Текст книги "Двойная звезда"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Светлана присела на краешек дивана и задумалась. Как ловко он свалил решение проблемы на ее хрупкие плечики! Вроде, по-джентльменски, благородно, мол, я же не могу принуждать тебя к чему-либо. А в результате она оказывается один на один со своей проблемой. Но он абсолютно прав – вернуться в Киев сейчас – значит, самой вложить в руки Олега вполне обоснованные подозрения. А кому нужны эти сложности? Пожалуй, Виктор прав, лучше остаться здесь еще на несколько дней...
– А как же быть с телефоном?
– Во-первых, – ответил Виктор, – несложно узнать твой номер в гостинице. Но целесообразно ли это? Вдруг тебя не окажется в номере по какой-нибудь, не будем уточнять, какой именно, причине. Что тогда? Опять же обоснованные подозрения, ревность, выяснение отношений... Кому от этого будет легче? Разве что мне. Я предлагаю другой вариант. Ты сообщаешь ему номер своего мобильного, утаив при этом, что это мобильный. В этом случае ты всегда вроде бы дома, то есть у себя в гостинице, где бы ты ни находилась в это время на самом деле. Как тебе такой вариант?
Света согласилась:
– Вариант неплох, но у меня нет мобильного...
– Тоже мне, нашла проблему! Сделаем за полчаса.
Света решительно отвергла такое предложение:
– Нет, Витя, я не хочу, чтобы ты на меня тратился. Я не приму никаких подарков.
Виктор улыбнулся. Наивная! Абсолютнейшее дитя! Мобильный – разве ж это расходы? Кто бы знал, чего стоила ему эта авантюра с командировкой! Ублажить Косилова, оплатить дорогу, командировочные, первоклассную гостиницу на троих, а оплата Алениных походов по бутикам – это уж отдельная статья! А она – мобильный... Глупыш!
– Если тебе так неприятно принимать от меня подарки – пожалуйста, ты сможешь его потом оставить здесь. Я не хочу ничего тебе навязывать, я только предлагаю оптимальное решение. Выбирай: или у тебя будет мобильный, или ты десять дней не отходишь от телефона.
Света ненадолго задумалась и согласилась:
– Ладно, пусть будет мобильный...
– Вот и чудненько, тогда собирайся, поехали, – обрадовался Виктор. Обрадовался не ее разрешению купить мобильник, вовсе нет. Главное, что вопрос-то возник только о мобильном, а ее дальнейшее пребывание в Москве даже не вызвало никакого неприятия! Напротив, это было как бы совершенно естественным, на этом вопросе она даже не остановила внимания! Больше того, она вовсе не собирается сидеть в гостинице и ждать звонка от мужа! Это была его первая маленькая победа.
28
Москва
Алена не знала удержу ни в чем. Сейчас она крутилась перед зеркалом в Светкином номере, перемеряя обновки, купленные в многочасовых походах по бутикам в сопровождении Яны, Андрюшиной супруги. Виктор оказался прав – у Алены с Яной действительно нашлось много общего. И легкое отношение к жизни и окружающим, и почти абсолютный пофигизм в отношении чужих проблем, и гипертрофированный интерес к чужим тайнам. Но самая главная общая черта – невероятная, всепоглощающая любовь к тряпкам! Единственное, что огорчало Алену, так это полное неприятие новой подругой информации об Алениных болячках и ее разъяснениях, что и как надо лечить. И уж совсем тяжело она переносила отсутствие у Яны сочувствия к себе, любимой и несчастной, такой измученной многочисленными экзотическими хворями.
Сняв чудовищно-розовый (Алена назвала этот цвет «клюквенный кисель, сваренный по всем правилам по фирменному рецепту моей бабушки», Светка же про себя назвала его гораздо проще, но не слишком благозвучно «пидорастический») кожаный костюм и не успев еще надеть желтое с черной отделкой платье, Алена подошла к зеркалу почти в плотную и принялась пристально разглядывать собственный пупок.
– Да, – протянула она, – таки да... Я все сомневалась, все надеялась на чудо, а теперь все сомнения отпали. Свет, посмотри.
