Текст книги "Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания"
Автор книги: Татьяна Снежина
Соавторы: Вадим Печенкин
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Татьяна Снежина. Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания
ПРЕДИСЛОВИЕ
Посвящается моей семье
О Татьяне Снежиной написано уже немало. Есть что-то вроде биографий, есть статьи о ее творчестве. Но написано все это, на мой взгляд, в стиле – «констатация фактов»: родилась, жила, любила, была любима, писала песни, стихи, картины, пела и… погибла. Иногда вместе с рассказом о тех или иных событиях в ее жизни высказывались предположения и давались оценки: была талантлива, на грани мистики предчувствовала свою смерть… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: что-то осталось недосказанным, что-то очень личное и потому важное. Кажется, для того чтобы понять эту девушку, понять как складывалась ее судьба, как формировалась душа, где источник ее таланта мало одних лишь умозрительных предположений, надо просто попытаться увидеть жизнь ее глазами. После себя Татьяна оставила множество картин, рисунков, музыкальных произведений, стихов, набросков, в том числе в прозе, короткую, на двух страничках, автобиографию, несколько первых интервью. Куда же более, чтоб представить себе ее короткую жизнь, представить, как она видела эту жизнь? Но меня долгие годы не оставляла мысль о том, что нечто неуловимое, может потаенное, то что мы храним в самой глубине души, что хранила, наверное, и она, все равно ускользает от нашего внимания.
В этом сборнике я попытался в коротких новеллах отразить мир, в котором жила наша семья, его оттенки, детали, ощущения, наши чувства, которые менялись по мере того как мы росли и как менялся мир вокруг нас. Показать все это глазами брата, от тех мгновений, когда счастливыми глазами семилетнего мальчика, я впервые смотрел на это «чудо» – родившуюся сестренку, до тех минут, когда я, мужчина, которому выпало на веку хоронить любимую сестру, видел Татьяну в последний раз.
Татьяна Снежина оставила после себя много стихов, песен и набросков прозы. Я объединил эти наброски в этом сборнике, т. к. они, на мой взгляд, являются неотъемлемой частью ее истории, а некоторые из описанных событий, наверное, происходили или с ней, или со мной, или с ее друзьями или… были отражением мира, созданного ее фантазией… Но это лишь мысли вслух. Ответ знала только Татьяна.
Вадим Печенкин Апрель 2010 г.
АВТОБИОГРАФИЯ
Самые дорогие воспоминания любого человека – воспоминания о своем детстве, отце, маме, о том беззаботно-радостном восприятии мира, которое никогда уже не повторится.
Я родилась на Украине, и первыми моими впечатлениями от жизни были мелодичные украинские напевы из радиоприемника около детской кроватки и мамина колыбельная. Мне не исполнилось и полугода, когда судьба перебросила меня из теплого, плодородного края на суровую землю Камчатки. Первозданная красота Природы… Седые вулканы, заснеженные сопки, величественный простор океана. И новые детские впечатления: длинные зимние вечера, завывания пурги за окном, треск березовых поленьев в печи и нежные мамины руки, рождающие на свет незабываемые мелодии Шопена.
Наше старое пианино… Я иногда смотрю на него, и мне кажется, что оно все эти годы было членом семьи, радовалось и печалилось, болело и выздоравливало вместе со мной. Я еще не умела говорить, но, своими детскими пальчиками ударяя по клавишам, пыталась показать окружающему миру свои чувства и мысли.
Потом, года в три-четыре, первые «эстрадные» выступления. Мамина косметика, мамина юбка и что-нибудь из репертуара 70-х. Помните: «Ах Арлекино, Арлекино…» или еще лучше – «Очи черные…». И, конечно, бурные аплодисменты гостей и родителей, влюбленных в свое чадо. Под занавес «концертов» – первые детские стишки. Одним словом – Детство.
Потом школа и новый переезд, на этот раз в Москву. И первое осознанное потрясение в жизни – потеря друзей, которые остались за тысячей непреодолимых километров, в том суровом и прекрасном краю. И на смену радостно-шаловливым детским строфам про «червячков и букашек» в голову вместе с ночными слезами по первой любви, «который там, далеко, в краю далеком и суровом», стали приходить грустные и вместе с тем лирические строки. Их нельзя было назвать еще стихами, скорее, теми зернами, которым суждено прорасти позже. А почву питали томики Цветаевой, Пастернака, Гейне, подсунутые незаметно заботливой рукой старшего брата, который все видел и понимал.
