Текст книги "Бунт женщин"

Автор книги: Татьяна Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

В этот вечер час за часом, день за днём Леонида провела родителей по годам Семинарии и по своим мукам.

– Почему ты не рассказывал мне никогда об отце Варфоломее? – спросила она.

Отец пожал плечами:

– Как-то не пришлось. Он сыграл в моей жизни большую роль, фактически мой единственный учитель.

– А ты встречался с отцом Варфоломеем после окончания Семинарии?

– Конечно. Раз в месяц, в два я обязательно езжу к нему.

– Он умирал, когда я приехала туда. Мне показалось или он был рядом с тобой?

– От уколов жар спал, и Кланя привела его в Храм, чтобы он услышал тебя. Он уверяет, что ты спасла его.

– Почему он ушёл из Православия?

– Не ушёл. Он пытается соединить Православие и Протестантизм.

– Как ты относишься к Протестантизму, к экуменизму и к тому, что делает отец Варфоломей?

Отец встал.

– Дай мне время разобраться и, может быть, победить консерватизм, – сказал он, уходя спать. – Мне надо хорошо подумать.

К отцу Варфоломею она поехала рано утром.

– Если бы я знал, что ты дочь Сергея! – встретил он её словами. – Как он?

– Хорошо. Что было бы? Не помогли бы мне? – Леонида рассказывает о ночи в больнице, об излечении отца, об их откровенном разговоре.

– Ну, слава Богу, услышал меня Господь, помог! Спасибо, Господи! – О. Варфоломей улыбается. – Господь дал тебе замечательного отца. Это любимый мой ученик!

– Тот, что – кроткий? – улыбнулась и Леонида.

– Кроткий, но в вере очень твёрдый.

О. Варфоломей бледен, худ. Но он готовится проводить службу.

– Сынок, чудо, – подходит к ней Кланя, когда о. Варфоломей уходит к людям. – Восстал наш батюшка из смерти. Как есть восстал. Спасибо, сынок. Вернул нам батюшку. – Кланя низко кланяется Леониде.

После службы они сидят за столом. Фиолетовые ободья зрачков. Над головой о. Варфоломея – край розового облачка.

– Мне давно уже пора к Господу, – говорит о. Варфоломей. – Я устал. Но не печалься обо мне. Доучись спокойно. Дождусь. Тебя Бог ко мне прислал, теперь знаю. Ты продолжишь моё дело. И тебе не нужно больше устраивать маскарад. Отпускай волосы, надевай юбку, начинай жить без лжи. Ты видишь, какие здесь люди. Заметила ли ты, что за последние годы чуть не вдвое увеличилось количество прихожан?! Мужчин много. Мы с тобой реализуем идею отца Владимира в жизнь! Мы с тобой будем первыми. Хочу успеть написать о нашем с тобой опыте…

Родители были дома, когда она вернулась.

Не успела после душа одеться, как позвонили в дверь.

– К тебе пришли, – зовёт её мать.

Входит Руслана. И, словно вчера расстались и сейчас начнут обсуждать завтрашнюю контрольную, говорит: «Привет».

– Привет, – машинально отвечает Леонида, идёт в кухню, Руслана – за ней.

– Обалдела? Ещё бы не обалдеть! Столько лет…

– Может, поесть хочешь? – спрашивает Леонида.

– Я всегда хочу есть, но у меня дела личные, хочу говорить вдвоём.

Мама тут же вышла из кухни.

Они уселись за стол, уставленный едой, и первые несколько минут Руслана ела. А отвалившись, развернулась к Леониде.

– Мне нужна твоя помощь. Я организовала женское движение в нашем городе, – сказала она и многозначительно уставилась на Леониду, ожидая вопроса: «Что это такое?» Леонида промолчала.

Интересно, верит Руслана в Бога или нет?

Активная, сильная. Почему в школе казалось, что она – склочная?

