Текст книги "Бунт женщин"

Автор книги: Татьяна Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Девочка молчит.

– И игрушки у вас будут у каждой свои. Никто не станет отнимать твои. У тебя будет всё необходимое.

Звонит телефон. Римма говорит «Прости» и бежит в коридор.

– Что?! Доза?! Вы, может быть, уже убили её! Пойдёте под суд! – И тут же: – «Скорая»! Срочно! Ребёнок. Передозировка транквилизаторов. Около пяти лет. – Она диктует адрес.

Инна прижимает девочку к груди.

Через секунду мы снова несёмся: Туся с Инной – в «скорой», мы с Зиной и Риммой – в Римминой машине. В бешеной скорости «скорой» и её гуде проскакиваем красные светофоры. Потом Тусю уносят. Римма идёт следом. Инна стоит, прижавшись головой к жёлто-грязной стене, Зина дёргает её за юбку.

– Она умрёт? Она умрёт? – И в глазах – надежда.

Инна поворачивается к ней:

– Будем молиться, чтобы не умерла, будем молиться, чтобы выжила. Мы с тобой потерпим, правда, доченька? Иди ко мне! – Инна садится, берёт Зину себе на колени, та обхватывает Инну за шею.

Инна не видела алчной надежды Зины. Зина хочет Тусиной смерти.

Позывные детского дома, которые постепенно изживутся, или от природы Зина такая? И что тогда делать Инне? Как она справится с ревностью и злобой Зины?

Нет, я не хочу ребёнка из детского дома. Я хочу своего ребёнка. Я попрошу Дениса подарить мне ребёнка. Пусть он живёт с мамой, пусть в упор не видит меня, но может же он оставить мне на память ребёнка! Я буду растить нашего с ним ребенка, и ничего мне больше не нужно. Замуж не хочу. Не хочу такого брака, как у моих родителей, у родителей Инны, как у Ангелины Сысоевны. Знаю несколько супружеских пар, и нет среди них ни одной, которой я позавидовала бы. Не считать же счастьем мещанское благополучие родителей Дениса или Виктора? Замуж выходить нельзя! А вот обеспечить себе и своему ребёнку пропитание и для этого получить профессию – нужно.

Профессию выбрала – биологию, но неожиданно сегодняшние задачки мне кажутся интереснее: Туся и Зина, Ирина Петровна, воспитательница и дети. Я хочу решать такие задачки. Я хочу заниматься психологией.

Появляется Римма:

– Пока не приходит в себя. Ей промыли желудочно-кишечный тракт, сейчас работают с кровью. Если бы её отравили таблетками, было бы проще. Кровь очистить сложнее, но будем надеяться на лучшее.

Римма снова уходит, а Инна склоняется к Зине:

– Пожалуйста, доченька, давай помолимся за жизнь твоей сестрёнки. Скажи: «Господи, помоги, спаси Тусю, спаси, пусть она живёт!» Повтори, доченька!

– Я не хочу… Ты меня будешь мало любить, если Туся оживёт.

– Что ты говоришь? Почему ты так говоришь? Я буду любить вас одинаково.

– Я не хочу одинаково. Я хочу, чтобы ты любила только меня, как ты любила меня давно!

Инна молчит. Подбирает растерянные слова.

– Тебе хорошо было в детском доме? – спрашиваю я Зину.

Она поворачивает ко мне сердитое лицо.

– Ты сама знаешь, ты сама видела, там бьют, там всё отнимают те, кто старше.

– Стоп. Значит, ты тоже отнимала у тех, кто был младше?

– Конечно! – смеётся Зина.

– А что ты делала, когда старшие отнимали у тебя?

– Как что? Я же сказала, отнимала у младших.

– А если бы младших и более слабых не было, что бы ты делала?

Зина вытаращивает свои голубые, в самом деле похожие на Иннины, глазки.

– А если бы младших не было, что бы ты делала? – повторяю я свой вопрос.

Зина давно уже слезла с Инниных колен и стоит передо мной. Тощая, всклокоченная.

– Ревела бы!

– А теперь представь себе, ты – Туся, тебя накололи лекарствами, тебе переливают кровь, ты сейчас можешь умереть.