Чужие стихи, чужие песни, подружка Лена, вечера, переходящие в ночь у пианино, это все на людях, а ночью тайком свое – в тетрадку, плохое, но свое. А позже первый слушатель – мама, самый близкий мне человек, и ее слезы, слезы радости и грусти. Только тогда я поняла, что то, что я долгие годы вынашивала и таила, способно вызвать чувства не только у меня. И постепенно круг людей, которым я стала доверять, говорить о самом сокровенном, личном, стал шириться. Но это было позднее, когда я поступила во 2-й Московский мединститут. Не знаю, можно ли было уже тогда говорить о творчестве, не мне судить, но я этим жила, я просто восполняла внутреннее одиночество, жажду чего-то прекрасного и… несбыточного, и это нравилось людям. Частыми стали студенческие вечера с друзьями у клубного фортепьяно, кто-то из них незаметно записал то, что я пела и играла, на магнитофон, и кассеты стали расходиться по знакомым, друзьям, родственникам. Это был мой первый, а потому самый дорогой тираж, первая радость творческого удовлетворения. Сразу даже не верилось, что то, что писала для себя, нужно кому-то еще. Постепенно стихала старая боль, появились новые друзья, короче, не было границ счастью и беззаботности…
И тут ЕГО смерть. Смерть великого Человека и Поэта – смерть Игоря Талькова… и сны, сны о нем. Сколько еще не написано, сколько не спето. Почему столь нужные России люди уходят рано – Пушкин, Лермонтов, Высоцкий, Тальков? Сны снились вещие, тяжелые. Потрясение, снова душевный вакуум. Не могла ходить, думать, писать. Оставались друзья… И новый удар судьбы, которая, не считаясь ни с чем, бросает меня опять за тысячи километров от дома, друзей, моей жизни – в Сибирь, в город на Оби – Новосибирск. Тоска по всему, что я потеряла, как когда-то, вновь тоска, не оставлявшая меня ни днем, ни ночью. И стали рождаться песни, на этот раз я могу сказать уверенно – именно песни, иногда по две-три за ночь. А за окном все тот же снег, может, поэтому я Снежина – снег, холод, пустота. И звонки из прошлого, издалека, из Москвы, от друзей, от брата: «Мы с тобой. Запиши что-нибудь новое и вышли». Если бы не они… И кассеты, которые я уже записывала сама в домашней студии, летели в столицу. Одна из них, по воле все той же судьбы, случайно отклонилась от назначенного маршрута и попала на Таганку в студию «КиС-С». Через день звонок: «Готовы работать». Через два часа я уже в промерзшем аэропорту Новосибирска, еще через пять – спускаюсь по темным ступенькам в святая святых моего 94-го года, в студию, – я шла навстречу моей мечте. Мечта, впрочем, меня быстро окатила ушатом воды, словами моего первого аранжировщика Александра Савельева: «Работать и работать… но что-то в этом есть». Я вдруг услышала, как мне тогда показалось, божественные звуки таинственной мелодии, которые через пару секунд оказались всего лишь талантливой аранжировкой моей песни школьных лет «Роза».
Это была новая страница моей биографии. Репетиции и записи, ссоры и примирения с друзьями-аранжировщиками и оператором, ночные такси и прокуренный подвал студии, первый успех и первый провал. Год колоссального труда ребят, с которыми я работала: В. Калинкина, А. Савельева, Д. Савари, С. Крылова. Работала с ними сутками, неделями не выходя из студии. И результат – первый альбом моих песен «Вспомни со мной», двадцать одна песня. Только сейчас я осознаю, что это песни, которые получились из моих диалогов с собой, со своей душой, из моих слез и моих радостей, из моей жизни.
Был в ушедшем году и дебют в Театре эстрады в концерте В. Струкова. Постепенно стала приобретать опыт на эстрадных площадках. Это приходилось совмещать с учебой в институте, поэтому моей первой аудиторией стали ночные дискотеки и клубы. Дала свои первые интервью по радио. Конечно, если бы не поддержка моей семьи, брата, друзей, коллектива студии, я, наверное, не смогла бы преодолеть первые трудности на пути к моей мечте, мечте помочь людям «вспомнить со мной», что счастье рядом.