Она подошла к подруге и сунула ей свой пуп под самый нос:
– Ты видишь, что делается? У меня пупок развязывается.
Светлана удивилась:
– Как это – развязывается? Что ты еще придумала? Такого не бывает.
– Я сначала тоже себя этим успокаивала, – вздохнула «больная». – А теперь смотрю – точно развязывается. Видишь, он стал глубже, и форма поменялась. И почему ко мне цепляются самые редкие, я бы даже сказала, экзотические болячки? Вот какой доктор занимается пупками, к кому идти с этой бедой?
Света не выдержала:
– К психиатру! Что ты без конца выдумываешь?! С пупком бывает одна проблема – пупочная грыжа, и то у младенцев, от постоянного надрывного крика. А у тебя-то ей откуда взяться? Кричишь только на своего Семидольского, надрываться тебе тоже особо не приходится...
– Много ты знаешь, – обиженно протянула Алена. – Я недавно так надорвалась...
– Где это? Канаву копала, что ли? Или картошку мешками тягала? Ой, Алена, не смеши – ты и надорвалась! Эти понятия не совместимы.
Алена оскорбилась:
– Да, надорвалась! Мы с Долей новую позу придумали. Он меня свернул как-то по-особому, кренделем. Кайф безумный, но все напряжение на мышцы живота приходится. Вот и надорвала пупок, а ты хоть бы сочувствия немножко проявила. Тоже мне, подруга, – и, надув губки и прихватив эксклюзивные шмотки, с гордо поднятой головой Алена отправилась в собственный номер.
Старый новый год... Света никогда раньше не отмечала его, не считала праздником. Так, повод для выпивки, не больше. Но Виктору удалось обставить все так, что ЭТОТ старый новый год она восприняла как самый настоящий праздник...
Днем они гуляли по Москве, временами прячась от январского мороза в небольших уютных ресторанчиках. Ах, какое наслаждение они испытывали, сидя в уединенном уголочке за маленьким, на двоих, столиком, прихлебывая горячий ароматный кофе с коньяком под ненавязчивую, тихую фоновую музыку... И как восхитительно здорово им молчалось вдвоем, когда ничего не нужно говорить, ведь все понятно без слов... Они были настроены на одну волну, дышали в унисон, думали вместе, словно слышали мысли друг друга.
Ближе к вечеру Виктор с таинственным видом повез ее к кому-то в гости. Привез на Плющиху и повел в старый неказистый дом хрущевской постройки. На обшарпанной двери подъезда висел не менее обшарпанный, но все еще работающий кодовый замок. Виктор набрал нужный набор цифр и, открыв дверь, повел Светлану в темное затхлое парадное, по ступенькам с поломанными перилами на третий этаж, и позвонил в одну из четырех дверей, выходивших на площадку. За дверью раздались шаркающие шаги, и дверь открыла пожилая женщина, лет около шестидесяти. Приятное благородное лицо, темные с проседью волосы затянуты в учительскую «дульку». Умеренная полнота совсем не портила общего приятного впечатления, пожалуй, даже напротив, придавала некоторое очарование. Увидев на пороге Виктора, женщина обрадовалась:
– Сынок! Наконец-то, – потом, заметив рядом с сыном чужую женщину, ее лицо немного напряглось. – Здравствуйте. Проходите, – и отошла в сторонку, пропуская гостей в тесную прихожую.
– Мама, познакомься – это моя Света, моя Лана. Лануся, – обратился он к Свете, – это моя мама, Ирина Станиславовна. Вот они, мои любимые женщины! Девочки, я очень хочу, чтобы вы подружились.
Женщины были не так рады подобной встрече, как Виктор. Света слегка опешила от столь неожиданного для нее знакомства, оно явно не входило в ее планы. Ей и одной свекрови было достаточно. Ирина же Станиславовна отнеслась к гостье с той естественной для всех матерей осторожностью, как к сопернице, на всякий случай на каждом шагу ожидая подвоха со стороны посторонней женщины: а вдруг она обидит ее сыночка? А вдруг настроит его против матери? А вдруг отнимет у нее сына?!