– Ты не слушаешь меня. Чего ты так напряглась? – Цепким взглядом Руслана трепала её лицо и тело, как собака – дичь. – Повторяю ещё раз: я организовала женское движение в нашем городе. Оно распадается на несколько разных сфер. Я хочу, чтобы ты помогала спасать женщин. – Леонида вздрогнула. – Мелиса на допросе сказала, что спасала некрасивых от одиночества, – Руслана осклабилась. – Ты ведь была её любимицей. Не бойся, тебя никуда не привлекут, это только я всё вижу: как ты смотрела на Мелису, как она – на тебя. Даже приблизительно знаю, когда ты с ней… – Руслана хохотнула. – Ты всегда была молчальница. Прости, на лекции твоего отца не ходила принципиально. Терпеть не могу агитации и пропаганды. Не дура же я, чтобы верить во все эти сказки: Боженька на небе, ангелы машут крылышками, ад, рай, – Руслана смеётся. – В Космосе летали космонавты, никакого Боженьку там не нашли и ангелов с крылышками не увидели. Научные исследования провели, не обнаружили ни ангелов, ни Бога. – Руслана снова хохотнула. – Так будешь помогать мне?

Какое счастье, что Руслана не была и не будет её подругой!

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, намёков твоих не понимаю, – спокойно сказала Леонида. – Единственное, что я могу: выручить с транспортом. Отец подарил мне свою машину. Старенькая, конечно, но ездит. Кого куда привезти, отвезти, можешь рассчитывать на меня.

Глава восьмая

Леонида ведёт машину мягко. Смотрит на меня в зеркало. Не сводит с меня своего взгляда.

Что тут происходит? Придвигаюсь к девочке. Но взгляд Леониды следует за мной.

Она не видит дорогу. Разобьёт нас сейчас!

Инна и девочки смотрят в окно.

– Мама, какой круглый дом! Смотри, башенка. Там тоже живут?

Детский голос. Леонида смотрит на меня.

Наконец мы приехали.

Мама ещё не ушла на работу. Накрыт стол. Цветы, фрукты, сласти…

Зина хватает со стола веточку с двумя черешнями.

– Пойдём-ка со мной, помоем руки, и будешь есть всё, что захочешь! – поёт моя мама.

Леонида подходит ко мне.

– Нам надо поговорить, нам очень надо поговорить, – улыбается мне она. – Вы можете мне помочь.

– Помочь? Я? Слушаю вас.

– Мама, посмотри, кукла…

Инна качает Тусю и напевает ей песню.

Кукла виснет в руках Зины бутафорией, и всё вокруг – декорация.

– Садитесь, пожалуйста. Инночка, вот сюда сажай девочек.

– Слушаю. – Слово повисло, как кукла, на гвозде из воздуха.

– Леонида, проходите, пожалуйста, к столу.

– Спасибо, я спешу, я должна идти.

Леонида смотрит на меня.

– Садись сюда, доченька. – Мама за руку вытягивает меня из её взгляда, ставит на стол торт из мороженого. – Смотрите, девочки, я вам приготовила сюрприз!

Леонида уходит.

Без неё воздух снова сеется солнцем.

Инна живёт у нас уже два дня. Поднявшись с кровати, начинает петь. Я и не знала, что она умеет петь. Песни у неё лёгкие – о птицах, облаках, о шуршащих листьях… Умыв наконец детей, начинает качать Тусю.

Мама разговаривает с Зиной.

Зина быстро освоилась. Бегает из комнаты в комнату, берёт без спроса со стола всё, что ей захочется, и, не успеваешь войти в дом, начинает с тобой разговаривать. Играть с куклой или строить что-то из конструктора она может только в компании, ей нужно, чтобы кто-то слушал её, чтобы кто-то смотрел на неё и восхищался ею. Рисуя, Зина тут же громко сообщает, что круг, который она нарисовала, означает солнце, дома, падающие почему-то все в одну сторону, – жилища потерявшихся мам, это ветер сбивает их в одну сторону. Кукла хочет есть, поэтому её нужно часто кормить. А любит кукла больше всего конфеты и мороженое.

Мама любит разговаривать с Зиной, а я – нет. Мама расспрашивает её о книжках, которые им читала воспитательница, о зверушках на картинках, рассказывает ей о повадках зверей, о том, где и как звери живут. Зина зовёт её «бабушка» и любит расчёсывать мамины волосы.

Зина лезет бесцеремонно к каждому, кого видит, и сразу переключает его внимание на себя. На Тусю смотрит исподлобья, готова обидеть её при первом удобном случае.

Туся наконец встала.

Она пошла по комнате, по коридору, по кухне – прозрачная, – качается на тонких ножках.

– Скажи мне «мама», – просит её Инна. – Посмотри на меня. Почему ты не посмотришь на меня?

Девочка смотрит на неё.

– Ты меня видишь?