– Как же! Могу! Я стою перед тобой! Вот она я!

– Нет, это не ты, ты лежишь там. Так в жизни и бывает: сегодня плохо ей, завтра тебе. Плохо сейчас тебе!

Зина затопала ногами.

– Не хочу тебя слушать! Не могу умереть! Я вот я! Ты – плохая! Ты хочешь, чтобы я могла умереть.

– Ты хочешь, чтобы Туся умерла, – пожимаю я плечами. – Ты – плохая, недобрая!

Инна – статуя удивления и растерянности. Рот разинут. Она ничего не понимает.

– Вот тебе, вот! – Зина бьёт меня кулачками по коленям.

– Ты что, доченька, ты что? – приходит в себя Инна. – Разве можно бить человека?

– Все всех бьют. Я вся побитая.

– Только плохие бьют.

– Посмотрись в зеркало, вон, видишь, зеркало, какая ты красная, какая злая! – говорю я. – Ну же, иди посмотри. Ты нравишься себе? Чем ты лучше воспитательницы, которая била тебя?

– Я не хочу быть лучше! – кричит Зина и плачет. Она плачет обиженно, захлебываясь, и Инна кричит мне:

– Зачем ты раздражила её? Она плачет!

Я и так вижу, она – плачет, но, словно бес вселился в меня, говорю:

– Тебе больно. И Tyce будет больно, если ты обидишь её. Помолись за её жизнь! Будет хорошо Tyce, будет хорошо тебе. Злых никто не любит. Если мама поймёт, что ты злая, не будет любить.

– Зачем ты так?! – кричит на меня Инна. – Довела до слёз!

– Я тебе помогаю, неужели ты не понимаешь?

Римма несёт Тусю. Туся укутана в одеяло.

– Поехали. Она пришла в себя, но ей нужно спать. Ей обязательно нужно долго спать. Предложили оставить её в реанимации, но мне не понравилась обстановка в больнице: на двадцать детей одна завитая девица с равнодушным взглядом, я под расписку забрала Тусю. Теперь, Инна, вся ответственность ложится на тебя.

Инна берёт Тусю на руки, прижимает к себе.

Я веду за руку Зину:

– Я – твоя тётка. Тебе придётся слушать меня. Я – мамина сестра, слышишь? Меня зовут Поля. Ты постараешься полюбить Тусю, хорошо? Ты сильно постараешься помочь маме заботиться о Tyce, хорошо? Если ты станешь доброй, если не будешь обижать Тусю, у тебя сразу сложится большая семья, и ты уже никогда не будешь одна, и тебя никто не обидит. У тебя есть мама, сестра, тётя – это я, и ещё будет бабушка Маша. Если же ты останешься злая, то у тебя не будет ни сестры, ни тёти, ни бабушки Маши, а мама помучается с тобой, помучается и отдаст тебя обратно в детский дом.

Весь путь по коридорам, по улице к машине я шепчу Зине свои слова.

Этот июньский день никак не кончается. Но, слава богу, уже десять вечера. Если мы уедем сегодня, то уедем в одиннадцать. Поезд, как объяснила Римма, – долгоиграющий. До нашего города – пять часов езды, а он идёт всю ночь, восемь с половиной, специально чтобы люди могли выспаться.

– Тебе выгодно очень любить свою сестру, очень заботиться о ней, она тоже будет заботиться о тебе.

Ужин остыл, но Римма его не греет. Решается вопрос, мы едем сегодня или остаёмся ночевать.

– Врачи сказали, жизнь сейчас вне опасности, только нужно два-три дня отсыпаться – приходить в себя, – повторяет Римма.

Глава седьмая

Встречала нас Леонида.

Коротко стриженная, в мужском костюме, голос – густой, низкий.

– Здравствуй, – улыбается Леонида Инне. Видит, что Туся на её руках спит, и начинает говорить шёпотом: – Мы тебе тут собрали немного, на первый месяц, пока устроишься. – Подхватывает на руки Зину. – Привет, красавица. Теперь у тебя большая семья, в обиду не дадим.

Зина – сонная, кладёт голову на Леонидино плечо и дремлет.