Гости прошли в комнатку скромных размеров и не менее скромно обставленную. Присели на старенький диванчик, жалобно пожаловавшийся при этом на свою тяжкую долю.
– Мам, ну сколько раз предлагал: давай куплю тебе нормальную квартиру, что ж ты, как сирота казанская, в этой халабуде прозябаешь! Ну, стыдно же человека в дом привести, честное слово! Что Света подумает?
Светлана вставила свои пять копеек:
– Света подумает, что здесь живут нормальные люди, не новые русские, а такие же, как и я. У меня, между прочим, квартира такого же плана. Так что мне теперь, комплексовать по этому поводу? Давай, я скажу тебе, что я, такая бедная и несчастная, недостойна тебя, такого успешного и богатого! Ты этого хочешь?
Виктор спохватился:
– Нет, не хочу. Извини, не подумал. Прости меня, солнышко, лопухнулся, – наклонился и чмокнул свое сокровище в щечку.
Ирина Станиславовна благодарно улыбнулась гостье и сказала, обращаясь к сыну:
– Витенька, я ж тебе столько раз объясняла – я привыкла к этому дому. И к району привыкла. У меня здесь все подружки, все магазины знакомые. И потом, здесь мы были счастливы с папой, здесь его не стало... Здесь он как будто рядом, пусть я его не вижу, но он как будто есть. Вроде бы за сигаретами вышел и скоро придет. Давай больше не будем поднимать этот вопрос.
– Хорошо, мам, – покорно согласился Виктор. – Молчу, молчу. Мамуль, я вот тут принес «сухой паек», давайте отметим знакомство. Да и праздник сегодня, между прочим. Пусть старый, но ведь все-таки новый год!
Он открыл сумку и достал французское шампанское, конфеты, бананы и мандарины.
– Мам, доставай свои праздничные фужеры, гулять так гулять!
Хозяйка полезла в сервант, аккуратно, боясь ненароком зацепить, вытащила красивые хрустальные фужеры, явно из старых запасов – нынче таких не сыскать: тяжелые, все резные, ручной обработки, похожи на чешские или югославские еще той, советской эпохи. Бережно поставила их на стол. Виктор, как всегда мастерски, откупорил бутылку и разлил благородный напиток в столь же благородный хрусталь:
– Давайте, девочки, за знакомство. Мамуля, я безумно, невероятно люблю эту женщину, – он вновь чмокнул Светлану в щечку, словно демонстрируя особо непонятливым, в какую именно женщину так безумно влюблен. – И хуже всего то, мамуль, что я абсолютный и бессомненный однолюб. Поэтому, если ты хочешь, чтобы твой сын был счастлив, ты должна полюбить мою Лану. Лануся, золотце мое, у меня из родственников – только мама, и я ее очень люблю. Поэтому ты тоже должна ее любить и уважать и никогда не обижать. За вас, девочки!
Фужеры издали красивый звон и их содержимое было выпито до дна. Разговор не очень клеился. Ирина Станиславовна все разглядывала Светлану, задаваясь про себя вопросом, что принесет эта женщина ее сыну. Счастье ли, беду ли... С одной стороны, она давно ждала подобного события. Все-таки тридцать шестой год, пора бы уж сыну остепениться. Хотелось уже нянчить внуков, печь им по выходным пирожки, провожать и встречать их из школы. С другой – материнское сердце не принимало эту женщину, словно ощущало опасность, исходящую от нее...
Виктор что-то говорил, пытаясь оживить обстановку. Его тщетные попытки неожиданно прервала такая узнаваемая мелодия полонеза Огинского. Виктор враз замолчал, Света побледнела. Мобильный. Это может быть только Олег, ведь этот номер известен только ему и Виктору. Но Виктор-то рядом... Они многозначительно переглянулись. Света вытащила трубку из кармана, извинившись, вышла из комнаты в кухню, прикрыв за собой дверь. Но дом был старый, двери перекосились, образовав приличные щели, и Светкин голос был прекрасно слышен, лишь слегка приглушаемый закрытой дверью.
– Алло. Привет, сонэчко. Да, конечно, в гостинице, а где же еще?