– Вижу.

– Скажи «мама».

– Ты не моя мама. Моя мама совсем другая. Отвези меня к ней, я хочу к маме.

Инна беспомощно смотрит на нас.

– Ты хочешь обратно в детский дом, в котором ты жила? – спрашиваю я её.

Она выставляет прозрачные ладошки и прячется за них от меня.

– Тебе с мамой Инной лучше, чем там? – спрашиваю я.

Выпитое до косточек личико, потерявшие цвет глазки.

– Она не мама, она – Инна.

– Вот и нет. Мама. Есть мама, что родит. Есть мама, что растит.

– Я хочу маму, что родит. Пусть меня растит она. Мама читала мне книжки и прыгала со мной, мама читала мне стихи. Она говорила: «Представь себе всё, о чём я читаю, и увидишь». Начнёт мама говорить стихи, и я вижу коня, гору… я всё вижу.

– Что ты врёшь? – вступает в разговор соскучившаяся Зина. – Видеть можно, только когда это есть перед тобой. Ты всё врёшь.

Инна беспомощно смотрит на нас.

– Один видит то, что есть, другой видит то, что представляет себе, – говорю я, и мой голос плюётся раздражением. – Тот, кто видит в воображении, видит больше, чем тот, кто видит просто глазами.

– Иди ко мне, маленькая. Ну-ка, закрой глаза, – говорит мама Зине. – Представь себе коня.

– Как я могу представить его себе, если не видела?

– И на картинке не видела?

– На картинке видела, он был жёлтый, похож на собаку.

– Тогда представь себе собаку, собаку-то видела!

– Видела. Белая, с чёрными пятнами.

– Шерсть длинная или короткая?

– Длинная, на ней висят комки.

– Ясно. Вот и представь себе такую собаку.

– Тебе легко говорить, она убежала, испугалась нас, мы шли по дороге.

– Но ты же видела её! Ты же только что описала её! Закрой глаза, представь себе, ты снова идёшь по дороге и снова видишь ту собаку.

Я склонилась к Tyce:

– Инна тоже будет читать тебе книжки и стихи. И тоже скажет тебе: «Представь себе всё, о чём я читаю тебе, и увидишь».

– Она скажет не таким голосом.

– Да, она скажет своим голосом, но она тоже будет любить тебя.

Инна сидит перед Тусей на корточках, и по её щекам ползут слёзы.

– Я тебе сошью платье, – говорит она. – Я умею шить красивые платья. Мы с тобой пойдём в зоопарк.

– Что такое зоопарк?

– В зоопарке живут звери.

– И кони? И птица сокол?

В этот день мы завтракали поздно.

В субботу мама не уходит в школу. И мы все едем в зоопарк.

Каждое мгновение мы с мамой тушим пожар.

Стоит Tyce сказать «Посмотри, у белки уши – короткие, значит, заяц слышит лучше, чем белка», как Зина начинает кричать на неё: «Что ты понимаешь, ты совсем дура. У белки сразу ухо, а к зайцу надо добраться, чтобы он услышал».

Стоит Tyce сказать, что она хочет снова к обезьянам, как Зина начинает топать ногами:

– Я хочу к пони.

Каждый раз Инна теряется и не знает, что делать. И, если бы не моя мама, лились бы слёзы весь день у всех троих.

– Внутри уши устроены почти у всех зверей и людей приблизительно одинаково. Что касается того, кто лучше, кто хуже слышит, вопрос сложный, потому что ни ты, ни я не были ни зайцем, ни белкой.

Сама Инна явно не может справиться ни с одной, ни с другой девочкой, и на её лице, как переводные картинки, проявляются растерянность и страх.

Вечером, когда девочки спят, Инна сидит на кухне и смотрит в окно. Деревья в листьях держат густой летний воздух, подсвеченный только что зажёгшимися фонарями. И, наверное, она молчала бы всю ночь, если бы я не налетела на неё:

– Ты боишься? Думаешь, не справишься. Жалеешь, что взяла Зину? Ты же сама хотела именно её! Ты раскисла, она тебя назвала «мама». Может, она всех называла «мама». Ты хотела бы только Тусю, а Туся хочет свою маму. И ты думаешь, ты – слабачка, не способна растить их?

И Инна начинает кричать без голоса:

– Да, я думаю, я слабачка. Да, я знаю, что я не справлюсь. Да, я хочу только одну, но она не хочет меня!