Машина у Леониды не такая красивая, как у Риммы, но внутри – уютно: красный плюш, на зеркале болтается медвежонок.

Леонида смотрит на меня в упор, кладёт мне на колени сонную Зину.

– Куда едем, девушки?

Я говорю адрес. Куда ещё мы можем ехать с двумя детьми, как не в наш с мамой дом?!

Из машины Город кажется другим, чем когда идёшь вдоль высоких стен: дома видишь со стороны, они уходят вверх и вдоль улицы.

Дома, загораживающие солнце, тихий голос Леониды, рассказывающий об экстренном собрании, посвящённом Инниному, по словам Леониды, подвигу, тяжесть Зины… – это моя новая жизнь, я в ней участвую. У меня затекли руки, но на душе – тихо и спокойно.

Леонида родилась в семье священников. Дед был священником, отец – священник. И мать, регент хора, целые дни проводит в церкви.

Детство – в церкви.

– Закрой глаза, доченька, ощутишь, как ангелы касаются тебя своими крыльями, – говорила мать. – У тебя есть твой ангел, он защищает тебя. Закрой глаза, увидишь Свет, это Бог посылает его тебе!

Леонида закрывала глаза, и попадала в Свет, и видела ангелов. Они не касались её своими крыльями, потому что она летела рядом с ними в Свете, они были с обеих сторон. Она не чувствовала своего тела и сопротивления воздуха не чувствовала. Звучала музыка, совсем незнакомая, без инструментов, светом плескалась в глазах и в ушах.

– Очнись, доченька! – достигал её наконец шёпот матери. – Пора идти домой.

Леонида бежала в церковь, если разбивала коленку, шептала:

– Уйми, Боженька, боль.

Бежала в церковь, когда получала «двойку»:

– Помоги, Боженька, сделай так, чтобы папа не расстроился, я исправлю.

Папа – не только священник, он – просветитель.

Он раздаёт людям книги о религии, читает лекции в разных местах и в её школе.

Однажды сказал ей:

– Учись, дочь, хорошо, найдёшь себе умное дело на целую жизнь, будешь служить людям.

«Я хочу быть священником, как ты», – чуть не вырвалось у неё.

Отец хотел сына и назвать его хотел Леонидом – в честь своего отца. Родилась девочка, и врачи сказали матери, что больше детей у неё не будет. Леониду назвали в честь деда. «Жаль, что не будет у меня сына – продолжать моё дело», – как-то услышала она разговор отца по телефону.

Однажды, ей было тогда четырнадцать лет, она, как обычно, пришла в Церковь и – словно впервые увидела лик Христа. Ей показалось… глаза Христа чуть приоткрыты, на своих руках и ногах она ощутила Его боль, ощутила Его жажду, Его муку… Часто, с раннего детства, она представляла себе, как мучился Христос, как умер, как воскрес и как возносился в Свете к своему Отцу! И вдруг сейчас, в пустом Храме, она зажмурилась – такой Свет неожиданно возник вокруг лика Христа, и муки растворились в Свете. Увидела: глаза Христа раскрылись широко, и её ослепил Свет из Его глаз. Она бросилась перед Ним на колени и стала молиться о Нём, она радовалась за Него: что он больше не мучается, что ему теперь хорошо. Она благодарила Христа за то, что Он дал ей возможность увидеть Свет и Его в Свете, за то, что Он сейчас здесь, рядом с ней, за то, что Он дал ей таких родителей, она молилась истово, всю себя вкладывая в свои слова. А потом пожаловалась Ему: передала слова своего отца, отец расстроен, что прервётся их род и больше в нём не будет священников. «Что же мне теперь делать? Я хочу быть священником! Я хочу всю жизнь служить Тебе! – сказала она. И осмелилась – попросила: – Открой мне моё назначение на земле».

Голос, как ей показалось, родился из глаз Христа:

– Ты будешь священником. Иди и неси Моё Слово людям!

Подошёл отец.

Глаза Христа снова закрыты, и свет – обычный.

Отец опустился рядом и тоже стал молиться.

А когда они оба встали, она решилась, спросила:

– Папа, а почему, ты говорил, женщина не может быть священником?