При этих словах мать вопросительно посмотрела на сына. Тот шепотом ответил:
– Я тебе потом все объясню. Есть определенные сложности, – и отвел взгляд в сторону.
А из-за закрытой двери продолжали доноситься Светкины слова:
– ... Да, сонэчко, все нормально, только устаю в непривычной обстановке. Как Иришка? Что в школе? Ты ж там проследи, чтобы двоек не нахватала в начале четверти, а то потом долго исправлять придется... – видимо, выслушав вопрос невидимого собеседника, ответила, – Точно не знаю, пока так и остается двадцать пятого. Постараюсь управиться раньше, но не обещаю, много работы... Да, конечно, я тебя тоже... Пока.
Света вернулась в комнату, не зная, куда девать глаза. Было ужасно неловко и стыдно перед этой женщиной. Виктор пришел на помощь:
– Мам, я должен тебе кое-что объяснить. Дело в том, что Света замужем. У нее есть дочь. И живет она в Киеве. Это я обманом выманил ее в Москву, якобы в командировку, она ничего не знала. Ее муж, естественно, тоже. Вот такая у меня беда, мамуль – полюбил замужнюю женщину. И другая мне не нужна. Ты не смотри на нее осуждающе. Напротив, Света, к моему глубочайшему сожалению – верная жена. В этом и вся проблема. И, похоже, шансов у меня крайне мало. А без моей Ланы я погибну. Так что, – добавил он, поцеловав мать, – не осуждай ее. Мы с ней самые несчастные люди на свете. Любим друг друга, а вместе быть не можем.
Возникла неловкая пауза. Ирина Станиславовна была ошарашена таким заявлением сына. То-то ей сразу не понравилась эта штучка! Вот оно что – она, оказывается, замужем, и морочит голову ее бедному мальчику! Ей бы тактично промолчать, не акцентировать бы всеобщее внимание на весьма недвусмысленном инциденте – да где там, женщина простая, малообразованная, всю жизнь проработавшая на заводе Лихачева кладовщицей. Когда-то в далеком детстве ее учили говорить одну лишь правду.
– То-то я вижу, что верная, – весьма язвительно заметила Ирина Станиславовна. – Мне всегда казалось, что верные жены должны сидеть дома, а не шляться по командировкам и морочить головы порядочным неженатым мужчинам!
Эти слова, словно пощечина, хлестнули Свету. Она покраснела, ссутулилась, стараясь стать как можно менее заметной, врасти в пол, исчезнуть из негостеприимного дома. Виктор заступился за любимую, сказал с укором:
– Зачем ты так, мама? Ты же ничего не знаешь! Зачем ты так?..
На этой невеселой ноте визит завершился. Света покинула квартиру, попрощавшись еле слышно с негостеприимной хозяйкой. Виктор, не скрывая обиды, поцеловал мать на прощание, еще раз, впрочем, весьма сдержанно, поздравил с новым годом и, добавив «Пока», побежал вниз по лестнице догонять Светлану.
Для восстановления утраченного праздничного настроения пришлось еще битых два часа гулять по морозной вечерней Москве, среди толпы веселых, подбодренных горячительным, людей. Виктор убеждал Светлану не обращать внимания на жестокие в своей несправедливости материны слова, пытался оправдать ее несправедливость возрастом и чрезмерной материнской любовью, тем, что кроме сына, у Ирины Станиславовны никого не осталось. Да только от понимания причин неоправданной жестокости Свете не было легче. В душе прочно залегла неприязнь к Ирине Станиславовне, обида душила. И еще больнее было ей оттого, что, как мать, вполне понимала Ирину Станиславовну и даже в чем-то сама ее оправдывала...
Отовсюду слышался смех, на площадях народ катался на ледяных горках, кругом бродили Деды Морозы со Снегурочками, предлагая сфотографироваться на память в их компании. Виктору идея понравилась и он, несмотря на Светкины возражения, подхватил ее, утащил под елочку и стал старательно позировать. Потом изгнал из кадра новогодних персонажей и стал фотографироваться со Светой вдвоем и так, и этак: и под огромной елкой, и у горки, и на фоне группки потешных снеговиков с морковными носами. Он смешно дурачился и тормошил Свету, пока она, забыв о неприятной ситуации, в которой оказалась перед матерью Виктора, не включилась в игру, во всеобщее веселье. Наконец, устав, влюбленные поехали домой.