– А теперь, когда ты вышла из столбняка, с тобой можно разговаривать.

Мама моет посуду. Словно не слышит нас. Шум воды дразнит меня.

– Давай отвезём обратно и ту и другую, пока не поздно, – говорю я. – Римма поймёт. Пусть она поищет им другую маму, если найдёт, конечно. У неё тысячи знакомых, одиноких женщин.

– Ты скажи, что делать?

– Прежде всего читать, Инна. Самой учиться, – говорит моя мама. Она стоит перед Инной и вытирает руки полотенцем в ярких красных цветах. – Зину немедленно устроить в летний лагерь, чтобы она была занята. За то время, что она будет в лагере, сделать всё, что возможно, чтобы утешить, успокоить Тусю. Вдвоём их нельзя оставлять ни на минуту, пока не научишь их играть вместе. Лето – длинное, ты всё успеешь. К тому времени, как вернётся Зина из лагеря, подготовишься: ты подружишься с Тусей, приручишь её к себе и продумаешь игры для них обеих, научишь их – при себе – вместе играть.

– Я не смогу ничего. Не смогу учиться, не смогу научить их играть вместе.

– Отдай обратно.

– Погоди, Поля. Не дразни ты Инну, видишь, она не в себе. Учиться мы с Полей тебе поможем. Твою квартиру поменяем поближе к школе, Зина будет там учиться, пойдёт ко мне в биологический кружок, а я буду заниматься с ней не только биологией, попробую научить её читать книжки, видеть других людей…

– Я ничего не могу понять. – Инна трёт виски.

– Ты думала, ты в свободное от работы время будешь снимать детей с дивана, где они смирно сидят целый день, качать их на руках, а они будут лишь глазками моргать, как куклы, и говорить «мама».

– Поля, – мама кривится, сейчас заплачет.

Я сильно зла. Вторжение Инны в нашу с мамой жизнь, полное наше подчинение ей и девочкам разрушили нашу жизнь, не успевшую начаться. Опять мы не вдвоём. Опять мама должна жертвовать собой, своим временем. Опять она не для меня…

А мама… как с гуся вода… она вроде и довольна, что – нужна: диктует Инне список книг, объясняет Инне, какие вопросы задавать детям.

– Я сама ни одной этой книжки не читала.

– Прочитаешь.

– Я плохо училась.

– Пройдёшь все предметы с детьми.

– Я тупая.

– Не развитая. Разовьёшься.

Мама устроила Зину в лагерь.

Валерий Андреевич прислал к нам Алика. Алик обещает обменять квартиру в течение двух недель.

Я купила календарь, повесила на стенку в маминой комнате и стала замазывать чёрным каждый день, испорченный совместным житьём с Инной.

У Инны отпуск. Она даже получила отпускные. Целый день она или гуляет с Тусей, или читает ей. Навещают они в лагере Зину, везут ей фрукты и сласти, рассказывают о прочитанных с Тусей книжках. Инна выполняет мамину программу скрупулёзно.

В этот день мама – в школе, Инна – в лагере, у Зины, я готовлюсь к экзаменам.

Мамин стол застроен башнями из книг. Башен столько, сколько экзаменов. По мере того, как прочитываю учебники и выписываю незапоминающиеся формулировки, башня тает – книги перемещаются со стола на пол.

Деревья вроде и не дышат и не шевелятся – изо всех своих последних сил удерживают в себе влагу, чтобы ни капли не захватило солнце, а всё равно подсыхают, вянут листьями. Дождя давно нет. Окно к деревьям распахнуто, а дышать всё равно трудно.

Первый экзамен – биология. Как он будет проходить? Вывесят таблицы, картинки, или придётся шпарить всё по памяти?

Звонят в дверь.

Кто это может быть?

– Простите за вторжение. – Леонида входит в квартиру, и я сразу попадаю в её магнитное поле. Я слышала, Леонида, как и Руслана, – лесбиянка, только этого мне не хватало! – У вас есть возможность выслушать меня?

Пячусь в кухню, не в силах отвернуться от неё. Язык прилип, как к магниту, к нёбу, слова остаются внутри.

Леонида садится за стол.

– Если есть вода… жарко…

Она меня боится? Опять, как и в прошлую встречу, голос её вибрирует.

Я не могу повернуться к плите, стою перед ней безгласной рабой – что ей нужно от меня? Она старше на несколько лет. Она – из взрослой страны.