– В 523 году был Вселенский Собор. Ты знаешь «Символ веры»? Помнишь слова: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца Небу и Земли… во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша… Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Последние слова говорят о том, что христианская Церковь – апостольская. Христос оставил своё учение апостолам, чтобы апостолы проповедовали Его учение на земле. Среди них – ни одной женщины. Поэтому рукополагать в сан священника имеют право только мужчины. Священник – преемник апостолов, он является рукой Господа Бога, и через него передаётся людям Божеская благодать. Сын Бога воплотился в человека, в мужчину, а не в женщину. Посмотри на икону «Тайная вечеря». Кто окружает Христа? Апостолы. Только мужчины.

– Я всё равно не понимаю. Почему же не может передать таинства священства женщина? – спросила Леонида. – Чем женщина хуже?

– Женщина не хуже, но женщина кормит тело, мужчина окормляет Дух. Женщине дана возможность воспроизводить тело – выносить, выкормить, вынянчить ребёнка.

– Ну и что? В чём противоречие? Почему женщина не может посвятить себя Богу так же, как и мужчина?

– Может. Женщина может стать диакониссой, игуменьей.

Прошло много лет после того разговора. Она читала богословские книги, она думала о том, что говорил ей отец. И – не понимала, не могла справиться с сомнением. Как же отец не видит: женщина в своей утробе выращивает мужчину?! Значит, она изначально более могущественная, чем мужчина. В школе по поведению мальчиков не скажешь, что их Дух намного выше. Разве можно сравнить хоть с одним из них хрупкую Веронику?!

Никто не сказал, что Бог – мужчина. Бог содержит в Себе и женское, и мужское начала. И женщина вовсе не из ребра Адама создана, а из боковины, что значит женщина – равная мужчине половина.

Леонида всё время как бы разговаривала с отцом. Опровергала его положения, свои мысли старалась аргументировать цитатами из книг. Чтобы понять отца, читала его лекции – их копии многослойными рядами лежали каждая в своей клетке большого стеллажа, с красными флажками заголовков. Тонким карандашом ставила она вопросительные знаки и чёрточки – её недоумение и её согласие. Читала она и книги, что стояли в отцовском книжном шкафу: о. Сергия Булгакова, X. Янарова, Георгия Флоровского…

В центральной библиотеке она услышала имя о. Владимира. Взяла его книгу, прочитала за одну ночь, взяла другую, третью. Книги эти сильно отличались от тех богословских книг, что она читала раньше: внутренней свободой, необыкновенной эрудицией, интеллигентностью. Она попросила отца прочитать их, надеялась: их мысли явятся аргументами в спорах с отцом. Отец прочитал и сказал лишь: «Не моё».

– Почему не твоё? Объясни, – попросила она.

Отец сказал, что ему не хочется об этом говорить.

Что-то произошло с отцом или что-то произошло с ней, но было очевидно: во многих важных вопросах они теперь не находят общего языка.

В девятом классе на зимние каникулы она поехала в столицу и пришла к о. Владимиру в храм. Там висело объявление о его лекции в клубе и адрес. Тема лекции: «Вопросы и ответы».

Первый вопрос ему задали: «Как бороться со Злом?»

– Цель – Добро, но порой достичь этой цели можно, лишь совершив Зло, – говорит худенькая девчушка, похожая своей хрупкостью на Веронику. – К примеру, нужно устранить диктатора, антихриста, погубившего много людей. Но на пути к достижению этой цели приходится убить много ни в чём не повинных людей! Как это согласовать? Одни убивают ради Зла, другие – ради Добра, но и в том, и в другом случае гибнут люди?!

О. Владимир сказал, что самым важным является именно то, какими средствами достигается Добро. Если ценой человеческих жизней или нечистыми методами, то самое понятие «Добро» обесценивается.

– Значит, надо позволить антихристу убивать людей и безропотно смотреть на то, как он делает это? – возразила девчушка.

– Нужно найти такой путь, при котором не будут гибнуть невинные, – ответил о. Владимир. – Вообще служить Добру и служить Богу – это одно и то же, ибо Бог – высшее Добро.