Сейчас продолжаю трудиться, сопрягая это с необходимостью окончить институт. Надеюсь выпустить, несмотря на сложность такого дела, как шоу-бизнес, свой первый альбом. Но уже в проекте запись второго. Ведь за годы творчества у меня накопилось около двухсот песен, которые ждут своего слушателя. Да и жизнь идет своим чередом, новые впечатления, новые размышления, новые слова, которые нужно услышать и постараться понять. А главное – есть мечта. Конечно, надо еще трудиться и трудиться, многому научиться, многое преодолеть, без этого нельзя, но пока есть мечта в душе, свет вдалеке и друзья у плеча – можно пройти сквозь огонь и не сгореть, переплыть через океан и не утонуть.
Татьяна СНЕЖИНА, Новосибирск – Москва 12 февраля 1995 года.
ЛИРИКА И СУДЬБА ТАТЬЯНЫ СНЕЖИНОЙ
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОДНОЙ ЖИЗНИВадим Печенкин
Шоколад теплой негой расплывался у меня во рту, губы, прилипая, оставляли его застывшие следы на прохладной поверхности стекла балконной двери. От разглядывания аппетитных узоров… от неожиданной щедрости отца, подарившего конфеты, они казались еще слаще и вкуснее. Рассматривая через кругляшки отпечатков своих губ и сквозь сиреневый воздух вечера идущую стройку дома напротив, я чувствовал, как печаль постепенно вытесняла радость – «маму увезли дяди в белых халатах – врачи»… От стекла все сильнее и сильнее веяло холодом, и тоска, тоска холода, сжимала мое маленькое сердце – сердце семилетнего мальчика. К вечеру, то ли от опускающихся на город сумерек, разрываемых с треском вспышками сварочных аппаратов строителей, то ли оттого, что в остывающей квартире я оставался один и не было рядом мамы и папы, к печали дополнилась тревога. Зачем, почему увезли маму, как ей там в больнице? Когда ночью глаза стали наливаться свинцом, пришел отец и сказал, что маме уже лучше и что в ближайшее время за то, что я хорошо себя вел и был сегодня настоящим мужчиной, мы поедем к ней.
В тот день я не мог, ну просто никак не мог понять, почему мы встали так рано… А папа не идет при этом на работу. Папа был чему-то рад. Может, он радуется тому, что купит мне новую, давно обещанную игрушку – большой трактор с огромным красным бензобаком сзади. Еле скрывая радость от этой мысли, я стараюсь доказать отцу, что уже взрослый и, несмотря на свои только что исполнившиеся семь лет, могу не только быстро одеться, но и почистить ботинки.
Валерий Печенкин. Будущий отец Татьяны. 1959 год
Татьяна. 1962 год. В этот год они познакомятся
Свадьба Валерия и Татьяны. 1963 год
Пока отец, чему-то улыбаясь, смотрел вдаль на балконе и попыхивал сигаретой, что было крайне редко в моем присутствии и поэтому еще больше придавало ситуации загадочности, я усердно тер ботинки щеткой, поплевывая на уже и так блестевшую кожу, так как это делали в фильмах.
Уже в автобусе, когда он нас вез, перетряхивая, как неодушевленные вещи, по старому и знакомому маршруту в центр, где были парки отдыха, жила бабушка, и главное – был магазин, наполненный вещами, о которых мечтали все дети планеты – игрушки, глобусы, велосипеды… Уже в автобусе отец сказал шепотом на ухо, немного уколов его своей жесткой щетиной:
– Тебя ждет сюрприз…
Мое сердце запрыгало радостно. Мальчик из соседнего двора умрет от зависти и больше не будет задаваться, привозя к нам свой большой грузовик. Трактор – это трактор, это даже не грузовик. Он сильный и, если захочет, передавит своими гусеницами все грузовики. Так мне говорил папа, самый сильный и добрый на свете.
– Мы тебе купили сестричку, – не скрывая счастья и такой сильной, по-неземному светлой гордости, шепнул мне на ухо отец.
Сестричку?! Я старался быть сильным, как советские воины из советских фильмов, и «ни один мускул не дрогнул на моем лице». Но предательские слезы горячими ручьями хлынули из моих глаз. Они текли по щекам, я ничего не мог поделать, отец растерянно смотрел на меня, не понимая, что случилось. Он даже спросил: «Тебя пчела укусила?» Но я был не в состоянии отвечать, понимая, что как только я открою рот, превращусь в плаксу, плаксу девчонку… Девчонку! Эти мысли заполнили все мое сознание. Меня засмеют все дворовые ребята! Домой девчонку привел! Мне что, еще и играть с ней придется?!
А трактор? Как же он? Я решил, пока не поздно, вернуть ситуацию на свое место. Может, папа просто забыл, что я хочу?