Ольга Степановна, приготовив все для праздничного ужина, уже ушла домой. В гостиной теперь стояла большая елка, украшенная одинаковыми белыми матовыми шарами и такими же белыми атласными бантиками. На месте окна сиял разноцветными бликами каскад из цветного дождика, а на стене горела надпись, выложенная гирляндой из множества маленьких лампочек: «ЛАНА». Стол был красиво сервирован на две персоны, с краю стоял массивный бронзовый подсвечник причудливой формы, в нем ожидали своего выхода три красные витые свечки. На другом конце стола располагалась широкая прозрачная ваза с низкими бортиками, наполненная водой. В ней плавали маленькие свечи в виде цветков лотоса.
Виктор зажег все свечи, выключил свет, и комната сразу превратилась в сказочное царство: в воде медленно кружились в танце огоньки, на стене горело Светкино имя, и в отсветах этих огней матово сверкали шары на елке, да причудливо, волшебным водопадом, переливалось окно. На столе исходила ароматным паром запеченная индейка, в серебряном ведерочке со льдом покрывалась капельками конденсата бутылка «Вдова Клико»...
– Лануля, у меня для тебя есть маленький подарок, – Виктор вытянул руку с крошечной коробочкой, перевязанной красивым бантом.
У Светки екнуло внутри. Не трудно было догадаться, что может находиться в такой маленькой коробочке:
– Не надо, Витюша...
– Открой, зайчик, пожалуйста, открой...
Света взяла коробочку и, словно бы раздираемая противоречиями, неуверенно развязала бант. Красивая обертка упала, обнажив бордовую бархатную коробочку-футляр, в каких обычно продают ювелирные украшения. Света нажала на крохотную кнопочку и коробочка открылась. Так и есть, на бархатной же подушечке мерцало золотом колечко. Небольшой бриллиант исходил разноцветными искорками, переливаясь дрожащими лучиками в неровном свете свечей.
– Зачем, Витя? – укоризненно спросила она. – Ты же знаешь, что я не смогу его принять.
– Я все продумал, сокровище мое. Ты его будешь носить здесь, в Москве. А когда ты уедешь, оно останется у меня, как будто будет ждать тебя. И мне будет легче, у меня останется что-то твое, как будто ты действительно скоро вернешься. Пожалуйста, Ланусик, надень его, – и Виктор, не дожидаясь, когда Света выполнит его просьбу, взял колечко и надел на безымянный палец правой руки, туда, где должно быть обручальное кольцо. Света давно уже не носила кольцо, одетое некогда Олегом. Поправившись после Иришкиного рождения, она все никак не могла выбрать время для похода в ювелирную мастерскую, чтобы растянуть кольцо до нужного размера. А теперь на этом месте красовалось маленькое оригинальное колечко с бриллиантиком, надетое совсем другим мужчиной...
Виктор поцеловал палец с кольцом:
– Вот я и окольцевал тебя...
Волшебный вечер разворачивался волшебным же образом. Это была настоящая новогодняя сказка. Увы, закончилась она все тем же, таким знакомым и болезненным для обоих «Нет!!!»...
29
Москва
... Все хорошее когда-то заканчивается. Закончилась и Светкина «командировка». Две недели она мучила Виктора, две недели мучилась сама. Виктор до последнего мгновения надеялся, что все, о чем мечталось, произойдет и Лана останется с ним навсегда. А она так и не смогла переступить черту. Не смогла предать мужа. Не решилась стать счастливой. Как Татьяна Ларина у Пушкина: «Я вас люблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна»...
Света вернулась в Киев к мужу и дочери, оставив Виктору на память свое «обручальное» колечко. После ее отъезда Виктор осунулся, почернел... Хорошо, что к этому времени Андрей стал более-менее нормально ориентироваться в бизнесе, иначе спад в делах был бы неизбежен. Тем не менее, на работу Виктор приезжал регулярно, на своей новенькой опять же «Ауди», но уже изумрудно-перламутрового цвета. Но вместо работы целый день, в основном, закрывшись в кабинете, предавался сладостным воспоминаниям. Иногда Андрею удавалось отвлечь друга от мыслей о Светлане, разговорить на другую тему, вовлечь в обсуждение проблем насущных.