Она хочет пить. Всё-таки наливаю воду в чайник, зажигаю конфорку. И снова стою перед Леонидой – руки по швам.

Она спрашивает об Инне и девочках, я отвечаю.

Наконец чай вскипел. Наливаю Леониде в большую кружку, ставлю на стол еду. Но Леонида ничего не ест, чашку отставляет. На какое-то мгновение она выпускает меня из своего магнитного поля, и я дышу, как запыхавшийся щенок.

– Мне нужна матушка, – говорит свои первые слова Леонида.

У неё нет матери? А я при чём?

– Надеюсь, вы умеете хранить тайны. Я хочу исповедаться перед вами. Бога я увидела в раннем детстве. Он склонялся надо мной вместе с моим отцом перед тем, как я засыпала.

Леонида рассказывает мне о своих родителях, о вере в Бога, о Мелисе, о Семинарии, об эксперименте о. Варфоломея, об Артуре.

– Я неправильно выразилась, речь не о матушке, матушка мне вовсе не нужна, – говорит она. – В Протестантизме всё по-другому, чем в Православии, но мне нужна помощь.

– В чём? Судя по тому, что вы рассказали об отце Варфоломее, вам ничего не грозит: никаких тайн в вашей жизни больше нет. И в обществе происходят изменения, скоро станет нормой – женщина-священник! Правильно я поняла вас?

– До этого ещё далеко. У нас лишь робкий скромный эксперимент. Необходим долгий путь формирования новой общественной идеи.

Почему-то Леонида говорит со мной как с единомышленником, как с другом. И я решаю высказать ей то, что просится на язык:

– Мне говорили, вы – лесбиянка, поэтому я не хочу иметь с вами никаких отношений. Я не хочу жить с женщиной. Я хочу родить ребёнка. Я хочу жить под одной крышей с моей мамой, я не добрала детства и её любви.

Мой голос вибрирует от обиды – почему в моей жизни всё шиворот-навыворот?

– Я не лесбиянка, – говорит мне Леонида. – С этим давно и навсегда покончено, и тебе не грозит ничего дурного. Мне просто нужен преданный человек, который поможет мне продолжить дело отца Варфоломея. Надо сказать, если бы я стала священником в Православии, мне нужна была бы матушка, и я просила бы тебя стать ею. Но сейчас… сейчас мне просто страшно одной. Такой серьёзный эксперимент, от него столько зависит для России, да и не только для России. Отец Варфоломей не сегодня-завтра умрёт… мне нужна помощь, – повторяет она. – Почему я пришла за ней именно к тебе? Ты много пережила, так ведь? И ты сможешь увидеть чужую боль. Это во-первых. Во-вторых, ты очень ответственный, очень чёткий человек и сумеешь помочь мне организовать общину более широкого масштаба, чем сделал это отец Варфоломей. Я вижу громадные возможности для общества в этом эксперименте, – повторила она другими словами. – Но ты абсолютно свободна, тебе не грозит никакое насилие. И жить можешь дома. Я сама буду привозить тебя после работы к маме. Захочешь родить ребёнка, роди Это очень хорошо.

– Я хочу учиться.

– Это очень хорошо. Ты будешь учиться, но, мне кажется, ты глубоко верующая. То, что ты сделала для Инны, доказывает…

– То, что я сделала для Инны, вовсе не означает то, что я – верующая.

Леонида встаёт.

– Не отвечай мне сегодня, – говорит она. – Обстоятельства могут измениться, и ты сама захочешь помочь мне. Если ты решишь переехать ко мне, ты будешь жить на свежем воздухе и делать добрые дела. Ничего дурного тебе не грозит, – повторила она. – Я приду посте экзаменов. Я не хочу никого, кроме тебя. Тебе со мной будет интересно разговаривать. И тебе очень понравится помогать людям. Благотворительность – главная задача моей будущей общины, и ты возглавишь её. Я хочу помочь стать людям счастливыми.

Леонида давно ушла, а я всё стою, не в силах стряхнуть с себя её слова.

Звонит телефон.

– Здравствуй, доченька! Я так соскучилась по тебе. Расскажи, как ты живёшь?

Ору в трубку. О том, какая у нас квартира. О том, что готовлюсь на биофак, о том, что мама работает.

Запруда прорвалась.