Тут же последовал вопрос: «А как может Бог допускать зверства, запланированные убийства, гибель невинных?»

– Бог, согласно Библии, не может быть источником Зла, – сказал о. Владимир. – В Писании мы находим образы чудовищ – Хаоса и Сатаны. Из этого следует, что катастрофа совершилась в мире духовном. Именно там возник мятеж против гармонии, и он отозвался на всей природе. – О. Владимир стал говорить о том, что силы, заложенные во Вселенную, не могут быть полностью парализованы властью Хаоса, что Библия учит Премудрости, которая есть отображение высшего Разума в творении. Он говорил о том, что «борьба – закон миротворения, диалектика становления твари». – Об этой борьбе говорят проникновенные слова поэта, – сказал о. Владимир и прочитал стихи Алексея Толстого:

 
Бог один есть свет без тени,
Неразрывно в Нём слита
Совокупность всех явлений,
Всех сияний полнота…
Но усильям духа злого
Вседержитель волю дал.
И свершается всё снова
Спор враждующих начал.
В битве смерти и рожденья
Основало Божество
Нескончаемость творенья,
Мирозданья продолженье,
Вечной жизни торжество.
 

Задали ему вопрос о Библии.

О. Владимир сказал, что Библия – единственная книга, автором которой является Бог. Но вместе с тем Библия и историко-литературный памятник прошлого, так как каждая из частей имеет и своего автора – человека, у которого сохраняется свобода в выражении открываемых ему Святым Духом мыслей.

– Почему большинство людей не видит никаких чудес и ничего особенного в окружающей жизни? – спросил немолодой мужчина.

– Прежде, чем видеть, необходимо в себе создать орган зрения, похожий на объект созерцания и равный ему… Душа никогда не увидит красоты, если она сама раньше не станет прекрасной, и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и божественным. Великие святые потому и были «боговидцами», что их души были действительно инструментами Богопознания.

Последним был вопрос об экуменизме.

О. Владимир рассказал о В. Соловьёве, о его работах и о том, что Соловьёв оказался родоначальником экуменизма.

– Объединение, воссоединение разных конфессий в одну Церковь я считаю очень важным, – сказал о. Владимир, – потому, что могут наконец исчезнуть или примириться противоречия, возникшие после Раскола Церкви в 1054 году. Конечно, на пути к объединению возникнет масса трудностей. Каждая религия проходит свой путь. Так, поразительной оказалась жизнеспособность Православной Церкви, выдержавшей в России ни с чем не сравнимые внешние и внутренние испытания. К сожалению, в Православной Церкви ещё много консерватизма. В ней существует изоляционизм – как правило, высшие служители Церкви боятся влияния извне и пытаются оградить свою паству от этого влияния. Конечно, существуют и исключения, например, митрополит Кирилл. Католики же в массе своей легко идут на диалог, они умеют с уважением отнестись к чужой точке зрения. Протестанты ко всяким догматам относятся просто: читайте Библию и поступайте так, как написано в Библии. Именно протестантская инициатива привела к созданию Всемирного Совета Церквей, что говорит о такой жажде общехристианского единства, какой ещё не знала история религии. И замечательно, что экуменизм зародился и живёт именно тогда, когда в мире усилились расовая нетерпимость и шовинизм. Думаю, возможно будет найти серьёзные аргументы в пользу объединения, – закончил своё выступление о. Владимир. – По крайней мере, я не теряю надежды.

Леонида ехала в поезде и пыталась вытащить из всего услышанного то, что может помочь ей.

«Протестанты говорят: читайте Библию и поступайте так, как написано в Библии».

Вот зерно.

В Библии нет ни слова о том, что женщина не может быть священником! О. Владимир не говорил о том, что женщина может быть священником, но он сказал, что в Тайной Вечери участвовали женщины тоже, так как это был праздник Пасхи.

Она выросла в Православной Церкви, и сама мысль, что женщина хочет быть священником, кощунственна. А для неё неприемлема мысль стать диакониссой или игуменьей! Она читала: в Австрии, в Америке есть женщины-священники. Но это у протестантов.