– Папа, не надо мне сестрички. Я хочу трактор. Трактор…
Один дома. Вадим. Май 1972 года
Я не смог дальше говорить и произошло то, чего опасался, – я заплакал по-настоящему.
Я хотел трактор. Большой, игрушечный, но из настоящего металла и… и с красным бензобаком. Я, еле сдерживая обиду, прошептал отцу: «А трактор? Я хотел трактор…» Последние слова говорил уже шепотом, понимая их безнадежность, – я знал, что у папы не хватит денег на два подарка.
Почему-то смеясь, отец присел на корточки и, нежно обняв, прижал к себе. Я, всхлипывая, стал успокаиваться, чувствуя родной запах отца, его сигарет, и тепло сильных рук. Эх… Ладно… Пусть будет сестренка…
Через час, когда мы добрались до Парка отдыха имени 1 Мая, я истратил все свои мальчишеские слезы, а отец – аргументы и добрые слова своему наследнику. Поэтому по жаркой улице Ленинской мы шли молча. Шли, как на задание, молча и с серьезными лицами. Шли так, как идут, когда не идти нельзя. В какой-то момент отец слегка дернул меня за руку, остановив посреди улицы. Задрав голову, стал смотреть на окна напротив и звать почему-то мою маму. Вернее, женщин в этих окнах он стал просить позвать Татьяну. Мне тоже было интересно, я смотрел на этих женщин, они почему-то все стояли у окон, были в домашних халатах и в платочках и смотрели на улицу. Хотя., вскоре мне это надоело, и я стал рассматривать, как первый тополиный пух ветерок тащит вдоль тротуара, а на афишах кинотеатра висел плакат – бородатый мужчина с пистолетом. Новый шпионский фильм!!! Но тут меня опять дернул за руку отец, только сильнее, и сказал, не отводя взгляда от окон дома напротив:
– Смотри!
Да! И это то, что стоило трактора? Маленькое, маленькое… И черные, как угольки… нет, как две звездочки в черном украинском небе глаза. И я понял, что больше не расстраиваюсь… глаза были красивые, глаза моей сестренки. Я видел маму, она улыбалась, а я так люблю маму. Я зачем-то помахал ей рукой, а в ответ, заливаясь смехом, несколько женщин, косясь на моего красивого папу, помахали мне. Потом мама исчезла в оконном проеме, а мы пошли с папой в Парк культуры и отдыха. Пили газировку с сиропом, отгоняя пчел от стакана, ели пирожки с повидлом и катались на каруселях. Пожалуй, трактор мне и не нужен, у меня теперь есть лучше – сестра. А соседский пацан пусть играет со своим грузовиком, он ведь еще маленький, ему 7 лет только осенью будет.
* * *
В тот день, погожий день украинской весны, 14 мая 1972 года в г. Луганске в семье старшего лейтенанта Советской армии Валерия Печенкина и его жены, технолога местного завода Татьяны, родился второй ребенок – девочка, и назвали ее Таней. Так на свет появилась талантливая поэтесса и композитор, впоследствии ставшая известной всем как Татьяна Снежина.
Офицерская судьба непростая и зачастую не считается со сложностями жизни. В тот же год, 26 июля, отца Татьяны командируют служить на суровые земли Камчатки. Спустя месяц его верная супруга, собрав немудреные пожитки семьи военных, держа одной рукой семилетнего сына Вадима, а другой прижимая к груди трехмесячную дочку, вылетела вслед за мужем.
Аэропорт, ударив в нос запахами большого количества людей и «машин», оглушил меня ревом десятка прогреваемых авиадвигателей. Мама немного грубовато, не замечая всего интересного, что было вокруг, тащила меня за руку к регистрации. Другой она прижимала Танюшку к себе. Танюшка – так назвали мою сестру. Рядом быстрым шагом шел мой дедушка, тащил огромную сумку и бабушкин чемодан. Тащил и все время что-то говорил моей маме. Говорил, как себя вести, как что делать… Только чаще всего он вздыхал и бормотал: – Танька… Танька… ну вы даете… Камчатка. Как же вы так?
Камчатка… я это слово услышал месяц назад, когда отец, обсудив с мамой свою долгосрочною командировку в этот край, объявил об этом маминым родителям. Значение этого слова на долгие годы врезалось в намять, вместе с ехидной ухмылкой моего дяди, которого позвали как авторитета по географии, ввиду окончания в недавнем школы:
– Камчатка? Камчатка – это очень далеко, на краю Земли, и там холодно, очень холодно, там постоянно идет снег.