Часто звонила Нина. Она успешно занималась ремонтом в новой квартире, но и про Виктора не забывала. Да и как о нем забудешь? Хоть и понимала Нина всю безнадежность такой любви, но заставить себя разлюбить Виктора, забыть его, она не могла. Сначала еще надеялась на чудо, а, позвонив однажды и услышав радостный голос Виктора: «Нина! А ко мне Лана приехала!», рыдала целый вечер и, наконец, поняла, что надеяться не на что. И быть ей до конца дней своих Ниной Виденовой. Потому как Иванцовой ей не бывать никогда, а другого мужа ей и даром не надо... Тем не менее, звонить продолжала, пытаясь подбодрить любимого, убеждала с обливающимся кровью сердцем, что еще не все потеряно...
Ирина Станиславовна сходила с ума, видя совершенно ненормальную апатию сына, и не знала, в какие колокола бить. Проклинала себя за несдержанность, и в то же время по-прежнему была искренне убеждена, что Светлана – дама глубоко непорядочная, даже если Витенька и утверждает обратное. Она день-деньской проклинала на чем свет стоит несостоявшуюся невестку за то, что та «околдовала» Виктора, а сама убежала к мужу, вертихвостка. Ни о какой уникальности, ни о какой «Двойной звезде» ей не было известно – Виктор не хотел раньше времени расстраивать мать. И она старалась, обзванивала всех знакомых, искала, у кого девка на выданье имеется для ее драгоценного сыночка. Мол, клин клином вышибают. Подумаешь, цаца какая, единственная и неповторимая! Мы и получше найдем, и без мужа, а детей своих настрогаем! Виктор на подобные материны слова реагировал, как на назойливую муху: «Мам, не трогай меня, угомонись. Мне никого не надо. Уймись!». Та кивала: «Хорошо, сыночек, хорошо, только ты не переживай так, все пройдет, ты скоро ее забудешь». Виктор кивал, мол, конечно, забуду, только бы мать оставила его в покое.
Шли дни, недели... Виктор ни разу не позвонил Свете, сдерживая данное ей обещание. А ему так хотелось хотя бы голос ее услышать... Мобильный она, как и кольцо, оставила у Виктора, и теперь он сиротливо лежал в спальне на прикроватной тумбочке, как будто хозяйка где-то рядом, просто вышла в другую комнату... Колечко же Виктор одел на цепочку и постоянно носил под рубашкой. Теперь он любил, скрывшись от всего света, крутить кольцо и целовать его, как будто оно по-прежнему надето на пальчик любимой...
И снова летели дни... Февраль уж лютовал последние денечки. Странная погода этой зимой в Москве: в начале февраля вдруг наступила настоящая весна с веселыми журчащими ручейками и пением птиц, а после двух недель тепла и солнца февраль, как будто опомнившись, что время его безвозвратно уходит, а он еще не всю лють свою растерял, нагнал мрачных темных туч, да ветра злого с мелкими колючими снежинками, да мороза двадцатиградусного надул. Город вновь стал серым и мрачным, люди, неосмотрительно попрятавшие зимние вещи в дальние шкафы, кинулись в срочном порядке доставать их обратно... На дорогах – серая каша из грязного снега, соли и песка... Холодно, сыро и неуютно...
Вечером, лежа в огромной, но такой одинокой и холодной постели, Виктор не выдержал и позвонил в Киев. Но Свете звонить не решился, набрал номер Семидольских. После первого же гудка, словно ждала звонка, трубку подняла Алена:
– Алле, дурдом «Одуванчик» слушает!
– Привет, Аленушка, ты что, филиал психдиспансера на дому открыла?
– Иванцухин, ты, что ли? Привет, дорогой! Да тут Виталька полкласса пацанов в дом притащил, готовят девчонкам на восьмое марта праздничный концерт. Я уже не уверена, что доживу до восьмого марта. Это ж форменный дурдом, слышишь, как орут?