По словам о. Владимира получается: Протестантская Церковь менее консервативна, чем Православная.

Леониде очень понравилось то, что о. Владимир говорил об экуменизме. В самом деле, Бог для всех – один! И главное – это верить в Него, служить Ему, а не догмам.

Конечно, Всемирному Совету Церквей нужно поскорее объединить все конфессии!

Шла домой с поезда и никак не могла решить, рассказать отцу о лекции о. Владимира или нет? Леонида вдруг поняла: её отец относится к консервативной части Православной Церкви. Это открытие расстроило её. Она не может идти против воли отца. Но она не может и ослушаться Христа, она должна стать священником и понести людям Его слово.

Она ещё подумает пару месяцев и снова поедет к о. Владимиру. Придёт к нему на исповедь и попросит помощи: как ей быть? Он мудр, он не догматик, он даст ей совет.

Снова школьная жизнь. С каждым днём всё ближе необходимость решить, что делать ей со своей жизнью.

Противоречие лишает Леониду спокойствия.

Чтобы стать священником, надо много знать. Она кончит Семинарию, как её отец. Семинария даёт образование лучше, чем любой университет. И она принялась расспрашивать отца о предметах в семинарии. Ей казалось, что так она поступает честно: не прямыми словами говорит отцу о своём решении, а даёт ему возможность самому догадаться. Больше всего её привлекали философия, история религии и обычная история.

История – как сказки. Только не с хорошим концом. Она бродила по книгам о Нероне, о Леонардо да Винчи, о Петре и Медичи, как по комнате, трогала знакомые вещи, возражала Савонароле и королеве Елизавете. Читала Бердяева, Ницше, Конфуция.

Любимая учительница в школе – Мелиса Артуровна, преподаёт историю. Мелиса – такого же роста, как она, Леонида, только полная, с длинными большими ногами, с колтуном плохо причёсанных волос, с тяжёлой челюстью, похожей на Русланину, и круглыми, умными и наглыми глазами. Она похожа на мужчину, плохо играющего роль женщины. Её уроки – самые интересные в школе. Как в церкви Леонида ощутила однажды боль Христа от гвоздей в руках и ногах, так и на каждом Мелисином уроке она ощущала себя то закопанной в землю при Петре, то сгорающей в печи при Гитлере, то гибнущей на баррикадах…

Мелиса трактовала исторические события совсем не так, как отец.

Леонида пыталась понять, в какой связи Бог с историческим процессом? Почему Он допускает зло и страдания? Рассуждения о. Владимира в этом вопросе не удовлетворили её.

В шестнадцать лет Леониду подстерегла неожиданная беда, она совпала с возвращением из Москвы, Леонида перестала спать.

Поняла: она хочет мужчину.

Это был второй в её жизни конфликт с самой собой. Лежал открытый Шестов, лежали учебники. Привычно тянулся карандаш к книге или к записям Мелисиных лекций. Но Леонида не понимала, что читает. Выскакивала из дома и спешила в церковь, врывалась в Храм, с молитвой бросалась на колени перед ликом Христа и, судорожно дыша, прислушивалась к телу – ушло или не ушло желание?

И в тот день она прибежала в церковь.

«Закрой глаза и ощутишь, как ангелы касаются тебя…» – голос матери.

Глаза закрыла, но ангелы не полетели рядом.

Церковь была пуста. Только старенькая баба Лиза мела пол.

Баба Лиза никогда ни с кем не заговаривала: зашёл человек в церковь – значит, ему нужно. И в тот день баба Лиза самым будничным образом мела пол большой метлой, а в солнечном свете, сеющемся сверху, плясала пыль.

– Господи, – попросила Леонида, – сделай что-нибудь, защити меня от наваждения. Что со мной? Почему моя голова не работает? Почему я не попадаю в Свет? Как же я могу стать священником, если такое творится со мной и я не могу справиться с собой?

Дома она снова села за учебники и попыталась уговорить себя сосредоточиться.

Отец учил её справляться со всеми проблемами самостоятельно.

Как можно справиться с наваждением?

Девчонки из класса, ничуть не стесняясь, говорили о том, что живут с мальчишками, называя это словом «трахаться». Чтобы не забеременеть, пили таблетки.