Мне от этих слов сделалось обидно и грустно. На Украине так хорошо, тепло… здесь бабушка, дедушка…
Что такое детство? Это что-то розовое с голубыми каемочками, солнышко, тепло. Что-то нежное, пушистое. Это непроницаемые для зла и невзгод стены материнской и отцовской любви. Это наивность и легкий ветерок в голове и под мышками, потому что машешь руками, ни о чем не думая, пытаясь взлететь.
1986 год, Москва.
А там, где ветер свищет,
Шумит морской прибой,
Плывет корабль из Детства.
А может он за мной?
Но взглянем мы с высот
Давно минувших лет —
Осталась пена лишь…
Кораблика уж нет…
Январь 1986 года
Камчатка 70-х… Какое воспоминание она должна была оставить? Неустроенность быта, сушеная картошка в магазинах, колбаса одного сорта, да и та после стояния в очереди, фрукты… фрукты только по страшному знакомству и непогода… постоянная непогода. Но мы были тогда еще дети и почти никогда не задумывались над тем, откуда что бралось, и чаще всего не замечали, или не понимали, отчего папа и мама не любят апельсины, и все, купленные к празднику, мы съедали сами. Почему отец был так горд, когда приносил офицерский воинский паек, где были сгущенка, кусок сливочного масла и несколько банок тушенки и рыбных консервов. И непогода вошла в нашу жизнь не так резко и неприятно. Непогода… Когда мы прилетели, был август. Август на Камчатке – хороший месяц, больше, чем обычно, солнца и меньше осадков, и ветра, приходящие со стороны Тихого океана, не так чувствуются, потому что еще тепло, и к запаху многочисленных трав, цветов и ягод примешивается запах моря… Но первый детский оптимизм не успел вытеснить воспоминания о пророчествах взрослых, которые остались далеко в тепле Украины и к которым не прибежишь теперь по воскресеньям, чтоб «слопать вкусненького».
Начался сентябрь… В школе, куда меня привели, пахло свежей краской, и этот запах всю мою жизнь, даже сейчас, ассоциируется с неким томлением ожидания, предчувствием перемен в жизни и чем-то светлым и хорошим. Так вот, первого сентября меня, проведя по гулким коридорам школы, усадили за парту, за которой предстояло просидеть несколько лет, и… начались дожди. Я, полный восторга от мысли, что теперь учусь в школе, что теперь первоклассник, смотрел с восхищением на учительницу, объяснявшую, как себя вести в этих стенах, но не мог отказать себе в непреодолимом желании смотреть в окно класса. Впоследствии это будет самым любимым занятием моим в школьные годы и Тани, которая через семь лет придет и сядет также за парту школы № 4. А за окном шел дождь, который будет без остановки идти еще неделю, по серому небу ползли волнами темные тучи, отражаясь в тихой глади Авачинской бухты. Они уползали к другому ее берегу и, задевая своими мокрыми тушами гребень вулкана, уползали дальше за горизонт. Никогда… никогда в своей жизни я не видел более прекрасного и величественного зрелища, нежели из окна моей школы – океан, бескрайнее небо, сопки и над ними вулканы. Об этом я, придя, с восторгом рассказывал маме. Она слушала и стирала, стирала руками в корыте Танины пеленки и слушала. Казалось, она радуется вместе со мной этим впечатлениям моего детства. Слушала, иногда хмурилась, но хмурилась скорее не моим словам, а своим женским мыслям о нелегкой судьбе жены военного, оказавшейся в неустроенном мире на краю Земли. Не знаю как, но я это понимал. Поэтому для меня не было чем-то неприятным или зазорным выполнение маминых просьб гулять с сестрой… Вернее, так это называлось, а на деле… вначале по каменным ступенькам надо скатить коляску на первый этаж подъезда, пахнущего кошками, потом, прижимая к груди «наше сокровище», укутанное молодой мамой, снести его вниз, уложить и катать это ухмыляющееся чудо, преисполненное сознанием своей значимости, туда-сюда, туда-сюда на пятачке метров 15 перед домом, так как дальше было опасно и мне бы влетело. Влетало постоянно… и все из-за «нее»… то не заметил, что она раскуталась, то долго не могла дозваться мама. Влетало… Но зато… моя сестра была самая красивая сестра на свете, ну… по крайней мере на нашей улице, и я гордился ею перед мальчишками из соседних дворов. И еще… она была прекрасный слушатель. Первый раз в первый класс, первая драка, первая любовь… все это, суча ручками, ухмыляясь и хихикая, слушала с готовностью моя сестренка Танечка.
