приказывает бросить хитрого шарлатана в печь Саласпилса: секрет бессмертия немецкому диктатору никак не даётся.

– Девственницы у него были не той системы, – подаёт ядовитый комментарий отец Прохор, чем заслуживает подозрительный взгляд Котова. – А может, помешал Пражский Голем… Он тогда в большой силе был.

– ТАК ВОТ, – со значением продолжает Алекс. – После Великой Отечественной в Америке всплывает некий Антон Шандор Лавей. Согласно метрикам, родился он в одна тысяча девятьсот тридцатом году…

– Бессовестное враньё, – вновь влезает отец Прохор.

– Лавей учреждает Церковь и Библию Сатаны. Аколитам же предписывается пить кровь. Не обязательно девственниц…

– Тем более, что сыскать оных становилось всё труднее, – ехидничает святой отец.

– В тысяча девятьсот сорок девятом он вновь появляется в Москве и делается наперстником Кагановича. Вместе они устраивают «чистки» в советском Политбюро. А в пятьдесят третьем… – Алекс вновь делает передышку. Но не на кофе, а на трубку: достав её из кухонного шкафчика, вдумчиво набивает, а потом долго раскуривает. Мы ему не мешаем.

– А в пятьдесят третьем Алесан Сергеич стреляется с Лавеем, – не выдерживает отец Прохор. – По его собственным словам, которым у нас нет оснований не верить, он выпускает в Лавея, сиречь – Зеботтендорфа, сиречь – Андона фон Зее, пять серебряных пуль.

– И мы считаем дело Тевтонского Магистра наконец-то закрытым, – заканчивает сам Алекс.

Настаёт гробовая тишина. Не слышно утренних трамваев, не слышно пения птиц – хотя форточка открыта, и я отчётливо вижу воробьёв, купающихся в пыли…

Только старинные часы в прихожей, одетые в массивный дубовый футляр, продолжают неторопливо нарезать маятником секунды: тик… так… тик…

– Так вы хотите сказать, – вдруг подал голос майор Котов. – Что наш маньяк и есть ваш барон Суббота?

– Так его тоже звали, на Гаити, – откликнулся отец Прохор. – Когда он только налаживал торговлю неграми, для работы на сахарных плантациях.

– Не верю.

– В то, что он изобрёл рабство? – невинно спросил Алекс.

– В то, что все эти звери – один и тот же человек, – фыркнул Котов. – Где доказательства?

– А моего слова вам, милостивый государь, не достаточно? – шеф заносчиво упёр руку в рукоять револьвера, вставая к нам боком.

– Алексашка, – голос отца Прохора отдаёт сосулечным льдом. – Прекрати.

– Да ладно тебе, Сергеич, – виниться майор. – Ты меня тоже пойми: в одну минуту такое не переваришь. Но я постараюсь, – поспешно добавил он.

– Не важно, тот это человек, или совсем другой, – тихо сказал я. – Важно знать, как его остановить. Если его не берут ни колья, ни пули…

– Тёзка дело говорит, – кивнул шеф.

– Спервоначалу надобно его сыскать, – строго попенял отец Прохор.

И тут раздался звонок.

Все зашарили по карманам, но оказалось, что звонит айфон святого отца.

Активировав панель отпечатком большого пальца, тот выслушал собеседника – до нас доносилось лишь сдавленное кваканье – посмотрел на нас и поднялся.

– Павлика нашли, – сказал он, вставая и направляясь к дверям.

Глава 9

Алекс хищно бросился вслед за святым отцом. Мы с Котовым тоже подорвались. И тут звонок раздался во второй раз. Теперь уже – у майора.

Затем – у меня.

Через секунду затрещал, засвиристел наш городской аппарат из прихожей.

Немая сцена: к нам приехал ревизор.

Майор что-то глухо бросил в свой, защищенный от прослушки «Кристалл», я достал дешевенькую «моторолу», а шеф исчез в прихожей – Антигоны, чтобы ответить на звонок, в конторе еще не было.

– Да? – номер был незнакомый.

– Мне сказали, по этому телефону я могу найти господина Голема.