Уроки в этот день она не сделала и поставила будильник на шесть – хоть задачи по геометрии успеть решить до школы.

Но уснуть не смогла почти до утра. Её ломало, как при высокой температуре: тело томилось, жаждало чего-то, пыталось что-то втолковать ей.

Первым уроком была история.

Войдя в класс, Мелиса почему-то сразу уставилась на неё и держала под прицелом весь урок.

В один из весенних дней задержала её после уроков.

– По-моему, ты хочешь со мной поговорить, – сказала она.

– Я?! С вами?!

– Ты – со мной! Учительская гудит: что происходит с нашей блестящей Леонидой? Ну вот, мы одни в классе, выкладывай, что превратило лучшую ученицу школы в существо, отключённое от учёбы? Не половое ли созревание?

Леонида плюхнулась на стул.

– Попала в яблочко? Какие там Пунические войны, разделы земель и свержения королей, когда мы воюем и не можем справиться с такой малостью, как собственные гормоны! Ну выходи из столбняка и подай знак: утопающий заглотнул порцию кислорода? По всей видимости – подыхает. Тогда слушай, девочка. Может, и не от всех болезней есть лекарство, но у меня для тебя от твоей болезни лекарство имеется. Оно – весть Прошлого, оно собрало солидную историю, оно – наука спасения. И я могу поделиться с тобой знанием. Не случайно же я, изгой в сегодняшней непонятной, мещанской, раздираемой противоречиями и жестокостью жизни, сбежала в историю. Хочу понять истоки и терроризма, и религиозной нетерпимости, и торговли людьми, хочу с помощью истории открыть – возможности спасения человечества. Хочу понять, как можно помочь людям увидеть истинные и ложные ценности. Не случайно же я не повесилась на крюке, не отравилась газом. Очень надеюсь разобраться и в собственной отверженности, хочу быть счастливой и научить других отверженных быть счастливыми. Твой выбор: полноценная жизнь или жизнь – отверженной?

– Почему «отверженной»? – пролепетала Леонида.

– Ну это уже получается разговор. Отверженной потому, что в России и во многих других странах женщина – существо второго сорта. О серьёзных вещах мужик с бабой, как правило, говорить не станет. Твоё место под звёздами определят твои зад, грудь, бёдра. И, если твои прелести не понравятся в этой жизни ни одному мужчине, ты не имеешь возможности получить физиологическое удовлетворение, – Мелиса пошла к окну.

На карнизе сидел голубь. Он не улетел, когда Мелиса подошла.

Сизый голубь, доверчиво, круглым рыжим глазом смотрящий на Мелису, подтверждал: Мелиса говорит правду.

– Ты можешь встать и уйти, дверь перед тобой. Я прошла свой путь унижений: не мужик, но и не кошечка для услады. Попробуй справиться с телом, попробуй справиться с водоворотом желаний, мыслей, планов.

Мелиса повернулась к Леониде, по её рыхлым щекам текли слёзы. Лицо некрасиво, сморщено в маску боли.

– Не жалей! – подняла Мелиса руку. – Я плачу не по своей жизни, а по несовершенству общества, не способного использовать собственные ресурсы. Если бы не парад бездарных, ограниченных, властных людей… – Она замолчала и после долгой паузы тихо сказала. – Хватит философствовать, я жду ответа: да или нет? Свою жизнь ты решаешь сама.

Они пришли к Мелисе.

В гостиной их встретило солнце. Не успела Леонида оглядеться, как Мелиса положила в её руки махровое, душистое, аккуратно сложенное полотенце.

– Сейчас мы по очереди примем душ. Иди первая и не задавай никаких вопросов, – приказала тоном, не допускающим возражений. – Ты пришла в гости, я угощаю тебя, а каковы мои угощения, скажешь потом.

Душ, сладко пахнущее полотенце, тихая музыка, с криком птиц, с плеском волн, и – Мелиса в бледно-зелёном халате с улыбающимися птицами, тоже сладко пахнущая, как и всё в этом доме.