По ночам в городе постоянно отключали свет. Вначале потому, что экономили электричество, потом потому, что что-то где-то ломалось. И наш мир погружался в ночную тьму. Я прижимал к груди свою сестренку, пока мама зажигала свечи. Слышал, как бьется ее маленькое сердечко, чувствовал, как ее ручонки меня обхватывают за шею, смотрел на разгорающиеся огни свечей и… слышал, как радостно под полом суетятся крысы. Иногда они раньше срока, не дожидаясь полуночи, когда все заснут, предпринимали попытки выбраться из подпола, норовя прогрызть дыры между половицами, чтоб добраться до лакомых продуктов. Крыс мы никогда не видели, но, слыша их злобное перешептывание и вспоминая балет «Щелкунчик», мы отчетливо представляли себе это подпольное царство теней.
Мама, подкинув поленьев в топку «буржуйки», приоткрыв ее дверцу, чтоб свет ее огня дополнял огоньки свеч, забирала у меня Таню и садилась на табурет у огня. Рядом устраивался и я. Так мы и ждали, прижавшись друг к другу в темноте, нашего папу, который, как правило, рано со службы не приходил. Мама пела вполголоса песни, часто русские народные, часто украинские, читала сказки. Таня, слушая, замирала, и в темноте, в паузах маминого голоса, было слышно ее тихое дыхание и видно, как двигаются ее глаза, рассматривая что-то на стенах. А на стенах нашей кухни огни плясали вместе с тенями, ветерок в печи подпевал маминому голосу, потрескивали дровишки, а за окном небо, звезды… мир детства, он так похож в воспоминаниях на сказку.
Однажды, после недели дождей, вдруг наступила передышка, и еще через неделю неожиданно пошел снег. Он шел и шел. Такого я еще не видел. Не видел я, не видела моя мама, не видел мой самый лучший и все видавший на свете папа. Это был не просто снегопад, это был снегопадище, он шел всю пятницу, субботу, воскресенье и понедельник. Шел так плотно, что из-за его огромных снежных хлопьев, размером с Танькин кулачок, уже метрах в десяти не было видно ничего… А еще в понедельник впервые задул камчатский ветер… задул по-настоящему. Утром меня, как обычно, разбудили в школу. Папа стоял в дверях и немного нервничал, ожидая, пока я зашнурую ботинки. Чтоб выйти из подъезда дома, папа несколько раз плечом сильно ударил по двери, трамбуя снег, ее заваливший. Отец хромовыми сапогами утоптал, борясь с осыпающимся снегом, ступеньки. И мы, скользя по ним, я держа папу за руку, другой опираясь на склон, карабкаясь вверх, выбрались на свет. Оказалось, что снега навалило уже около метра, и он плотно завалил входную дверь. В мой рот сразу ворвался ветер с колючими снежинками. Я стал задыхаться. Ветер, казалось, рвет мои легкие и не дает сделать вдох. Мела сильная метель. Я, чтоб не задохнуться, уткнулся лицом, ртом в папину шинель и сделал вдох. Как это было приятно… вместе со вздохом я почувствовал тепло отцовского тела и запах сигарет, впитавшийся шинельной тканью. Преодолевая порывы ветра, мы добрались до школы, где и узнали, что такое камчатские будни – на полуостров обрушился циклон, предприятия региона закрыты и главное… занятия в школах на неопределенный срок отменены. Моей радости не было границ. Отец отвел домой. Обратный путь показался легче, то ли потому, что под горку, то ли потому, что меня ждало продолжение самого приятного на свете – выходные. А отец, утопая по колено в снегу, побрел по центральной улице областной столицы на службу, воинская служба в такие дни не то что отменялась, а, как раз наоборот, усиливалась… Ведь «враг не дремал» и мог напасть в любой момент, а такой момент, когда все спрятались от непогоды, самый подходящий. Вот такой она была, наша жизнь в первые полгода вдали от родины. А потом… несколько лет спустя именно этот край навсегда станет и для меня, и для Тани на всю жизнь настоящей и единственной родиной.
После ночного снегопада
А пока я взял за правило, просыпаясь утром, первым делом включать радио, специально с улыбкой повешенное папой у меня над кроватью, в ожидании слов: «Метель со снегом… сила ветра 25–30 метров в секунду. Занятия в школах города Петропавловска-Камчатского временно отменены. Повторяем…»