– Я опять не могу жить с мамой вдвоём, – кричу в голос и рассказываю об Инне и девочках.

– Доченька, я хорошо слышу тебя, не напрягайся. Бедная моя! Но ведь она должна скоро переехать в свою квартиру и наконец вы останетесь вдвоем? – Ангелина Сысоевна утешает меня, и в её теплом напоре – освобождение от предложения Леониды.

– Твой отец в порядке, – слышу недоумение Ангелины Сысоевны. Она рассказывает об обеде, приготовленном им самим, о свечах и музыке, о лёгкой отцовской походке, о том, что Валентина согласилась поступать на химфак института в районном центре, и мой отец возит её на консультации. – Представляешь себе, сорок минут в один конец, сорок – в другой! Валентина отказалась спать с ним. «Я, – говорит, – свободная и строить свою жизнь буду как хочу. Спать стану только с тем, за кого выйду замуж! По-дружески пока помогаю, но моё право – уйти в любую минуту!» Я восхищена и не скрываю восхищения. Она ко мне приходит на процедуры, у неё кое-какие проблемы – посидела на холодном, и рассказывает обо всём. Климентий вас с мамой измучил, а вокруг неё пляшет: «Садись, занимайся», «Не хочешь ли прогуляться?».

– Значит, она теперь всё время живёт у отца? А как воспринимают это её родители? – пользуюсь я паузой.

– Скандал на весь Посёлок. Они не верят, что она с ним не спит. Собирались писать на него в высшие инстанции, да Валентина сказала им: «Окажетесь смешными в чужих глазах! Не он ко мне, а я к нему пришла сама. Школу я закончила, через полгода мне восемнадцать, и я хочу строить свою жизнь сама. Не хотите потерять меня, не вмешивайтесь».

– Это всё она вам сама сказала?

– Сама. Она приходит к концу моей смены, и мы вместе идём домой.

– Она знает, что вы всё передаёте мне?

– Конечно, знает. Но сама подумай. То, что она – девушка, – факт, хотя, глядя на неё, этого не скажешь. То, что Климентий блестит новой кастрюлей и тает свечкой, – факт. То, что Валентина определяет погоду, – факт. И вот как я тебе скажу: вернётся мама к нему, он снова опустится, превратится в капризное дитя. При Валентине он живёт сам. Нельзя служить мужику, нужно, чтобы мужик служил тебе. А мы с мамой – непроходимые дуры. Мама-то выглядит хорошо, у неё что-нибудь ещё да получится, а я расползлась и осела…

– Нет, вы тоже можете всё изменить и начать жить так, как хотите вы! Я знаю.

– Я и так благодаря тебе совершила революцию в своей жизни: пошла работать. Мужу пришлось взять себе секретаршу и платить ей большие деньги.

– Вы верите в Бога?

– Что это ты вдруг? Ни с того ни с сего. Верю не в Бога, а в какую-то высшую силу, что определяет жизнь. Верю в рок, в судьбу.

– А по судьбе мы с мамой должны были остаться или уехать?

– Уехать, чтобы не погибнуть, вам – жить.

– А вам, значит, – остаться?

– Я пока не знаю. Витя готовится, поедет сдавать. Смогу без него, останусь здесь, не смогу, поеду за ним.

– Если он к тому времени захочет жить с вами. Вы разоритесь, – вспоминаю я о расстоянии между нами.

– Это самые счастливые минуты за много дней, я говорю с тобой, а деньги – что?!

Не успеваю прочитать и абзаца, снова звонит телефон.

– Поля? Как хорошо, что ты дома. Я нашёл квартиру и срочно должен показать.

Алик землю роет носом, каждое мгновение или бежит, или уговаривает, или цепко впивается в газетную страницу объявлений. Он предложил уже три квартиры на обмен, но они у чёрта на куличках.

– Поверь, это то, что вам надо. К школе близко, потолки высокие, и если с доплатой, то получите две комнаты вместо одной. Соглашайся скорее, иначе уплывёт. Сегодня решаем, завтра переезжаем. Ты слышишь меня?

– Слышу, но ни мамы, ни Инны нет дома.

– А мне они и ни к чему. У меня есть Иннина доверенность, Инна – твоя подруга, сестра, кем она там тебе приходится, её нет, ты есть. Ну, едешь или нет?

– Еду.

– Записывай адрес.

Когда же я буду готовиться к экзаменам?