Мелиса подошла к дивану и лёгким движением превратила его в громадную двуспальную постель, аккуратно натянула на матрас простыню. Повернулась к Леониде:

– До обеда я преподам тебе урок анатомии. Человек невежествен, а потому беспомощен. Он ищет помощи извне, а разве извне приходит помощь? Даже если и приходит, то вовсе не та, что нужна тебе. Только сам человек может помочь себе. Ну что ты так краснеешь? У тебя ещё есть возможность уйти и всю жизнь ждать принца, который к тебе не придёт, и на долгие годы остаться во власти своего неразгаданного тела, с заболоченной его желаниями головой. Есть возможность уйти, но есть и шанс овладеть своим телом. Закрой рот, отвалится челюсть. Расслабься и перестань трястись. Тебя хотят научить жить без подпорок. Даю тебе пять минут на размышления. Если принимаешь мой путь, раздевайся и ложись.

Голос, вкручивавшийся в Леониду штопором, заглушал музыку. Напор Мелисы лишил мыслей и слуха.

Но лишь Мелиса ушла на кухню, музыка зазвучала снова «Доверься», – звала она. «Доверься», – кричали птицы.

«Всю жизнь ждать принца, который к тебе не придёт…»

Она знает, что такое стенка. Стенка в актовом зале, с рикошетом звуков, с испариной от дыханий сотен человек. Подпирать стенку во время танцев – её удел. Ни разу за все танцевальные годы никто не пригласил её.

Низ живота сладко ныл. Он ныл теперь всегда, и из него рождались волны, окатывавшие её горячим потом.

Леонида присела на угол розовой простыни. Запах лаванды щекотал в носу.

У неё нет выбора.

Ушла Леонида от Мелисы совсем другим человеком, чем явилась к ней. Чуткие точки теперь подвластны ей. Теперь она сама может подарить наслаждение своему телу. Первый урок освободил её от её тела.

Переступила порог дома, улыбнулась родителям чуть припухшими губами, сказала им, что сыта, и рухнула в постель. Проспала до утра без снов. Утром голова работала лучше прежнего.

Встречи с Мелисой раз в неделю помогали ей не помнить о своём теле. Если оно давало о себе знать раньше встречи, Леонида с лёгкостью укрощала его теперь сама.

Мелисы было три. Одна – в постели, с огненными языком и руками, с осторожными движениями. Другая – в школе и за обедом после любви. Третья – воюющая с её отцом.

Мелиса приходила на все лекции её отца и, не успевал отец сказать последнее слово, начинала возражать.

Отец трактовал свободу воли как кроткое соблюдение нравственных законов и – выбор пути Бога, Мелиса – как бунт.

– Человек определяет свою судьбу сам, – напористо начинала своё выступление Мелиса, – творит её с первой сознательной минуты. Даже несчастные случаи он определяет сам, не говоря уж о том, быть в жизни счастливым или несчастным человеком. Возьмём действенного и пассивного человека. Один ждёт, что кто-то устроит его судьбу, другой ищет то, что нужно лично ему, и устраивает свою судьбу сам.

В другой раз она гремела своим басом:

– Я не согласна с Библией. «Не убий?» Это как же – «не убий»? А если на твоих глазах убивают ребёнка или пытают кого-то? Своими руками «убий», немедленно «убий», что же ещё остаётся? Иначе убийца, убийца по своей природе, будет убивать и убивать и погубит много людей. Необходимо уничтожить одного, чтобы не погибло сто безвинных. И врага, пришедшего убить тебя, убий!

– Нравственные законы – вещь прекрасная! – восклицала она. – Но вот слова «Не укради». А что понимать под ними? И как же человек может не воровать? Это противоречит сути его жизни. Мы вынуждены воровать у Природы её богатства. Ну ладно бы только злаки, овощи, допустим, это естественно, но мы убиваем животных, жрём их. Мы меняем русла рек, мы разрушаем недра земли, отравляем воздух, реки засыпаем отходами от химических заводов и фабрик – губим рыбу. Что же нам делать? Теперь подумайте: рядом с этим гибельным воровством что значит взять у кого-то какую-то вещь или деньги? Это же чушь собачья – на фоне глобального воровства и разрушительства.