– Вы ошиблись, – сказал я, испытав неимоверное облегчение. Значит, хотя бы мой звонок – случайность. – Здесь агентство. «Петербургские тайны».

– Всё правильно, – подтвердил голос. – Александр Сергеевич Голем – хозяин агентства.

Только в этот миг до меня дошло, что фамилией своего непосредственного начальника я никогда не интересовался и документов его никогда не видел…

– Подождите, – проговорил я в трубку сдавленным от нехороших предчувствий голосом. – Сейчас позову…

– Не надо, – мягко перебил голос. – Просто передайте господину Голему, что звонил сторож. И слова: диббук вновь проснулся. Он знает, что нужно делать.

Телефон отключился – я забыл его зарядить.

– Дьявол, – сказал Алекс. А потом посмотрел на отца Прохора.

– Ступай, – разрешил святой отец. – Я присмотрю за мальчиками. Время пока терпит.

В этот момент на пороге воздвигся майор Котов – он выходил на улицу.

– В Калининском двойное убийство, – бросил он, натягивая свою кожаную куртку. Лысый череп он прикрыл кожаной же кепкой, сразу сделавшись похожим на Никиту Хрущева, в молодые годы. – Так что я побежал. Вырвусь, как только смогу. На связи, – майор канул во двор. Тут же послышался грохот заводимого двигателя.

– По площадям бьёт, – скорбно покачал головой отец Прохор. – Но не беда. Как-нибудь сдюжим.

Видеть, как мрачнеет и стареет лицо подростка с замашками хиппи, было диковато, да и что там говорить – просто страшно.

Прям до дрожи.

Но я, мужественно хлопнув остывшего кофе, посмотрел на Алекса и сказал:

– Командуйте парадом, шеф.

– Едем на кладбище, – решил Алекс. – Сторож просто так звонить не станет.

– На кладбище? – нет, я ничего не имею против покойников. Просто всё как-то… как в кино.

– Гони Хама к крыльцу, – с этими словами Алекс скрылся за своей дверью. – Я только кое-что прихвачу.

– Удачи, дети мои, – отец Прохор широко благословил проём двери и направился к выходу. Затем остановился и бросил через плечо: – В такие моменты Алексашка становится слишком буен. Путает берега. Так что приглядывай за ним.

Я оторопело кивнул.

Когда я на Хаме подрулил к крыльцу, ни майора, ни отца Прохора уже не было. Святой отец, кстати сказать, пользовался чёрным, как ночь, Кадиллаком Эскалэйд…

Когда Алекс погрузил в багажник громадный армейский баул, доверху набитый оружием – это было слышно по характерному звуку, – я сразу подумал: может, вот это отец Прохор и называет «путать берега»?

– Которое кладбище? – спросил я, собираясь ввести точку выхода в навигатор.

– Еврейское, – бросил шеф.

Интересно, когда я смогу поспать? – подумал я про себя, а вслух спросил:

– Что такое «диббук»?

– Душа, вселившаяся в живого человека со злым умыслом, – ответил Алекс.

Сидя рядом со мной, на пассажирском сиденье, он рылся в сумке, выуживая патроны с золотой насечкой и складывая их к себе на колени.

– А разве Молочкова – не тот же случай?

– То был просто призрак, – пояснил шеф. – Искавший, на ком бы выместить злобу. Диббук – совсем другое дело. Это… – он помахал в воздухе парочкой патронов, зажатой в кулак. – Диббук – это воплощенное зло. Не для какой-то цели, а просто потому, что может. Ему без разницы, в кого вселяться и кого убивать.

Подтверждение его слов я увидел задолго до подъездов к кладбищу…

Улицы здесь были узкие, заросшие столетними дубами вперемешку с берёзами. За ними тихо догнивали деревянные избы, с облупившимися резными наличниками и чёрными от возраста печными трубами. Народу здесь жило мало. Всё больше старики, не любившие перемен, а еще молодые семейные пары – снять угол, а то и целую избу, здесь стоило удивительно дёшево.