Алик ждёт меня на остановке автобуса.

– Скорее, бежим. Не представляешь себе меру везения.

Алик тощ и приёмист: он срывается с места мгновенно и развивает скорость самолёта. Я за ним не поспеваю.

– Ты чего играешь в старуху? Отрастила себе ноги, так беги. Ну, не соврал? Остановка в восьми минутах. Смотри, дом – кирпичный. Правда, этаж – третий, без лифта, за это и в выигрыше мы, но Инна – молодая, а девчонкам прыгать по ступенькам одно удовольствие, так?

– А что, в квартире старушка живёт?

– Какая старушка?! Парень! Ему, видишь ли, на работу ездить далеко. Дарит нам лишние шесть метров, зато получает замечательную квартиру прямо около работы, в самом-пресамом центре. Он очень спешит, времени, видишь, у него мало. Готов переезжать хоть сегодня. Согласен на ремонт. И у него уже есть с кем меняться.

Парень – Яков.

– Поля? Вот это сюрприз. Это вам с мамой квартира? Как мама?

– В какой-то степени нам с мамой, – я прикусываю язык, чтобы не брякнуть – мама тут в школе работает. – Моей подруге…

– В любом случае это – судьба. Теперь, надеюсь, вы не исчезнете, как исчезли из ресторана? Мне так нужно было поговорить с вами о Люше! Может быть, дадите свой номер телефона?

Диктую Якову телефон.

– Спасибо вам за вкусный ужин! Побаловали вы нас.

– Вы так хорошо улыбаетесь! Совсем как ваша мама!

– Мама, Яков, на всех производит сильное впечатление, – неожиданно для себя говорю я. – У меня замечательная мама.

– А у неё замечательная дочка.

– Работать будем? – прерывает наш странный разговор Алик. – Поля, смотри квартиру, выноси приговор и бей по рукам. Прежде всего кухня. Сядут все трое в кухне? Сядут. Да ещё и позовут двух гостей. Смотри, в кухню можно даже диванчик втиснуть. Светлая кухня? Светлая. Экскурсия продолжается. Вот тебе комната восьми метров. Маловата? Маловата. Но лучше её иметь или не иметь, так? Светлая? Светлая. Пошли дальше. Что видим? Большую комнату. Восемнадцать метров. В той, что я предлагаю молодому человеку, – двадцать метров. Значит, если мы сильны в арифметике, что получается? Шесть метров у молодого человека добавочные. Что хочет молодой человек? Получить за них денежку. Вот теперь я оставляю вас, и вы наедине решаете, сколько это выходит – добавочная площадь.

– Я не знаю, есть ли у Инны деньги.

Квартира, сдобренная Аликиными комментариями, мне очень понравилась, но где мы возьмём доплату? Почему мама должна платить за квартиру свои деньги? А она точно решит платить.

– У меня план, – говорит Яков, когда мы остаёмся вдвоём. – Вы мне будете отдавать в рассрочку. С голоду я не умираю, но после окончания института деньги мне понадобятся. За год вы отдадите мне, правда?

– А сколько вы хотите?

– Сколько стоит. Метр – шестьсот, шесть лишних – три шестьсот.

– Ответ сейчас или вечером?

– Вечером. Я позвоню вам сам.

Всю обратную дорогу Алик хвалит сам себя:

– Балериной надо родиться, вы согласны? И певцом надо родиться, это от Бога. А разве не от Бога – родиться дипломатом или агентом по недвижимости? Я родился дипломатом и агентом по недвижимости. В «Международные отношения» меня не взяли из-за роста: «Какой, – говорят, – ты – дипломат?! Никто не будет воспринимать тебя всерьёз». Небось, знаешь, туда отбирают по стати, как лошадей. Не так уж я и мал, если приглядеться. А может, не только из-за роста, а может, из-за национальности. Чистота расы. Не приняли во внимание, что я – патриот, что тут, на этой территории, откину копыта, не надо мне ничего другого. Дураки, что не взяли. Умён я необыкновенно, поверь мне. Точно знаю, с кем какое слово сказать. Игру проигрываю сразу на десять ходов вперёд. Понимаешь? Берусь подготовить любого человека к любому решению.

– А хоть какой-нибудь институт ты закончил?

– Ещё какой! Журналистику. Только одна загвоздка. Пишу-то я хорошо и печатаюсь даже, чего удивляешься? Но больше всего люблю работу с людьми.