И в самом деле, Алену было едва слышно из-за разноголосой какофонии, раздававшейся в трубке.
– Аленушка, рыбка моя, расскажи мне про Свету. Как она там, все ли у нее в порядке? Она запретила мне звонить ей, но я переживаю. Алена, скажи честно, она хоть иногда меня вспоминает?
Аленин голос куда-то пропал, в трубке слышался только нестройный хор мальчиков-колокольчиков из города Дзинь-Дзинь.
– Алле, Алена? Алле!
– Я здесь, – через некоторое время послышался Аленин голос. – Вить, а я не знаю, как она. Она после возвращения в Киев несколько дней только и проработала. Вроде болеет...
Виктор испугался:
– Как болеет?! Что с ней?
– А я не знаю, она мне не звонила...
– Что значит не звонила? А ты сама что, не можешь позвонить?!
– Да мне некогда... Да ты же знаешь, я и сама больная, – мямлила Алена.
– Да на тебе воду возить можно, больная! Подруга, твою мать! Человек полтора месяца болеет, а ты ни разу не соизволила позвонить?! – и Виктор со злостью швырнул трубку.
Первым порывом было немедленно ехать в аэропорт, лететь, мчаться сквозь ночь и вьюгу, нестись сквозь пространство и время к любимой, спасти, вырвать из цепких лап неведомой болезни. Сейчас, сию минуту, сию секунду, не откладывая ни мгновения, бросив все и забыв себя. Правда, он терпеть не может самолетов, с детства испытывает перед ними священный ужас. Но сейчас не до забубонов, не до страхов. Надо немедленно спасать Лану. И он уже схватил брюки, судорожно пытался засунуть обе ноги в одну штанину. Не удалось, упал. Сел на кровать. Нет. Так нельзя. Не может же он ночью заявиться к ней, не стесняясь ни мужа, ни дочери. Так нельзя. Он ведь пообещал, он поклялся. Нет, он должен приехать так, чтобы об этом знала только Лана. Даже Алена не должна знать о его приезде. Но он ведь не знает адреса! Ах, какие мелочи! Ну неужели теперь, зная не только точную дату рождения, но и фамилию, имя, отчество, у него могут возникнуть проблемы с ее розыском?! Глупости! Он без труда узнает это в справочном бюро. А нет – тоже ничего страшного. На такой непредсказуемый случай у него же есть Школьник, сладкоголосый сирен. Так что Виктор вполне может обойтись без участия Алены. Толку от нее, как от козла молока. Подруга! С такими подругами и врагов не надо...
Значит, так. Ни к чему пороть горячку. За еще один день без Виктора Света не умрет. Она никоим образом не сможет умереть раньше него самого. Гораздо полезнее будет все обдумать, собраться, и подгадать так, чтобы приехать в Киев утром, в будний день. Чтобы муж был на работе, а дочь – в школе. И тогда никто не сможет помешать им увидеться. Сегодня вторник. Великолепно. Если Виктор выедет завтра вечером поездом, то будет в Киеве в четверг рано утром. Найдет координаты любимой и сразу к ней. Решено, это самый оптимальный вариант. И ни к чему насиловать самого себя, трясясь от страха в самолете. Нет, он бы пересилил страх. Это даже не страх, ведь ему в любом случае довольно часто приходится летать. Но, несмотря на довольно солидный летный опыт, в воздухе он по-прежнему испытывал дискомфорт. И, если только была возможность заменить перелет переездом, непременно пользовался услугами железной дороги.
– Татьяна, – с утра пораньше, нажав кнопку селектора, Виктор уже обращался к секретарше. – На сегодняшний поезд Москва – Киев, вечерний, один билет СВ, на мое имя.
– Поняла, Виктор Михайлович, уже исполняю.
30
Киев
Вернувшись из Москвы, Света совсем расклеилась. Она постоянно плакала, вспоминая любимого, не могла простить себе, что так и не перешагнула ту грань, что разделяет две ее жизни. Потом, словно испугавшись таких мыслей, она уговаривала себя, что она молодец и все сделала правильно, прижималась к мужу, целовала его родное плечо и плакала, плакала, плакала...