Сначала я думал, что по узкому тротуару, вздыбленному могучими дубовыми корнями, движется калека.

Неровная дергающая походка, отсутствующее выражение лица – такие бывают у безногих, которым приходится собирать все душевные силы только лишь для того, чтобы перемещаться в пространстве.

Когда мы подъехали ближе, я убедился, что у женщины действительно нет ноги – выше колена она была обкусана, как куриная косточка. Так же ей не хватало правой руки, вместе с плечевым суставом. Широкая юбка платья и кофта были залиты кровью, загустевшей и тёмной, как чернила.

– Зомби, – брякнул я, вспомнив какую-то давнишнюю игруху в монстров.

Как женщина могла сохранять вертикальное положение, я не понимал.

– Диббук, – поправил Алекс.

Спокойно прицелившись через окно – револьвер уже был в его руке – он нажал на курок. Грохот пронёсся по пустой улице, как каменный шар. Голова женщины взорвалась рубиновыми брызгами, и тело наконец-то рухнуло на серый асфальт.

– Набери три шестёрки, – приказал шеф. – Скажи: нужен клининг, – я полез за телефоном. И понял, что забыл аппарат дома… Алекс терпеливо притормозил к обочине. – Видишь, сумочку? – кивнул он на останки. Тело женщины походило на результат «техасской резни бензопилой». – В ней должна быть труба…

Выскочив из Хама и зачем-то пригибаясь, как под обстрелом, я побежал к телу. Сумочка была липкой – я не стал вдаваться в подробности, – и просто открыл замок, и пошарив внутри, выхватил плоский прямоугольник. «Айфон» десятилетней давности…

Хорошо, что не новый, – мелькнуло в голове, пока я набирал вручную номер. – В новом активация панели через лицо хозяина…

– Да, – буднично ответил динамик.

– Я от Алекса, – чувствуя сюрреализм происходящего, сказал я. – Он сказал: – Нужен клининг.

– Высылайте адрес, – ничуть не удивились в трубке. – Объектов много?

– Пока только один. Но будут ещё.

Это я добавил, увидев, как вокруг Хама медленно и печально собирается толпа. Вроде плакальщиков на погосте, – пришло в голову.

– Люди здесь привычные, – бросил Алекс, тщательно целясь в еще одного диббука. – Больше ста лет рядом с кладбищем. У них выработалось что-то вроде условного рефлекса: при любой опасности запирать все замки и вывешивать мезузы.

– Мезузы?

– Охранительные обереги, – пояснил шеф. – От нечисти.

– А как они узнают, что пришла пора запирать?

– Жопой чуют, – доходчиво пояснил шеф.

Разговаривать стало некогда: зомби повалили толпой. Успевай отстреливать…

Двоих я сшиб кенгурятником, третий умудрился вскарабкаться на крышу Хама и теперь возился там, неуклюже пытаясь вскрыть бронированное железо.

– Пошли СМС на тот же номер: клининг повышенной сложности, – между выстрелами скомандовал шеф. – И пусть прихватят Сказочников.

– Замести следы?

Страшно подумать: еще недавно это всё были живые люди. В то же время, расшибая бошки тому, что от них осталось, я не испытываю ни малейшего сожаления…

Крутанув рулём, я сбил еще одного зомби – здорового мужика, без одной руки и с половиной лица. Вместо второй скалился голый череп, а в глазнице вращался круглый, налившийся кровью страшенный глаз.

– Создать легенду, – бросив на заднее сиденье раскалённые револьверы, Алекс вооружился обрезом, сделанным из винчестера. При каждом его выстреле Хам чуть заметно подпрыгивал. – Люди-то ни в чём не виноваты.

Это какая должна быть отдача, – прикинул я. – Из обреза, сидя в машине… Но Алекса этот аспект, похоже, не волновал. Он расстреливал патроны двойками: ду-дух, ду-дух… Те самые, с золотой насечкой.

– Откуда столько народу? – спросил я, подрезая очередного безрукого, подволакивающего ногу.