– Наверное, получаешь много материала от общения…

– Ещё как! Сегодня, например, хочешь расскажу? Случай определяет судьбу – тема очерка.

– Какого ещё очерка?

– Как какого? Про Якова и Полину маму. Из вашего разговора я понял, что твоя мама сильно затронула Якова. То, что он живёт великими идеями, написано на его физиономии. То, что он откроет что-то очень важное для человечества, написано на его физиономии. И уж, конечно, я разберусь в его чувствах.

– Он работает официантом.

– А я агентом по недвижимости. Мало ли как человек зарабатывает на хлеб и как развлекается.

Алик проводил меня до дома. Зайти не захотел. Пробурчал: «Время – деньги, а сегодня ещё три клиента» – и вприпрыжку побежал к остановке автобуса.

Зачем провожал, если времени совсем нет?

Не закрыв дверь, я кинулась к телефону. Только бы застать Руслану, но трубку поднять не успела – раздался звонок.

Руслана.

Ну и день! Сплошные совпадения.

Не успела Руслана спросить, приживаются ли девочки, как я обрушила на неё поток просьб: может ли организация оплатить шесть лишних метров, может ли обставить квартиру? У Инны денег нет.

Руслана пожелала видеть меня. И вот я снова несусь по плавящемуся городу.

У Русланы – большая комната, метров двадцать пять. Большая тахта. Большой письменный стол. Большой журнальный столик. Большой телевизор. Крупный зверь живёт в этой комнате.

Встречает она меня в розовом, расписанном яркими рисунками халате, полураспахнутом, открывающем большие, красивые груди, налитые мощной силой, способной выкормить не одного ребёнка.

– Тебе повезло, я заскочила домой – принять душ и поесть. Садись за стол и пиши, что конкретно надо.

Я сажусь. Она подходит ко мне близко, склоняется, кладёт груди на стол, душит меня вкусным мылом и парфюмом.

– Ты уверена, что она сможет растить детей? Ей самой нужен проводник по жизни. Знаешь, кто такой проводник? Это тот, кто берёт тебя за руку и ведёт через все рифы и бури. Инна не способна принимать решений. У неё нет извилин. А значит – ни одной мысли.

– То, что она слушала вас открыв рот, не значит, что она – дура. Она влюблена в вас, она верила каждому вашему слову, а люди всегда глупы с теми, кого любят. Её «глупость» – свидетельство её способности страстно любить.

– А ты, часом, не на юридический идёшь? Из тебя получился бы блестящий защитник обиженных.

– Она вырастит прекрасных детей. Очень скоро она будет самостоятельно принимать решения.

Теперь я вру. Руслана права: Инна – беспомощный, ведомый человек. Но терпкий запах, прорывающийся сквозь парфюмерию, но – груди на столе… раздражают меня. Я беру ручку и начинаю быстро писать список того, что может понадобиться Инне на первых порах.

– Я ничего не обещаю, – говорит Руслана, – но обязательно сегодня же устрою собрание. Мне кажется, ей нужна в помощь пожилая женщина, одной тяжело с двумя детьми, попробую подыскать. «С миру по нитке, бедному рубаха», верно?

Я морщусь и начинаю писать быстрее.

Зачем она позвала меня к себе?

– Поля, я хочу сделать тебе предложение…

– Нет! – Я повисаю с ручкой над листом, бросаю ручку и отъезжаю со стулом от стола, наверняка оставляя полосы на полу. С меня хватит Леониды! – Нет! – встаю и уже поворачиваю к двери, как Руслана начинает хохотать. Она хохочет и бьёт себя по пышным бокам, как пляшущая цыганка.

– Чего ты испугалась? Чего так уставилась на меня? Вовсе не то, что ты подумала. Я хочу предложить тебе работу в нашей организации. Много платить не смогу, но хоть что-то. Тебе наверняка будут нужны свои деньги. И работа не сложная – вести протоколы собраний, держать в порядке бумажный хлам. – Она ещё не остыла от смеха, и голос её ещё потеет разрывами и сбоями.

– Я очень занята сейчас. Я не успеваю подготовиться, я не могу сейчас никуда ходить.

– А я и не про «сейчас», я про сентябрь. Летом всегда затишье. Женщины с детьми – на дачах, женщины-работницы – в отпусках. А собрания всегда вечерами, занятиям не помешают.