Олег не мог понять, что происходит с драгоценной супругой. Жалел ее, успокаивал, лелеял. Но с каждым днем Светлана все больше становилась похожа на тень. Она буквально за несколько дней потеряла те лишние килограммы, которые безуспешно пыталась сбросить столько лет. И такое резкое похудание не прошло бесследно – под глазами обозначились темные круги, взгляд стал тусклый и какой-то безжизненный. Света стала очень быстро уставать, с работы еле волокла ноги домой. И буквально через несколько дней после возвращения из командировки Света не смогла утром пойти на работу – просто не было сил встать с кровати.
Вызвали врача. Пришла участковая терапевтша, тетка неопределенного возраста, с довольно неприятным, круглым и вогнутым, словно тарелка, лицом. Оглядела Светлану со всех сторон, назначила кучу анализов и испарилась, оставив после своего визита комья грязи на ковре. Через неделю, получив результаты анализов, докторша констатировала болезнь под названием «хроническая усталость» и прописала больной покой, покой, и еще раз покой. Впрочем, позволила пять-шесть раз в день нарушать покой приемом обильной, калорийной пищи. И порекомендовала: побольше морских деликатесов.
Олег обеспечил супруге деликатесы и полноценное питание, но есть Света стала, как цыпленок. Покой – тоже обеспечил, как ему казалось. Но покой-то был только внешний! Внутри у Светки вместо сердца истекала кровью огромная рваная незаживающая рана! Какой может быть покой, когда мысли-то все только о том, как же там Витюша без нее, жив ли, здоров, или так же болен, как и она? А вдруг рядом с ним сейчас та самая Нина? Ох уж эта Нина! Прищепка, ей Богу! Нашла богатенького Буратино и прицепилась мертвой хваткой. Она даже при Светке ему звонила, наглая кошка! И как же она оставила своего Витеньку одного, когда за ним охотится такая хищница?!
Утром, как обычно, Олег проснулся ни свет, ни заря. Тихонько, что бы, не дай Бог, не разбудить Свету, слез с кровати и прикрыл за собой дверь. «Пусть поспит, бедная, ухайдокал я ее до хронической усталости, заездил бабу. Пусть отдыхает, бедная моя». Побрел на кухню готовить завтрак.
И что происходит со Светкой? Уезжала в Москву – все нормально было, здоровая, веселая. Приехала же – лица на ней нет. Наверняка в поезде заразу какую-то подцепила. Или продуло где... Но что-то уж больно долго болеет, надо бы к другим врачам обратиться...
Разбудил Иришку. Та, по обыкновению, умывалась и завтракала, усиленно изображая из себя сомнамбулу. Такая же сова, как и мама, улыбался про себя Олег. Любил он своих девчонок!
Выпроводил ребенка в школу, вслед за ней собрался сам, и, поцеловав спящую жену, отправился зарабатывать на хлеб насущный.
Хлопнула входная дверь.
Ушел... Светлана давно не спала. Да и вообще в эту ночь едва глаза сомкнула. Ко всем неприятностям со здоровьем добавилась бессонница. Но, пока Олег не ушел на работу, старательно лежала с закрытыми глазами, делая вид, что сладко спит. Разговаривать не хотелось. Олег последнее время с ней сюсюкает, как с дитем малым. Но разве может она объяснить ему свою болезнь?! Ведь она любовью называется! И тоской по любимому...
Странное дело. Света понимала, что эта болезнь – начало ее ухода. И знала наверняка, что действительно скоро умрет, если не воссоединится с Виктором. И любила его безумно, и быть с ним хотела, и долго и счастливо жить, но по-прежнему не хотела уходить от Олега. Странно, но она его все равно любила. Любила, несмотря на появление в своей жизни другого мужчины. Она разрывалась между Олегом и Виктором и прекрасно знала, что, уйди она к Виктору, она все равно умрет. Если не от тоски по Витюше, так от тоски по своему Сонэчку. Как ни крути, а результат будет один. Тогда чего крутить? Лежи, где лежишь, и жди ее, костлявую...