– Диббук посылает ментальный сигнал, – сквозь зубы прошипел Алекс, отбрасывая обрез и доставая из безразмерного мешка под ногами Узи. – Те, кто его слышат – спешат на зов. Как мухи на запах дерьма.

– А нельзя его как-то приглушить? Ну то есть, заткнуть?

– Мы как раз над этим и работаем, кадет.

От выстрелов у меня уже гудела голова. Несмотря на наушники, – Алекс прихватил из тира две пары.

Кладбище открылось неожиданно. Вдруг кончились избы, оставив одни лишь дубы да берёзы, густые, как в лесу. А потом появились кованые ворота – открытые настежь – и мы въехали на кладбище.

Здесь, на удивление, никаких зомби не было. Когда я заглушил двигатель и спрыгнул на усыпанную прошлогодними листьями тропинку, вокруг разлилась тревожная звенящая тишина. Где-то в деревьях кричала галка.

В глубине кладбища на надгробия капала вода – начинался дождь.

К нам, опираясь на исполинскую лопату, шел человек. Нормально шел, не здоровых ногах. И голова была на месте: не клонилась набок, не пучила круглых глаз, не сверкала оголёнными нервами…

– Живой, кажись, – сказал я с некоторым удивлением.

Чувство, что я попал в компьютерную игру, понемногу улетучивалось.

– Это Гиллель, – сказал Алекс, закуривая сигарету. – Местный сторож.

– Здравствуйте, – интеллигентно сказал заросший по самые глаза сторож, в ермолке, синей саржевой косоворотке и чёрной жилетке. Галифе его были аккуратно заправлены в сизые от старости кирзовые сапоги. – Извините за беспокойство.

– Где он? – вопросил Алекс, пожимая руку сторожа, освобождённую от черенка лопаты.

– На том конце. Я хотел загнать его в склеп, но не смог. Одному несподручно, а дочь как раз уехала в город.

– Хорошо, что уехала, – одобрил Алекс. – Судя по количеству жертв, Диббук очень силён. Вдвоём вы бы не справились.

– Зря вы так, – моргнул пегими, как у лошади, ресницами сторож. – Мириам многое умеет.

– И всё же хорошо, что её здесь нет, – мягко, но настойчиво повторил Алекс. – Женщины не должны марать руки такой мерзостью.

– Вы слишком старомодный человек, Александр Сергеевич, – сказал сторож и повернувшись вдоль тропинки, лопатой указал направление. – Вон там он прячется. Видите? Готический склеп в виде собора Парижской богоматери? За ним начинаются очень старые могилы. Диббук где-то там.

Я полез в Хам, чтобы вооружиться. На плечо легла рука.

– Оставайся на месте, кадет.

– Но…

– Диббук – бестия хитрая. А у тебя пока что опыта маловато, – и шеф отвернулся к сторожу. – Шемайя, присмотрите за моим учеником. Не пускайте его на могилы. Что бы ни случилось.

– Я хотел идти с вами, – пожав громадными, как ляжки быков, плечами сказал Гиллель.

– Это лишнее. Магендовид у вас? – сторож протянул что-то шефу, и тот поднял за цепочку большой кулон: шестиконечная Звезда Соломона, сделанная из серебра, или другого светлого, почти белого металла. – Лучше поднимитесь на колокольню. Будете предупреждать. Код помните?

– Один удар – справа, два – слева. Средний – опасность впереди…

– Большой – ты попал в окружение, – закончил Алекс и не оглядываясь пошел по тропинке.

Походка его сделалась тихой и вкрадчивой, как у пролезшего в курятник лиса.

Мы с Котовым договорились приглядывать друг за другом, – думал я, шагая за неторопливым Гиллелем. Он шел, опираясь на лопату, как на посох. – Отец Прохор наказал приглядывать за шефом. Шеф попросил кладбищенского сторожа приглядывать за мной… Круговая порука получается. Или тайная канцелярия…

Колокольней оказалось не слишком высокое коренастое здание рядом с синагогой. Основание было каменным, в чёрных языках сажи. Дальше шло дерево – мощные, в обхват, стволы, тоже палёные. Но им это лишь придало крепости…